Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
и одни, появлялись другие. Он сам выбирал их - тех, кто должен был
находиться рядом с ним...
"Я обязан заставить себя отдохнуть, - мысленно произнес Сталин, - хотя
бы два часа, хотя бы час, пока мое присутствие там, наверху, не является
необходимым".
Посмотрел на стоявшую у стены кушетку, но не двинулся с места.
Вспомнил, что ничего не ел с утра. Разумеется, ему достаточно было снять
телефонную трубку, и через десять минут ужин стоял бы в столовой на столе.
Но есть не хотелось.
Стараясь хоть на какое-то время отвлечься от дел, дать необходимый
отдых мозгу, Сталин подумал: хорошо было бы с кем-нибудь поговорить.
Поговорить просто так, не отдавая приказов и не выслушивая докладов.
Но таких людей вокруг него не было.
И вдруг в памяти всплыло имя, которое как будто ничего ему не
напоминало: Баканидзе. Распространенная грузинская фамилия.
Три дня назад он, не раздумывая, вычеркнул эту фамилию из списка,
который передал ему Поскребышев. Но она не исчезла из памяти окончательно,
задержавшись где-то в ее глубинах.
"Баканидзе... Баканидзе..." - повторял сейчас Сталин. Нет, он не знал
члена ЦК, наркома или генерала с такой фамилией. Этот человек был ему
незнаком. Но какое-то подсознательное чувство мешало выкинуть эту фамилию
из головы...
Наконец Сталин снял телефонную трубку и набрал номер Поскребышева.
Услышав густой бас своего помощника, спросил:
- Что слышно?
- Пока ничего нового, товарищ Сталин, - ответил Поскребышев. - Связь с
Коневым еще не восстановлена. Шапошников направил на Западный двух
делегатов связи. Люди Пересыпкина работают на линии.
Сталин промолчал.
- Это все, Иосиф Виссарионович? - спросил после паузы Поскребышев.
- Подожди. Этот... Баканидзе... Он не назвал своего имени?
- Кто?
- Ба-ка-ни-дзе! - раздраженно, по слогам произнес Сталин. - Человек,
который звонил три дня назад. Его имя!
- Одну минуту, товарищ Сталин, - торопливо ответил Поскребышев, - я
сейчас подниму списки...
Наступило короткое молчание. Потом снова раздался голос:
- Его зовут Реваз. Реваз Баканидзе.
"Реваз Баканидзе... - повторил про себя Сталин. - Реваз... Резо... Ну
конечно!"
Сталин машинально опустил трубку на колени. Он вспомнил, вспомнил этого
человека! Он всегда звал его просто Резо и никогда по фамилии. Если бы
кто-нибудь спросил его, как фамилия Резо, ему и раньше надо было бы
приложить усилие, чтобы вспомнить. Но Резо!..
Более сорока лет прошло с тех пор, как они встретились впервые! Они
вместе учились в Тифлисской семинарии. Резо был младше года, кажется, на
три или четыре. Их сдружили книги. Отец Баканидзе работал в публичной
библиотеке, и Резо мог брать там на день-другой книги для Сосо.
Толстой и Достоевский, Гоголь и Щедрин были раз и навсегда изгнаны из
семинарии. Ректор отец Гермоген вместе с инспектором Абашидзе охотились за
любителями запрещенного чтения. Однажды они поймали Резо, когда тот
проносил в семинарию два тома Писарева, и досадили его в карцер, пообещав
выпустить не раньше, чем тот признается, кто кроме него читает подобную
литературу. Резо просидел пять дней, повторяя: "Только я. Я один".
Потом они оба жили в Батуми, где исключенный в конце концов из
семинарии Резо работал токарем на Манташевском заводе. Он был одним из
организаторов забастовки рабочих, а Иосиф Джугашвили - руководителем
демонстрации в защиту брошенных в тюрьму забастовщиков...
Через несколько лет они случайно встретились в Сибири, на пересыльном
пункте, и тому и другому предстояло отбывать ссылку, только в разных
местах... И снова жизнь свела их в Батуми, но уже в 1904 году...
Что же потом?.. Потом советский нарком по делам национальностей Сталин,
прибывший по поручению Ленина на раздираемый классовой борьбой Кавказ,
встретил Реваза в Тифлисе, где тот работал то ли в ревкоме, то ли в Чека.
В последний раз они виделись в Сочи, кажется, в тридцать пятом году.
Это была короткая, почти мимолетная встреча. Сталин смутно догадывался,
что начальник его охраны заботится о том, чтобы ему "не надоедали" бывшие
друзья. Да и сам Сталин старался теперь избегать их. С тех пор прошло
много лет, и он забыл Реваза, как забыл многих, кого знал в те далекие
годы...
...Сталин прислушался. Ему показалось, что откуда-то доносится чей-то
приглушенный голос.
Он не сразу понял, что голос звучал в телефонной трубке, которую он
по-прежнему держал в руке.
Резким движением поднес трубку к уху, сказал:
- Да?..
- Это я, Иосиф Виссарионович, - услышал он голос Поскребышева.
- Что тебе надо? - недовольно спросил Сталин.
- Мне показалось, что вы не повесили трубку.
- Тогда повесь ее ты и занимайся делом! - грубо сказал Сталин. Но тут
же добавил: - Нет, подожди! Привезите ко мне Баканидзе. Сюда. На квартиру.
- Но, товарищ Сталин, - раздался неуверенный бас, - я же не знаю, где
его искать! По телефону он говорил, что находится под Москвой со своей
частью на переформировавшей в дня через три направится на фронт...
- Найти и привезти! - повторил Сталин. - Ясно?
И, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
Был четвертый час утра, когда он поднялся на второй этаж. Прошел в свой
кабинет через особую дверь, минуя приемную, в которой сидел Поскребышев.
Но на столе у Поскребышева тотчас же зажглась и погасла лампочка:
сотрудник охраны на первом этаже нажал сигнальную кнопку.
Все мысли Сталина вновь были сосредоточены на ожидании сообщений о
результатах воздушной разведки. Про Баканидзе он снова забыл, но если бы и
помнил, то не стал бы спрашивать, выполняется ли его распоряжение: Сталин
никогда не повторял распоряжений дважды.
- Артемьева! - приказал он вошедшему по звонку Поскребышеву.
Через минуту тот снова появился в кабинете и доложил, что Артемьев
выехал в Тулу. У аппарата его заместитель.
Сняв телефонную трубку, Сталин спросил:
- Есть результаты воздушной разведки?
- Так точно, товарищ Сталин, - услышал он торопливый ответ, - мы только
что доложили Генштабу.
- Что видели на этот раз ваши летчики?
Он уже был прежним Сталиным и задавал вопросы спокойно и не спеша.
- То же самое, что и в прошлый, товарищ Сталин, - ответил генерал на
другом конце провода, тщетно стараясь подавить волнение, звучащее в его
голосе. - По шоссе движется колонна танков и мотопехоты противника.
- Откуда и куда?
- Со стороны Спас-Деменска на Юхнов.
- Какова длина колонны?
- Примерно двадцать пять километров, товарищ Верховный
главнокомандующий, - поспешно ответил генерал и тихо добавил: - Наших
войск перед ней не обнаружено.
- Какие вы приняли меры? - спросил Сталин после короткого молчания.
- В Подольск выехал помощник командующего комбриг Елисеев для
быстрейшего приведения в боевую готовность пехотного и артиллерийского
училищ. Ему дано задание вывести курсантов на рубеж Малоярославецкого
укрепрайона, чтобы любой ценой задержать противника. Кроме того, приказано
поднять по тревоге училище имени Верховного Совета и Военно-политическую
академию. Они находятся сейчас в подмосковных лагерях. Кроме того...
- Подождите, - сказал Сталин. Он положил на стол телефонную трубку,
взял карандаш и что-то записал на листке бумаги. Затем встал, подошел к
столу заседаний. Карты, убиравшиеся на время совещаний с иностранцами,
теперь вновь были разложены по всей длине стола.
Сталин выбрал одну из них, сделал на ней пометку карандашом, вернулся к
письменному столу, не опускаясь в кресло, снова взял трубку и, услышав в
ней частое и шумное дыхание, сказал:
- Продолжайте.
- Помимо частей, о которых я только что доложил, - раздалось в трубке,
- по боевой тревоге поднимается Военно-политическое училище и части
тридцать третьей запасной стрелковой бригады.
- У вас все? - спросил Сталин.
- Да, товарищ Верховный главнокомандующий, - ответил генерал после
короткой паузы.
Именно эта пауза насторожила Сталина. Вместо того чтобы повесить
трубку, он сказал, произнося слова медленно, почти по слогам:
- Я спрашиваю: это все, что вы можете доложить? - И, не дожидаясь
ответа, добавил: - Я хочу знать все.
- Товарищ Сталин, - нерешительно, с явно ощутимой робостью в голосе
произнес генерал, - если верить командиру эскадрильи и летчикам,
вылетавшим для проверки первоначальных данных воздушной разведки, танки
противника... уже вошли в Юхнов.
Какое-то мгновение Сталин молчал. Он почувствовал вдруг, как во рту у
него пересохло. Немцы в Юхнове! Значит, Ржевско-Вяземский оборонительный
рубеж обойден противником...
- Товарищ Сталин, разрешите доложить, - снова заговорил генерал, - мы
только что сообщили данные разведки в Генштаб, но там о прорыве ничего не
известно. Командующего ВВС округа полковника Сбытова вызвал в НКВД
Абакумов, и Сбытов не возвращается уже более двух часов!
Генерал говорил все торопливее, точно опасаясь, что его не выслушают до
конца. И внезапно умолк, будто испугавшись собственных слов.
- Вы поступили правильно, что доложили. Нам нужна правда, - произнес
Сталин еще спокойнее, чем прежде. - И меры приняли правильные. Надо во что
бы то ни стало задержать врага перед Можайским рубежом. Вы понимаете меня?
Собрать все, что есть, и задержать во что бы то ни стало. Необходимо
выиграть пять - семь дней, пока не подойдут резервы Ставки. Вы меня
поняли?
- Так точно, товарищ Сталин! - громко ответил генерал.
- И еще. Передайте Артемьеву мое указание, чтобы возвращался в Москву.
Товарищи в Туле сами знают, что надо делать. И Сбытову передайте, чтобы
возвращался на свой КП. Сейчас не время для бесед с Абакумовым.
- Но, товарищ Сталин, ведь его...
- Передайте, чтобы возвращался! - чуть повысив голос, сказал Сталин и
повесил трубку.
Затем он снял трубку другого, без наборного диска телефона и, не
называя себя, резко произнес:
- Где Сбытов?
Несколько мгновений он слушал знакомый голос. Затем сухо сказал:
- Пусть Абакумов занимается своими делами. - И уже гневно, с
нескрываемым упреком бросил: - Немцы в Юхнове!
Положив трубку, вызвал Поскребышева и приказал ему еще раз попытаться
соединиться с командующими Западным и Резервным фронтами.
Однако Поскребышев почти тотчас же вернулся и доложил, что связи с
Коневым и Буденным по-прежнему нет.
...Несколько минут Сталин молча ходил по кабинету. В ушах его все еще
звучали слова: "Танки противника... уже вошли в Юхнов".
Ему не надо было снова смотреть на карту для того, чтобы оценить
значение происшедшего. И хотя около ста километров еще отделяло Юхнов от
Можайской линии обороны и свыше двухсот - от Москвы, Сталин не утешал себя
этим: ведь и от Спас-Деменска до Юхнова было почти сто километров.
Он позвонил в Генеральный штаб. Несмотря на раннее утро, Шапошников был
на месте.
- Вам известно, что немцы в Юхнове? - сухо спросил Сталин.
- Да, Иосиф Виссарионович, - ответил начальник Генерального штаба, и в
этом коротком его ответе содержалось все: и признание катастрофичности
случившегося, и чувство личной вины, и страшная усталость уже далеко не
молодого и не крепкого здоровьем человека.
- Как вы расцениваете ситуацию?
- Полагаю, что противнику удалось прорвать фронт Конева. Видимо, Конев
этого и опасался, когда настаивал на отводе его войск на новые рубежи.
- Он вам звонил?
- Никак нет. Разговор состоялся по "Бодо". Однако я, зная, что
подобного разрешения от Ставки не поступало, определенного ответа не дал.
После этого прервалась и телеграфная связь.
- Борис Михайлович, ответьте на один вопрос, - медленно, чувствуя, что
ему все труднее говорить спокойно, произнес Сталин, - вы можете мне
сообщить хотя бы приблизительно, где в настоящее время находятся командные
пункты Конева и Буденного?
То напряжение воли, на которое был способен Сталин, понимающий, что
обязан во что бы то ни стало сохранять спокойствие, было не под силу
Шапошникову.
- Нет, Иосиф Виссарионович, - глухо ответил он. - В настоящую минуту я
не знаю... Я не могу доложить вам об этом... У нас... все еще нет связи с
командными пунктами этих фронтов.
Сталин повесил трубку. Потом подошел к столику у стены, на котором
стоял графин, налил воды и сделал несколько глотков. Глотать было
нестерпимо больно. Только сейчас ощутил жар и легкий озноб. Очевидно, он
заболевал.
Передернул плечами и провел рукой по липу, как бы пытаясь сбросить с
себя так не ко времени начинающуюся болезнь. Снял трубку аппарата
междугородной правительственной связи, вызвал к телефону командующего
Забайкальским военным округом Ковалева и сказал:
- Прикажите поднять по боевой тревоге дивизии, намеченные для отправки
в Москву, и срочно начинайте погрузку.
Взял со стола большую лупу и линейку и склонился над картами. Через
несколько минут выпрямился, сделал несколько медленных шагов взад и вперед
по кабинету, нажал кнопку звонка и снова вернулся к картам. Не
оборачиваясь, приказал вошедшему Поскребышеву:
- Ленинград. Жукова. Если нет на месте, предупредить, чтобы был у
аппарата через два часа.
- Будет сделано, товарищ Сталин, - сказал Поскребышев.
- Что еще? - недовольно спросил Сталин, почувствовав, что тот не
уходит, и на этот раз обернулся.
- Товарищ Баканидзе у вас на квартире, - ответил Поскребышев.
Несколько мгновений Сталин пристально глядел на стоявшего перед ним уже
немолодого, но еще черноволосого, без проблеска седины, начинающего
полнеть человека. Тот был в военной форме с полевыми, защитного цвета
петлицами без окантовки.
Ни бурные встречи, ни долгие прощания не были в характере Сталина.
Случалось, что с людьми, с которыми не виделся уже давно, он встречался
так, будто продолжал только что прерванный разговор. А прощаясь с
собеседником, особенно если тот принадлежал к его ближайшему окружению,
обычно лишь кивал головой или попросту переходил к другим, очередным
делам.
Однако сейчас в лице Сталина что-то дрогнуло, и он глухо проговорил:
- Ну... Здравствуй, Резо!
- Здравствуй, Коба! - негромко, с чуть заметной улыбкой на смуглом, уже
изрезанном морщинами лице отозвался Баканидзе.
Он было протянул Сталину руку, но тот подошел и обнял его.
- Мы давно не виделись, - сказал Сталин. - Очень давно.
- Да. Давно.
- Может, поужинаем или, точнее, - усмехнулся Сталин, - позавтракаем?
Ты, наверное, голоден?
Баканидзе покачал головой:
- Через сорок минут я должен быть на Белорусском вокзале. Начнется
погрузка моей дивизии.
- Ты командуешь дивизией? - спросил Сталин.
- Нет. Я комиссар, - Баканидзе кивнул на звезду на рукаве своей
гимнастерки.
"Надо спросить, как он жил все эти годы, - подумал Сталин, - как
здоровье его жены и сына, ведь у него, кажется, был сын..."
Но не смог. Он полагал, что с приходом Резо его на какие-то минуты
покинет война. А она вошла сюда в образе этого человека в военной форме,
которому предстояло через сорок минут отправиться на фронт.
- Сядем, - сказал Сталин.
Они сели на кушетку.
- Как жена?
Сталин запнулся перед словом "жена", потому что давно забыл, как ее
зовут. Собственно, в этом не было ничего удивительного - он не видел жену
Баканидзе с середины двадцатых годов.
Баканидзе чуть удивленно взглянул на него и ответил:
- Кето умерла в двадцать девятом.
Ему хотелось добавить: "Я ведь рассказывал тебе об этом", - но он
промолчал.
- Да, да, - нахмурился Сталин. Потом спросил: - А сын? Ведь у тебя был
сын!
- Он погиб, Коба. Его призвали в первый день войны. Он был убит ровно
через месяц, двадцать второго июля, под Лугой. Так написано в похоронке.
Сталин едва удержался от того, чтобы не воскликнуть: "Как, он же был
совсем мальчиком!.."
Но тут же вспомнил: годы. Годы!
- Почему ты так долго не давал о себе знать - почти десять лет? -
задумчиво сказал Сталин. - Жалко, что тебя не было рядом со мной все это
время.
"А ты уверен, Коба, что так было бы лучше? - хотелось спросить
Баканидзе. - Разве всем, кто был рядом с тобой, это принесло счастье?.."
Но он промолчал.
- Ну... как сложилась твоя жизнь? - снова спросил Сталин.
Реваз пожал плечами:
- Служил в армии, это ты знаешь. В тридцать седьмом демобилизовали. -
Заметив, что в глазах Сталина мгновенно появилась настороженность,
поспешно добавил: - Нет, нет! По здоровью. Туберкулез. Ты ведь знаешь...
Открылся старый процесс в легких.
Да, это Сталин знал. Многие ссыльные из теплых краев заболевали в
сибирских снегах туберкулезом. В том числе и он сам. Правда, ему удалось
справиться с болезнью.
- А теперь?.. - спросил он, вглядываясь в лицо старого друга.
- Сейчас я совершенно здоров, - твердо ответил тот. - Прошел
переосвидетельствование в первый день войны. Признан годным по всем
статьям. А как ты, Коба?
Он задал этот вопрос и тут же понял всю его нелепость. Чуть смешавшись,
поспешно спросил:
- Как дети? Как Яков?
- Якова нет, - сумрачно ответил Сталин. - Наверное, погиб.
Снова наступило молчание.
Глядя на осунувшееся, похудевшее лицо Сталина, на поседевшие его
волосы, Баканидзе, казалось бы, только сейчас до конца осознал, каково
приходится этому человеку.
- Трудно, Коба? - тихо спросил он.
- Да. Трудно, - не сразу ответил Сталин, глядя куда-то в пространство.
Потом неожиданно повернулся к Ревазу и, глядя на него в упор, сказал: -
Немцы в Юхнове.
Он произнес эти слова резко, отчетливо, не отрывая при этом своего
взгляда от лица Реваза, точно желая проверить, какое впечатление
произведут они на него.
Однако ни один мускул не дрогнул в лице Баканидзе.
"Он всегда был таким, - с каким-то особым удовлетворением подумал
Сталин. - Сдержанным, молчаливым, закаленным. Он не изменился".
Услышав страшную новость, Реваз не произнес ни слова. Лишь посмотрел на
ручные часы, как бы говоря тем самым: "Раз так, мне надо спешить".
- Не торопись, - сказал Сталин, - успеешь. Тебя доставят вовремя.
- Но у тебя дела. Я, наверное, мешаю тебе.
- Ты не мешаешь мне. Посиди, - ответил Сталин, хотя уже чувствовал, что
ему не о чем больше говорить с Ревазом, что все то, что не имеет прямого
отношения к событиям на фронте, сейчас не интересует его. Любой вопрос,
заданный им или Ревазом, потянул бы за собой пить воспоминаний, а ему было
не до воспоминаний.
И тем не менее Сталину не хотелось, чтобы Реваз уходил. Хотелось
несколько минут посидеть рядом молча.
- Значит, немцы приближаются к Москве? - тихо спросил Реваз.
- Да, - жестко ответил Сталин, - и очень крупными силами.
Он снова пристально посмотрел в лицо Ревазу. Но тот только понимающе
кивнул головой.
Потом спросил:
- А... под Ленинградом?
- Они в четырех километрах от Путиловского завода. И если мы в
ближайшее время не прорвем блокаду, в городе начнется голод.
Сталин говорил по-прежнему жестко, резко, точно находил какое-то
горькое удовлетворение в обнажении страшной правды.
- А на юге? - уже совсем тихо произнес Реваз.
- Рвутся к Донбассу, - как-то поспешно, точно боясь, что Реваз не
успеет узнать всей правды, ответил Сталин.
Реваз опустил голову.
- У тебя есть еще вопросы? - с каким-то вызовом в голосе произнес
Сталин.
Реваз поднял голову и посмотрел на него внимательно, точно заново
узнавая. Наконец сказал:
-