современными немцами.
   Покончив с Римом, Гитлер вернулся к народным движениям и с еще  большей
экспрессией, поминутно ударяя ладонями по полированной поверхности  стола,
не обращая внимания на то, что от ударов расплескивается  чай  из  стоящих
перед гостями чашек, стал доказывать, что единственной организующей  силой
русских  всегда  была  религия,  а  сейчас  они  эту  силу   утратили   и,
следовательно, обречены на гибель.
   В этот момент он не видел, не замечал сидящих за овальным столом людей,
слушающих его с подчеркнутым вниманием. Перед воспаленным  взором  Гитлера
стояли картины боев под  Смоленском  и  на  Луге  -  кадры  документальной
кинохроники, не без задней мысли посланные ему Боком и Леебом с целью дать
понять фюреру, сколь велико сопротивление русских и с  какими  трудностями
приходится сталкиваться немецким войскам.
   И вот теперь Гитлер хотел заставить всех проникнуться мыслью,  что  эти
факты сопротивления всего лишь не имеющая значения случайность,  поскольку
русские лишены той силы, которая исторически сплачивала их.
   Внезапно он  умолк,  точно  его  на  всем  скаку  остановило  невидимое
препятствие, отер тыльной стороной ладони обильно выступивший на  лбу  пот
и, наклонившись через стол к сидящему напротив Гиммлеру, глухо бросил:
   - Дайте эскиз, Генрих!
   Гиммлер вытащил из черной кожаной папки лист  картона  и  протянул  его
Гитлеру.
   Тот положил картон в центр стола и, указывая на него  пальцем,  сказал,
на этот раз сухо и деловито:
   - Я решил подготовить директиву о  клеймении  советских  военнопленных.
Это будет одновременно и акцией устрашения и необходимой мерой на будущее,
когда при новом порядке любой русский должен будет отличаться от  немца  и
по чисто внешнему признаку. Как видите, клеймо имеет  форму  острого  угла
примерно в  сорок  пять  градусов,  расположенного  острием  кверху.  Так,
Гиммлер?
   Рейхсфюрер СС, прибывший в ставку, чтобы доложить фюреру  проект  новых
"специальных акций" на Восточном фронте, сосредоточенно кивнул.
   - Я еще не решил, ставить ли этот знак на лбу пленного или на  ягодице,
- как бы размышляя вслух,  проговорил  Гитлер.  -  Знак  будет  наноситься
посредством  пинцета,  имеющегося  в  любой  воинской  части.  В  качестве
красящего вещества можно применять обычную тушь...
   Гитлер сделал короткую паузу, снова откинулся  на  спинку  кресла  и  с
неожиданным пафосом воскликнул, глядя в потолок:
   - Да! Мы варвары! Мы хотим быть варварами! Это для нас почетный  титул!
Мы хотим обновить мир! - Он с силой выталкивал из горла короткие, рубленые
фразы. - Мир находится при последнем издыхании. Столетия, отделяющие  меня
от Аттилы, были всего лишь перерывом в человеческом  развитии.  Но  сейчас
связь времен восстанавливается!
   Он обвел пристальным взглядом присутствующих,  неожиданно  улыбнулся  и
добродушным голосом хозяина спросил, обращаясь к группенфюреру Вольфу:
   - Как прошла охота?
   - Отлично, мой фюрер, - торопливо ответил Вольф, быстро опуская на стол
чашку чая, из которой только что намеревался сделать глоток.
   - На кого же вы охотились? - продолжал спрашивать Гитлер. - Львы, орлы?
   - О нет! - почтительно улыбаясь, ответил Вольф. - Обыкновенные кролики.
   - И это вы называете охотой на  диких  зверей?  -  неожиданно  со  злой
иронией в голосе спросил Йодль.
   Штабист до мозга костей, один из преданнейших Гитлеру генералов  новой,
нацистской формации, он тем не менее в эти минуты  не  мог  отделаться  от
мысли, что  обстановка,  сложившаяся  на  фронте,  была  бы  сейчас  более
актуальной темой для разговора, чем Древний Рим  или  охота  на  кроликов.
Кроме  того,  Йодлю  хотелось   досадить   Гиммлеру,   который   в   столь
ответственное время позволяет себе охотничьи развлечения.
   - До некоторой степени, господин генерал, - неуверенно ответил Вольф.
   - Может быть, это следовало бы назвать охотой на домашних  животных?  -
не унимался Йодль, будучи  не  в  состоянии  справиться  со  своим  плохим
настроением.
   - Спокойнее, спокойнее,  Йодль!  -  проговорил  до  сих  пор  молчавший
Геринг. - Не хотите же вы и  в  самом  деле  подвергнуть  опасности  жизнь
рейхсфюрера СС, толкая его  на  единоборство  со  львами?!  -  Он  громко,
плотоядно рассмеялся, прихлебнул из чашки остывший  чай  и  добавил:  -  В
общем,  охота,  Йодль,  не  ваша  профессия.  Предоставьте  судить  о  ней
специалисту. Смею заверить, что хотя погоню за  кроликами  вряд  ли  можно
назвать мужской охотой в подлинном смысле этого слова, тем  не  менее  она
бывает весьма забавной.
   И он с улыбкой перевел свой взгляд на Гитлера.
   Но  тот,  казалось,  уже  не  слышал  всей  этой  перепалки.  Он  сидел
неподвижно, полузакрыв глаза, и только щеточка его усов над верхней  губой
чуть подрагивала.
   Наконец он произнес как бы в забытьи:
   -  Кролики...  если  бы  можно  было  перестрелять  всех  русских,  как
кроликов...
   - К сожалению... - начал было сидящий рядом с Йодлем Гальдер.
   Но едва он произнес эти слова, как Гитлер вздрогнул,  точно  очнувшись,
быстро склонился над столом и,  буравя  генерала  колючим  взглядом  своих
маленьких глаз, зловеще спросил:
   - Что "к сожалению", Гальдер?
   Тот пожал плечами, опустил голову и негромко сказал:
   - Я просто хотел заметить,  мой  фюрер,  что  стадо  оказалось  слишком
большим...
   Гитлер чувствовал, что его охватывает ярость. Значит,  несмотря  на  то
что  еще  несколько  часов  тому  назад  он  резко   осудил   болтовню   о
сопротивлении русского гражданского населения, Гальдер снова  осмеливается
возвращаться к этому вопросу? Значит, слушая его, Гальдер, а может быть, и
другие продолжали думать о неудачах  Лееба  и  Бока?!  Что  ж,  сейчас  он
поставит их на место, будет говорить напрямик!
   - Что вы этим хотите сказать? -  еще  более  накаляясь,  повторил  свой
вопрос Гитлер. - Что у Бока  не  хватит  собственных  сил,  чтобы  развить
наступление и захватить Москву? Да? Что ему надо помочь за  счет  юга  или
севера? Так вот: я не только не сделаю этого, но еще заберу у  него  часть
танков, артиллерии и авиации и передам их фон Леебу! Мне нужен  Петербург,
можете вы это понять?! А что касается фон Бока, то я уверен,  что  у  него
достаточно войск, чтобы смять сопротивление русских  и  дойти  до  Москвы.
Одной пехоты ему хватит для этого, если правильно ею  командовать,  -  вот
что я думаю!
   Гитлер   откинул   свесившуюся   на   глаза   прядь   волос   и   обвел
настороженно-подозрительным взглядом присутствующих.
   - Вы абсолютно правы, мой фюрер, -  заметил  оправившийся  от  смущения
группенфюрер Вольф. - В свое время Наполеон...
   Он хотел продолжить свою мысль, но в это время  Геббельс,  до  сих  пор
сосредоточенно помешивавший ложечкой чай, отчетливо произнес:
   - Я считаю ссыпку на Наполеона неуместной.
   Взгляды всех,  в  том  числе  и  самого  Гитлера,  обратились  к  этому
черноволосому  человеку  с   впалыми   щеками.   Он   улыбался.   Но   все
присутствующие знали, что улыбка Геббельса, столь часто  играющая  на  его
бледном лице, отнюдь не  свидетельствует  о  хорошем  настроении  министра
пропаганды. Подлинное настроение Геббельса выдавали его  глаза  -  черные,
острые.  Сейчас  Геббельс  улыбался,  но  взгляд  его,   устремленный   на
группенфюрера Вольфа, был подозрительным и злым.
   - Я вообще  полагаю,  -  звонким  голосом  продолжал  Геббельс,  -  что
сравнивать Наполеона с нашим фюрером бестактно и совершенно  не  верно  по
существу. Роковая ошибка  Наполеона  заключалась  в  том,  что  он  считал
французов рожденными  для  мировой  гегемонии.  Французов,  а  не  немцев!
История не прощает таких ошибок.
   Он на мгновение умолк, обвел присутствующих пристальным взглядом, точно
желая убедиться, что никто не собирается ему возражать, и продолжал:
   - Есть еще одно обстоятельство, делающее ссылки на Наполеона не  только
неуместными, но и  вредными.  Дело  не  только  в  том,  что  он  потерпел
поражение в России. Дело  еще  и  в  том,  что  с  окончательным  падением
Наполеона связывается  так  называемый  Священный  союз,  в  который,  как
известно, входила Россия...
   - Не понимаю, к чему  вы  клоните,  Геббельс?  -  прервал  его  Гитлер,
считавший себя высшим авторитетом в вопросах истории. - В Священный  союз,
кроме России, входили Австрия и Пруссия.
   - Разумеется, мой фюрер, -  покорно  наклонил  голову  Геббельс,  -  и,
согласно большевистской историографии, он считается  глубоко  реакционным.
Однако  я  позволю  себе  напомнить,  что  к  этому   союзу   впоследствии
присоединилась  и  Франция,  а  Англия  была  непременным   участником   и
вдохновителем всех его конгрессов. Итак, Россия, Франция и  Англия...  Мне
кажется, что на фоне недавнего англо-русского  соглашения  эти  ассоциации
нам просто вредны. Следует учесть, что человеческая память несовершенна, а
интерпретация истории часто  меняется.  Но  имена,  названия  запоминаются
твердо: Россия, Англия, Франция...
   Теперь Гитлер уже хорошо понимал, к чему клонит Геббельс.  По-видимому,
и в самой Германии есть люди, принимающие всерьез это недавнее  соглашение
между Англией и Советским Союзом, эту фикцию, этот пропагандистский  трюк.
Неужели кто-нибудь действительно верит,  что  Россия  в  состоянии  сейчас
помочь Англии? А о том, чтобы Сталин мог рассчитывать на помощь  Черчилля,
вообще смешно говорить!..
   Гитлер внимательно смотрел на Геббельса. Министр пропаганды всего  лишь
два часа назад прибыл из  Берлина.  Они  даже  не  успели  еще  поговорить
наедине.
   Однако Гитлер знал: этот маленький хромоногий человек ничего не  делает
случайно. В преданности его он был  убежден.  Фюрер  и  сам  любил  своего
министра пропаганды, если вообще был  в  состоянии  кого-либо  любить.  Он
считал Геббельса вторым, после  себя,  знатоком  человеческой  психологии.
Ведь именно ему, Геббельсу,  принадлежало  авторство  в  выработке  особой
методологии пропаганды, принимающей в расчет все, кроме правды. Гитлер  не
забыл случай, когда три года  назад  иностранные  газеты  подняли  вой  по
поводу  активно  проводившихся  тогда  в  Германии  "специальных   акций".
Особенно  часто  они  воспроизводили  фотографию  разбитого   штурмовиками
магазина на Бернауэрштрассе. Что же предложил сделать Геббельс? Не спорить
по существу, не печатать опровержений. Просто опубликовать сообщение,  что
не только подобного магазина, но и такой улицы в Германии не существует!..
   Да, Геббельс знает, что говорит и что делает. Этой болтовне о возможных
союзниках России надо положить конец.
   Гитлер обвел взглядом присутствующих и сказал:
   - Министерство пропаганды должно принять меры  против  нелепых  слухов.
Священный  союз  был  союзом  единомышленников.   Между   русским   царем,
Талейраном и Меттернихом  не  было  идеологической  пропасти.  Союз  между
Черчиллем и Сталиным? Ерунда, нелепость!  Со  стороны  Черчилля  это  жест
утопающего, стремление утешить население Англии мыслью, что у  них  теперь
есть союзник. Эта свиная туша приползет к нам на коленях,  как  только  мы
возьмем Петербург, не говоря уже о Москве...
   - Но есть еще Соединенные Штаты, - вполголоса заметил Геббельс,  и  это
его замечание подлило масла в огонь.
   - Рузвельт?! - воскликнул Гитлер. - Этот параличный  рамолик?  Конгресс
сбросит его при первой же попытке объединиться с большевиками! Да он и сам
никогда не решится на это. И, кроме того, надо знать психологию Сталина. У
него не хватит ни смелости, ни хитрости, чтобы объединиться в одну упряжку
с Черчиллем и Рузвельтом. Это было бы противоестественно! Кроме того, могу
вам сообщить, что по моему приказу Риббентроп отправил в Токио телеграмму,
в которой предлагается оказать всемерный нажим на японцев с тем, чтобы они
немедленно  открыли  военные  действия  против  Америки.  Сама   мысль   о
возможности антигерманской коалиции в этих условиях не больше чем  утопия,
блеф! Что же касается Наполеона...
   Он замолчал, подумав: а к чему, собственно, Геббельс затеял  весь  этот
разговор  о  Наполеоне?   Допустим,   что   аналогии   между   сегодняшним
англо-русским союзом и тем, что  был  создан  после  отречения  Наполеона,
сколь они ни бессмысленны, у кого-то могут  возникнуть.  Но  при  чем  тут
Наполеон?!
   Гитлер дернул головой, провел ладонями по столу, как бы расчищая  перед
собой пространство, и повторил:
   - Что же касается Наполеона, то он был слаб как  человек.  Кроме  того,
его доконало предательство... Великий человек может позволить себе все, но
те, кто предают великого человека, заслуживают жестокой кары...
   При этих словах узкие глазки Гиммлера за круглыми стеклами пенсне  чуть
расширились.
   Гитлер махнул рукой, давая понять, что  считает  спор  на  исторические
темы оконченным, перевел глаза на Гальдера.
   - Нас отвлекли, и вы не  ответили  на  мой  вопрос,  Гальдер.  Вы  ведь
знаете: у меня хорошая память.
   На этот раз начальник штаба сухопутных войск встал:
   - Я хотел всего лишь высказать сожаление, мой фюрер,  по  поводу  того,
что русских на полях сражений значительно больше, чем кроликов в том лесу,
где охотился рейхсфюрер СС вместе  с  группенфюрером  Вольфом.  По  данным
разведки, удалось обнаружить значительное  скопление  советских  войск  на
центральном направлении.
   - И это вызывает у вас опасение? - непроизвольно сжимая кулаки, холодно
спросил Гитлер.
   Он уже понял, что вечернее чаепитие испорчено, что вопросы, которые ему
не хотелось поднимать здесь, тем не менее возникли,  возникли  против  его
воли.
   - Не опасение, мой фюрер, нет, -  поспешно  ответил  Гальдер.  -  Я  не
сомневаюсь, что фон Бок  в  состоянии  захватить  Москву,  даже  если  его
просьбы будут удовлетворены наполовину.
   Гитлер раздраженно  передернул  плечами.  После  того  как  он,  фюрер,
выразил ясное намерение не  только  не  усиливать  группу  фон  Бока,  но,
наоборот, забрать из нее часть войск и техники для передачи фон Леебу, эти
слова Гальдера, несмотря на почтительно-корректный тон, которым  они  были
произнесены, показались ему возмутительными.
   Гитлер резко встал.
   - Я хочу, чтобы все собравшиеся за этим столом знали, - начал он тихо и
сдержанно, хотя это стоило ему огромных усилий, - что  Балтийское  море  и
Петербург сейчас главная цель. Главная! Вы снова предлагаете  усилить  фон
Бока. Но это элементарное, школьное решение вопроса! Я  предлагаю  усилить
не Бока, а Лееба, забрав с этой целью у "Центра" третью танковую группу...
   Он со  злорадством  отметил,  как  огорченно  переглянулись  Гальдер  и
Браухич, и повторил:
   - Да, да, танковую группу, и не только ее! Я  убежден,  что  и  восьмой
воздушный корпус тоже надо забрать у Бока и передать Леебу!
   Гитлеру доставляло удовольствие ощущать,  как  болезненно  воспринимает
эти слова Гальдер, и он продолжал еще более резко,  имея  в  виду  уже  не
только самого Гальдера, но и всех тех, кто  позволял  себе  сомневаться  в
бесспорности любого из предначертаний фюрера:
   - Вы должны раз и  навсегда  понять,  что  я  никогда  не  переоценивал
значение Петербурга как такового. С тех пор как я  обратил  свой  взор  на
Россию, на ее земли и богатства, я думал  прежде  всего  об  Украине  и  о
Кавказе. Эти цели стоят передо мной и сейчас. Далее. Я не  хуже,  чем  вы,
понимаю значение Москвы. И она будет взята! Взята после  того,  как  падет
Петербург, после того, как Рунштедт захватит Украину,  отрежет  Москву  от
хлеба и угля! Вас гипнотизирует Кремль! В своем ослеплении  вы  не  можете
понять, что, сосредоточив все силы на Москве, вы добьетесь лишь того,  что
Сталин отступит на восток, но отступит, сохраняя все свои северные и южные
коммуникации, все источники снабжения! И, кроме того, чтобы  взять  Москву
сейчас...
   Он вдруг смолк, оборвав себя на полуслове, поняв, что говорить то,  что
ему хотелось бы сказать, не следует.
   А хотелось ему сказать, что он действительно не ожидал встретить такого
сопротивления  советских  войск  и  что,  согласившись  усилить   западную
группировку фон Бока, он был  бы  вынужден  ослабить  войска  Рунштедта  и
Лееба. А это, в свою очередь, не только сорвало бы планы по захвату  Киева
и Петербурга, но дало бы возможность Сталину, не опасаясь за свои северный
и южный фланги, сосредоточить еще большие усилия на обороне Москвы...
   Но позволить себе сказать все это Гитлер не мог. Это  значило  бы  дать
понять  присутствующим,  что  и  на  него,   фюрера,   произвели   тяжелое
впечатление трудности, возникшие  у  Лееба  и  Бока,  что  и  он  признает
реальным фактом все растущее и совершенно не предусмотренное  его  планами
сопротивление русских.
   Поэтому, сделав короткую паузу, Гитлер воскликнул:
   - Мы должны захватить Украину, мы должны превратить Балтийское  море  в
немецкое! Но для этого надо  взять  Петербург  и  соединиться  с  финнами.
Петербург и еще раз Петербург - вот что мне нужно  сейчас!  Передайте  это
фон Леебу, Йодль!
   Но  генерал  Йодль,   один   из   наиболее   приближенных   к   Гитлеру
военачальников, фактический руководитель его личного штаба, решался иногда
возражать своему фюреру. Он мог себе это позволить, зная,  что  Гитлер  не
сомневается в его преданности.
   Поэтому сейчас, после того как именно к  нему  обратил  свои  последние
слова Гитлер, Йодль встал и сказал:
   - Боюсь, мой фюрер, что фон Лееб окажется не в состоянии выполнить этот
приказ. Прорыв Лужской  линии  в  центре,  куда  фельдмаршал  бросил  свои
главные  силы,  пока  что  ему  не  удается.  Я  полагаю,   что   придется
пересмотреть  его  оперативные  планы   и   изменить   направление   атак,
сосредоточив основные силы на востоке, в районе Новгорода, или на  западе,
под  Кингисеппом.  Но  при  всех  условиях   для   любой   перегруппировки
потребуется время.
   Слушать это Гитлер уже не мог. То, что даже Йодль ставил  под  сомнение
возможность осуществления его плана в намеченный срок, привело  Гитлера  в
ярость.
   В эти минуты он уже не способен был воспринимать какие-либо  аргументы.
Мысли его путались, на землистого цвета щеках появился слабый  румянец,  в
уголках рта выступила слюна.
   -  Я...  я...  -  задыхаясь,  произнес  Гитлер,  наконец  снова  обретя
способность говорить. - Я сам отправлюсь в штаб Лееба! Я докажу всем  вам,
всему миру, что Петербург может и должен быть взят в ближайшие дни!..


   Девятнадцатого июля Гитлер издал  "Директиву  N_33",  согласно  которой
наступление на Москву должно было вестись только силами пехотных  дивизий.
Что же касается танковых соединений,  то  им  предписывалось  повернуть  -
одной части на северо-запад, чтобы прервать коммуникации между  Москвой  и
Ленинградом, а другой - на  юг,  в  тыл  группировке  советских  войск  на
Украине.
   И хотя подлинной причиной появления этой директивы было  опасение,  что
группы армий "Север"  и  "Юг"  не  в  состоянии  преодолеть  все  растущее
сопротивление советских войск и решить  поставленные  задачи  собственными
силами, Гитлер делал вид, будто предложил  новый,  сулящий  быстрый  успех
стратегический план.
   Да, он знал, что в генштабе сухопутных войск далеко  не  все  восхищены
его новой директивой.
   Браухич и Гальдер сознавали, что  советское  сопротивление  ставит  под
угрозу  срыва  определенные  планом   "Барбаросса"   сроки   победоносного
окончания войны. Они боялись наступления осенней распутицы и русской зимы,
которая хотя и отдаленно, но уже маячила перед глазами. Они  считали,  что
захват Москвы означал бы и разгром основных советских  войск.  А  уж  если
немецкой армии суждено встретить военную зиму, то где же лучше  и  удобнее
всего перезимовать, как не в Москве?..
   Но Гитлер придерживался иного мнения.
   Только ли упрямство и самоуверенность сказались в его новой директиве?
   Нет, в данном случае дело обстояло  сложнее.  Гитлеру  был  нужен  хлеб
Украины и уголь Донбасса. Он помнил и