ю  имени
Дзержинского. Затем служил в Главном артиллерийском  управлении.  Почти  с
первых дней воины - начальник артиллерии Западного направления. За участив
в  гражданской  войне  награжден  орденом  Красного  Знамени,  за  финскую
кампанию - Красной Звездой. Два ордена Ленина -  за  бои  под  Москвой.  С
какого года в партии? Нет, он беспартийный.
   ...Хватит  ли  у  этого  профессионального  артиллериста  опыта,  чтобы
командовать уже не армией, а целым фронтом?
   "Впрочем, - поправил себя Жданов, - теперь уже не фронтом..."


   Телеграмма о том, что  Говоров  вылетел  из  Москвы,  поступила  утром.
Встречать  его  выехал  начальник  штаба  Гусев  и  час  назад  сообщил  с
аэродрома, что  командующий  прибыл.  Пережидать  на  аэродроме  очередной
обстрел города Говоров не пожелал. Но почему же он не появляется?
   Жданов начал нервничать. А когда стрелки  часов  приблизились  к  семи,
Жданов поручил Кузнецову установить точно время отъезда Говорова и  Гусева
с аэродрома. Оттуда доложили, что они отбыли в 17:35.
   Путь от аэродрома в Смольный на машине, снабженной всеми  существующими
в Ленинграде пропусками, не мог занять более сорока минут. Чем же  вызвана
задержка?
   Жданов  постарался  переключить  мысли  на  очередные  неотложные  дела
Ленинграда. Их была уйма. Заготовка торфа,  ставшего  сейчас  единственным
топливом  для  электростанций.  Дальнейшее  расширение   производства   на
Кировском заводе - изготовление и ремонт артиллерийских орудий и  танковых
моторов. Торжественная передача в действующую  армию  мощного  бронепоезда
"За Родину", изготовленного рабочими  вагонного  и  паровозного  отделения
Витебского   железнодорожного   узла,   Восстановление    водопровода    и
канализации...
   Но о чем бы ни думал в эти минуты Жданов, он  непроизвольно  поглядывал
на часы и в половине восьмого  забил  тревогу:  позвонил  в  штаб  МПВО  и
Управление НКВД,  приказал  немедленно  выяснить,  не  пострадали  ли  при
последнем артобстреле какие-либо легковые автомашины и какие именно.
   Прошло еще пятнадцать минут  напряженного  ожидания,  и,  когда  Жданов
снова схватился было за трубку аппарата прямой связи со штабом МПВО, дверь
его кабинета раскрылась, на пороге показался Гусев.
   - Что случилось?! - рассерженно и  вместе  с  тем  обрадованно  спросил
Жданов, подаваясь над столом вперед.
   - Погнал за Нарвскую, - вполголоса ответил Гусев и тут  же  отступил  в
сторону, застыл, вытянув руки по швам. Следом за ним в кабинет Жданова шел
Говоров.
   Жданов еще издали впился взглядом  в  лицо  генерала.  Да,  те  же  усы
щеточкой, и темные, с проседью волосы разделяет безукоризненный пробор.
   Жданов встал из-за стола и пошел навстречу генералу.
   - Здравствуйте, Андрей Александрович, - глуховатым,  спокойным  голосом
произнес Говоров, останавливаясь посредине большого кабинета.
   - Здравствуйте, Леонид Александрович, - ответил Жданов и  протянул  ему
руку. - Добро  пожаловать.  Я  уже  начал  волноваться,  не  случилось  ли
чего-нибудь по пути с аэродрома.
   - Нет, - все так же лаконично откликнулся Говоров, но,  чуть  помедлив,
пояснил: - Я попросил начальника штаба сделать круг по  городу.  Давно  не
был в Ленинграде.
   - Во мне пока нет необходимости? - негромко  спросил  Гусев,  обращаясь
одновременно к Жданову и Говорову, но больше, пожалуй, к Говорову.
   - Попрошу вас...  как  договорились,  -  слегка  поворачивая  голову  в
сторону Гусева, сказал Говоров.
   - Слушаюсь, товарищ командующий, -  ответил  тот,  переводя  взгляд  на
Жданова, и только после его разрешающего кивка удалился из кабинета.
   -  Проходите,  Леонид  Александрович,  садитесь,  -  пригласил  Жданов,
указывая Говорову на два кресла у письменного стола  и  продолжая  изучать
его.
   Говоров прошел к этим креслам не спеша. Руки его были прижаты плотно  к
бедрам. На бледном, слегка одутловатом лице резко выделялись густые брови.
Из-под бровей глядела строгие и, как показалось Жданову, немигающие глаза.
   Когда Говоров опустился в одно из кресел, Жданов расположился в  другом
против него. Несколько мгновений они сидели молча.
   В эти мгновения Жданову почему-то вспомнилось,  как  происходила  смена
командующих Ленинградским фронтом в далеком уже теперь сентябре 1941 года.
Жуков сразу же проявил себя властным, волевым командующим. Теперь же перед
ним сидел,  судя  по  первому  впечатлению,  слишком  сдержанный  и  сухой
человек.
   - Как долетели? -  спросил  Жданов  для  того  только,  чтобы  завязать
разговор.
   - Нормально, - скупо ответил Говоров. - Плохо, однако, что на  западном
берегу Ладоги  с  воздуха  просматриваются  склады  и  скопления  вагонов.
Неудовлетворительная маскировка. Я сделал замечание начальнику штаба.
   Он  произнес  это  не  повышая  голоса  и,  как   показалось   Жданову,
равнодушно. Жданов хотел заметить с укором, что в тех наскоро  построенных
складах и вагонах заключена сейчас жизнь десятков тысяч  ленинградцев,  но
тут же подумал, что негоже с этого начинать знакомство.
   В кабинете снова водворилось молчание.
   - Каково ваше первое впечатление от города? - спросил  наконец  Жданов,
преследуя все ту же цель - как-то  расшевелить  Говорова,  наладить  чисто
человеческий контакт с этим угрюмым человеком.
   - Чисто, - после короткой паузы ответил Говоров.  -  На  фотоснимках  я
видел Ленинград в сугробах снега. Теперь растаяли?
   Этот опять-таки лишенный каких-либо  эмоций  вопрос  привел  Жданова  в
состояние раздражения.
   Однако усилием воли он подавил его и, стараясь ничем  не  выдать  своих
чувств, сказал:
   - Мы только что провели трехнедельник по очистке города.  Силами  тысяч
ленинградцев.
   Серые    немигающие    глаза    генерала     оставались     по-прежнему
спокойно-холодными. Видимо, до него не дошел  смысл  сказанного  Ждановым.
Вероятно, он все же не представлял себе, чего это стоило людям, измученным
голодом и холодом блокадной зимы.
   "Чисто! - с горькой усмешкой повторил про себя Жданов.  -  Если  бы  ты
видел эти десятки тысяч ослабевших, обессилевших людей, сдирающих  ломами,
кирками  и  лопатами  метровый  ледяной  покров  с  ленинградских  улиц  и
площадей! Если бы взглянул на мертвецов, погребенных под этим покровом!"
   А вслух спросил:
   - С чего думаете начать, Леонид Александрович?
   - Перед отлетом в Ленинград меня вызывал товарищ Сталин, -  по-прежнему
ровным, чуть глуховатым голосом заговорил Говоров. - Он поставил  мне  три
задачи. Первая: не допустить  разрушения  Ленинграда  осадной  артиллерией
противника.  Вторая:  превратить  Ленинград   в   абсолютно   неприступную
крепость. И третья: накопить силы для будущих наступательных боев.
   Слушая его, Жданов подумал, что вот так же,  наверное,  читал  он  свои
лекции в Артиллерийской академии. И ему захотелось представить  себе,  как
протекала встреча этого сухого человека со  Сталиным.  Неужели  и  там,  в
Кремле, Говоров держался как профессор на кафедре?
   Не в силах уже больше сдерживать себя, Жданов спросил напрямик:
   - Вам известно, что Ленинград находится еще в очень тяжелом состоянии?
   - Да, известно, - спокойно ответил Говоров.
   - Так с чего полагаете начать свою деятельность здесь?
   - С детального изучения обстановки.
   - Когда намереваетесь собрать Военный совет?
   -  В  ближайшее  время,  как  только  более  подробно   ознакомлюсь   с
обстановкой, доложу вам, что готов, - сказал Говоров.
   Он вынул из брючного кармана часы и взглянул на циферблат.
   -  Вы  торопитесь?  -  спросил  Жданов,  и  в  голосе  его   прозвучало
недовольство: он не привык к тому, чтобы собеседники сами определяли время
окончания разговора с ним.
   - Да, Андрей Александрович, -  все  тем  же  бесцветным  тоном  ответил
Говоров.
   - Устали с дороги? Хотите отдохнуть?
   Тут, пожалуй, в первый раз о начала разговора выражение  лица  генерала
чуть изменилось - резко очерченные брови на мгновение приподнялись.
   - Никак нет. Просто я, видимо, не рассчитал время и приказал начальнику
штаба в двадцать тридцать прислать ко мне начальника разведки.  Сейчас,  -
он снова посмотрел на часы, - двадцать часов двадцать две минуты.
   Жданов поднялся.
   - Не буду вас задерживать.
   Встал с кресла и Говоров.


   ...Когда начальник разведывательного отдела штаба  Евстигнеев  вошел  к
новому командующему, Говоров сидел за письменным столом. На столе не  было
ни карт, ни бумаг. Только толстая тетрадь и возле нее  карманные  часы  на
потертом ремешке.
   Евстигнеев был уверен в теплом,  дружеском  приеме:  он  ведь  один  из
немногих руководящих работников штаба,  которые  встречались  с  Говоровым
раньше! Но из-за стола на него отчужденно смотрели серые немигающие глаза.
   Представляясь генералу, как положено по уставу, Евстигнеев полагал еще,
что тот просто не  узнал  его  сразу,  но  сейчас  вот,  услышав  знакомую
фамилию, конечно же вспомнит об их встречах трехгодичной давности.
   Говоров, однако, и после этого смотрел на  него  все  так  же  холодно.
Только спросил:
   - Вы по-прежнему в Ленинграде?
   - По-прежнему здесь и даже в прежней должности, - улыбнулся  Евстигнеев
с расчетом на ответную улыбку.
   Ее не последовало. Лицо генерала оставалось каменным.
   - Разведкарта при вас? - едва  заметно  кивнул  он  на  черную  кожаную
папку, которую Евстигнеев прижимал рукой в бедру.
   - Так точно! - ответил Евстигнеев уже без улыбки.
   - Садитесь, - Говоров сделал движение рукой в сторону  длинного  стола,
покрытого зеленым сукном.
   Евстигнеев подошел к атому столу и остановился в ожидании,  пока  здесь
же займет место командующий. Но тот не торопился.
   - Я ведь сказал, садитесь, - повторил он, не повышая голоса. Затем взял
свою толстую тетрадь, вложил в нее карандаш и, перейдя к  длинному  столу,
опустился на стул рядом с Евстигнеевым. - Прошу вашу карту.
   Евстигнеев поспешно извлек карту  из  папки,  и  Говоров  погрузился  в
молчаливое изучение ее, забыв о присутствии начальника разведки.  Лишь  по
истечении нескольких минут он спросил Евстигнеева:
   - Сколько, по  вашим  данным,  дивизий  противника  противостоит  нашим
войскам?
   - Вы имеете в  виду  все  Северо-Западное  направление?  -  осведомился
Евстигнеев.
   - Да.
   - Тридцать три дивизии и две бригады.
   Серые глаза Говорова продолжали вопросительно глядеть в таза начальника
разведки.
   - Я жду, - напомнил он после короткой паузы.
   - Простите, товарищ командующий, чего?
   - Дивизии представляют, очевидно, различные рода войск, -  все  так  же
монотонно, без тени недовольства пояснил Говоров.
   - Так точно, извините, - спохватился Евстигнеев.  -  В  названное  мной
количество немецких соединений входят: двадцать  шесть  пехотных  дивизий,
две пехотные бригады, две  танковые  дивизии,  две  моторизованные  и  три
охранные дивизии. Данные на первое января.
   - Сейчас апрель, - как бы между прочим заметил Говоров, сделал какие-то
записи в своей тетради и опять склонил голову над картой. Не отрывая  глаз
от нее, проговорил: - Наибольшая концентрация  сил  противника  отмечается
непосредственно перед Ленинградом и южнее Ладожского озера, так?
   Евстигнеев отчеканил:
   - В последнее  время  наблюдалось  уплотнение  боевых  порядков  немцев
против Волховского фронта. Тем не менее на наших южных рубежах, а также на
Неве и Карельском перешейке плотность противника осталась без изменений.
   - Закон сообщающихся  сосудов  исключает  такую  ситуацию,  -  возразил
Говоров  и  тут  же  уточнил:  -  Если,  конечно,  противник  не  получает
подкрепления с других направлений.
   - Достоверных  данных  о  подкреплениях  извне  у  нас  на  имеется,  -
продолжил свой ответ начальник разведки. - Однако...
   - Пользуйтесь только достоверными данными,  -  прервал  его  Говоров  и
ткнул пальцем в карту, в один из синих флажков: -  Каков  фронт  вот  этой
дивизии и каково состояние ее обороны?
   - За несколько месяцев блокады,  товарищ  командующий,  противник  имел
возможность  повсюду  построить  прочные   долговременные   оборонительные
сооружения.
   - Я вас спрашиваю об этой вот дивизии, - снова указал  пальцем  Говоров
на тот же синий флажок...
   У Евстигнеева повлажнел лоб.
   Дело в том, что уже продолжительное  время  Хозин,  а  до  него  еще  и
Федюнинский обращали главное внимание на противника, сосредоточившегося  к
юго-востоку от Ленинграда, по  ту  сторону  блокадного  кольца:  там  ведь
завязались решающие бои. А на ближних подступах к Ленинграду противник изо
дня   в   день   характеризовался   в   разведсводках   общими    словами:
"Долговременная оборона".
   Говорова   такая   характеристика   не   удовлетворяла.   Он   требовал
исчерпывающих сведении о состоянии каждой немецкой дивизии.
   В эти минуты Евстигнеев тоже  вспомнил,  что  новый  командующий  -  из
преподавателей военной академии. И невольно подосадовал: не экзамен же  он
у меня принимает, да и на экзаменах не поощряется стремление во что бы  то
ни стало "завалить" слушателя.
   Евстигнееву  довелось  служить  под  началом  разных  командующих.   Он
пришелся ко двору добродушному, хотя и вспыльчивому Попову, импульсивному,
всегда куда-то спешащему Ворошилову, властному,  не  терпящему  возражений
Жукову. Он понимал их, и они понимали его. Так же понятны для  Евстигнеева
были Федюнинский и Хозин. Но Говоров показался ему человеком непостижимым.


   До  часу  ночи  продолжалось  то,  что  в  последующих   разговорах   с
сослуживцами Евстигнеев назовет полушутя-полувсерьез уже не  экзаменом,  а
"допросом". На протяжении этой долгой беседы Говоров ни  разу  не  повысил
голоса, не произнес ни одного резкого слова, но и ни разу не улыбнулся. Ни
разу  не  сказал,  что  тот  или  иной  ответ   начальника   разведки   не
удовлетворяет его. Однако не сводил с  Евстигнеева  своих  серых  строгих,
пристальных глаз, пока тот словом или жестом не давал понять командующему,
что доложено ему все, чем располагает разведотдел. Тогда Говоров переводил
взгляд на карту и тянулся своим  указующим  перстом  к  очередному  синему
флажку.
   Наконец командующий отодвинул карту в сторону  и  на  мгновение  закрыл
глаза.
   Евстигнеев украдкой взглянул на стенные часы и выложил  последнее,  что
оставалось у него за душой:
   - О замене фон Лееба  на  посту  командующего  группой  "Север"  бывшим
командующим восемнадцатой армией Кюхлером вы, конечно, знаете?
   - Знаю, - подтвердил Говоров. - Но что из этого следует?
   Евстигнеев пожал плечами:
   -  Полагаю,  что  вывод  может  быть  только  один:  Гитлер   недоволен
действиями группы.
   - Логично. А что еще?
   Евстигнеев молчал.
   - Перемещения в командовании всегда  имеют  не  только  причину,  но  и
следствие,  -  пояснил  Говоров.  -  Причина  ясна.  Каков   ваш   прогноз
относительно следствий?
   - Надо обдумать, - уклончиво сказал Евстигнеев.
   - Обдумывайте, - как-то очень уж безразлично согласился  командующий  и
на том закончил разговор: - Вы свободны.
   - Какие  еще  будут  приказания?  -  по  привычке  спросил  Евстигнеев,
укладывая в папку свою карту.
   - Спать! - приказал Говоров и добавил: - Я ночных бдений не  одобряю...
Сегодняшняя ночь не в счет.



10

   - Заседание Военного совета объявляется открытым, -  сказал  Говоров  и
придвинул к себе свою тетрадь.
   Слева от него у торца стола сидел Жданов.
   Васнецов, Трибуц, Штыков, Попков, Гусев расположились  по  обе  стороны
того же стола.  Кроме  них,  на  этот  раз  в  заседании  Военного  совета
участвовали начальник  разведотдела  Евстигнеев,  командующий  артиллерией
фронта Одинцов и начальник инженерных войск Бычевский.
   Не было уполномоченного  Государственного  Комитета  Обороны  Косыгина,
который, прибыв в январе 1942 года в Ленинград,  непременно  присутствовал
на всех заседаниях Военного совета и бюро обкома, когда обсуждались важные
вопросы. Но сейчас он выехал на  строительство  Сясьской  верфи.  От  этой
стройки зависело пополнение Ладожской флотилии новыми судами.


   С тех пор как в Ленинград прибыл новый командующий (по инерции все  еще
называли  Говорова  так,   хотя   фактически   он   являлся   заместителем
командующего  новым,  объединенным  Ленинградским  фронтом),  прошло   уже
несколько дней. За это время у него было лишь одно  короткое  свидание  со
Ждановым - в тот самый вечер, когда генерал только что прилетел из Москвы.
   Жданову докладывали: командующий беседует с начальниками  родов  войск,
служб, отделов штаба. Беседует подолгу, но не шумно. Несколько раз выезжал
в войска - на юг и к Неве. Заседание же Военного совета все откладывалось.
   На четвертый день Жданов не вытерпел, сам позвонил  Говорову,  спросил,
нет ли желания поговорить. Ответ последовал неожиданный:
   - Я еще не готов, Андрей Александрович. Мне нужны еще сутки. Давайте уж
поговорим обо всем завтра, на Военном совете.
   Жданова это несколько покоробило: им следовало бы посоветоваться  перед
заседанием.
   Но в спокойно-деловом тоне, каким Говоров отказывался  от  встречи,  не
было и тени своеволия.
   Вечером Жданов спросил Васнецова, что он думает  о  новом  командующем.
Тот неопределенно пожал плечами:
   - Я с ним еще не встречался. В штабе, однако, слышал,  что  человек  он
более чем дотошный. Люди идут к нему, как на экзамен.
   - Мы в экзаменаторах не нуждаемся: выросли  из  школьного  возраста!  -
вырвалось тогда у Жданова...
   ...Заседание  Военного  совета  по  традиции  проводилось  в   кабинете
командующего. Оно было назначено на 9 часов утра.  Жданов  появился  здесь
десятью минутами раньше.
   В хорошо знакомом помещении что-то  приятно  изменилось.  Он  не  сразу
уловил, что именно. Лишь спустя мгновение обратил внимание на  распахнутые
окна: через их проемы вливался снаружи яркий солнечный свет.
   За долгие месяцы блокады - холодов, бомбежек и обстрелов -  в  Смольном
до того привыкли к плотно зашторенным в наглухо закрытым окнам, к  горящим
вполнакала настольным лампам, что сияние здесь весеннего солнца  в  первый
миг ошеломляло.
   Все  приглашенные  на  заседание  были  в   сборе.   Жданов   торопливо
поздоровался с каждым и сел рядом с командующим.
   Как только он опустился в кресло, Говоров  встал  и  объявил  заседание
открытым. Сейчас ему предстояло не спрашивать других, а говорить самому.
   Начало его выступления не отличалось яркостью.
   - Предлагается, - сказал он негромко,  -  обсудить,  как  вам  лучше  и
быстрее выполнить указания Ставки. А они сводятся к тому,  чтобы  подавить
огонь вражеских батарей, обстреливающих город,  укрепить  нашу  оборону  и
накопить  силы  для  предстоящих  боев  по  прорыву  блокады.   Начнем   с
артиллерии. Насколько мне известно, суточная норма  снарядов  для  тяжелых
дальнобойных орудий до сих пор была очень  мала  -  в  среднем  три-четыре
снаряда на ствол. К тому же немецкие орудия, обстреливающие  город,  имеют
дальность от двадцати четырех до тридцати километров, точнее, до  двадцати
девяти   и   шести   десятых   километра,   если   иметь   в    виду    их
двухсотсорокамиллиметровую железнодорожную пушку. А у наших пушек и гаубиц
дальность  действенного  огня  не  свыше  девятнадцати  и   семи   десятых
километра.    Исключение    составляет    только    одна     система     -
стопятидесятидвухмиллиметровая  пушка:   она   бьет   на   двадцать   семь
километров.
   - Простите, товарищ командующий, но вы  упускаете  из  виду  артиллерию
Балтфлота, - заметил с места Трибуц.
   - Никак нет, я помню,  -  ответил  Говоров,  не  поворачивая  головы  в
сторону адмирала. - Ваши стовосьмидесятимиллиметровые морские орудия  бьют
на тридцать семь и восемь десятых километра.
   - Так точно, - подтвердил Трибуц.
   - В целом же, - продолжал Говоров, - артиллерия фронта хотя и  добилась
в последнее время серьезных успехов в подавлении  батарей  противника,  но
все еще уступает им в дальн