ола  и
произнес удивленно:
   - Это ты, майор?
   - Я, Иван Максимович, конечно, я! - торопливо ответил Звягинцев,  глядя
на зеленые полевые "шпалы" полкового комиссара. - Значит, вы здесь?! А я с
батальоном занимаю оборону на правом  фланге,  приехал  установить  связь.
Иван Максимович! Скажите, что с Верой?
   Королев молчал, устало глядя на Звягинцева.
   - Как Вера? - повторил Звягинцев. - Она в Ленинграде?
   Плотно сжатые губы Королева наконец разжались, точно против его воли, и
он тихо сказал:
   - Она не вернулась.
   Звягинцев молча, будто не понимая смысла этих  трех  слов,  смотрел  на
Королева.
   - Но как  же  так?!  -  проговорил  он  наконец,  точно  желая  убедить
Королева, что тот ошибается.  -  Ведь  этот...  ну,  как  его...  Анатолий
Валицкий... ведь он же вернулся?!
   - Он вернулся, а она - нет, - ответил Королев, на  этот  раз  твердо  и
определенно.
   Звягинцев почувствовал себя так, как вчера, когда его накрыла воздушная
волна от разрыва снаряда. На мгновение все поплыло перед глазами.
   - Но ведь там... - проговорил он, не слыша собственного  голоса,  -  но
ведь там... в Белокаменске - немцы!
   Он выкрикнул это  с  отчаянием  и  в  то  же  время  с  бессознательной
надеждой, что Королев поймет всю чудовищную нелепость своих слов,  -  ведь
раз в Белокаменске немцы, Веры там быть не должно, не может быть!
   - Да. Там немцы, - жестко произнес Королев.
   И эти слова как бы полностью вернули Звягинцеву слух  и  зрение.  Он  с
какой-то режущей глаза  отчетливостью  увидел  зажженный  фонарь,  дощатый
стол, консервные банки, превращенные в  пепельницы,  раскрытый  блокнот  и
лежащие на стола остро очиненные карандаши.
   - Иван Максимович, - пытаясь успокоиться, взять себя в руки и  выяснить
все до конца, произнес Звягинцев, - я ничего не понимаю. Вы от меня что-то
скрываете, чего-то не договариваете.  Я  повторяю  вам,  что  видел  этого
парня! Он уходил от немцев вместе с отступающими частями на участках моего
батальона. И он мне сказал, что Вера уже в Ленинграде!
   - Значит, соврал, - угрюмо произнес Королев. - Ему удалось уйти.  А  ее
он... а она осталась там.
   Звягинцев почувствовал, как его  душит  воротничок  гимнастерки.  Он  с
трудом, негнущимися пальцами расстегнул крючок, покрутил головой,  как  бы
стараясь освободить шею от сжимающего ее невидимого  железного  обруча,  и
медленно опустился на скамью.
   "Как же так? - стучало в его мозгу. - Почему этот  парень  вернулся,  а
она осталась? Почему он соврал, сказав, что Вера уже в Ленинграде?.."
   Звягинцев чуть было не спросил, какие приняты меры, чтобы помочь  Вере,
спасти ее, но тут же понял, сколь  нелеп  и  бессмыслен  был  бы  подобный
вопрос. И горькое сознание непоправимости того,  что  произошло,  овладело
им.
   Он сидел, облокотившись о  стол  локтями,  подперев  руками  голову,  и
заметил, что в блиндаж кто-то вошел, только когда  с  недоумением  увидел,
как Королев поспешно встал, одергивая гимнастерку.
   Механически  отметив,  что  Королев  сделал  это  привычным  Солдатским
движением, Звягинцев в ту же минуту услышал его голос:
   - Товарищ член Военного совета, комиссар  дивизии  народного  ополчения
полковой комиссар Королев...
   Звягинцев поспешно вскочил, обернулся и увидел, что  в  двух  шагах  от
двери стоит Васнецов, а за ним, пригибаясь, чтобы не задеть головой низкий
потолок, - полковник Чорохов.
   - Здравствуйте, товарищ Королев, - сказал Васнецов, протягивая Королеву
руку. - Здравствуй, Максимыч! Очень рад снова тебя видеть.
   Он скользнул взглядом по застывшему в положении "смирно"  Звягинцеву  и
сказал:
   - С вами, майор, мы уже виделись. Добрались благополучно?
   Звягинцев хотел было отрапортовать, что все в порядке и дошли  они  без
происшествий, но понял, что Васнецов не ожидает от него никакого ответа.
   - А это, товарищ Королев,  -  сказал  Васнецов,  -  ваш  правый  сосед,
полковник Чорохов, знакомься...
   И, обернувшись к комдиву, добавил:
   - Садитесь, полковник, здесь наш разговор и закончим.
   - Разрешите идти? - обращаясь к Васнецову, как к  старшему  по  званию,
спросил Звягинцев.
   - Зачем  же  вам  уходить,  товарищ  майор?  -  ответил  тот  и,  снова
поворачиваясь к Чорохову, спросил: - Вы говорили,  что  майор  на  участке
вашей дивизии левый фланг держит? Верно? На стыке с ополченцами?
   - Так точно, товарищ дивизионный комиссар, - ответил Дорохов.
   - Ну, значит, вместе и побеседуем, - удовлетворенно сказал Васнецов.  -
Я  бы  хотел,  товарищ  Чорохов,  чтобы  вы  высказали  свои  сомнения   в
присутствии комиссара дивизии. Садитесь, товарищи!
   И Васнецов, перешагнув через скамью, сел,  жестом  предлагая  остальным
последовать его примеру.
   - Какой же смысл, товарищ дивизионный комиссар?  -  слегка  приподнимая
свои широкие плечи, сказал Чорохов. - Я свое предложение высказал, получил
отказ, вопрос для меня ясен...
   - Ой ли, товарищ полковник? - проговорил Васнецов, чуть прищуриваясь. -
Формально все ясно, но в душе, скажите  честно,  на  ополченцев  не  очень
надеетесь? Ведь так?  Но  почему  же?  Организацией  их  обороны  вы,  как
говорите, удовлетворены. Верно? Значит, сомневаетесь в людях. Вот  почему,
я думаю, беседа с комиссаром вам не повредит.  Ведь  говорят,  каков  поп,
таков и приход, простите за старорежимную поговорку.
   И Васнецов умолк, выжидающе глядя на Чорохова.
   - Я могу  повторить  лишь  то,  что  уже  докладывал  маршалу  в  вашем
присутствии, товарищ  член  Военного  совета,  -  подчеркнуто  официально,
однако с нотками обиды в голосе произнес Чорохов. - У меня  нет  замечаний
по организации обороны, которую нам показали.
   Он хмуро посмотрел на Королева и, подчеркнуто обращаясь не к нему, а  к
Васнецову, продолжал:
   - И все же я  считаю,  что  при  столь  растянутых  участках  фронта  и
нехватке войск слева  от  меня  должна  стоять  кадровая  воинская  часть.
Дивизия народного  ополчения,  как  явствует  из  самого  ее  названия,  в
профессионально военном смысле является дивизией лишь... формально.  Вчера
немцы попробовали прорвать нашу оборону на центральном участке и  получили
по морде. Неизвестно, где они будут атаковать завтра.  Не  исключено,  что
именно здесь. Возможно, противнику уже известно, что фронт тут  держит  не
кадровая часть, - его разведка тоже ушами не хлопает. Ополченцы не  устоят
против танков. А если немцам удастся прорваться здесь, они  выйдут  в  тыл
мне, а возможно, и всей оборонительной полосе. Вот  и  все,  что  я  хотел
сказать, товарищ член Военного совета, пусть уж комиссар на обижается.
   Васнецов побарабанил пальцами по столу.
   - Ваше мление, товарищ Королев? - спросил он.
   Звягинцев увидел, как на впалых висках Ивана Максимовича надулись вены.
   - Дивизия не отступит, - коротко и глухо произнес он.
   - А мне этих слов,  полковой  комиссар,  мало!  -  воскликнул  Чорохов,
движением верхней губы вздергивая пики своих усов. - Ты сколько времени  в
армии?
   - Две недели, - спокойно ответил Королев.
   - А я - двадцать два года и три месяца! Разница? Ты танк немецкий перед
собой когда-нибудь видел? Из пулемета по тебе  строчили?  Так  вот,  когда
такой танк на тебя полезет да сверху еще авиация  прижмет,  тут  твои  две
недели скажутся! А когда твои бойцы от этого  танка  побегут,  тут  уж  их
агитацией и пропагандой не остановишь, поверь старому солдату!  Ты,  не  в
обиду будь тебе  сказано,  свои  шпалы  в  первый  день  войны,  наверное,
получил, а я за каждую свою кровью да годами службы платил, вот!
   Звягинцев, которому в последние два дня уже довелось  узнать  Чорохова,
еще не видел его таким распаленным. Так взвинтили его, очевидно,  какие-то
предварительные разговоры с маршалом и Васнецовым, а  может  быть,  и  тот
факт, что Васнецов привел его, комдива, сюда как бы "на выучку".
   Королев пристально глядел  на  полковника,  ни  словом,  ни  жестом  не
прерывая его. И только выражение лица  его  постепенно  менялось,  морщины
становились глубже, вены на висках вздувались все сильнее.
   Очевидно, это не укрылось и от Васнецова, потому что он сказал  комдиву
строго и укоризненно:
   -  Как  вы  можете  так  говорить,  товарищ  Чорохов.  В  эту   дивизию
ленинградский рабочий класс послал лучших своих сынов... Среди них есть  и
молодые, есть и те, кто делал революцию, громил  Корнилова,  участвовал  в
боях с белофиннами...
   Королев повернулся к Васнецову:
   -  Подождите,  товарищ  дивизионный  комиссар.  Разрешите,  я  уж   сам
полковнику отвечу... Значит, ты, полковник, ни танков, ни авиации немецкой
никогда не боялся? Может, ты  от  врага  Прибалтику  защитил?  Ты  Ригу  и
Вильнюс отбил? Ты Псков отстоял? Ты финна на северной границе задержал? Ты
людей советских, которые под немца попали, из неволи вызволил?!
   - Товарищ член Военного совета! - возмущенно воскликнул Чорохов. -  Кто
дал ему право оскорблять армию?
   - А ты, полковник, когда тебе рабочий человек правду  говорит,  слушай,
на дыбки не вставай! - сказал Королев. - Ты фактам в  лицо  гляди!  Можешь
сам с немцем управиться -  давай  действуй,  у  нас  и  на  заводах  делов
хватает, оружие тебе ковать. А не можешь, так принимай помощь. И  армию  я
не оскорбляю,  не  приписывай.  Но  против  фактов,  дорогой  товарищ,  не
попрешь. Без народа, без ополченцев, без  партизан  в  тылу  врага,  одной
армией нам немца не остановить. Как говорится, горько, но факт... А насчет
шпал - тут я твой упрек принимаю. Не заработал еще, авансом дали,  сознаю.
Вот так.
   И Королев слегка ударил ладонями по  некрашеной  поверхности  дощатого,
наскоро сколоченного стола.
   Васнецов усмехнулся полудобродушно, полуиронически и сказал:
   - Ну вот, знакомство  и  состоялось.  Теперь  полковник  Чорохов  будет
знать, кто у его соседей слева боевой дух поднимает. Той самой пропагандой
и агитацией. К  вашему  сведению,  товарищ  Королев  состоит  в  партии  с
шестнадцатого года.
   - Анкета моя товарищу полковнику ни к чему, - угрюмо сказал Королев,  -
он от нас дела требует. Что ж, покажем и дело. Не зайдут к  тебе  немцы  в
тыл, полковник, не тревожься. О своем участке болей. А мы, пока  живы,  на
земле стоим, отсюда не уйдем.
   Чорохов пожал плечами и, резко меняя тему разговора, сказал:
   - Хочу к Военному совету с  просьбой  обратиться,  товарищ  дивизионный
комиссар. В стыке с этой дивизией я поставил инженерный батальон. Вот этот
самый майор Звягинцев с тем батальоном прибыл, чтобы предполье минировать.
А я этих саперов был вынужден в  окопы  посадить,  как  пехоту.  Во  время
вчерашнего боя у батальона больше трети из строя  вышло.  Врать  не  хочу,
дрались они геройски. Но следующей атаки  не  выдержат.  Надо  бы  отвести
батальон на пополнение.
   - Но разве для  этого  требуется  решение  Военного  совета  фронта?  -
спросил Васнецов.
   - Никак нет. Но поставить мне на этот участок больше некого.  Вот  я  и
прошу на его место замену прислать. Ну хоть стрелковый батальон, усиленный
артиллерией...
   - Не будет сейчас батальона, полковник,  -  покачивая  головой,  сказал
Васнецов, - нет у нас его, лишнего.
   Он помолчал немного и спросил:
   - Майор Звягинцев тоже к просьбе полковника присоединяется?
   - Да уж куда больше!  -  ответил,  опережая  замешкавшегося  с  ответом
Звягинцева, Чорохов. - Он мне чуть глотку не перегрыз за  то,  что  я  его
батальон не по назначению использую!
   Звягинцев встал и, вытянувшись, сухо сказал:
   -  Просьб  не  имею,  кроме  одной.  Поддержать  нас   противотанковыми
орудиями. Ну и пулеметов добавить, если возможно. Станковых.
   - Вот так-то, полковник Чорохов, - с улыбкой произнес  Васнецов.  Потом
повернулся к Звягинцеву и сказал: - Батарею и несколько пулеметов он даст.
И сосед слева еще поможет. Верно, товарищ Королев? Теперь у вас два  шефа.
Устоите? - Он пристально посмотрел в глаза Звягинцеву. -  Всего  несколько
дней. Потом сменим. Кстати, я так и  не  спросил  вас,  майор,  почему  вы
здесь?
   - Прибыл для установления  связи  с  дивизией,  товарищ  член  Военного
совета, - доложил Звягинцев, - но пока все с маршалом были заняты...
   - Маршал уже отбыл, - сказал Васнецов, - самолет за ним прислали.  И  я
сейчас уезжаю. Так что и комдив и начальник штаба  скоро  будут  свободны.
Пошли, полковник. До свидания.
   У самого порога он остановился и, обернувшись к Королеву, сказал:
   - Да, вот еще что, чуть было не  забыл.  Мы  здесь  случайно  встретили
архитектора Валицкого. Лазает по окопам и дзотам на переднем  крае,  учит,
кричит на всех... На маршала напоролся, вступил в пререкания... Но дело не
в этом. Его может убить любой шальной пулей. Как он сюда попал?
   Лицо Королева помрачнело, однако ответ его прозвучал сдержанно  и  даже
равнодушно:
   - Записался в ополчение. Как все.
   - Но это неправильно, товарищ Королев! - возразил, уже  повышая  голос,
Васнецов. - Старик - крупный специалист. Мы обязаны  беречь  таких  людей.
Никакой необходимости идти на фронт такому человеку не было.
   - А если была? - резко спросил Королев.
   - Нет, нет,  -  решительно  проговорил  Васнецов,  видимо  не  придавая
значения словам Королева. - Разъясните ему...
   - Он не захочет уехать.
   -  Что  это  значит:  "захочет",  "не  захочет"?..  Я  прикажу  комдиву
отправить его в тыл.
   На мгновение Васнецов умолк, видимо, вспоминая разговор  с  Валицким  у
себя в кабинете, усмехнулся и сказал:
   -  Я  знаю,  он  старик  нелегкий...  И   тем   не   менее   немедленно
откомандируйте его в Ленинград. Немедленно.
   И он толкнул дверь.
   ...Они снова остались одни - Звягинцев и Королев.
   - Кто этот Валицкий? Однофамилец того  парня?  -  настороженно  спросил
Звягинцев.
   - Его отец.
   - Отец?.. Где он находится?
   - Сядь, Алексей, - строго сказал Королев. - По-твоему,  только  сын  за
отца не отвечает? А наоборот? К тому же, может, его сын и в самом деле  не
виноват.
   - Не виноват?! - сжимая кулаки, переспросил Звягинцев.  -  Он  уехал  с
вашей дочерью, а вернулся один и не виноват?!
   Королев молчал.
   - Как вы могли  отпустить  с  ним  Веру?  Почему  вы  не  заставили  ее
вернуться еще тогда, когда я ночью позвонил вам по  телефону?  Я  позвонил
вам через полчаса после того, как было решено строить укрепления на  Луге.
Я сразу понял, что это означает!
   Королев посмотрел на него исподлобья и сказал:
   - А ты кто такой, чтобы с меня ответ за  нее  спрашивать?  Ты  ей  кто?
Брат? Сват? Жених? Муж?
   Эти слова падали на Звягинцева, точно удары.
   "Действительно, кто я ей?.. - спросил он себя.  -  Чужой  человек.  Она
никогда не любила меня... Но о чем я сейчас, зачем?.. Только бы  она  была
жива! Пусть живет как хочет, пусть снова встречается с этим парнем,  пусть
все будет по-прежнему, только бы знать, что она жива!"
   - Почему он оставил там Веру? - упрямо спросил Звягинцев.
   - Не знаю, - ответил Королев. - Он у нас после возвращения не был. Знаю
только со слов его отца... Ехали в Ленинград, поезд  попал  под  бомбежку,
должно быть, где-то  между  Островом  и  Псковом.  Добрались  до  какой-то
деревни. А ночью туда вошли немцы. Их разделили. И больше он ее не видел.
   "Никакого проблеска, - думал Звягинцев. - Никакой надежды!.."
   - Но почему же вы не попытались сами разыскать этого парня?  Почему  не
заставили рассказать все подробно?
   Королев пожал плечами:
   - Я ждал его со дня на день. Отец сказал,  что  он  придет...  А  потом
дивизия получила приказ немедленно выступать.
   - Так... - упавшим голосом сказал Звягинцев.  -  Ясно...  Что  ж,  Иван
Максимович, пойду в  штаб.  А  к  вам  зайдет  замполит  нашего  батальона
Пастухов...  Ну,  я  пойду...  -  повторил  он  устало,  совсем   уже   не
по-военному.
   - Подожди, Алеша, - сказал Королев, - не знаю, когда теперь свидимся...
А я ведь... я ведь и не знал, что ты... Ну, словом... Думал, так,  изредка
заходишь... Знал бы, может, совет ей какой ни на есть дал... А теперь  вот
поздно... Нету больше Веры...
   - Не надо... не надо ее хоронить! Она жива... - проговорил Звягинцев.
   Он хотел еще что-то сказать, но услышал стук в дверь и знакомый  голос:
"Разрешите?"
   На пороге стоял Пастухов.



9

   Поздним вечером, закончив все дела  в  дивизии,  Звягинцев  и  Пастухов
стали собираться обратно.
   Их уговаривали переночевать, дождаться утра, тем более что в штаб стали
поступать тревожные сведения. Командир одного из полков доносил, что немцы
начали бомбить тылы и  попытались  сбросить  парашютистов.  Немного  позже
поступили  сведения,   что   разведкой   обнаружено   несколько   немецких
бронетранспортеров с пехотой, двигающихся по направлению к Новгороду.
   Составить точную картину, что происходит перед  фронтом  дивизии,  было
пока трудно.
   Звягинцев принял  решение  выезжать.  Мысль  о  том,  что  немцы  снова
предпримут атаки на участке его батальона и случится это в его отсутствие,
не давала ему покоя.
   Обычно осторожный Пастухов тоже был за немедленное возвращение.
   Они разыскали Разговорова, он сидел на  пеньке  возле  своей  "эмки"  и
курил.
   - Как дела, сержант, можем ехать? - спросил Звягинцев.
   Разговоров вскочил, отбросил  в  сторону  самокрутку  и  с  готовностью
ответил:
   - Хоть до самого Берлина, товарищ майор!  Кузов  слегка  заварили,  два
ската новых  получил  да  еще  канистру  полную  с  собой  дали.  Немецкую
канистру, трофейную! Сам Ворошилов, говорят, распорядился!
   - Сочиняешь, сержант!  Опять,  наверное,  дружка  нашел,  -  усмехнулся
Звягинцев.
   - Почему же сочиняю, товарищ майор? - обиженно произнес  Разговоров.  -
Машина-то теперь у нас особая, маршальская,  сам  Клим  Ворошилов  на  ней
ездил! Вот кончится война, мы ее в музей военной славы сдадим.  И  дощечка
будет висеть: "Такого-то числа в этой машине...", ну и так далее.
   Он завел  мотор.  "Маршальская"  машина  стояла,  подрагивая,  дребезжа
разбитыми крыльями.
   Звягинцев и Пастухов сели на заднее сиденье.
   - Той же дорогой поедем, в объезд, - сказал Разговоров.  -  Основную-то
фриц за день, наверное, еще больше исковырял.
   Перспектива  снова  объезжать  лес  и,  следовательно,   делать   крюк,
углубляясь на юг километров на десять, мало улыбалась  Звягинцеву.  Однако
он понимал, что другого выхода нет.  Он  переглянулся  с  Пастуховым,  тот
молча пожал плечами, как бы говоря: "Не хотелось бы, но что поделаешь!"
   Было еще светло, хотя солнце уже  зашло  и  небо  потемнело.  Откуда-то
издалека  доносился  гул  артиллерийской  стрельбы.  Слева  на   горизонте
пламенело зарево пожара. Временами в  небе  взрывались  и  медленно  гасли
сигнальные ракеты. Вокруг было пустынно и тревожно.
   Они ехали молча. Разговоров вел машину сосредоточенно, искусно  лавируя
между  наполненными  водой  впадинами,  пригорками   и   кустами   чахлого
кустарника. Все чаще попадались воронки - видимо, немцы взяли под контроль
и этот объезд. Разговоров волей-неволей был вынужден забирать  все  южнее.
Стало темнеть.
   Звягинцев развернул на коленях карту и  старался  определить,  где  они
сейчас едут, Пастухов освещал  карту  тонким  лучиком  карманного  фонаря.
Однако из-за того, что машина двигалась не по дороге, а по целине, маршрут
можно было установить лишь приблизительно.
   - Ты смотри, Разговоров, к немцам нас не завези! - сказал Звягинцев. Он
произнес  эти  слова  нарочито  беспечно,  как  бы  в  шутку,  но  тут  же
почувствовал, что голос его, помимо воли, прозвучал тревожно.
   - Еще чего скажете, товарищ майор, откуда здесь немцы?! Еще  километров
пять проковыляем, и лесу конец! Тогда прямиком.
   Он проговорил это так же, как  и  Звягинцев,  преувеличенно  бодро,  но
чувствовалось, что тревога передалась и ему.
   Стало еще темнее. В  небе  уже  угадывались  неяркие  звезды.  Поднялся
ветер. Он прижимал к земле чахлую траву и кустарник, начинал  подвывать  в
открытых окнах машины.
   "Нам до поворота н