Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
зано им с самого
начала.
Она бежала к дому, где жил Анатолий. "Может быть, он еще там, не
уехал!" - стучало у нее в висках. Но тогда они должны быть вместе! В такую
минуту они должны быть рядом. Все их размолвки - это чепуха, глупость,
пылинки в сравнении с надвигающейся на всех страшной бедой. Они должны
тотчас же ехать домой, в Ленинград.
Уже задыхаясь, Вера подбежала к маленькому одноэтажному домику,
перепрыгнула разом обе ступеньки крыльца, толкнула дверь.
Она была заперта. Вера громко, двумя руками стала стучать. Наконец
дверь открылась, на пороге стояла немолодая грузная женщина с полотенцем в
руках.
- Простите, я хочу узнать... - прерывистым от бега и волнения голосом
заговорила Вера. - Анатолий... студент из Ленинграда... у вас живет?
- Кто? - растерянно спросила женщина, и Вере показалось, что она хотя и
смотрит на нее, но ничего не видит перед собой.
...Анатолий лежал в крохотной, похожей на закуток комнатке, где
умещались только кровать и стул. Его лоб прикрывало свернутое в узкую
полосу полотенце.
- Это ты? - произнес Анатолий, не поворачивая головы.
- Что с тобой, Толя? - спросила Вера испуганно.
- Ничего. Здоровенный бугай схватил воспаление легких. - Он говорил
устало и зло, и дыхание его было тяжелым и хриплым.
Все еще не отдавая себе отчета в том, что произошло, Вера опустилась на
стул и дотронулась до полотенца, лежащего на его лбу. Оно было сухим и
теплым. Вера сняла полотенце и положила руку на его горячий и влажный лоб.
- У тебя высокая температура, Толя! - воскликнула Вера.
- Выше некуда, - усмехнулся Анатолий, - врач сказал - тридцать девять и
восемь. Помоги, я сейчас встану... Я знал, что ты придешь и поможешь...
Он положил руки на Верины плечи и попытался приподняться.
- Нет, нет, лежи, тебе нельзя вставать при такой температуре, -
настойчиво сказала Вера, снимая его руки со своих плеч, - ты должен
лежать!
- Ты... ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь! - крикнул Анатолий.
- Неужели ты не слышала радио?! Я должен немедленно ехать в Ленинград!
- Мы поедем завтра, - сказала Вера, прижимая его плечи к подушке. -
Завтра у тебя спадет температура, и мы поедем.
- Позови хозяйку, скажи, чтобы дала мою одежду, - сказал, не обращая
внимания на ее слова, Анатолий.
Вера вышла в соседнюю комнату. Та женщина теперь сидела за столом,
опустив голову, и Вере снова показалось, что мысли ее далеко отсюда и она
по-прежнему ничего не видит перед собой.
Вера вернулась и растерянно пожала плечами.
- Все равно, - сказал Анатолий, - я должен...
Он не докончил фразу, охваченный приступом жесткого, судорожного кашля.
Потом кашель прошел. Теперь Анатолий лежал обессиленный, на лице его
выступила испарина.
- Я должен ехать... - чуть слышно произнес он, - все это чепуха... Я
немедленно должен ехать...
6
В середине июня 1941 года командование Ленинградского округа
инспектировало войска и проводило тактические учения.
Они происходили на севере, недалеко от Мурманска. Это направление, так
же как и Карельский перешеек, оставалось для войск округа важнейшим
оперативным направлением.
Майор Звягинцев был среди тех штабных командиров, которые по приказу
командования еще в первых числах июня выехали на север, чтобы подготовить
все необходимое к началу учений.
Однако, уже прибыв на место, Звягинцев получил от своего начальства
новое указание. Ему было приказано отправиться в Выборгский укрепленный
район и принять все необходимые меры к скорейшему окончанию монтажа
артиллерийских систем в новых, железобетонных оборонительных сооружениях.
Вместе с начальником штаба УРа, подполковником Гороховым, Звягинцев все
дни и большую часть ночей занимался проверкой боеготовности дотов и
дзотов, качества работы строительных и саперных батальонов, памятуя
главное полученное им указание о необходимости как можно скорее закончить
монтаж.
...Тот день Звягинцев и Горохов провели, как обычно, вместе,
инспектируя объекты. Белые ночи были уже в разгаре, поэтому рабочий день
затягивался. Когда Звягинцев и Горохов попрощались, чтобы встретиться рано
утром, часы показывали полночь.
Звягинцев вернулся в отведенную ему комнату в командирском общежитии,
снял гимнастерку и, по армейской привычке подпоясав себя полотенцем, взял
мыльницу и зубную щетку, собираясь идти в умывальню. Но в это время в его
комнату постучали. Звягинцев открыл дверь и оказался лицом к липу с
красноармейцем, который, отступив на шаг и вскидывая руку к надвинутой на
лоб пилотке, доложил, что подполковник Горохов просит товарища майора
немедленно прибыть в штаб.
Звягинцев недоуменно пожал плечами, однако ответил коротко: "Доложите,
сейчас буду", - снова натянул гимнастерку, затянул ремень и вышел из дома.
Подполковник ждал Звягинцева в своем кабинете и, как только тот
появился, сказал:
- Вот какая петрушка случилась, товарищ майор, - вы уж извините, что
спать не дал... Звонили мне сейчас от пограничников. Зовут срочно к себе.
Там их человек на ту сторону ходил, а теперь вернулся. Любопытные вещи
рассказывает... - Горохов побарабанил пальцами по столу и повторил: - Куда
как любопытные!.. Вот я и подумал, сейчас вы здесь старший штабной
командир из округа. Не худо бы и вам этого человека послушать. С
пограничниками я договорился - не возражают...
Звягинцеву не хотелось ввязываться в дела, которые не касались его по
службе. Однако настойчивость Горохова его насторожила. Он не мог не знать,
что пограничники, как и все, кто работал в системе Наркомата внутренних
дел, обычно ревниво оберегали от посторонних все, что было связано с
делами их компетенции.
Он бросил короткий, испытующий взгляд на подполковника. Тот был явно
взволнован. Тонкая ниточка его пробора, всегда тщательно расчесанного в
любое время дня и ночи, когда Звягинцеву приходилось видеть Горохова,
сейчас сбилась куда-то в сторону, исчезла в волосах, спутанных на макушке.
- Хорошо, - коротко сказал Звягинцев и встал. - Я готов.
...Вызванная подполковником "эмка" за пятнадцать минут доставила их в
расположение пограничников. Штаб размещался в одноэтажном здании из
красного кирпича. Часовой, очевидно, был предупрежден о приезде командиров
и, пропуская их, сказал Горохову вполголоса:
- Полковник приказал, чтобы вы сначала к дежурному прошли.
Дежурный, младший лейтенант с красной повязкой на рукаве, вскочил из-за
стола:
- Сейчас доложу, товарищ подполковник, одну минуту...
Они присели у дощатого стола, на котором лежала толстая книга в
коричневом конторском переплете - для записи дежурств, шахматная доска,
несколько потрепанных экземпляров журналов "Пограничник" и "Огонек".
Вскоре дверь открылась, и на пороге появился невысокий, грузный
полковник. Горохов и Звягинцев встали.
- Прибыли? - сказал полковник, кивнул Горохову и остановил свой взгляд
на Звягинцеве. Тот представился. - Что ж, пойдемте, послушайте, - сказал
полковник. - О секретности, думаю, предупреждать не надо, - добавил он,
обращаясь главным образом к Звягинцеву. Он еще с минуту постоял на месте и
пробормотал, ни к кому не обращаясь, точно про себя: - Голос мне его не
нравится...
Затем он махнул рукой, приглашая следовать за собой.
В кабинете полковника на большом, старомодном письменном столе стояла
канцелярская лампа под зеленым стеклянным абажуром. Свет лампы падал на
стол, и поэтому Звягинцев не сразу разглядел сидящего неподалеку человека.
Когда Звягинцев и Горохов вошли, этот человек встал.
- Сиди, сиди, Тойво, - сказал полковник с каким-то особым вниманием,
даже лаской. - Товарищ подполковник - наш армейский сосед, а майор - из
штаба округа... Присаживайтесь, товарищи, - добавил он, указывая на
стоящие у стены стулья.
Теперь Звягинцев мог рассмотреть того, кого полковник называл просто по
имени: "Тойво".
Это был человек лет пятидесяти, низкого роста, в крестьянской одежде, с
невыразительным, блеклым лицом, на котором белесые брови были почти
неразличимы. Казалось, все на этом лице - губы, нос, брови - намечено лишь
пунктиром. Такое лицо совершенно не запоминалось. Его трудно было
восстановить в воображении.
Полковник сел в деревянное кресло за столом.
- Так вот, Тойво, - сказал он, придвигая к себе блокнот, - давай начнем
сначала. Пусть товарищи тоже послушают. Итак...
- Там... немцев много, - сказал после паузы Тойво.
У него был тихий голос, такой же невыразительный, как и лицо. Пожалуй,
среди остальных обычных, ничем не примечательных голосов этот голос мог
выделяться лишь своим финским акцентом.
- Нет, нет, - сказал полковник, - ты давай, товарищ Тойво, по порядку.
Район, время - словом, все, как мне рассказывал.
- Район Рованиеми, - все так же тускло сказал Тойво, - много немцев.
Много легковых машин.
- Сколько? - прервал полковник.
- У здания бывшей школы, на стоянке, двенадцать. Шоферы военные. За
тридцать минут наблюдения подъехали и уехали еще десять машин.
"Что могло этому полковнику не понравиться в его голосе? - с
недоумением подумал Звягинцев. - Голос как голос. Обычная речь карельского
крестьянина".
- Так что же, по-твоему, в этой школе?.. - снова спросил полковник.
- Штаб, - ответил Тойво.
- Допустим. Но какой штаб? - вмешался Горохов.
- Не знаю.
- Так. Хорошо. Попробуем определить сами, - сказал полковник, бросая
острый взгляд на Звягинцева. - Итак, у здания на стоянке двенадцать
легковых автомашин. Примерно столько же за тридцать минут подъезжало к
подъезду. Офицеров немецких видел?
- Да. Одиннадцать за тридцать минут. Входили и выходили. Три
обер-лейтенанта. Два полковника. Один генерал. Звания других не различил.
- Тоже офицеры?
- Да.
С каждым новым словом Звягинцев все внимательнее прислушивался к тому,
что говорит этот невзрачный на вид человек. Он представил себе такого
Тойво на улице финского городка, как он стоит, прислонившись к стене, и,
почти неразличимый на ее фоне, смотрит вперед своими бесцветными, пустыми
глазами из-под белесых бровей и, казалось, ничего не замечает, а на самом
деле видит все.
- Что же ты еще обнаружил, Тойво? - спросил полковник.
- Два мотоцикла фельдсвязи. Оба подъехали к зданию.
- В течение тех же тридцати минут? - спросил Звягинцев.
- Да.
- Одновременно?
- Нет. С перерывом. Сначала один. Через десять минут другой.
- Послушай, Тойво, - сказал, перегибаясь к нему через стол, полковник,
- а ты не преувеличиваешь все это? Ну, машины, количество офицеров?..
- А вам хочется, чтобы я преуменьшил? - неожиданно сердито, точно
ударом хлыста, отпарировал Тойво.
"А у него и впрямь неприятный голос", - подумал Звягинцев, до этого
мгновения и не подозревая, что у одного и того же человека может так
меняться манера говорить.
Казалось, что и полковник был несколько смущен таким суровым отпором.
Он закашлялся, вытянул из лежащей на столе пачки "Беломора" папиросу,
размял ее пальцами, сдавил мундштук посредине, закурил.
- Ну, ладно, - примирительно сказал полковник, - раз так, значит, так.
Спасибо тебе за важные сведения. Сейчас иди отдыхай. К утру, возможно,
товарищи сверху подъедут, еще послушать захотят. А пока иди спать. Еще раз
спасибо тебе...
Когда они ехали обратно в машине, Горохов спросил Звягинцева:
- Ну, майор, как думаешь?
Звягинцев пожал плечами:
- Сведения о концентрации немецких войск в Финляндии не новость. И в
Норвегии их тоже хватает.
- Так, - сказал Горохов, стряхивая мизинцем пепел с зажатой большим и
указательным пальцами папиросы, - не новость, значит...
До штаба они ехали молча.
- Хочу тебе пару вопросов задать, товарищ майор Звягинцев, - сказал
Горохов, когда они вышли из машины. - Но сначала должен заметить, что
этому человеку пограничники верят, как самим себе. Он опытный разведчик и
к тому же член партии. Ясно?
Горохов сказал это таким тоном, будто вызывал Звягинцева на спор.
Но тот слегка развел руками и ответил:
- Что ж, им виднее. Разведка не моя профессия.
- Оно и заметно, - с легкой усмешкой заметил Горохов, - потому что,
если бы разведка была твоей профессией, ты не стоял бы вот так, как ни в
чем не бывало. Ладно. Вот мои вопросы, - не тебя, себя проверить хочу. Ты
район Рованиеми знаешь?
- Чисто географически, - слегка обиженно ответил Звягинцев.
- Я про географию и говорю. В скольких километрах этот район от
границы, представляешь?
- Полагаю, километрах в сорока.
- В двадцати пяти, - поправил Горохов. - Второй вопрос; если верить
этому Тойво - а я ему верю! - как бы ты определил уровень штаба, который
разместился в той самой школе? Ну?
Звягинцев мысленно восстановил все, что сказал Тойво, прикинул про себя
и сказал нерешительно:
- Может быть и штаб дивизии.
- Подымай выше, - сказал, наклоняясь к Звягинцеву, Горохов, - корпуса!
Генерал, два полковника, два десятка машин, мотоциклы фельдсвязи...
Корпус, я тебе говорю!
- Что ж, не исключено, что и корпус, - нерешительно согласился
Звягинцев.
- А если не исключено, - понижая голос и еще ближе придвигаясь к
Звягинцеву, сказал Горохов, - то я хочу задать тебе третий вопрос, так
сказать, сверх условленных. Какого хрена штабу немецкого корпуса
понадобилось располагаться столь близко от нашей границы, а?
И он посмотрел в упор на Звягинцева тяжелым, подозрительным взглядом.
Неожиданно Звягинцев почувствовал, что его охватывает чувство тревоги.
- Это и в самом деле странно... - проговорил он как бы про себя.
- То-то и оно, - удовлетворенно произнес Горохов. - Так что же делать?
Звягинцев вопросительно посмотрел на подполковника, точно хотел
сказать, что не понимает вопроса. Он и в самом деле был несколько
озадачен.
- Полагаю, что пограничники донесут наверх шифровкой, - сказал наконец
Звягинцев.
- Умно! - с ядовитой усмешкой воскликнул Горохов. - Значит, говоришь,
шифровочку толкнуть. Что ж, это, конечно, будет сделано. Пограничники
службу знают. Через час наверняка уйдет.
Звягинцев пожал плечами.
- Чего же ты хочешь от меня? - спросил он.
- А вот что, - сказал Горохов, придвигаясь ближе к Звягинцеву. - Ты
коммунист, верно? Так вот, дай мне слово, что, когда в округ вернешься,
явишься к командующему и лично ему доложишь обо всем, что слышал. Лично!
Можешь добавить, что этот Тойво - член партии с девятнадцатого года.
Сделаешь?
- Постараюсь, - ответил Звягинцев.
- Ну, тогда иди спать. И прости, что потревожил. Завтра когда начнем? В
семь, как обычно?
- В семь.
- Ну, бывай. Еще раз извини.
Звягинцев пошел было к двери, но вернулся.
- Послушай, - сказал он, - а ты понял, почему полковнику голос этого
Тойво не понравился?
Горохов помолчал, покачал головой и ответил:
- Думаю, что понял. Слишком уверенный. Не оставляет места для сомнения.
...Звягинцев медленно пошел к общежитию. Было светло как днем. В
призрачном свете белой ночи все здания, стоящая у штаба черная "эмка",
телеграфные столбы, радиомачта казались резко очерченными, подсвеченными
невидимыми лучами.
Звягинцев посмотрел вдаль, в сторону границы. Он хорошо знал, сколько
дотов и дзотов, сколько бетонных укреплений сосредоточено и в лесу и среди
хаоса огромных гранитных валунов.
Знал Звягинцев и о том, сколько сил и средств было затрачено на эти
похожие на кочки, на большие муравьиные кучи возвышения, венчающие
подземные сооружения из бетона и металлической арматуры.
Однако ему хорошо было известно и другое: по новому плану прикрытия
границы, разработанному лишь месяц-полтора назад, этих сооружений должно
быть гораздо больше.
Правда, для строительства еще оставалось время, - план предусматривал
окончательное приведение границы в боеготовность, полное ее, как
говорится, закрытие к концу года; что ж, за четыре-пять месяцев можно еще
очень многое сделать!..
"А что, если война начнется раньше?" - спросил себя Звягинцев. И тут же
чувство тревоги, такое же, как то, что он ощутил во время рассказа Тойво,
вновь охватило его...
Работа над осуществлением плана создавала боевую атмосферу во всех
штабах - от окружного до полкового. Но, как ни странно, она же, эта
работа, как бы гипнотизировала всех, кто в ней участвовал, ее
исполнителей...
"Мы же работаем, все время работаем, не спим, не благодушествуем! -
говорил себе Звягинцев, стараясь заглушить тревогу, вызванную всем тем,
что сообщил Тойво. - Что же мы еще можем делать, кроме того, чтобы дни и
ночи напряженно работать над укреплением наших границ?.. Разве мы
беспечны? Да и кто вообще в нашей стране может быть беспечным?.."
Он усмехнулся, подумав об этом. Со школьных лет, с тех пор как
Звягинцев стал понимать подлинный смысл разговоров взрослых, с тех пор как
начал читать газеты, он привык к тому, что все в стране были заняты прежде
всего работой. Работа всегда оказывалась на первом месте. Она отнимала все
время, кроме сна. Ей жертвовали свои выходные дни. Ей посвящались не
только газетные статьи, но и романы и кинофильмы...
Звягинцев вспомнил своего умершего несколько лет назад отца. Токарь
высокой квалификации, он сумел окончить втуз без отрыва от производства и
последние два года своей жизни работал начальником цеха большого
станкостроительного завода.
В те редкие моменты, когда все трое - отец, мать и он, Алеша, -
садились вместе за стол, отец говорил только о производстве. Если цех не
выполнял плана, это переживала вся семья. Если план выполнялся, дома был
праздник. Казалось, что от выполнения плана цеха зависело все - не только
настроение отца, не только атмосфера в доме, но и вообще все, что окружало
Алешу, жизнь всей страны...
И теперь воспоминания детства и ранней юности снова всплыли в сознании
майора Звягинцева, переплетаясь с теми тревожными мыслями, которые были
связаны уже с днем сегодняшним...
Вот ведь как все получается, размышлял Звягинцев. Когда директор
крупного завода получает важный и срочный правительственный заказ, он
начинает думать только о том, как бы выполнить этот заказ в
предусмотренный срок.
Вся его деятельность, все его мысли сосредоточиваются на этом. И те, от
кого зависит в конечном итоге выполнение заказа, - начальники цехов,
мастера, бригадиры, рабочие - тоже сосредоточивают все свои усилия только
на одном: выполнить задание в срок.
И тогда никто из них - от директора до рабочего - уже не думает о том,
что ситуация может измениться, что тем, кто дал этот заказ заводу, -
главку, наркомату и в конечном итоге государству - данная продукция
неожиданно может понадобиться быстрее, чем это предусматривает план.
И все они, от директора до рабочего, живут уверенностью, что главное в
том, чтобы выполнить план в срок, что ущерб стране может быть нанесен лишь
в случае нарушения этого срока.
А пока работа идет по графику, все будет хорошо и ничего не может
случиться.
"Не под таким ли гипнозом плана находятся сейчас и десятки генералов,
тысячи старших командиров, строевики, политработники, инженеры, саперы,
строители Ленинградского военного округа?" - спросил себя Звягинцев.
Нет, к мысли о возможности войны все они возвращались не раз.
И все же сознание, что завершение плана назначено лишь на конец 1941
года и что, так