Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
Александра МАРИНИНА
КАЖДЫЙ ЗА СЕБЯ
Анонс
Каждый сам за себя, каждый одержим своим - кто безрассудной любовью,
кто ненавистью, которая не дает дышать. И каждый бесконечно одинок в
скорлупе собственного "я" Особенно остро переживает свое одиночество
Вероника, врач, волею обстоятельств ставшая домработницей в большой,
обеспеченной и сложной семье Здесь у всех свои проблемы, свои амбиции,
свои счеты друг с другом И только ли в этой семье так - разве где-то в
огромном мегаполисе, легко перемалывающем судьбы людей, жизнь устроена
иначе? Веронике надо выжить, уцелеть в этом холодном и жестоком мире Но
оказывается, чтобы выжить, надо непременно помогать - пусть и тайно -
другим, чужим и чуждым, в сущности, людям. А добро - вещь наказуемая.
Вот и оказалась Вероника в мрачном чулане, в двух шагах от гибели, с
почти уже нереальной надеждой, что во мраке ее отчаяния внезапно
зажжется спасительный огонь...
Глава 1
В ДОМЕ НАПРОТИВ
Он ненавидел этот дом, и эту квартиру, и эту комнату, и кухню, и
ванную с туалетом. И коридор он тоже ненавидел. И грязную лестничную
площадку, и вонючий подъезд, и щербатые ступени, и ободранные перила.
Все это было так не похоже на то, к чему он привык. Конечно, утешало то,
что здесь он ненадолго, во всяком случае, не навсегда, это уж точно. Но
все равно он ненавидел и квартиру в целом, и каждую мелочь в ней, и эта
ненависть душила его и мешала спать. Каждое утро он просыпался ни свет
ни заря, задолго до треска будильника, наспех умывался, завтракал - сам,
даже мать не будил - и убегал в институт. И куда только девалась его
любовь поспать подольше! На все готов', лишь бы побыстрее уйти отсюда.
Он и из института приходил бы поздно вечером, но родители не поймут.
И не простят. Он нужен дома. Он это понимал. Он нужен отцу, маме, нужен
своему брату, который все еще в больнице и неизвестно когда оттуда
выйдет. Есть ненависть, которая не дает дышать. И есть чувство долга
перед близкими и любовь к ним, которая заставляет делать вдох, выдох и
жить дальше. Жить здесь, в этой квартире, пропитанной чужим духом -
духом бедности, беспробудного пьянства и беспросветного горя. Вообще-то,
он не знал людей, которые жили здесь прежде, но отчего-то был уверен,
что непременно были и пьянство, и горе, и скандалы. Тот, кто живет в
ТАКОЙ квартире и в ТАКОМ доме, просто не может быть счастлив.
Матери повезло, она нашла работу в какой-то фирмочке, крохотной, но
все-таки с зарплатами повыше государственных, а в свободное время еще по
ученикам бегает, натаскивает их по немецкому языку. Дома почти не
бывает, даже в выходные у нее уроки, так что ей все равно, в какой
квартире жить, она здесь только душ принимает и спит. А вот отец
проводит в этой дыре целые дни. И как он выдерживает?
Допил чай, стал засовывать в сумку учебники и тетради и снова, как и
каждый день, натолкнулся на мысль: а что было бы, если бы он поступал в
другой институт? Не в экономический, а в технологический, вместе с
братом-близнецом? Как бы тогда все сложилось? - Так же или по-другому?
Они, совершенно непохожие друг на друга, всю жизнь были вместе, впервые
расстались только на вступительных экзаменах, потому что выбрали для
себя разные вузы. Костя, плечистый и сильный, всегда защищал более
хрупкого и нежного Вадика, опекал его и вел себя как старший, хотя
старшинство его исчислялось всего несколькими минутами. Они и по
характеру различались:
Костя решительный и жесткий, а Вадик обидчивый, сентиментальный и
доверчивый, как девочка. Костя был уверен, что без него братишка
пропадет. Так и вышло...
И каждое утро, собирая учебники, Костя корил себя за то, что не
плюнул на экономику и не подал документы в тот институт, куда поступал
Вадик. Как он мог оставить брата одного, без помощи и поддержки? В том,
что случилось, есть и его вина, Костина, и теперь нужно сделать все
возможное, чтобы ее искупить. Поэтому никаких гулянок с сокурсниками,
никаких девочек, ночных клубов и Интернет-кафе, после занятий сразу
домой, помогать отцу. Вечером - к Вадьке в больницу, отвезти ему книги,
развлечь общим трепом и снова назад, в эту ненавистную квартиру, в этот
ненавистный дом, стоящий на этой ненавистной улице.
НИКА
Девочка Элли из "Волшебника Изумрудного города" шла к свой цели по
дороге, вымощенной желтым кирпичом. Интересно, какими булыжниками
выложена дорога, по которой иду я, Ника Кадырова? Некоторое время назад
мне казалось, что под ногами симпатичненькая тротуарная плитка, и по ней
я легким прогулочным шагом под ручку с любимым мужем дошагаю до
спокойной размеренной жизни, которую ведет замужняя дама, уверенная в
завтрашнем дне. Теперь, однако, меня одолевают сомнения. Да что там
сомнения - никаких сомнений уже нет, есть горькое понимание того, что
меня столкнули в канаву, и как я буду из нее выбираться - никого не
интересует.
Мой муж Олег меня бросил. Вот так просто и банально... После шести
лет жизни в гражданском браке он уговорил-таки меня расписаться, а
спустя еще несколько месяцев ушел к другой женщине. В принципе, ситуация
типичная, ничего особенного, тысячи женщин остаются одни именно так:
неожиданно и после долгих лет жизни в любви и согласии. Но в моем случае
имелись некоторые нюансы.
Нюанс первый: для меня уход Олега был неожиданностью в самом прямом
смысле этого слова, я не кривлю душой и не пытаюсь обманывать саму себя.
Когда у мужа появляется другая женщина, существуют сотни признаков, как
мелких, так и весьма заметных, по которым даже не очень внимательная
жена может заподозрить неладное. Ну что я вам рассказываю? Будто сами не
знаете...
У меня не было возможности ничего заметить, потому что меня не было в
Москве. На протяжении пяти месяцев я находилась в Ташкенте, где
выхаживала свекра после инфаркта. Я очень люблю родителей Олега, они
чудесные старики, и, конечно, когда свекор заболел, Олег тут же отправил
меня к нему. А кого же еще посылать к тяжелобольному старику? Только
Нику, которая, во-первых, врач и, во-вторых, все равно не работает, так
что отпрашиваться у начальства или брать отпуск за свой счет ей не
нужно.
Старика я выходила. И, вернувшись в Москву, в первый же вечер
услышала радостную новость о том, что мы с Олегом больше не будем жить
вместе. Выложенная тротуарной плиткой дорожка оборвалась неожиданно, и о
том, что она упирается в канаву, меня не предупредили.
Вот я и шагнула...
Нюанс второй: я не являюсь полноценной гражданкой России. У меня
узбекский паспорт и справка из российского посольства в Узбекистане о
том, что я оформляла российское гражданство. И никому почему-то не
интересно было вникать в то, что российский паспорт мне в Ташкенте не
выдали, потому что бланков не было.
Их не было довольно долго, почти год, а потом я продала свою
ташкентскую квартиру, и мы с Олегом переехали в Москву, куда его давно
звали друзья. С его специальностью в Москве можно было устроиться на
интересную и прилично оплачиваемую работу, в Ташкенте же перспектив не
было никаких. И мы уехали. Олег со своим замечательным российским
паспортом, который он успел оформить, когда бланки еще были, сразу нашел
работу, и зарплата у него была такая, что можно было не дергаться по
поводу моего трудоустройства. Мы снимали квартиру, наша хозяйка - дай ей
бог здоровья - зарегистрировала нас по своему адресу, и я сидела дома и
варила Олегу борщи. А чем еще я могла заняться без российского паспорта
и без прописки?
И вот когда на меня рухнуло известие 6 неземной любви моего мужа, я с
тем и осталась: с отсутствием паспорта, с отсутствием прописки и с
отсутствием средств к существованию. Платить за жилье мне нечем,
поскольку нет работы и зарплаты, а работы нет, поскольку нет прописки и
паспорта. Мой узбекский паспорт никому в Москве оказался не нужен, да и
справка из посольства отчего-то ни у кого энтузиазма не вызывала. Более
того, когда я еще не осознала всей глубины канавы, в которую шмякнулась,
я предпринимала довольно неловкие попытки подняться и вылезти с
наименьшими потерями, кинувшись в паспортный стол с вопросом о том, как
мне оформить паспорт. Меня подняли на смех, а справочку мою назвали
филькиной грамотой, к тому же недействительной. Более вразумительного
ответа я не получила. Зато получила ценный совет, выцеженный сквозь зубы
паспортисткой в перманенте: купить квартиру, получить прописку, тогда,
может быть, и справку примут во внимание, и паспорт дадут.
Да, моя канавка оказалась куда глубже, чем я предполагала. Наивная...
Я-то думала: получу паспорт, устроюсь на работу, все-таки я много лет
проработала на "Скорой помощи", и с трудоустройством проблем не будет.
Сниму какое-нибудь сверхдешевое жилье вроде комнаты в коммуналке в
ветхом доме. И начну заново выстраивать свою жизнь, потихоньку,
маленькими шажочками, ан нет, Вероника Амировна, обломалось вам.
Сидела я в своей грязной глубокой канаве и озиралась по сторонам в
поисках тропинки, по которой мне придется ползти дальше. Тропинка первая
- вернуться в Ташкент, хотя квартиру я продала и жить мне там негде, но
зато на работу возьмут без вопросов. Тропинка вторая - остаться в России
и попытаться как-то выкрутиться. Но как?
Смехотворность ситуации заключалась еще и в том, что если для
москвичей, равно как и для жителей любого другого российского города, я
была и есть "приезжая нацменка" Вероника Амировна Кадырова, несмотря на
типично славянскую внешность, то для узбеков я была и останусь русской,
несмотря на узбекский паспорт. Был в моей жизни момент, когда можно было
пойти по одной из двух дорог. По рождению я Вероника Андреевна
Мельникова, так было записано в свидетельстве о рождении, и родители мои
были русскими. Когда мне было шесть лет, мама вышла замуж второй раз, и
отчим-узбек меня удочерил. Меня, само собой, никто не спрашивал, да если
бы и спросили, вряд ли я смогла бы дать осмысленный ответ, ведь своего
родного отца я не знала и никогда не видела.
Мне сменили документы, и я превратилась в Веронику Амировну Кадырову.
Дорогу за меня выбрали взрослые, я могла остаться Мельниковой, но они
решили, что лучше пусть я буду Кадыровой. И вот эта выбранная ими дорога
привела меня к тому, к чему привела. Я, в общем-то, понимаю ту
паспортистку в перманенте: стоит перед ней тетка с отчеством Амировна и
с фамилией Кадырова и утверждает, что она русская и у нее есть
российское гражданство. Ну как тут поверить? Ясное дело, что справка о
гражданстве липовая. И никаких документов о том, что по рождению я
Мельникова, у меня, естественно, нет.
Правда, дорога, проложенная мамой и отчимом, привела меня к Олегу,
которого я очень любила и с которым была счастлива, а если бы я осталась
Мельниковой, то неизвестно, как сложилась бы моя жизнь. Может, лучше.
А может, и хуже. Нам знать не дано.
Потом был еще один момент, когда я могла принять решение и выбрать
одну из двух дорог. Это была регистрация нашего с Олегом брака. Можно
было сменить фамилию и стать Вероникой Седых. Можно было остаться
Кадыровой. И почему я не взяла фамилию мужа? Все-таки легче было бы.
Паспорт у меня был бы по-прежнему узбекским, но хоть фамилия была бы в
нем русская.
Впрочем, еще неизвестно, куда меня привела бы та невыбранная дорога.
Возможно, канава, в которой я очутилась, оказалась бы еще глубже и
грязнее. Нам знать не дано.
Я вообще люблю эту тему - тему дорог, которые мы выбираем. Началось
все давно, когда мне было лет семь или восемь. Мама нарядила меня в
красивое платьице, повязала в волосах роскошный бант и повела в театр на
детский спектакль. Как я ждала этого дня! И вот дождалась. Мы, такие
нарядные и радостные, вышагиваем в театр. А навстречу, как назло, топал
мой заклятый враг одноклассник Мишка. Я успела заметить взгляд, который
он кинул сначала на мое чудесное платьице, потом на лужу... Это уже
потом, много лет спустя, у меня выработалась мгновенная реакция, без
которой на "Скорой помощи" просто нечего делать, а тогда я ничего не
успела предпринять, и через какую-то секунду мое восхитительное голубое
платье пришло в такой вид, что ни о каком театре не могло быть и речи. Я
ревела во весь голос, мне было не только обидно оттого, что я не увижу
спектакль, но и отчаянно стыдно, потому что люди оглядывались на меня и,
наверное, думали, что я нищая замарашка. Я попросила маму отвести меня
домой закоулками. Мама искренне жалела меня и старалась утешить, как
могла.
- Смотри, Ника, какие красивые цветы, - сказала она, показывая мне
желто-фиолетовые ирисы, росшие за забором в чьем-то садике.
Я тут же забыла о своем горе и уставилась на это чудо. Прежде я
никогда не видела ирисы, и цветы показались мне просто волшебными.
- Если бы мы с тобой не пошли по этой улице, - продолжала мама, - ты
бы не увидела эти сказочные цветы. А мы ни за что не пошли бы по этой
улице, если бы Миша не испортил твое платье. Так что давай не будем на
него сердиться, лучше скажем ему спасибо.
- Если бы он не испортил платье, я бы сейчас смотрела спектакль, -
возразила я, все еще всхлипывая.
- Мы можем пойти в театр в следующее воскресенье, но ты никогда не
оказалась бы на этой улице и не увидела бы ирисы, если бы не Миша.
Понимаешь?
Как ни странно, я поняла. И с тех пор все события в своей жизни, даже
самые малозначительные, обдумывала и оценивала с точки зрения дороги, по
которой меня вынуждали идти эти события. Вся человеческая жизнь
представлялась мне в виде постоянно разветвляющихся тропинок, и на
каждой развилке - момент принятия решения, момент выбора, порой совсем
простого и очевидного, порой сложного и мучительного, а порой и просто
по принципу "чет-нечет", потому что совершенно неясно, каковы будут
последствия того или иного выбора, ты ничего не можешь спрогнозировать и
принимаешь решение наугад. Это как в преферансе, когда противник играет
мизер и ты знаешь, что при раздаче и после взятия прикупа у него
оказались три ловленые карты. Две он снес, одну оставил, но какую?
Угадаешь, какую карту он оставил, - заставишь его взять взятку, а то и
целый "паровоз", не угадаешь - он эту карту снесет и сыграет свой мизер.
И вот начинаешь вдвоем с партнером гадать, что же именно игрок снес, а
что оставил. Бывает, что помогает логика. А бывает, что и нет. И
приходится просто гадать, как монетку подбрасывать.
Но это так, к слову. Экскурс в детство. Сейчас я уже взрослая, мне
тридцать шесть лет, и сижу я в своей неуютной канаве и гадаю, то ли в
Москве остаться, то ли в Ташкент возвращаться. И в том, и в другом
решении есть свои плюсы и огромное количество минусов. А времени для
принятия решения все меньше и меньше, через два месяца закончится срок
последней полугодовой регистрации по адресу моей квартирной хозяйки.
Хорошо хоть у Олега совести хватило заплатить ей за два месяца вперед,
чтобы у меня было время на разгон. Но разгоняться можно только по дороге
или, на худой конец, по тропинке, сидя в канаве, не больно-то
разгонишься.
После месяца беготни по инстанциям с подъемом в четыре утра, чтобы в
пять уже занять очередь, оказаться тысяча триста пятнадцатой и к концу
рабочего дня убедиться, что тебя не примут или в очередной раз откажут,
я поняла, что с паспортом и гражданством мне никак не прорваться. Надо
было искать какой-то другой путь.
И мне показалось, что я его нашла. По крайней мере, теоретически.
Мне нужно устроиться домработницей с проживанием. Тогда будет крыша
над головой и зарплата. А если будет место, где спать, и деньги, чтобы
жить, можно постепенно решать вопрос с оформлением своего гражданского
статуса. Но для этого надо найти семью, где не будут обращать внимание
на неопределенность этого самого статуса и на отсутствие российских
документов.
Идея показалась мне совершенно гениальной, и я утвердилась в своем
мнении, взяв газету "Из рук в руки" и обнаружив не менее десятка
объявлений о том, что требуется "помощница по хозяйству с проживанием к
больному человеку". К больному! А я врач. Конечно же, у меня есть все
шансы быть нанятой на такую работу.
Но меня ждало разочарование. И какое! Оказывается, великорусские
шовинисты сидят не только в паспортных столах и миграционных службах.
- Как вас зовут? - доброжелательно спросили меня, когда я позвонила
по первому из отчеркнутых в газете номеров.
- Вероника.
- А полностью?
- Ну что вы, можно просто Вероника, - глупо ответила я, потому что
выяснилось, что истинный мотив вопроса остался мною не угадан.
- Назовите имя полностью, - голос в трубке заметно посуровел.
- Вероника Амировна Кадырова.
- Извините, вы нам не подходите.
Вот так. Но я еще тешила себя надеждой, что случайно нарвалась на
людей, предпочитающих русскую домработницу. После восьмого звонка стало
понятно, что ничего случайного тут не было. Из восьми телефонных
разговоров в двух меня напрямую назвали "нацменкой", а в одном, услышав
мою фамилию вместе с отчеством, заявили:
- Да вы с ума сошли! И не звоните сюда больше.
В одной семье, кажется, пятой по счету, благосклонно выслушали мой
послужной список и вежливо поинтересовались, почему это медик с высшим
образованием ищет такую малопрестижную работу. Врать я не стала.
Какой смысл говорить не правду? Если я совру и меня возьмут, то все
равно придется показывать документы, и уж тут-то меня сразу выпрут
пинком под зад. Если не за отсутствие статуса, то за вранье.
- Жаль, - вздохнула женщина на том конце провода, - а я уж было
обрадовалась, что нашла человека для нашей бабушки.
Мне тоже было жаль. Ну ничего, на следующей неделе выйдет новый
выпуск "Из рук в руки", там тоже будут объявления, и может быть, мне
повезет.
Следующий выпуск газеты меня ошарашил. Из двенадцати объявлений о
помощницах по хозяйству с проживанием девять оказались теми же, что и в
предыдущей газете. По этим номерам я уже звонила. Мне как-то в голову не
приходило, что объявления повторяются из номера в номер на протяжении
длительного времени. На звонки по оставшимся трем новым номерам ушло
около часа. Результат оказался вполне прогнозируемым, женщина с
узбекским именем и узбекским паспортом нужна не была. До следующего
выпуска газеты, в котором может оказаться хотя бы один новый номер
телефона, оставалась неделя. А до момента, когда мне придется освободить
квартиру, этих недель оставалось всего три.
Разумеется, я пыталась решить свою проблему через фирмы, которые как
раз и занимаются предоставлением населению услуг сиделок и домработниц,
но ни в одной из них со мной даже разговаривать не стали. Они работают
только с теми, у кого есть московская прописка или хотя бы российский
паспорт с регистрацией в любом российском городе.
Ну что ж, у меня была целая неделя на экспериментирование, ведь я
врач "Скорой помощи", и у меня никогда не опускаются руки, пока есть
хоть малейшая надежда.
И если у больного нет денег, чтобы купить нужное лекарство, я
напрягусь и придумаю, чем его заменить.
Целый день я красивым четким почерком писала объявления. Еще день был
потрачен на то, чтобы расклеить их по всему городу. Я вышла из дома в
шесть утра и вернулась в десять вечера, и мне казалось, что я целиком
состою из двух огромных отекших ног, на