ому.
   - Ас этими деньгами что? - робко спросила я.
   - Забирайте их, - Сева протянул мне купюры. - Принесете, когда  будем
считать контракт выполненным.
   - Сева, ты не понял, - вмешался  наконец  Никотин,  до  того  момента
хранивший какое-то странное молчание. - Вероника не  может  приезжать  к
тебе, когда тебе это удобно. У нее такой режим работы.
   - Да об чем речь, дядя Назар, пусть приезжает, когда ей удобно!
   - Сева, ты снова не понял, - заговорил Никотин уже строже. - Вероника
вообще не распоряжается своим временем, она  никогда  не  может  заранее
сказать, в какой день и в котором часу ей  разрешат  уйти  из  дома.  Ты
ставишь ее в весьма затруднительное положение.
   Сева немножко подумал, потом кивнул:
   - Хорошо, дядя Назар, я все понял, только злиться не надо. Вы  хотите
оставить деньги здесь, у меня?
   - Да, если можно, - попросила я.
   - Можно, отчего же нет, - вздохнул Сева Огородников. - В сейф положу,
и пусть себе лежат. Только как я их потом приму? Самому  себе,  что  ли,
приходник выписывать? И ваша подпись,  Вероника,  нужна  будет,  что  вы
согласны оплатить работу и она вас удовлетворяет. Как же быть?
   - Вероника тебе  все  подпишет  сейчас,  что  ты  дурака-то  валяешь,
ей-богу?
   - Да, подпишу, - пискнула я из глубины продавленного кресла.
   - Она все подпишет,  -  на  соседнем  кресле  сидел  Рутгер  Хауэр  и
царственно отдавал приказания, -  ты  все  примешь  по  ордеру,  никаких
поддельных подписей и прочих глупостей. А  если  результат  окажется  не
таким, каким мы хотим его видеть, ты все исправишь быстро, эффективно  и
бесплатно. То есть заплатишь из собственного кармана. Ты понял, Севочка?
   - Да понял я, понял, дядя Назар, чего вы, в самом деле...
   И снова пришла красавица-бухгалтер, и  снова  Севочка  метнул  в  нее
плотоядный  и  недвусмысленно-интимный  взгляд,  мне  выдали  еще   один
приходный ордер и подсунули на подпись еще  две  бумажки,  которые  Сева
распечатал на своем компьютере.
   И тут я вспомнила, что сам  Сева  и  его  сотрудник  по  имени  Алеша
работали на меня бесплатно. Мне стало неловко.
   - Сева, я хотела бы отблагодарить вас хоть как-то,  -  сказала  я,  -
ведь вы и Алеша не взяли с меня денег за работу. Я вам очень благодарна.
Но я даже не представляю, что я могла бы для вас сделать.
   - Плов, - быстро встрял Никотин. - Севка,  попроси  Веронику  сделать
нам с тобой настоящий узбекский плов. Я черт знает  сколько  лет  не  ел
хорошего плова.
   И манты пусть сделает. В Москве никто не умеет толком манты готовить.
   - А что? - оживился Сева. - Хорошая мысль. Соберемся у меня...
   - Лучше у меня, - перебил его Никотин. - Твоя жена меня не жалует,  а
если еще и Вероника придет, она вообще черт знает что может подумать.
   - Тоже верно, - согласился Огородников. - Значит, У вас, дядя  Назар.
Алешку пригласим как главного исполнителя.
   - Ага, и  бухгалтершу  свою  не  забудь,  -  ехидно  поддакнул  Назар
Захарович. - Только о сроках пока договариваться не будем,  я  тебе  уже
объяснял, что Вероника своим временем не распоряжается. Но как только  у
нее будет ясность, я тебе дам знать.
   - Лады.
   Мы распрощались и вышли из Кощеева гнезда  таким  же  сложным  путем,
каким пришли, мимо  бдительных  охранников  и  через  двери  с  кодовыми
замками.
   - Ты уборку-то сделала сегодня? -  огорошил  меня  вопросом  Никотин,
когда мы шли по Садовнической в сторону метро.
   - Уборку? - Я даже не сразу поняла,  о  чем  он  спрашивает.  -  Нет,
сегодня я только кухню мыла, но зато два раза. А в чем дело?
   - Так сегодня же Чистый  четверг,  а  в  воскресенье  Пасха.  Забыла,
православная?
   Забыла. Правда, в семье Сальниковых верующих не было, никто не  ходил
в церковь и не помнил о религиозных праздниках, поэтому и  разговоров  о
генеральной уборке в Чистый четверг, о куличах, крашеных яйцах  и  Пасхе
не велось. А я со всеми  этими  тревогами  вообще  обо  всем  забыла.  Я
сокрушенно покачала головой.
   - Все с тобой понятно, - усмехнулся Назар Захарович.  -  На  крестный
ход пойдешь?
   - Нет. Мне в половине шестого  вставать  каждый  день.  Я  и  так  не
высыпаюсь. А вы пойдете?
   - Не знаю еще. Подумаю. Наверное, пойду. Но если пойду,  так  уж  всю
службу полностью отстою. Раз в году надо душой очиститься.
   - Вы веруете? - удивилась я, так не похож был хороший опер Бычков  по
прозвищу Никотин на истинно воцерковленного человека.
   - Не в том дело, верую я или нет, а  в  том,  что  в  храме  на  меня
благодать нисходит. Она, благодать-то эта, не спрашивает, веруешь ты или
так зашел, из любопытства, она нисходит - и все. И  за  это  я  ей  всей
душой  благодарен.  Жизнь  у  меня  суетная,  хлопотная,  с   интригами,
конфликтами, так что хотя бы раз в год дать душе отдых надо обязательно.
А где еще душе отдыхать, как не на пасхальной службе?
   - На рождественской, - предположила я. - Рождество ведь тоже  великий
праздник - Ничего-то ты не понимаешь, Ника, -  вздохнул  дядя  Назар.  -
Радоваться рождению легко, это все  умеют,  и  никакой  особой  душевной
работы тут не требуется.
   А вот попробуй-ка порадоваться воскрешению из мертвых. Ведь для этого
в воскрешение надо поверить, а это не так просто. Ты  за  последние  дни
напереживалась, натревожилась, издергалась. Плакала  небось  каждые  два
часа. Было?
   -  Было,  -  призналась  я.  -  Ну  и  что?  Ведь   все   закончилось
благополучно.
   - В общем, да, - согласился он, - если не считать денег,  которые  ты
все равно что потеряла. А деньги-то  большие,  это  шесть  моих  зарплат
вместе с пенсионными и доплатой за выслугу лет. За такие деньги мне надо
полгода работать и при этом не есть, не пить, не курить, за квартиру  не
платить и на метро не ездить. У меня бы сердце кровью облилось, если  бы
пришлось их отдать за просто так, за чужую глупость, жадность и любовные
шашни. Представляю, сколько душевных сил ты израсходовала за эти дни. Да
и раньше еще, когда муж тебя бросил и когда ты  потом  к  новому  своему
положению приживалки привыкала. Так что мой тебе совет: сходи если не на
службу, то хотя бы на крестный  ход,  дай  душе  благодатью  напитаться.
Душевные силы, Ника, надо восстанавливать,  иначе  превратишься  в  злую
мегеру, которая никого не любит и всех ненавидит.
   - И вы на мне из-за этого не женитесь, - рассмеялась я.
   Мне вдруг стало легко и радостно. И денег было совершенно  не  жалко.
Даже удивительно. Сколько слез я над ними пролила! И когда мысленно  уже
платила их, мне казалось, что я отрываю от себя кусок мяса с кровью.
   А теперь вот заплатила, и не мысленно, а в реальной жизни, и  ничего.
Никакого мяса с кровью, никаких слез, и ни грамма сожалений.  Как  будто
так и надо, так и должно быть, так и правильно.
   - Я на тебе в любом случае не женюсь,  -  строго  проговорил  он,  но
глаза его глядели на меня весело и хитро.
   - Почему это? - я решила изобразить обиду. -  Чем  это  я  вам,  дядя
Назар,  не  хороша?  И  красавица,  и  умница,  и  образование  есть,  и
профессия, сами же говорили. Ну вот разве что бедная. Не хотите жениться
на бесприданнице?
   - Экая ты шустрая, - он шутливо ткнул меня  локтем  в  бок.  -  Тебе,
детка, не такой нужен, как я.
   - Откуда вы знаете? Может, мне именно такой, как вы, и нужен.
   - Согласен, - задумчиво проговорил он. - Такой  шустрой  стерве,  как
ты, нужен именно такой мужик, как я. С другим тебе скучно  будет,  а  от
скуки ты разбалуешься и совсем от рук отобьешься.
   - Ну вот видите! - торжествующе воскликнула я, не обращая внимания на
"шуструю стерву".
   - Вижу. Тебе и вправду нужен именно такой, как я.
   Только лучше.

В ДОМЕ НАПРОТИВ

   - Сегодня у Светки Мойченко день рождения, она  приглашала,  -  глядя
перед собой на забитое машинами Садовое кольцо, сказала Мила. - Пойдем?
   Костя помолчал немного. Он очень хотел  пойти.  Это  ведь  нормальная
студенческая жизнь - встречаться с девушкой, которая нравится, ходить на
вечеринки к сокурсникам, пить пиво в недорогих уютных  барах,  ходить  в
кино  на  новые  голливудские  блокбастеры,  не  довольствуясь  домашним
просмотром видеокассеты  и  предпочитая  широкий  экран  и  звук  "долби
сэрраунд", танцевать в ночных клубах. А он? Привязан к дому, к  отцу,  к
своим таким непонятным  и  в  последнее  время  кажущимся  сомнительными
обязанностям.
   - Не смогу, наверное, -  со  вздохом  ответил  он.  -  Хотя  и  очень
хочется.
   - Так почему же не сможешь, если хочется? - удивилась Мила. - К брату
твоему мы уже съездили, так в чем проблема?
   Проблема была в том, что  теперь  по  вечерам  он  должен  изображать
влюбленного идиота перед этой немолодой теткой с собакой - женой  Врага.
И отец, разумеется, ни за что не позволит Косте пропустить свидание,  во
время  которого  придется  вести  идиотские  разговоры,  вытаскивая   из
Вероники по крупицам сведения о ее супруге. А вдруг отец смилостивится и
разрешит пойти на день рождения? Вдруг за сегодняшний день уже произошло
что-нибудь такое, после чего эти странные  мучительные  прогулки  станут
больше не нужны?
   - Надо попробовать, - нерешительно произнес Костя. - Дашь  мобильник?
Я домой позвоню.
   Мила молча протянула ему телефон, и Костя  снова  остро  почувствовал
свою ущербную непохожесть на сокурсников;  у  всех  есть  мобильники,  и
никто из них не должен отпрашиваться у родителей, чтобы  провести  вечер
вне дома. И у него тоже был бы телефон, если бы они  продолжали  жить  в
своей квартире, а не тратили зарабатываемые  матерью  деньги  на  аренду
грязного запущенного логова. Их временное жилье слова доброго не  стоит,
но ведь в центре, рядом с Садовым кольцом, и поэтому  ежемесячная  плата
отнюдь не маленькая. Если бы они снимали квартиру на длительный срок, да
еще платили бы за год вперед, цена была бы  куда  ниже,  а  так...  Мама
как-то, в самом начале еще, заикнулась было о том, что, пока они живут в
съемной квартире, их собственную тоже можно было бы сдать, и на довольно
выгодных  условиях,  учитывая  месторасположение,  размеры   и   недавно
сделанный ремонт, но отец встал на дыбы и орал, что  не  позволит  чужим
людям ходить по его комнатам, трогать руками его вещи  и  мыться  в  его
ванной. И про пользование унитазом тоже прокричал что-то грубое.  Теперь
их квартира пустовала, но даже  в  "интимных"  целях  Костя  не  мог  ею
пользоваться: во-первых, он же наврал Миле, что квартира сдается  и  тем
самым решаются финансовые проблемы, а во-вторых,  туда  почти  ежедневно
заходила мама - полить цветы, переодеться, да просто  передохнуть  между
переговорами и занятиями с очередным учеником. Когда она набирала уроки,
то ориентировалась как раз на то, чтобы ученики жили поближе к их  дому,
она ведь не знала, что какое-то время придется пожить  совсем  в  другом
месте. Так и вышло, что на мамины заработки  и  одну  Костину  стипендию
нужно не только  оплачивать  жилье,  но  и  кормить  троих  взрослых,  и
постоянно  покупать  книги  и  "вкусненькое"  для  Вадика,  и   "совать"
персоналу клиники. Какой уж тут мобильный телефон!
   Отца дома не оказалось, видно, он,  как  обычно,  следит  за  Врагом,
время  вечернее,  Враг  заканчивает   трудовую   деятельность   и   либо
возвращается домой, либо встречается с  кем-нибудь...  Есть  дни,  когда
распорядок его неизменен, и отец в эти дни по вечерам не встречает Врага
с работы. Но в другие  дни  приходится  потрудиться.  У  отца  тоже  нет
мобильника, и связаться с ним невозможно. Как  и  невозможно  для  Кости
сейчас не явиться домой, не получив разрешения.
   - Да перестань ты мучиться, - весело посоветовала Мила, -  поехали  к
Светке. Ну что в этом плохого? Не понимаю!
   - Я не могу, - упрямо сжал губы Костя.
   - Но почему? Вот  ты  мне  можешь  объяснить,  почему  ты  не  можешь
провести вечер вне дома? Ты что, девица пятнадцати  лет  и  сомнительных
склонностей? Папочка с мамочкой боятся, что ты лишишься невинности? Мы с
тобой за все время не провели вместе ни одного вечера!
   Это что, нормально, по-твоему?
   Мила говорила по-прежнему весело, но Костя видел,  что  она  начинает
заводиться. Он не мог на нее сердиться, потому что понимал:  она  права.
Что это за отношения между людьми, когда оба свободны (в том смысле, что
неженаты и ничего скрывать не нужно), но в постель ложатся  только  днем
на чужих хатах, а вечера проводят врозь? Бред какой-то!
   - Мила, солнышко, я согласен, что это ненормально, но  у  меня  такие
предки... Не могу я с ними ссориться, понимаешь?  Они  так  перестрадали
из-за Вадьки, отец поседел совсем, мать  тоже  сильно  сдала...  Я  тебя
очень люблю, честное слово. Но их-то мне куда девать?  Я  у  них  теперь
один свет в окошке, они Вадьку чуть не потеряли, еще  немножко  -  и  он
концы бы отдал. Теперь они за меня трясутся.
   - Ну и что, они теперь всю жизнь собираются за тебя трястись, что ли?
До конца института? Или когда ты работать начнешь, тоже будешь им каждую
минуту докладываться, что у тебя животик не болит и  тебя  начальник  не
обидел?  А  если  жениться  соберешься,  начнешь  разрешения  спрашивать
невесту поцеловать?
   Девушка говорила зло, в ней кипела настоящая  ярость,  Костя  еще  ни
разу не видел Милу такой... Ему стало горько. А он-то, дурак,  надеялся,
что Мила не такая, как все, что она будет с радостью придерживаться того
распорядка, который установил его отец: после института - к брату, после
больницы - домой. Косте казалось, что Милу все устраивает,  она  никогда
не дулась и  не  ворчала,  принимала  Костино  расписание  как  норму  и
добродушно следовала ей. И ему казалось, что так будет всегда.
   Оказалось, что нет. Терпение у Милы закончилось, ей  хочется  обычных
студенческих радостей, ей хочется жить так, как живут все их ровесники.
   Что же делать? Рассказать ей все? Нет, невозможно.
   Хотя, собственно, почему невозможно? Разве то,  что  они  с  отцом  и
мамой делают, стыдно? Грязно? Неприлично?
   Разве это недостойно, разве порочит его, Костю?
   Стоп, одернул он себя. То, что они делают, пока еще в  рамках  закона
Но то, что отец собирается сделать, когда они  найдут  наконец  Главного
Врага, вполне вероятно, за оные рамки выйдет. И получится,  что  Мила  -
соучастница. Потому что знала, но никому не сообщила, не донесла.  И  их
не попыталась удержать, не отговорила. Разве он  имеет  право  втягивать
девушку в такие неприятности?
   И потом, Мила, конечно, замечательная, самая лучшая, вопросов нет, но
она - женщина и может проболтаться.
   Он почувствовал, что начинает  ненавидеть  отца.  Зачем  он  все  это
затеял? Разве Вадьке от этого  легче?  Не  легче.  Наоборот,  ему  плохо
оттого, что отец не приходит и не говорит сыну,  как  любит  его  и  что
совсем на него не сердится. Разве маме лучше? Нет, не лучше, потому  что
приходится работать еще больше, чтобы оплачивать эту ненавистную грязную
квартиру и Вадькино пребывание в клинике. А ему, Косте, каково? Конечно,
сначала, когда отец только-только все это придумал и затеял, Косте  было
отлично, он чувствовал себя героем боевика, мстителем, ему казалось, что
он плечом к плечу с отцом встал на защиту семьи. Ему  было  интересно  и
немного жутковато, как в детстве, когда он  смотрел  страшное  шпионское
кино. Но время шло, ничего не  происходило,  кроме  нудного  наблюдения,
которое отец вел из машины  или  вместе  с  сыном  из  окна,  и  острота
предощущения необычного, героического, суперменского - эта острота стала
понемногу  проходить.  А  теперь  вот  отцовская  затея  встала  поперек
Костиной жизни, поперек его любви.
   И выходит, что  от  всей  отцовской  затеи,  с  энтузиазмом  когда-то
поддержанной и мамой, и самим Костей, хорошо нынче только ему одному.  А
всем остальным членам его семьи - плохо.
   Но ведь отец не отступится, не оставит задуманное.
   Он упрямый.  И  ему  очень  хочется  снова  стать  главой  семьи  Ему
комфортно в той ситуации, которая сложилась сейчас, он раздает указания,
его слушаются, ему  подчиняются.  Он  -  главный.  И  место  это,  вновь
завоеванное, он не отдаст ни за что, Костя это прекрасно понимал.
   И что самое печальное, понимала это и мама, которая каждый раз, когда
Костя пытался обсудить с  ней  поведение  отца,  пожаловаться  на  него,
попросить  заступиться  и  выговорить  определенные   поблажки,   только
вздыхала и говорила:
   - Не спорь с папой, Костик, он лучше знает, как правильно.
   И лицо у нее при этом бывало таким, что Костя  отчетливо  видел:  она
готова согласиться на все, что угодно, и терпеть  до  конца,  только  бы
спасти почти развалившийся брак.  Идея  отца  заставила  их  сплотиться,
думать об одном и том  же  и  действовать  сообща,  появилась  тема  для
разговоров, в которых могли участвовать все трое - отец, мама  и  Костя.
Появилась  семья.  Вернее,  как  сейчас  уже  говорил  сам  себе  Костя,
видимость семьи. Иллюзия.
   Это не настоящая семья, потому что разве может быть настоящей  семья,
в которой плохо всем, кроме одного?
   - Милка, в твоей семье всем хорошо? - неожиданно  спросил  он,  резко
меняя тему обсуждения.
   Мила вела машину, надувшись и сделав обиженное лицо. Вопрос застал ее
врасплох, она ожидала, что если Костя заговорит, то это будут оправдания
и просьбы потерпеть еще немного,  пока  брат  поправится.  Что-то  вроде
этого, но никак не  вопрос  о  ее  собственной  семье.  Выражение  обиды
сменилось на ее круглом хорошеньком личике недоумением.
   - Почему ты спрашиваешь?
   - Это важно, - настаивал Костя. - Мне нужно кое-что понять. И я хотел
бы с тобой это обсудить.
   - В моей семье всем классно, - ответила она, пожав плечами. - А что?
   - А почему всем классно? - не отставал он.
   - Потому что каждый  при  своем  интересе.  Папаня  работает,  деньги
делает, девок заваливает, с партнерами время проводит. Мать  к  нему  не
лезет, он и доволен.
   - А мама твоя? Разве ей это нравится?
   - А чему тут не нравиться? Деньги он дает? Дает.
   Отчет у нее спрашивает? Нет. Она не работает, целыми днями делает что
хочет, и за пропитание у нее голова не болит. Чем плохо-то?  Он  сам  по
себе, она сама по себе, для выхода в свет или поездки  в  отпуск  они  -
образцовая семейка, а так живут каждый своей жизнью.
   - А бабушка?
   - Бабка-то? Да ей вообще лучше всех.
   - Почему?
   - Потому что сынок, в смысле -  папаня  мой,  под  пятой  у  жены  не
оказался, маму слушает, уважает. Это у  них  ,игрища  такие,  вроде  как
папаня к бабке с полным  уважением  и  низкими  реверансами,  как  домой
явится, так первым делом не к жене и дочери обращается, а к маменьке.
   Бабка из себя главу рода изображает, во все суется,  от  всех  отчета
требует, и от меня тоже. Ну я тебе рассказывала, она боится, что на меня
нищие мальчики покушаться будут со страшной  силой.  Вернее,  на  деньги
моего папани. Но на самом деле, когда ей рассказываешь, она не слушает и
не вникает, поэтому и советов не дает.  Ей  ведь  что  важно?  Осознание
того, что она спросила - и ей ответили, попробовали бы не  ответить!  То
есть уважают, считаются. Фильмов насмотрелась, ходит по дому в прическе,
в длинной юбке, кружевной кофточке, вся цацками  обвешанная,  канает  за
светскую старуху. Генеральша  Епанчина,  ни  больше  ни  меньше.  Вопрос
задает, а мозгов, чтобы вникнуть в ответ, не хватает.
   Костю  покоробило  то  высокомерное  пренебрежение,  с  которым  Мила
рассказывает о своей бабушке. Оказывается, девушка может быть не  только
ласковой и мягкой.
   Впрочем, он не знал, как складывались бы его  отношения  с  бабушкой,
ежели б таковая у него была. Обе бабушки и оба дедушки  умерли,  кто  до
Костиного  рождения,  кто  когда  он  был  совсем  маленьким,   так   уж
получилось. Так что осуждать Милу он поостерегся, неизвестно еще, как бы
он сам вел себя в такой же ситуации. Но все  равно  ему  было  отчего-то
неприятно.
   - А тебе самой хорошо в такой семье? - спросил он.
   -