в деле не участвует.
   - То есть он хочет вернуть  собственные  деньги,  а  деньгами  своего
знакомого еще и нажиться?
   - Вполне возможно. Но в любом  случае,  если  наша  с  Севой  догадка
верна, твоих денег хватит, даже с избытком, если повезет.
   Я так обрадовалась, что начала мести  с  тарелки  салат  с  утроенной
скоростью. Вероятно, я все-таки здорово проголодалась. После проведенной
в переживаниях и слезах ночи я  ничего  не  смогла  съесть  на  завтрак,
только чаю выпила, и теперь организм настойчиво  напоминал  мне,  что  у
меня, кроме души, есть еще и тело.
   Но Никотин, похоже, был неплохим  знатоком  женской  психофизиологии,
потому что темпы поедания мною салата были им истолкованы правильно.
   - Ты раньше времени не радуйся, -  окатил  он  меня  холодным  душем,
вероятно, для  улучшения  пищеварения,  -  ведь  мы  с  Севкой  могли  и
ошибиться.
   Н-да, если Назар Захарович помрет, то не от чрезмерного  употребления
никотина, а от скромности. Мы с Севкой... Наша с Севой догадка... А ведь
именно Никотин первым  до  этого  додумался,  а  потом  уж  Огородникову
подсказал.   Или   это   не   скромность,   а    стремление    разделить
ответственность?
   Салат оказался вкусным, но идентифицировать я смогла  далеко  не  все
его ингредиенты. Подошла очередь пирожных.
   - Дядя Назар, а когда будут известны первые результаты?
   - Это как бог пошлет. Может, через час, а может, и завтра к вечеру. У
тебя еще есть вопросы?
   - Пока нет, - соврала я.
   Вопросы были, но их можно было пока и не задавать.
   Тем паче что далеко не все из них касались моей проблемы с  шантажом.
Пусть человек спокойно доест и попьет кофе. Однако же  Никотин,  похоже,
решил паузой не пользоваться.
   - Тогда спрошу я, теперь моя очередь.
   - Спрашивайте.
   - Предположим, все закончится благополучно, шантажиста ребята отловят
и мозги ему на место поставят.
   Что ты будешь делать дальше?
   - Я? Ничего. А что я должна делать?
   - Ну, например, придешь к своей хозяйке и скажешь: так, мол,  и  так,
висела над вами угроза страшная и погибель неминучая, но  я  ее  отвела,
так что можете расслабиться и чувствовать себя свободно.  И  стоило  мне
это столько-то и столько-то  денег,  так  что  возместите  мои  затраты,
будьте любезны.
   - Еще чего! - возмущенно откликнулась  я.  -  Зачем  я  буду  ей  это
говорить?
   - А что ты ей скажешь? - Назар Захарович посмотрел на  меня  хитро  и
испытующе.
   - Ничего не скажу.
   - Совсем-совсем ничего?
   - Совсем. Я не пойму, а зачем мне ей что-то говорить?
   - Чтобы она знала.
   - Зачем ей это знать?
   - Ну как зачем? Чтобы была благодарна, чтобы понимала, кому она своим
благополучием обязана.
   - Нет, дядя Назар. - Я покачала головой и  отпила  кофе,  который,  в
отличие от салата, был плохим и невкусным. - Это не нужно. Это будет  не
правильно.
   - Объясни-ка, - потребовал он, и взгляд его снова стал чужим,  в  том
смысле, что не никотиновским, а рутгер-хауэровским.
   - Понимаете, я ведь делаю это не для Натальи, а для  себя.  Для  себя
лично. Чтобы не было  скандала,  чтобы  Николай  Григорьевич  ничего  не
узнал, чтобы его сердце не подвело и чтобы я не потеряла работу. А лично
на Наталью и ее семейное счастье мне, грубо говоря, наплевать.
   Я понимаю, это звучит не очень-то красиво,  но  у  меня,  знаете  ли,
ситуация не книжная. Это в книжках и в  кино  рассказывают  истории  про
домработниц, которые становятся у своих хозяев буквально членами  семьи,
ангелами-хранителями, поверенными во всех душевных тайнах и вообще живот
готовы положить за их благополучие.
   Может, я эгоистка, не знаю, а может, жизнь устроена  совсем  не  так,
как в книжках, но только я у Сальниковых далеко не член семьи, я  там  -
прислуга, и борюсь я не за их счастье, а за собственное выживание.
   - Это я понимаю, - неожиданно мягко сказал  Никотин,  -  но  все-таки
почему ты не хочешь поставить Наталью Сергеевну в известность?  Ты  ведь
приносишь жертву, и немаленькую, для тебя деньги, потраченные на решение
проблемы шантажа, - это не копейки, и достаются  они  тебе  не  сахарно.
Почему ты не хочешь, чтобы Наталья об этом узнала?  Может  быть,  узнав,
что ты для нее сделала, она станет лучше к тебе относиться, или зарплату
прибавит, или еще как-то отблагодарит тебя. Или хотя бы  деньги  вернет,
которые ты Севке по контракту заплатишь. Я ведь вижу, какая ты  сегодня,
и понимаю, какую ночь ты провела,  пока  принимала  решение  с  деньгами
расстаться. Ревела?
   Я молча кивнула.
   - Все правильно. Как  говорил  Бабель,  подкладка  тяжелого  кошелька
сшита  из  слез.  Пока  заработаешь  себе  на  квартиру,  еще   не   раз
наплачешься. Может, все-таки сказать Наталье?
   - Нет, - я снова упрямо помотала головой. - Это будет  не  правильно.
Человек  должен  иметь  право  выбирать,  к  кому  он  готов  испытывать
благодарность, а к кому - не готов.  Именно  поэтому  нельзя  навязывать
людям свою помощь. Ее нужно предложить, но если человек  отказывается  -
не настаивать.
   - Что-то я не все понял. -  Взгляд  Никотина  стал  настороженным.  -
Можно поподробнее?
   - Можно. Представьте  себе,  что  вам  нужны  деньги,  большие  и  на
длительный срок, и вы прикидываете, у кого  можно  было  бы  их  занять.
Среди  ваших  знакомых  есть,  ну,  допустим,  три   человека,   которые
теоретически могли бы вам одолжить требуемую сумму. Вы думаете о первом:
да, этот даст, и без процентов,  но  за  это  я  должен  буду  быть  ему
благодарен, а он такой противный, такой подлый, что  испытывать  к  нему
чувство благодарности я не хочу. Возьмем второго: этот тоже даст, и тоже
без процентов, и он в общем-то неплохой мужик, и я  готов  испытывать  к
нему благодарность, но ведь он в обмен  на  беспроцентную  ссуду  начнет
обращаться ко мне с просьбами, которые я сам выполнить не смогу,  и  мне
придется, в свою очередь, напрягать других людей, и если они сделают то,
что нужно этому кредитору, то я уже должен буду быть  благодарным  и  им
тоже.., а к этому я не готов. А вот третий, пожалуй,  подойдет,  он  без
процентов денег не даст, это я точно знаю, но ведь даст же! Причем сразу
и  без  всяких  разговоров,  и  процент  этот  будет   маленьким,   ниже
банковского, и меня не обременит. И главное - я знаю наверняка,  что  он
устанавливает процент не для того, чтобы нажиться, а для того, чтобы  не
испортить отношения с друзьями, чтобы они не чувствовали себя обязанными
и не тяготились благодарностью. Так вот благодарность к  этому  человеку
меня отягощать не будет, он мне симпатичен, и я готов эту  благодарность
к нему испытывать.  То  есть  вы  сами  решаете,  кому  вы  хотите  быть
благодарным. Знаете, дядя Назар, я уже давно поняла, что это очень важно
- уметь быть благодарным.
   Благодарность - тяжкий душевный труд,  и  выполнять  этот  труд  люди
готовы  далеко  не  для   каждого.   Если   человека   поставить   перед
необходимостью быть благодарным кому-то, кого он  не  выбирал  сам,  это
может искалечить отношения вплоть  до  полного  разрыва.  Вот  почему  я
говорю, что помощь нельзя навязывать. И нельзя ее оказывать,  если  тебя
об этом не просят.
   Некоторое время Никотин молчал, вероятно, обдумывая услышанное.  Хотя
чего тут  обдумывать-то?  Мысль  казалась  мне  несложной.  Впрочем,  я,
наверное, плохо ее объяснила, поскольку устное изложение - не мой конек.
   Я плохой рассказчик, я уже это говорила.
   Никотин курил и маленькими глоточками пил невкусный кофе.
   - А я всегда думал, что чувство благодарности - это божья  благодать,
- наконец задумчиво проговорил он. -  Испытывать  чувство  благодарности
легко и радостно, оно теплое и сильное, как рука друга. А  ты,  выходит,
полагаешь, что это не так.
   - Да нет же, дядя Назар, это так, и вы совершенно правы, но для того,
чтобы чувствовать так, как  вы  сказали,  надо  быть  мудрым  и  душевно
зрелым. А подавляющая часть людей таковыми не  являются.  Они  не  умеют
быть благодарными, они не умеют любить само чувство  благодарности,  они
воспринимают это как тяжкую обязанность, которую на  них  взвалили  и  с
которой они не знают что делать. Я вам могу с уверенностью сказать,  что
моя хозяйка не готова испытывать чувство благодарности к своей прислуге.
Ее будет от этого коробить. И отношения наши испортятся  настолько,  что
она будет искать, пусть и подсознательно, повод, чтобы  меня  уволить  и
убрать с глаз своих долой.
   - Может, ты о ней слишком плохо думаешь? - усомнился Никотин.
   Слишком  плохо?  Я  вспомнила  один  эпизод   примерно   трехмесячной
давности. К Алене приходили две подружки, я подавала им чай с  плюшками,
а  они  дружно  восхищались  Патриком,  который  из  жалкого   дрожащего
крысеныша  превратился  в  красавца  с  роскошным  меховым   воротником,
пушистым хвостом и изумрудными глазами.
   А вечером я нечаянно услышала разговор Алены с Мадам.
   Я не подслушивала, это вышло случайно, я тихонько возилась на  кухне,
а они разговаривали  в  прихожей,  не  замечая,  что  я  рядом.  Наталья
только-только  вошла,  и  Алена  кинулась  к  матери  рассказывать,  как
девочкам понравился котик.
   - Между прочим, это все благодаря Нике, - мимоходом заметила Наталья,
раздеваясь. - Помнишь, как она его выхаживала?
   -  Ой,  ну  можно  подумать!  -  фыркнула  Алена.  -  Чего  она   там
особенного-то сделала? Я бы и сама не хуже ее Патрика выходила.
   - Но тем не менее выходила его все-таки не ты,  а  она.  Ты  ей  хоть
спасибо сказала? - - Вот еще! За что спасибо-то? Это ее обязанность,  мы
ей за это деньги платим. ., - Не мы, а я и папа, - со  смехом  поправила
ее мать.
   Вот и все. На этом разговор и закончился.  И  ни  слова  моя  Наталья
Сергеевна не произнесла ни по поводу моих  обязанностей,  ни  по  поводу
благодарности. Ее не ужаснуло то, что говорит Алена. Она не сочла нужным
осечь ее, поставить на место, что-то  объяснить.  Алена  не  хочет  быть
благодарной прислуге. И от ее матери  я  ничего  другого  тоже  не  жду.
Разумеется,  дежурное  "спасибо"  я  от  Натальи  слышу  регулярно,   но
прекрасно отдаю себе отчет в том, что это всего лишь вежливое  слово,  а
не истинное чувство.  В  противном  случае  ее  разговор  с  дочерью  не
закончился бы так, как он закончился. В общем, выводы  свои  я  из  этой
нечаянно подслушанной беседы сделала... А теперь Никотин спрашивает,  не
слишком ли плохо я думаю о Наталье.
   - Я была бы рада оказаться не правой. Но рисковать я  не  могу,  дядя
Назар.
   - Ну хорошо, это я понял более или менее. А  если  у  нас  ничего  не
выйдет и деньги окажутся потраченными впустую? Я имею в виду, ничего  не
получится в рамках той суммы,  которую  ты  обозначила.  Будешь  жалеть,
голову пеплом посыпать?
   - Не буду, - улыбнулась я. - Вы же сами сказали, лучше что-то сделать
в превентивных целях, пусть  и  напрасно,  чем  потом  кусать  локти  от
досады, что не сделал.

Глава 6

НИКА

   Похоже, ангел мой и вправду улетел в отпуск, измучила  я  его  вчера,
истерзала, изнемог он, бедняжечка, в борьбе  со  случайностями,  которые
могли разом  подорвать  мое  относительно  спокойное  существование.  Он
сделал все, что мог, а дальше, Кадырова, давай сама.
   Первое, что я услышала по возвращении домой, были  возмущенные  вопли
Алены:
   - Ника, где мой белый свитер? Я же просила отнести  его  в  химчистку
Мне завтра нечего будет надеть в школу!
   Ничего нельзя вам поручить, честное слово!
   Свитер я в чистку сдала, более того, сегодня утром я успела  принести
его назад и аккуратно положила в шкаф  в  Алениной  комнате.  Интересно,
почему она его не нашла?
   - Свитер у тебя в шкафу, - ответила я, стараясь не раздражаться.
   - Его там нет!
   - Ты смотрела? - усомнилась я.
   - Да, смотрела!
   - Точно?
   - Да чего мне смотреть в шкафу, если я помню, что он лежал в прихожей
в пакете. А теперь пакета нет.
   Логика просто убийственная. Кто там у нас был  великим  логиком?  Все
фамилии из головы вылетели. А, вот, вспомнила, Гегель, "Наука логики". А
еще были младогегельянцы... Что ж, учитывая  нежный  возраст  Алены,  ее
вполне можно так именовать,  хотя  изначально  термин  обозначал  совсем
другое.
   Свитер в пакете был три дня назад приготовлен для  транспортировки  в
химчистку и действительно лежал в прихожей.  Вероятно,  Алена  полагает,
что от пребывания в пакете именно в этом месте он сам собой должен стать
белым и чистым,  и  именно  в  этом  месте  она  его  и  заберет,  когда
понадобится. Нет, непроходимой дурой наша Алена никогда не была. Значит,
ищет повод пнуть меня в очередной раз.
   Меня подмывало, не говоря ни слова, пройти к ней в  комнату,  открыть
шкаф, вынуть свитер и швырнуть в нее.
   Но нельзя. Нельзя входить в комнату Алены без  ее  разрешения  и  тем
более нельзя открывать ее шкаф. Так же, как нельзя включать ее компьютер
и перекладывать книги и вещи на столе. И вообще, без ее разрешения в  ее
комнате нельзя ничего, в том числе и делать уборку. Из-за этого у меня с
уборкой постоянная головная боль. Убираться можно,  только  когда  Алена
дома, при этом она стоит у меня над душой и внимательно следит  за  тем,
чтобы я, не дай бог, не сунула свой нос куда не надо, имеется в виду - в
ее секреты. Чтобы не открывала книги и не смотрела, на  каких  страницах
лежат закладки. Чтобы даже не смела интересоваться, какие  книги  читает
Алена, из этого она тоже  делала  секрет,  вкладывая  их  в  специальные
обложки из клеенки или кожзаменителя.  Чтобы  не  открыла  ненароком  ее
ежедневник и чего-нибудь  там  не  подсмотрела.  И  ведь  я  больше  чем
уверена, что не было у Алены Сальниковой никакой тайной жизни, в которую
нельзя посвящать посторонних, никаких там страшных секретов,  участия  в
криминале или пристрастия к порокам Вся эта таинственность  -  не  более
чем реакция на Адочкино давление, на ее требования полной  открытости  и
стремление сделать все свое семейство подконтрольным  и  подотчетным  ей
самой. Ну и жажда взрослости, конечно, не без этого.
   Сегодня я осмелилась зайти к ней в комнату, когда она была в школе, и
положить свитер в шкаф. Во-первых, мне нужно было уходить, и не хотелось
оставлять в прихожей сумку с вещами, чтобы это не выглядело так, будто я
сорвалась с работы, оставив  квартиру  в  беспорядке.  И  во-вторых,  я,
конечно, отлично понимала, что могу нарваться, но в тот момент мне  было
на это наплевать, меня куда больше беспокоили  шантажист,  мое  прошлое,
мое будущее и мои деньги. Ну вот и нарвалась. Вернее, сейчас нарвусь.
   - Ты все-таки посмотри в шкафу, - устало посоветовала я, переобуваясь
в домашние тапочки. - Я его туда сегодня положила.
   Алена умчалась к себе, и через пару  секунд  ее  возмущенный  голосок
зазвенел с новой силой:
   - Зачем вы лазили в мой шкаф? Кто вам позволил?
   - Извини. Мне нужно было убрать свитер, чистые белые вещи  не  должны
валяться в прихожей, особенно когда в доме собака.
   - Вы сами должны следить, чтобы животные не  пакостили,  вам  за  это
деньги платят!
   Может, я и не гигант мысли, но по терпению - точно  чемпион.  Врезать
бы этой дуре так, чтобы надолго запомнила, но нельзя. Маленьким  язычком
я, разумеется,  высказалась,  не  стесняясь  в  выражениях,  но  большим
ответила вполне мирно:
   -  Мне  нужно  было  уходить  надолго,  я   знала,   что   не   смогу
проконтролировать животных. Переложить эту обязанность на  твою  маму  я
тоже не могла, ведь это моя обязанность, - я подчеркнула слово "моя",  -
и мне за нее деньги платят.
   - Вам деньги платят за то, чтобы вы сидели  дома  целый  день,  а  не
гуляли неизвестно где.
   Спасибо, что всего лишь "гуляла", а не "шлялась".
   - Алена, - донесся из гостиной томный голос Мадам, - Ника не  гуляла,
она ездила к врачу. Я ее отпустила.
   И перестань, пожалуйста, кричать. От твоего визга в висках стучит.
   Вот вам мама и дочка во всей красе. Перестань кричать. Не хамить,  не
разговаривать неподобающим образом  со  взрослой  женщиной,  которая  по
возрасту Алене в матери годится. Всего-навсего кричать. И то не  потому,
что кричать на взрослую женщину неприлично, а потому, что у Мадам в ушах
звенит и в висках стучит. И уж поскольку смертельно больная домработница
приехала  от  врача,  то,  может  быть,  все-таки  поинтересоваться   ее
самочувствием? Да куда там! Приехала же, не подохла по дороге, на  своих
двоих явилась - значит, будет и дальше работать. Нет, что ни говори, а я
была права, когда объясняла Никотину, почему не хочу, чтобы Наталья была
мне благодарна. Не вынесет ее хлипкая душонка такого груза, не справится
с ним. И при первой же возможности меня отсюда выкинут. А куда мне идти?
   - Ника, зайдите  к  Николаю  Григорьевичу,  он  что-то  неважно  себя
чувствует, - промурлыкала Наталья, перелистывая толстый иллюстрированный
журнал по архитектуре и дизайну.
   - Мама, вот зачем ты отпустила Нику, когда дедушке так плохо?  Мы  ее
для  чего  нанимали?  Чтобы   она   дедушкиным   здоровьем   занималась.
Дедушкиным,  а  не  своим.  -  Алена,  естественно,  и  тут  не   смогла
промолчать.
   Господи, неужели ему действительно "так" плохо?
   Я рванула по длинному коридору к его комнате. Главный Объект сидел  в
кресле, читал книгу и потирал рукой ту часть  туловища,  где  расположен
желудок. Лицо немного бледное, но  дыхание  хорошее,  не  поверхностное.
Патрик, натурально, сладостно  дрых  на  коленках  любименького  дедули,
привалившись пушистым бело-серым бочком  к  области  желудочно-кишечного
тракта. Рука Старого Хозяина совершала движения в  аккурат  над  спинкой
котика, то и дело задевая шерстку, но Патрика  это  не  нервировало,  он
даже ушами не шевелил.
   - Добрый вечер, - я была сама лучезарность, - что  у  нас  случилось,
Николай Григорьевич? Почему за живот держимся?
   - Что-то стал желудок болеть, - пожаловался он.
   - Давно?
   - Да вот как покушал в семь  часов,  так  через  полчасика  где-то  и
заболел.
   - Что вы кушали?
   - Котлеты с тушеной капустой.
   - Вас кто кормил? Наталья Сергеевна?
   - Нет, Аленушка. Наташенька в это время по телефону разговаривала,  у
нее был какой-то важный и очень долгий разговор.
   - Покажите мне точно, где болит.
   Он показал.
   - В плечо отдает?
   - Кажется, нет.
   - А в шею?
   - Нет.
   Так, френикус-симптом отсутствует, это обнадеживает. Я взяла  его  за
руку, посчитала пульс, потом велела поднять джемпер (Патрик при  этом  и
не подумал оставить завоеванные позиции, недовольно  муркнул,  сместился
вдоль коленей Николая Григорьевича  ровно  на  три  сантиметра  и  снова
заснул) и посмотрела, как ведет себя живот при  дыхании.  Мне  не  очень
понравилось,  но  все  остальное  было  вполне  приличным.  Так  что  до
катастрофы дело, пожалуй, не  дошло.  Обострение,  конечно,  есть,  и  к
гадалке не ходи, но прободения нет.
   Не вдаваясь в объяснения, я достала  лекарства  и  заставила  Старого
Хозяина их выпить. Обволакивающее - чтобы снять  раздражение  слизистой,
омез - чтобы утихомирить боль. А в том, что  боль  была  сильной,  я  не
сомневалась, просто Главный Объект умеет терпеть и не ныть. Это же  надо
при его-то язве накормить старика  жирными  бараньими  котлетами,  щедро
сдобренными перцем, как любит Гомер, и не менее  острой  тушеной  кислой
капустой. Это была еда, предназначенная для Великого Слепца,  он  у  нас
любит остренькое и жирненькое.
   А для Николая Григорьевича я сегодня делала  нежное  пресное  куриное
филе и пюре из тушеных овощей.
   На кухне я провела ревизию холодильника. Так и есть, Павел Николаевич
остался практически без ужина.
   Ну  какой  урод  мог   перепутать   блюда?   Впрочем,   вопрос   явно
риторический, мне же сказали - Алена. Вообще-то, в семнадцать  лет  пора
уже соображать... Руки бы ей оторвать и голову отвернуть.
   "Храни меня от злых мыслей..."
   Ладно, что съедено,  то  съедено,  теперь  задача  номер  один  -  из
оставшихся продук