м!  Ну  это  ж  надо  такое
придумать: я влюблена в Гомера! Или  еще  того  покруче:  нацелилась  на
вдовца с язвой, ишемической болезнью и сердечной недостаточностью.  Мол,
старик все равно долго  не  протянет,  и  останусь  я  при  гражданстве,
паспорте, прописке и жилплощади. Неужели я  в  глазах  Никотина  выгляжу
такой дрянью?
   И не поэтому ли он сказал, что не женится на  мне,  да  еще  "шустрой
стервой" назвал?
   - Да  ну  вас,  дядя  Назар,  -  сказала  я,  отсмеявшись  и  вытирая
выступившие слезы. - Вам надо романы про Анжелику сочинять. С  чего  это
вам такие бредни в голову пришли?
   -  Да  с  того,  детка,  что   то,   что   ты   сделала,   называется
самопожертвованием, а с  какого  перелягу  тебе  жертвовать  собой  ради
совершенно чужих людей? И объяснения твои никуда не годятся, потому  как
могла ты спокойненько взять свои кровно заработанные денежки и уволиться
из этой семейки к чертовой матери. Четыре  с  половиной  тысячи  зеленых
долларов - сумма вполне  достаточная,  чтобы  перекантоваться  несколько
месяцев,  а  то  и  год-полтора,  снять  жилье  подешевле,   в   дальнем
Подмосковье, и не спеша искать другую работу, где  к  тебе  и  отношение
будет более человеческое, и условия не такие драконовские. Не  приходило
тебе в голову такое решение?
   - Приходило, - согласилась я. - Только оно мне не понравилось.
   - Почему?
   - Оно сильно  напоминает  бегство  с  тонущего  корабля.  Наталья  не
справилась бы с ситуацией, и за здоровье и жизнь Николая Григорьевича  я
бы не смогла поручиться.
   - А что тебе-то с его жизни и  здоровья?  Или  ты  все-таки  на  него
нацелилась?
   Голос у Никотина был веселым, но прохладным. Даже холодным. Холоднее,
чем этот отнюдь  не  теплый  апрельский  вечер.  А  на  пасхальную  ночь
синоптики вообще заморозки до минус трех обещали...
   - Я врач, дядя Назар, - просто  ответила  я.  -  Не  могу  я  бросить
больного, которого мне доверили. Это во-первых.
   - А во-вторых?
   - Во-вторых, никакое это не самопожертвование.
   Это, если хотите знать, чистой воды эгоизм.  Я  не  ради  Сальниковых
шантажиста искала, а исключительно ради себя. И больного  я  бросить  не
могу не потому, что мне его жалко, а потому, что я себя потом уважать не
буду.
   Больной-то не пропадет, ему другую сиделку наймут.  А  вот  что  я  с
собой делать буду, со своей совестью?  А?  Мне  обязательно  нужно  себя
уважать, иначе я пропаду совсем.
   - Да уж и пропадешь, - недоверчиво крякнул  Никотин.  -  Тебя  другие
уважать станут, этого вполне достаточно, самой не так уж и обязательно.
   - Вот и нет, - возразила я запальчиво. -  И  другие  тоже  не  будут.
Понимаете,  дядя  Назар,  мир,  в  котором  мы  живем,  -  это  огромное
информационное поле. Все, что мы не только делаем,  но  и  чувствуем,  в
этом поле остается и  существует  долгие  годы,  даже  века.  И  мы  эту
информацию считываем и действуем в соответствии с ней. Вот человек любит
себя  и  распространяет  вокруг   себя   информацию:   я   чудесный,   я
замечательный,  я  достоин  любви.  Мы  считываем,  верим  и   действуем
соответственно.
   Человек сам себя не уважает -  мы  принимаем  информацию  и  тоже  не
уважаем его. Вы же сыщик, хоть и в прошлом, вы же наверняка слышали  про
экстрасенсов, которые помогают раскрывать преступления, а может, и  сами
пользовались их помощью.
   - Случалось, -  усмехнулся  Никотин.  -  Только  начальство  об  этом
распространяться не велело, чтобы на смех не подняли.
   - Вот видите.  Экстрасенс  -  это  человек,  у  которого  способность
считывать такую информацию обострена до предела, а  у  нас  у  всех  эта
способность тоже есть, только мало развита. Но вполне достаточно,  чтобы
не любить тех, кто сам себя не любит, и не  уважать  тех,  кто  себя  не
уважает. Так  вот  насчет  самопожертвования  я  хотела  сказать:  когда
человек всего себя вкладывает в интересы других, в чужую жизнь,  забывая
о себе и своих интересах и потребностях, он будто бы дает во внешний мир
информацию, что-то вроде послания, дескать, мне ничего не нужно, мне  не
нужны забота, внимание, любовь, мне не нужно, чтобы со мной считались, у
меня  нет  собственных  потребностей.  В  одной   книжке   я   прочитала
замечательную метафору: мир - это огромный ксерокс, он  просто  копирует
все то, что ты думаешь и чувствуешь.
   И если ты думаешь, что тебе ничего  не  нужно,  то  ты  ничего  и  не
получишь. Если ты скажешь: "Я  хочу",  то  жизнь  оставит  тебя  в  этом
состоянии надолго, если не навсегда.
   Ты так и будешь хотеть, но желаемого не получишь.
   - А как же? - удивился Никотин. - Что ж, по  этой  твоей  завиральной
теории, и хотеть ничего нельзя? Ты же вот хочешь, чтобы у тебя был  свой
дом и все остальное прочее.
   - Так я не просто хочу, я делаю все, что  нужно,  чтобы  У  меня  это
было. Понимаете разницу? Я отдаю свои деньги так, словно у меня их  куры
не клюют и от меня не убудет, и мир эту  информацию  считывает.  Если  я
считаю, что у меня достаточно денег, то их и будет достаточно.
   А если я буду жадничать и думать, что у меня их и без того мало,  так
у меня их всегда будет недостаточно. В общем, хотите - верьте, хотите  -
нет, но жизнью эта моя теория много раз проверена. Только  следовать  ей
очень трудно, поэтому я и плакала ночами. Вообще делать правильно обычно
бывает трудно. Легко только мастерам, а я не мастер.
   - Мастерам? Это кто ж такие?
   - Это те, у кого степень духовной зрелости высокая.
   А я этим пока похвастаться не могу. Я самая обыкновенная. И  я  ничем
ни для кого не жертвую, потому как занятие это пустое. Я делаю  то,  что
нужно  для  достижения  моей  цели,  и  мир  эту  информацию  считает  и
обязательно мне поможет. Вообще-то,  я  понимаю,  все  это  кажется  вам
чистой воды бреднями, но я не настаиваю  на  том,  чтобы  верили  в  мои
теории, тем более они и не мои вовсе,  я  про  них  в  некоторых  книгах
читала, и они мне понравились,  показались  правдоподобными.  Вы  просто
примите во внимание, что я сама в них верю и действую исходя из  них.  А
вовсе не из корыстных соображений женить на себе Николая Григорьевича  и
не из страстной тайной и неразделенной любви к мужу Натальи.
   - Я не говорил, что  она  у  тебя  неразделенная,  -  ехидно  заметил
Никотин. - Страстная и тайная - вполне может быть, но  одновременно  она
может быть и разделенной.
   Ну Никотин! Ну точно - яд. Я даже возмутилась такой наглостью.
   - Вы что же, полагаете, будто я могу тайком спать с хозяином? Жить  в
доме, где меня приютили, есть их пищу и гадить хозяйке? Хорошего  же  вы
обо мне мнения, дядя Назар!
   - Э-э-э, деточка, потише на поворотах, - осадил меня Назар Захарович.
- Перво-наперво, не надо овцой прикидываться, тебя не приютили, а наняли
домработницей с проживанием и столом, это все учтено в  твоей  зарплате,
так что никто тебе никаких одолжений не делал.
   Или ты мне наврала, и все было не так?
   - Нет, было так. Но все равно...
   -  А  во-вторых,  -  перебил  меня  он,  -  сегодня  у  нас  четверг,
познакомились мы с тобой в  понедельник  вечером,  то  есть  сейчас  вот
только ровно трое суток миновало. Ты вдумайся, Ника, трое суток всего, а
если посчитать часы, которые мы  с  тобой  провели  вместе,  так  вообще
смешная цифра окажется. И ты уже обижаешься, что я о тебе  какого-то  не
такого мнения. А какое у меня мнение-то может быть,  если  мы  с  тобой,
считай, и незнакомы совсем? Что я о тебе знаю? Только то,  что  ты  сама
мне рассказала. А ну как ты врала?
   Он был прав, совершенно прав, этот  морщинистый  плешивый  Никотин  с
глазами уверенного в себе победителя, и мне вдруг стало так весело,  как
не было уже давно.
   Господи, мы знакомы трое суток, а на самом деле - и того меньше, и  я
уже сегодня ухитрилась настырно, пусть и с оговорками, пусть и  осаживая
себя, но думать о том, чтобы выйти за него замуж! Я что,  с  ума  сошла?
Где моя голова? Где здравый смысл?
   Он - потрясающий. Он действительно уникален.
   И наверное, он не  преувеличивал,  когда  говорил,  что  был  хорошим
опером. Потому что за три встречи и несколько  часов  общения  он  сумел
создать в моих глазах такой образ, который невозможно ни  разрушить,  ни
затмить.
   Может, это все ложь, и на самом деле он  совсем  не  такой,  это  все
игра, спектакль, театр одного актера, но за несколько часов  слепить  из
себя человека, которого, кажется, знаешь сто лет и  готов  еще  сто  лет
любить, - это тоже надо суметь. Для этого нужен талант. И убедил он меня
до такой степени, что я ухитрилась возмутиться его "каким-то  не  таким"
мнением о себе. Это ж надо! То есть мое ощущение давнего знакомства было
действительно сильным,  если  я  поверила  в  то,  что  за  время  этого
знакомства Никотину следовало бы меня узнать получше и не строить в  мой
адрес всяческих чудовищных предположений.
   Давясь хохотом, я пересказала ему на словах свои  быстро  мелькнувшие
мысли, и теперь мы с ним смеялись Уже вдвоем.
   А потом мы распрощались. Я пообещала  позванивать  и  не  забыть  про
плов, дядя Назар ничего не обещал,  только  по  руке  меня  похлопал.  И
сказал напоследок - Удачи тебе, детка. Если  будет  нужна  помощь  -  ты
знаешь, кого просить.
   Дома все было спокойно, за время  моего  отсутствия  катастрофических
разрушений не произошло. Даже Аргон,  обожравшийся  днем  конфет,  мирно
спал на своей подстилке под воздействием антигистаминного  препарата,  и
никаких волдырей ни на его морде, ни на боках я не обнаружила. И Николай
Григорьевич  чувствовал  себя  удовлетворительно,  сегодня  его  кормили
правильно и кастрюльки не перепутали. И даже паскудник Патрик  ухитрился
воздержаться от сведения счетов с предательницей Аленой.
   Всех укормив и все перемыв, я принялась будить Аргона  для  вечернего
"собакинга". Жаль, конечно, пусть бы пес поспал, но  ведь  писать-то  он
рано или поздно захочет, и если сейчас проявить жалость и либерализм, то
придется выводить его среди ночи. А я, между прочим, тоже человек, и  не
хуже прочих-некоторых, я по ночам все-таки спать предпочитаю.
   Растолкав собаку, я повела его  на  улицу.  Аргон  был,  естественно,
вялым, бегать и интересоваться окружающим  миром  не  хотел  совершенно,
быстро справил свои  неотложные  нужды  и  весьма  недвусмысленно  давал
понять, что пора бы и возвращаться к подстилочке и сладкому  сну.  Я,  в
принципе, не возражала, мне тоже хотелось лечь и расслабиться. Но тут на
горизонте показался юный Вертер по имени Костя. Унылый, такой же  вялый,
как мой Аргон, и чем-то ужасно раздраженный. Наверное,  его  конфликт  с
родителями принял затяжной характер.
   - Что с вами, Костя, вы не больны? - вежливо спросила я.
   - Наверное, болен, - не то согласился, не то предположил  мальчик.  -
Голова тяжелая, и настроение паршивое.
   - Температуры нет? Не измерял?
   - Вроде нет.
   - Не знобит? Ноги не ломит?
   - Да нет, кажется.
   - Значит,  переутомился,  перезанимался,  -  успокоила  я  его.  -  У
студентов это часто бывает, вы же не умеете планировать  и  распределять
нагрузку, неделями дурака валяете, потом  кидаетесь  наверстывать  перед
рубежным  контролем,  ночами  не   спите,   поесть   забываете,   память
напрягаете. Типичная картина. Шли бы вы спать, Костя.
   Дело-то к полуночи, а вам вставать рано. И не вздумайте завтра  утром
гулять со мной, выспитесь как следует.
   Может, я ничего и не понимаю в людях, я, конечно, не Назар  Захарович
Бычков и хорошим  онером  никогда  не  была,  но  голову  могу  дать  на
отсечение - Косте явно нравилось то,  что  я  говорила.  Нравилось,  что
можно, не теряя лица, развернуться и возвращаться  домой.  И  нравилось,
что можно завтра не вскакивать ни свет ни заря, чтобы погулять со мной и
с собакой. То есть  мальчик  поддался  порыву,  вполне  вероятно  -  под
влиянием ссоры с родителями, когда захотелось уйти из дома, но непонятно
- куда, познакомился со мной, признался  в  своих  симпатиях  (не  стану
употреблять в данном контексте выражение "признался в  своих  чувствах",
ибо оно звучит сомнительно и не  совсем  уместно),  попросил  разрешения
гулять со мной по утрам и вечерам, а теперь не знает, что с этим делать.
Вроде бы какие-то обещания дал, вроде бы взрослый  мужчина  со  взрослой
влюбленностью, и как-то  ему  теперь  неудобно...  Вот  бедняга!  Мужики
постарше и поопытнее смотрят на такие вещи просто: мало ли что они вчера
говорили в порыве страсти, сегодня-то порыва нет, стало  быть,  и  слова
совсем другие. А этот "последний романтик", наверное, полагает, что  раз
заикнулся, то отныне должен соответствовать.
   Господи, какой  же  он  еще  маленький  и  глупенький!  Детский  сад,
ясельная группа.
   - А вы не обидитесь, если я вернусь домой? Я правда что-то плохо себя
чувствую.
   Ну точно, так и есть. Он думает, что если не будет со мной гулять, то
я обижусь. Как будто он мне что-то должен!
   - Не обижусь, - улыбнулась я. - Между прочим,  по  образованию  и  по
профессии я врач, и здоровье человека для меня всегда на первом месте.
   Если бы у меня было две головы, то я и вторую дала бы  на  отсечение,
что при этих моих словах Костя  испытал  облегчение.  Наивный  маленький
дурачок.
   Он еще пару минут помялся, интересной темы для разговора не  нашел  и
покинул меня. А я, идя на поводу у скучающего и демонстративно зевающего
Аргона, вернулась домой.
   Вот и все, думала я, расстилая постель и укладывая голову на  подушку
под Патриковым брюшком, все и закончилось.  Закончился  этот  невероятно
длинный  день,  начавшийся   в   понедельник,   закончилась   эпопея   с
шантажистом. Ну, почти закончилась. Мне предстоит  еще  пережить  первую
половину завтрашнего дня, и если звонка с требованием денег не будет,  я
вздохну  спокойно.  А  если  будет?  Я  немедленно   обращусь   к   Севе
Огородникову, и он все уладит. Самое  главное  -  обеспечить  отсутствие
хозяев дома на момент  звонка.  На  двенадцать  часов  дня  я  вроде  бы
застрахована, но ведь кто сказал, что шантажисты  -  люди  пунктуальные?
Никто этого не говорил. Этот гаденыш может позвонить и не в полдень, как
мы уговаривались, а куда позже или вообще вечером, и к телефону подойдет
сама Наталья, и кто знает, что тогда случится... Нет, если у  него  есть
хоть чуть-чуть мозгов, он не станет звонить  в  другое  время,  ведь  я,
выступая в роли Натальи, предупредила, когда назначала время звонка, что
буду в это время одна и смогу свободно разговаривать.
   Утро сложилось по графику и без неожиданностей.
   Костя мирно спал (я так думаю) и на свидание не явился.
   Старый Хозяин, Денис, Алена, Гомер  и  Наталья  встали,  позавтракали
(каждый в свое время и по отдельному меню) и  разошлись,  кто  по  месту
работы  или  учебы,  кто  по  комнатам.  Мадам,  дважды  предупрежденная
накануне о необходимости везти деда  на  собрание,  не  забыла  о  своем
обещании и в начале  одиннадцатого  погрузила  свекра  в  автомобиль.  Я
осталась одна в компании животных.
   Такие спокойные минуты выпадали мне за время работы в Семье  нечасто,
только когда Николай Григорьевич уезжал, а  случалось  это,  как  я  уже
рассказывала, примерно раз в два месяца. В остальное время я никогда  не
оставалась совсем одна в квартире.  Надо  бы  заняться  уборкой...  Нет,
лучше сходить на базар и в магазин, до  двенадцати  времени  достаточно.
Уборку можно делать, когда Главный Объект дома, а вот за продуктами  мне
приходится,  как  правило,  бегать  бегом,  чтобы  успеть  вклиниться  в
промежуток времени, пока кто-то из Сальниковых находится рядом с  дедом,
и никого не задержать и не подвести. А базар, как  известно,  спешки  не
любит. Это в супермаркете можно схватить любую, скажем, буханку хлеба из
двадцати других, того же  сорта,  лежащих  рядом,  потому  что  все  они
одинаковые, с одного хлебозавода и из одной партии муки.  И  если  нужно
купить масло определенной марки, то просто отыскиваешь на полке знакомую
упаковку и, не глядя, бросаешь в тележку. На базаре не  то.  Прежде  чем
что-то купить, надо обойти все ряды, все  просмотреть,  поинтересоваться
ценой, пощупать, понюхать, попробовать, поговорить с  продавцами,  чтобы
определить, действительно ли овощ или фрукт выращен  в  Подмосковье  или
привезен из южных республик. И только после  этого  составлять  план,  у
кого,  что  и  сколько   покупать.   А   если   в   твоем   распоряжении
пятнадцать-двадцать минут на все про все, то покупки  получаются  далеко
не самые удачные, и берешь вовсе не то, чего на самом деле хочешь, а то,
что успеваешь и что подворачивается под руку.
   Или бог с ним, с базаром? Животных оставлять одних опасно,  вчерашний
день - яркий тому  пример,  а  ведь  дома  была  Наталья,  и  то  Патрик
умудрился  накормить  Аргона  запрещенными  конфетами.  Конечно,   можно
запереть котов в  санузле,  где  стоят  их  лоточки,  пусть  покукуют  в
обществе друг друга, а Аргона изолировать в прихожей,  закрыв  двери  во
все помещения и убрав из зоны видимости и "доставаемости" все кожаное  и
меховое, дабы уберечь пса от соблазна погрызть и пожевать.  Хозяева  так
поступать не разрешают, я неоднократно предлагала этот вариант, и каждый
раз он встречался в штыки, как негуманный по отношению  к  животным,  но
ведь никого дома нет и в ближайшие два часа  не  предвидится,  никто  не
узнает. Нет, не по мне это, нельзя - значит, нельзя. Я, конечно, хитрая,
изворотливая, даже где-то находчивая, но не подлая, в том смысле, что не
делаю того, что не  разрешено,  исподтишка.  Нельзя  -  значит,  нельзя,
соблюдение хозяйских указаний оплачивается моей зарплатой. Тогда,  стало
быть, уборка. Или ну ее?
   Может, просто посидеть тихонечко с  книжкой,  заварить  себе  свежего
зеленого чаю и понаслаждаться одиночеством?  Имею  я,  в  конце  концов,
право на отдых или как?
   Чай я заварила и даже выпила две пиалушки,  но  потом  меня  загрызла
совесть. Обернуться с базаром я уже не успевала до  двенадцати,  поэтому
достала тряпки, чистящие средства и пылесос и занялась делом.
   Лучше бы я пошла на базар,  честное  слово!  Потому  что  в  половине
двенадцатого тренькнул звонок, и, когда я открыла, на  пороге  тамбурной
двери стоял собственной персоной Евгений Николаевич  Сальников,  младший
сын  Николая  Григорьевича  и  Аделаиды  Тимофеевны  и,  соответственно,
младший  брат  Великого  Слепца.  Тот  самый  "брат  Евгений",   который
злоупотреблял алкоголем  и  заставлял  Старого  Хозяина  столь  трепетно
относиться к "нарушениям режима" со стороны старшего сына.
   С Евгением Николаевичем я уже была знакома, за время моей  работы  он
приходил несколько раз. Каждый его визит был как две капли воды похож на
предыдущий, вплоть до времени суток. Всегда в первой половине дня.
   Всегда с похмелья. Всегда в приличном костюме, выбритый и с  вымытыми
волосами. Всегда с бодрой улыбкой и жадно блестящими глазами. Но  это  -
на поверхности.
   На самом же деле, то есть  в  глубине,  картина  получалась  примерно
такая: длительная и обильная пьянка, потом два-три  дня  "добавления"  в
меру финансовых возможностей, потом визит  в  семью  брата,  потому  что
деньги закончились, а здесь можно перехватить и денег, и выпивки. Нальют
обязательно, отказать не посмеют, все же вокруг интеллигентные  люди,  и
ни у кого язык не повернется вслух произнести: ты алкоголик,  я  не  дам
тебе денег и не налью  водки.  Все  же  делают  хорошую  мину  и  строят
образцовую семью обеспеченных "новых русских".  И  главное  -  никто  не
пойдет на открытый скандал, иначе папа разволнуется,  а  ему  нервничать
нельзя.
   Значит, будут улыбаться, сцепив  зубы,  наливать,  подавать  закуску,
потихоньку подкидывать деньжат "на поправку здоровья".  Можно  было  бы,
конечно, просто попросить денег и быстренько ретироваться, но не таков у
нас Евгений Николаевич. Он хоть и  бывший,  но  интеллигент,  он  любит,
чтобы все было красиво, и стол чистый,  и  тарелки