и" предложениями. Ведь он отец, а  речь,  в
конце концов, идет о Вадьке, для которого Костя готов пойти на все.
   - Молодой влюбленный юноша,  которому  некуда  пригласить  свою  даму
сердца, а идти к ней домой, туда, где живет, спит и ест ее законный муж,
он не может по этическим причинам. Эдакий романтический чистоплюй.
   Робкий и влюбленный по уши.
   - А если она сама предложит куда-нибудь пойти?
   К подруге, например?
   - Если умный - выкрутишься. Найдешь аргументы.
   Не найдешь - трахнешь ее, ничего с тобой не сделается.
   - А если она мной вообще не заинтересуется? Если я ей не понравлюсь?
   Отец критически осмотрел  сына,  как  иные  мамаши  оглядывают  своих
дочерей на выданье.
   - Ты рослый, плечистый, симпатичный, неглупый.
   Почему ты должен ей не понравиться? И потом, запомни, ты раза  в  два
моложе ее, и не родилась еще женщина, которой не польстило  бы  внимание
юноши при такой разнице в возрасте. Тем  более  внешность  у  нее  самая
невыдающаяся,  обыкновенная,  и  вниманием  мужиков  она  наверняка   не
избалована. Клюнет, я уверен. Она затюканная несчастная домохозяйка,  ты
посмотри, она постоянно с сумками таскается, с собакой  гуляет  утром  и
вечером, а он? Ты хоть раз видел, чтобы он с собакой вышел?
   - Ни разу, - признался Костя. - Но я ведь не смотрю,  это  же  ты  за
домом наблюдаешь.
   - Так вот я тебе ответственно заявляю, что за те месяцы,  которые  мы
тут прожили, он с собственной собакой  не  погулял  ни  разу.  Все,  что
можно, на жену перевалил. Какие у нее радости в жизни?  Никаких.  Вот  и
пусть будет у нее маленькая  тайная  радость  -  молодой  любовник.  Или
поклонник, это уж как ты сам справишься с ситуацией.
   Впервые в жизни в голову Кости Фадеева закралась мысль о том, что его
отец - жестокое, бессердечное чудовище. Нет, это не может быть  правдой,
отец не чудовище, ведь  он  все  это  ради  Вадьки  делает,  ради  сына!
Чудовище не может так беззаветно любить своих детей.
   - Пап, а может, лучше ты сам? - неуверенно предложил Костя.
   - Что - сам?
   - Ну это.., познакомишься с ней, роман закрутишь...
   Ты все-таки ей по возрасту ближе, ей с тобой интереснее будет.
   - Я слежу за ее мужем, и мне нельзя светиться, иначе она меня  узнает
в самый неподходящий момент. И потом, ты что, хочешь,  чтобы  я  изменил
маме? - надменно проговорил отец. - Не ожидал, что у меня сын - подонок.
   "А ты хочешь, чтобы я изменил Миле?" - чуть было не выкрикнул  Костя,
но сдержался. То есть он непременно сказал бы это вслух, но  растерялся,
услышав, что отец  назвал  его  подонком.  Растерялся  и  не  нашел  что
ответить. Это было так неожиданно...
   Если бы отец был чудовищем, он не остановился  бы  перед  тем,  чтобы
изменить маме.
   Но если бы он не был жестоким и бессердечным, он не послал бы  своего
сына охмурять женщину, у которой и без того безрадостная жизнь.
   Если он чудовище, то он не вкладывал бы столько души в Вадьку.
   Если же нет, то не назвал бы Костю подонком.
   В  голове  у  Кости  царила  неразбериха,  и  он  чувствовал,  что  в
присутствии отца ему с ней  не  справиться.  Ему  нужно  побыть  одному.
Помолчать и подумать.
   А мама что скажет? Что она скажет, когда придет поздно вечером  домой
и узнает, на что отец толкает сына? Может быть, остановит мужа, объяснит
ему, уговорит? Устроит скандал, защитит Костю?
   Костя лег в своей комнате на продавленную узкую кушетку, закинул руки
за голову и уставился в серый  пятнистый,  покрытый  трещинами  потолок.
Если ему придется сделать то, что от него требует отец, так  сказать,  в
полном объеме, то получится, что он на самом деле изменит  Миле,  потому
что у Милы, конечно, сложная бабушка, да и родители непростые,  но  зато
есть подружки, которым предки снимают квартиры  и  которые  без  всякого
напряга дают ключи "попользоваться". Мила и Костя "пользовались"  такими
квартирами неоднократно, поэтому Костины  интимные  отношения  с  другой
женщиной могли получить только одно толкование: измена. Да они и сегодня
"пользовались", честно отсидели первую пару, семинар, а вторую и  третью
- лекции - прогуляли, вернее, провалялись в чужой, но от этого не  менее
мягкой и сладкой постели. Потом Мила везла его  домой,  ждала,  пока  он
соберет купленные матерью с утра фрукты и соки  для  Вадима,  потом  они
заехали в "Мак-авто", купили еды и сидели в машине  часа  полтора,  жуя,
разговаривая и целуясь. Потом ездили в больницу, Костя навещал брата,  а
Мила ждала его в кафе, развлекаясь в Интернете или готовясь к завтрашней
контрольной. Вечером он думает о ней, ночью видит ее во сне, а с  девяти
утра и до восьми вечера они снова будут вместе. Мила заполнила его жизнь
целиком, вернее, ту часть жизни, которая неподконтрольна отцу. И как  же
он может начать ухаживать за другой женщиной?  За  чужой,  незнакомой  и
совсем ему ненужной? Да еще и в два раза старше.
   - Он вернулся, - послышался из соседней  комнаты  голос  отца.  -  Ты
слышишь, Костя?
   - Слышу.
   - Как только она выйдет с собакой, я тебе скажу.
   - Ладно.
   Через некоторое время  отец  заглянул  в  его  комнату  и  недовольно
поморщился, увидев сына лежащим на кушетке.
   - Я думал, ты занимаешься.
   - У меня завтра нет семинаров, одни лекции, - соврал  Костя,  отлично
помнивший о предстоящей контрольной.
   - Все равно нужно заниматься каждый день.
   - Мне нужно подумать, пап, - вывернулся он. - Ты же меня озадачил,  и
мне нужно все продумать как следует.
   Отец смягчился, взгляд потеплел.
   - Ты будешь ужинать? Разогреть тебе?
   - Не хочу, спасибо.
   Врет он все, он голоден как волк. Но почему-то Косте сейчас совсем не
хочется сидеть с отцом на кухне за одним столом. Почему-то отец стал ему
неприятен. Наверное, это пройдет. Лучше  он  потерпит,  а  потом,  когда
вернется, поужинает вместе с мамой. Или один. Или ляжет спать совсем без
ужина. Но сейчас, именно сейчас,  прежде  чем  он  начнет  знакомство  и
разговоры с ненужной и уже заранее отвратительной ему женщиной, он хочет
побыть наедине с собой и подумать о Миле. Пока еще он имеет право думать
о ней честно, не кривя душой и не  обманывая  ни  себя,  ни  ее,  ни  ту
незнакомую и ненужную ему женщину. Через пару часов такого права у  него
уже не будет,  и  надо  ловить  последние  минуты,  последние  мгновения
чистого и искреннего счастья.
   - Костя, она вышла. Давай одевайся и иди к ней.
   Ну вот и все. Сейчас все начнется. И все кончится.

НИКА

   Ну почему этот бесконечный день никак не закончится и не оставит меня
в  покое?  Мне  кажется,  он  истязает  меня   с   каким-то   садистским
наслаждением. И не в том дело, что я хочу спать, это-то как раз  ерунда,
работая на "Скорой", я привыкла к суточным дежурствам.
   Я уже собралась было выйти с Аргоном на  прогулку,  сладко  мечтая  о
том, как дам ему полчаса, не больше,  на  отправление  всех  необходимых
надобностей и потом приму душ  и  лягу  спать.  Правда,  Великий  Слепец
почему-то до сих пор не объявился, но я  надеялась,  что,  пока  я  буду
гулять, он придет. Может быть, Наталья даже сама  его  покормит.  Ну,  в
крайнем случае я подам ужин и уж потом...
   Но не тут-то было. Увидев, что я одеваюсь в прихожей, Наталья выплыла
из гостиной и зачем-то прикрыла за собой дверь.
   - Ника, вы, когда возвращались домой, не видели  внизу  машину  Павла
Николаевича?
   Вопрос поставил меня  в  тупик.  Во-первых,  Гомер  держит  машину  в
гараже-"ракушке" в двадцати метрах от подъезда, и, даже если она  там  и
стояла, увидеть ее я все равно  никак  не  могла.  А  во-вторых,  откуда
вообще такой вопрос? Что, у Натальи  есть  основания  полагать,  что  ее
драгоценный супруг вернулся, поставил машину, но домой  не  пошел,  так,
что ли? А куда же он пошел? К любовнице в соседнем подъезде? Бредятина.
   Я ответила, что машины не видела.
   - Сходите посмотрите, - не то попросила, не то велела Мадам.
   - Но у меня нет ключей от гаража.
   - Зачем вам ключи? Возьмите фонарик и посветите в щель.  Если  машина
там, вы ее увидите.
   Смысл происходящего остался для меня пока  неясным,  но  я  взяла  за
правило в этой семье не задавать лишних вопросов, чтобы, не дай  бог,  в
один прекрасный момент не стать неудобной.
   Я достала из шкафчика в прихожей фонарик и потянулась за поводком, но
Наталья меня остановила:
   - Ника, сначала посмотрите машину, вернитесь и скажите мне,  а  потом
пойдете с Аргоном.
   Да что ж это такое-то! Почему она не может подождать, пока я  выгуляю
собаку? Если ей так не терпится, пошла бы сама да  и  посмотрела,  стоит
машина в гараже или нет, а не гоняла меня  туда-сюда.  Ладно,  Кадырова,
заткнись, ты прислуга, и твое дело телячье.
   Аргон, крутившийся рядом, посмотрел с обидой, когда я стала открывать
дверь. Что же это делается, граждане-товарищи?! Время самое что ни  есть
"гулячее", половина одиннадцатого, и Ника уже  оделась  и  даже  поводок
трогала - и что теперь? Все отменяется? До утра, что ли, терпеть?
   Я спустилась вниз, подошла к "ракушке" и посветила в  щель.  Странно,
но машина Гомера действительно была на месте. А где же он сам? Может, он
ее и не брал с утра?
   Но тогда это означает, что Павел Николаевич  уже  с  утра  знал,  что
собирается "нарушать режим". Ох ты, доля моя горькая, выходит, мне еще и
встречать его придется!
   Прощайте, мечты о горячем душе и теплой постели, о покое и тишине.
   - Машина на месте, - сообщила я как  можно  спокойнее,  вернувшись  в
квартиру.
   - Ника...
   Ну все понятно. Как я и предполагала.
   - Наталья Сергеевна, вы хотя бы приблизительно знаете, когда вернется
Павел Николаевич?
   - Не знаю. - Она отвела глаза. - Но зато я знаю, где он и с кем. Он в
сто десятой квартире на девятом этаже.
   Там живет его одноклассник. Вернее... Он там раньше жил, он уже давно
уехал в Австрию, здесь осталась его сестра. Когда он приезжает в  гости,
он всегда звонит Паше... Павлу Николаевичу...
   - И сейчас он в Москве? - уточнила я.
   - Я его видела вчера. Он здесь. Я думаю, они столкнулись случайно,  у
подъезда, когда Павел Николаевич уже шел домой. Ну и Миша затащил его  к
себе. Иначе Павел Николаевич предупредил бы меня, что задерживается.
   А так знаете ведь как бывает... Кажется, что заходишь  на  минутку  и
что уже сейчас уйдешь, и еще минутка, и еще...
   И не замечаешь...
   Ты моя золотая. Как же ты его оправдываешь! Интересно  только,  перед
кем - передо мной или перед собой? Квартира на девятом этаже. И что  мне
делать-то прикажете? Идти вызволять его оттуда? Или  сидеть  на  девятом
этаже и караулить, когда Гомер соизволит прекратить накачиваться  водкой
и соберется домой? И тащить его оттуда на себе, чтобы он не  свалился  в
пьяный беспробудный сон где-нибудь возле лифта? Ну хорошо,  допустим.  А
собака? Кто и когда будет с ней гулять, если мне  придется  занять  пост
внутри здания? Черт бы вас  взял,  Сальниковы  большие  и  маленькие,  с
вашими  тайными  и  явными  проблемами,  с  вашим   гонором   и   вашими
претензиями!
   - Хорошо, Наталья Сергеевна, не волнуйтесь, я все сделаю.
   Нежно-салатовый пеньюар всколыхнулся вокруг делающего  поворот  тела,
Наталья, вполне удовлетворенная моим обещанием, вернулась в гостиную,  к
телевизору и журналам. Взяв Аргона на поводок, я  вышла  из  квартиры  и
поднялась на девятый этаж. Здесь  тоже  были  две  тамбурные  двери,  на
каждой по два звонка. Найдя две единички и нолик, я решительно  надавила
на кнопку. Не открывали довольно долго, мне даже пришлось позвонить  еще
раз. Наконец загромыхали замки,  и  мне  открыла  приятная  женщина  лет
пятидесяти.
   - Вам кого?
   -  Извините,  пожалуйста,  Павел  Николаевич  Сальников  не   у   вас
случайно?
   - А вы кто такая?
   - Домработница. Жена Павла Николаевича волнуется, он до  сих  пор  не
пришел с работы, но она видела вашего брата вчера и подумала,  что  они,
наверное, встретились.
   - Еще как встретились, - обреченно вздохнула женщина.  -  Каждый  раз
как встретятся, так расстаться не могут, пока все не выпьют.  Вы  хотите
его забрать?
   Она так и  сказала:  забрать.  Как  забытую  в  гостях  вещь,  книгу,
например, или зонтик. Вероятно, смысл этого глагола состоял в  том,  что
Павел  Николаевич   уже   плохо   передвигается   на   своих   двоих   и
транспортировать его можно только с посторонней помощью.
   Соблазн был велик. Схватить Гомера в охапку,  дотащить  до  квартиры,
сдать с рук на руки Наталье и отправиться на "собакинг".  Через  полчаса
вернуться и...
   Но нет, нельзя.  Вытаскивать  мужа  из  пьяной  компании  дозволяется
только, жене, а никак не домработнице.
   Престиж главы семьи, репутация, чувство  собственного  достоинства  -
существует множество слов и понятий, при  помощи  которых  выстраиваются
аргументы, объясняющие, почему мне  нельзя  входить  в  эту  квартиру  и
забирать Гомера.
   - Как вы думаете, Павел  Николаевич  у  вас  еще  долго  пробудет?  -
спросила я.
   - Там еще много есть чего выпить, - очень  серьезно  ответила  сестра
Гомерова одноклассника. - Я думаю, не меньше часа еще.
   - Понимаете, мне нужно с собакой погулять, - торопливо заговорила  я.
- А потом...
   - Да я все понимаю, - женщина скупо улыбнулась, - я  же  сколько  раз
видела, как вы с ним, с пьяным, на лавочке у  подъезда  сидите.  Гуляйте
спокойно, час я вам гарантирую.
   - А вдруг он раньше соберется?
   - Не соберется. Я их знаю. В крайнем случае я его задержу.  Года  два
назад Паша так нажрался с моим Мишкой, что заснул прямо в лифте.  Кто-то
из жильцов на него наткнулся, выволок на первом этаже из лифта, так Паша
до утра там и проспал. Правильно, конечно, что вы его в таком  состоянии
одного не отпускаете. Это из-за детей, да?
   - Нет, дети в курсе. Они уже большие, их этим не удивишь. Но  у  отца
Павла Николаевича больное сердце, и ему совсем не нужно  видеть  сына  в
таком состоянии.
   - Понимаю, - снова повторила женщина. - Так вы идите гуляйте. Вы  его
где караулить будете? На своем этаже или на нашем?
   - Лучше на вашем, так надежнее.
   - Ладно, возвращайтесь, как погуляете, я вам стульчик вынесу.
   Горячо поблагодарив неожиданную помощницу в моем деликатном  деле,  я
вывела страдающего и поскуливающего от нетерпения Аргона на улицу.  Черт
с ним, с пьяным Гомером, зато у меня есть целый час тишины, кислорода  и
общения с собственными мыслями, с которого меня постоянно сбивают, когда
я нахожусь дома. ан нет, Кадырова, рано ты размечталась! Если уж  везет,
как вчера, то во всем, а если не везет, то тотально.
   Даже такую малость, как час молчаливой прогулки, у меня отняли.
   - Добрый вечер.
   Передо мной стоял паренек лет  двадцати,  высокий,  широкоплечий.  И,
кажется, симпатичный, но в темноте  апрельского  вечера  разглядеть  его
лицо в деталях было трудновато.
   - Добрый вечер, - вежливо откликнулась я.
   - Вы меня не помните?
   - Нет. А должна?
   - Помните, я с вами на улице разговаривал? Про собаку  спрашивал.  Вы
мне сказали, что его зовут Аргон. Он еще руки мне лизал, помните?
   Я вспомнила. Такой эпизод  действительно  был,  но  вот  лица  своего
тогдашнего собеседника я совершенно не помнила. Вполне возможно,  именно
этот мальчик и был. Вполне возможно. Ну и дальше что?
   - Да, помню, - кивнула я.
   - Можно я с вами погуляю? - спросил паренек.
   - А зачем?
   Мне показалось, он не то смутился, не то растерялся.
   - Понимаете... Я с родителями  поссорился.  Хлопнул  дверью  и  ушел.
Конечно, я поступил как дурак. Куда уходить-то на ночь глядя? Мы  вот  в
этом доме живем, - он указал рукой  на  страшненького  вида  пятиэтажку,
стоящую на противоположной  стороне  улицы.  -  Вот  я  и  решил  просто
погулять пару часиков, пока они не уснут, потом вернуться. Детский  сад,
правда? Вроде я уже взрослый, а иногда такие глупости делаю...  Впрочем,
говорят, что для своих родителей мы  никогда  не  становимся  достаточно
взрослыми. Как вы думаете, это правда?
   Его  выступление  мне  понравилось,  в  нем   были   самокритичность,
искренность и зерна здравого смысла.
   - Думаю, что правда, - подтвердила я. - Правда, у  меня  своих  детей
нет, так что собственным родительским  опытом  поделиться  не  могу.  Но
наблюдение за другими семьями говорит о том, что это правда.
   - Вы не замужем?
   - Почему вы решили? - опешила я.
   Конечно же, я не замужем, по  крайней  мере  фактически,  потому  что
юридически мой брак до сих по не расторгнут и я считаюсь замужней дамой,
но на самом-то деле... А как он угадал, интересно?
   - Вы сказали, что у вас детей нет, - объяснил паренек.
   - Одно с другим не связано, - уклончиво ответила я. - Я замужем.
   - Я часто вас вижу, когда вы с собакой гуляете, и утром, и вечером, и
вы всегда одна.
   - Для выгула собаки двое не нужны. Это вполне можно делать одному.
   - А меня Костей зовут, - ни с того ни с сего  сообщил  мальчик.  -  А
вас?
   - Вероникой.
   Я подумала, не назваться ли мне полным именем-отчеством,  все-таки  я
намного старше, но потом решила не усложнять. И вообще, отчества  -  это
такой анахронизм, нигде в мире  нет  никаких  отчеств,  только  имена  и
фамилии. А для сохранения дистанции вполне достаточно обращения на "вы".
   - Я знаю, вы по вечерам с собакой на  спортплощадку  ходите.  Так  вы
из-за меня маршрут не меняйте, я с вами пойду, можно?
   - Откуда вы знаете, куда я хожу с собакой по вечерам? - с подозрением
спросила я.
   На самом деле подозревать этого мальчика мне было абсолютно не в чем,
было бы глупо предполагать, что он вынашивает коварную затею  покуситься
на мою женскую честь, а больше у меня взять нечего.
   - Я.., за вами наблюдал, - пробормотал он и снова смутился.
   - Зачем? Зачем вы за мной наблюдали?
   Мне стало интересно.
   - Вы очень красивая, - проговорил он, преодолев смущение. - Я хотел с
вами познакомиться и не знал как, ходил за вами по пятам  как  дурак,  а
подойти не решался.
   Теперь мне стало не только интересно, но и смешно.
   - Сегодня, значит, решился, - насмешливо констатировала я.  -  А  про
ссору с родителями выдумал, да?
   - Нет, я правда с ними поссорился, честное слово.
   Может, поэтому и решился с вами заговорить. Обнаглел от стресса.
   Это бывает.
   - Вам сколько лет, Костя?
   - Восемнадцать.
   - А мне тридцать семь. Зачем вам со мной знакомиться? Что у нас может
быть общего?
   - Но мы же все равно уже познакомились.
   Резонно. И чего я, собственно  говоря,  колючки  выставила?  Мне  уже
давным-давно никто не говорил, что я красивая. А слышать  приятно.  Хотя
нет, вру, говорил. Никотин. И не далее как вчера. Он сказал, что у  меня
приятный голос, красивое лицо и отличная фигура. Но Никотин не в счет, в
его возрасте все  женщины  моложе  сорока  кажутся  красавицами.  А  вот
комплимент восемнадцатилетнего мальчишки дорогого  стоит,  ведь  женщины
моего возраста для его поколения  -  ветошь,  негодная  к  употреблению.
Только что мне делать с этим комплиментом?
   Куда его девать?
   - Хорошо, - согласно кивнула я, - мы познакомились. И  что  мы  будем
делать дальше?
   - Встречаться, - легко  улыбнулся  Костя.  По  крайней  мере,  мне  в
темноте показалось, что он улыбнулся. -  Мы  будем  с  вами  по  вечерам
вместе гулять с собакой и разговаривать. Вы будете  рассказывать  мне  о
себе, я вам - о себе. И еще я буду дарить вам цветы и не буду обижаться,
если  вы,  возвращаясь  домой,  станете  засовывать  их  в  урну  или  в
мусоропровод. Я ведь понимаю, вы замужем, и  эти  цветы,  принесенные  с
прогулки, вы мужу никак не объясните.
   - Зачем же тогда дарить цветы, если вы заранее  будете  знать,  какая
печальная участь их постигнет? Неужели не жалко?
   - А чего их жалеть? Их все равно уже  срезали,  и  жить  им  осталось
всего два-три дня. Срезанные  цветы  для  того  и  предназначены,  чтобы
служить знаком внимания и любви.
   Опять же резонно. Мальчишка неглуп,  это  точно.  Но  насчет  цветов