,
которые он собирается дарить мне в знак любви, - это он погорячился.
   - А без цветов никак не обойдемся?
   - Если вам неприятно - я не буду их дарить, - очень серьезно  ответил
он.
   Мы дошли до спортплощадки, я отпустила  Аргона  и  в  нерешительности
остановилась. Делать разминку при постороннем  мужчине,  хоть  и  совсем
молоденьком, как-то не хотелось. С другой стороны, если он  наблюдал  за
мной и ходил по пятам, то наверняка сто раз видел, как я это проделываю,
так что особо стесняться-то нечего.
   - Костя, если вы за мной наблюдали, то,  вероятно,  знаете,  зачем  я
прихожу сюда, - сказала я.
   Он молча кивнул.
   - Тогда не мешайте мне, пожалуйста. Идите погуляйте  минут  двадцать,
не отсвечивайте здесь.
   Он послушно отошел. Я дождалась, пока его фигура  скроется  из  виду,
сделала для проформы несколько наклонов, прыжков и приседаний, два  раза
подтянулась на турнике и поняла, что сегодня заниматься своей физической
формой мне совсем не хочется.  И  не  то  чтобы  я  устала...  А  может,
устала... Не знаю. Ну ее, эту гимнастику, нет у меня больше  сил  ни  на
нее, ни на Наталью с ее шантажистом, ни на Гомера с его пьянками, ни  на
Алену с ее беспредельным идиотским выпендрежем, ни на собственную жизнь,
безмужнюю, бездомную, растоптанную и униженную.
   Я даже  не  сразу  поняла,  что  плачу.  Сначала  почувствовала,  как
заложило нос и стало нечем дышать, а потом уже сообразила, что реву.
   "Храни меня вдали от тьмы отчаяния, Во времена,  когда  силы  мои  на
исходе, Зажги во мраке огонь, который сохранит меня..."
   Ровно через двадцать минут мальчик вернулся, но у меня  уже  не  было
никакого настроения ни кокетничать с ним, ни даже просто  разговаривать.
Всю обратную дорогу я угрюмо молчала, то и  дело  посматривая  на  часы,
чтобы не опоздать и не упустить Великого Пьяного Слепца.
   Правда, хозяйка квартиры обещала задержать его,  если  он  попытается
уйти до моего возвращения с "собакинга", но я пока  не  знаю,  насколько
надежны ее обещания. Знал бы этот милый юный мальчик с хорошей фигурой и
низким, вибрирующим от избытка гормонов голосом, знал бы  этот  чудесный
воспитанный мальчик, который считает меня очень  красивой  и  собирается
дарить мне цветы в знак любви, что через очень  короткое  время  я  буду
сидеть на чужом стульчике перед чужой дверью, как попрошайка, которой из
милости предоставили возможность отдохнуть,  и  караулить  чужого  мужа,
который напился вдымину, не ворочает языком и с трудом шевелит ногами  и
который будет дышать мне в лицо отвратительным перегаром и слюнявить мне
щеку вонючим мокрым пьяным поцелуем, не понимая, что я  домработница,  и
принимая меня за некий приятный сердцу гибрид жены и собутыльника.  Знал
бы этот мальчик, что,  отмучившись  с  транспортировкой  и  укладыванием
чужого мужа в чужую постель, я буду принимать душ в чужой ванной и спать
под чужой крышей. Что в этой жизни  у  меня  нет  ничего  своего,  кроме
собственно жизни.
   - Вы  завтра  вечером  выйдете  гулять?  -  робко  спросил  Костя  на
прощание, видимо, не понимая, чего это я стала такой неразговорчивой.
   - Выйду, куда ж я денусь, - усмехнулась я.
   - А можно я к вам подойду?
   - Попробуйте. Может быть, завтра у меня будет другое настроение.
   - А утром? Вы же утром рано выходите, я до института успею...
   - Попробуйте, - коротко повторила я и отправилась отлавливать Гомера.
   Сестра одноклассника Мишки обещание сдержала, на мой  звонок  открыла
дверь, вынесла табуретку и даже предложила  чай  и  бутерброд.  Чаю  мне
хотелось, бутерброда тоже, но  есть  и  пить,  сидя  под  чужой  дверью,
показалось мне настолько унизительным, что я отказалась.
   Эпопею ожидания Великого Слепца и препровождения его в родные  пенаты
я опущу, нет в ней ничего интересного и достойного внимания.  К  моменту
нашего  возвращения  Николай  Григорьевич  уже  спал,   и   нужно   было
постараться не нашуметь.  Гомер  моих  намерений  не  разделял,  говорил
громко и двигался неаккуратно, но вдвоем с Натальей нам кое-как  удалось
запихнуть его под одеяло, не разбудив Старого Хозяина.
   Вот и кончился этот безразмерный сдвоенный день.
   Я  приняла  душ,  впустила  блюстителя  режима  Патрика,  приткнулась
темечком ему под брюшко и попыталась  уснуть.  Получалось  плохо.  Перед
глазами стояли купюры, зелененькие такие, по сто, пятьдесят  и  двадцать
долларов. Мне кажется, я знаю "в лицо" каждую  из  них.  Вот  этими,  по
двадцать, мне заплатили зарплату  в  тот  месяц,  когда  у  Патрика  был
дисбактериоз и я каждый день засовывала ему в попку свечи, а в  пасть  -
таблетки, причем сопровождалось  это  тугим  спеленыванием  жалкого,  но
активного тельца, норовящего вырваться из  моих  рук,  и  насильственным
пропихиванием горькой таблетки прямо в маленькую  розовую  глотку.  Весь
тот месяц я ходила с расцарапанными руками.  А  вот  эту  купюру  в  сто
долларов с крохотным чернильным пятнышком мне выдали за ноябрь  прошлого
года, когда Николай Григорьевич решил расхвораться не на шутку,  и  дело
уже почти дошло до госпитализации, но Старый Хозяин уперся,  мол,  ни  в
какую больницу не поеду, меня там залечат, все равно лучше Ники за  мной
никто ухаживать не будет и все такое. Конечно, слышать это было приятно,
но я понимала, какая ответственность на  меня  ложится  -  выхаживать  в
домашних условиях больного, место которого в стационаре. Я делала уколы,
ставила  капельницы,  ежедневно  бегала  в  аптеку  заправлять   подушки
кислородом, почти совсем не спала, боясь пропустить  что-нибудь  важное,
какое-нибудь изменение в состоянии Главного Объекта.
   А вот четыре купюры по пятьдесят долларов с идущими подряд  номерами,
их я получила прошлым летом, в июне. Тополиный  пух.  От  него  не  было
спасения, и от жары тоже,  и  приходилось  выбирать  между  спасительным
сквозняком, моментально наносящим маленькие светлые сугробы во все  утлы
и на все ковры, и чистотой в  невыносимой  духоте.  Учитывая  нездоровье
Николая Григорьевича (всех остальных целыми днями не было дома, а  Алена
вообще после  окончания  учебного  года  уехала  отдыхать  на  Мальту  с
подружкой и ее родителями), предпочтение отдавалось сквозняку, и убирать
квартиру мне приходилось дважды в день.
   Каждую купюру я помню. И помню, когда и за что я ее получила. Это был
честный труд, ни одна зеленая бумажка не досталась мне даром, за  просто
так.
   И может быть, через несколько дней мне придется  расстаться  с  ними.
Отдать их в чужие руки. И это будут отнюдь не  руки  продавца  квартиры,
для которых  деньги,  собственно  говоря,  и  предназначались.  А  вдруг
никакого  толку  не  выйдет?  Я  деньги  отдам,  а  скандал  все   равно
разразится, и Николай Григорьевич..,  не  дай  бог,  конечно..,  и  меня
уволят. А вдруг скандал разразится именно потому, что  я  влезла  в  это
дело своими неумелыми руками и глупыми мозгами? И получится, что я  сама
привела себя к краху. Как же поступить? Как правильно?
   "Дай мне силы, чтобы каждое мое действие было на  благо  других,  Дай
мне силы, чтобы быть уверенной в моих мыслях, которые укрепят разум..."
   Надеюсь, вам понятно, что и эта ночь не прервала невыносимо  длинного
дня, он  все  продолжался  и  продолжался,  не  давая  мне  передохнуть,
расслабиться, набраться сил. Наступило утро среды, позади две  бессонные
ночи и миллион горестных и пугающих мыслей, а сколько  всего  этого  еще
впереди?

Глава 7

НИКА

   Среду я кое-как прожила, хотя, признаться, плохо помню, как именно. Я
что-то все время делала, куда-то ходила, то в магазин, то в прачечную  с
тяжеленной сумкой, набитой постельным бельем, то на базар (тоже, кстати,
один из поводов для постоянных издевок со стороны Дениса и Алены  -  моя
ташкентская привычка называть рынок  базаром),  то  в  ДЭЗ  за  какой-то
справкой для Натальи (вот те крест - не могу даже  вспомнить,  за  какой
именно,  голова  была  будто  песком  набита:  мозги  тяжелые,  тупые  и
неповоротливые), еще я  что-то  готовила  и,  кажется,  гладила...  Нет,
точно, гладила, только вот что? Не то сорочки Гомера  и  Дениса,  не  то
блузки Мадам, не то выстиранные кухонные полотенца, а может, все вместе.
   А еще я потихоньку, чтобы никто не слышал, звонила Назару  Захаровичу
и спрашивала, нет ли новостей. Новостей пока не было, и это, как вы сами
понимаете, ни душевного спокойствия, ни ясности мысли не прибавляло.
   Но организм у меня все-таки  зайка,  не  дает  глупой  бабе  истощить
ресурс до конца, не позволил мне  третью  ночь  посвятить  переживаниям,
волнениям и  слезам.  В  среду  вечером  он  уснул.  Крепко,  глубоко  и
безмятежно. И даже снов посмотреть не дал, заставил  меня  отдохнуть  по
полной программе. Так что в четверг утром я встретила  наступающий  день
во всеоружии хорошего настроения и прекрасного самочувствия. Да  пропади
оно все пропадом, и шантажист этот поганый, и  шмотки,  и  украшения,  и
деньги! У меня есть самая главная ценность - моя жизнь, моя единственная
безраздельная собственность, которой я могу распорядиться так,  как  мне
хочется, а разве этого мало? Деньги,  в  конце  концов,  растрачиваются,
вещи ветшают и ломаются, и как бы я ни старалась,  они  приходят  и  все
равно уходят, у них свои законы существования, повлиять на которые я  не
могу. А законы, по которым существует моя жизнь, я устанавливаю сама.
   Я - хозяйка своей судьбы. Не кто-то, не Олег, не Мадам,  не  какой-то
чужой дядька и уж тем более не шантажист, а я сама. Как я  решу,  так  и
будет. В конце концов, нет неразрешимых проблем, есть неприятные решения
Просто мы не любим неприятные решения, мы любим, чтобы все было  приятно
и легко, поэтому, когда приятно и легко не получается, делаем  вид,  что
решения как бы не существует вовсе. А оно есть.
   Так что на  утренний  "собакинг"  я  выплыла  лучезарной,  спокойной,
уютной и мягкой, как меховые тапочки.
   И про давешнего юного Вертера вспомнила только в  тот  момент,  когда
увидела его. Надо же, как крепко  отдыхала  голова-то!  Даже  про  такую
нерядовую вещь, как появление молодого  поклонника,  забыла.  Вообще-то,
интересно жизнь устроена, и поговорка "разом густо - разом пусто"  не  с
неба нам свалилась, а самим  течением  событий  проверена.  Сначала  муж
бросил, и больше года - ни одного заинтересованного мужского взгляда.  А
теперь буквально за два дня целых три человека образовалось, сначала,  в
понедельник  днем,  бывший  муж  Мадам  за  ручку  держал  и  разрешения
позвонить просил,  потом,  вечером  того  же  дня,  Никотин  комплименты
говорил, а во вторник уже и про замужество что-то намекал, во вторник же
вечером мальчонка подкатил. А кстати, вчера-то, в среду,  мальчонка  был
или нет? Как ни напрягала я память, ничего отчетливого не  вспоминалось,
вчерашний день казался мне листом бумаги, разорванным в клочки, смятые в
грязный слипшийся комок: вот есть  бумага,  вот  есть  на  ней  какой-то
текст, но прочитать его уже невозможно. Вроде бы  и  утром  в  среду,  и
вечером я гуляла одна... Но я не уверена.
   - Доброе утро, - первой поздоровалась я.
   - Доброе утро.
   А мальчик-то какой-то хмурый сегодня. Не в настроении? Плохо спал? Ну
так и не выходил бы с утра пораньше на свидание, спал бы себе  в  полное
удовольствие. Никто ведь не заставляет...
   - Вы меня не забыли? - неуверенно спросил Костя.
   Когда я поняла,  что  помню  его  имя,  мне  почему-то  стало  легче.
Выходит, голова-то не совсем отказала, кое-какую информацию  удерживает.
Однако же, судя по его вопросу, вчера он ко мне  не  подходил.  Так  что
если я не помню, как общалась с ним накануне, то не потому, что  у  меня
амнезия, осложненная маразмом, на фоне  острого  нервного  истощения,  а
потому, что его действительно не было.
   - Не забыла, -  улыбнулась  я.  -  Как  ваш  конфликт  с  родителями?
Уладился?
   - Не совсем. А куда вы идете?
   - В магазин. Утренний  выгул  собаки  я  обычно  сочетаю  с  покупкой
продуктов.
   - Можно я с вами пойду?
   - Можно, - разрешила я. - Поможете мне сумки нести.
   В этот момент я сообразила, что Наталья-то сегодня опять сидит  дома,
и в магазин, стало быть, можно будет сходить  и  попозже,  а  сейчас,  в
половине седьмого утра, ограничиться  только  чистым  "собакингом".  Да,
хвалить свою голову я явно поторопилась. Но  менять  решение  не  стала,
зачем вызывать у нежного мальчика лишние вопросы? То мне надо в магазин,
то не надо... Ладно, догуляем быстрым шагом до круглосуточной  лавки,  я
куплю что-нибудь полезное, но необременительное, например, свежий хлеб с
семечками, который очень любит Денис и который  как  раз  в  шесть  утра
привозят с хлебозавода.
   Или ананас для изысканного завтрака  Мадам.  Или  даже  три  ананаса,
поскольку есть тягловая  сила,  которая  дотащит  их  до  дома.  Наталья
ананасы обожает, и мне приходится покупать их каждые три  дня  по  одной
штуке. А они тяжелые.
   - Вы так рано всегда выходите с собакой, - проговорил Костя почему-то
нерешительно. - Почему? Вы же не работаете, вам не нужно к  девяти  утра
бежать в присутствие. Вы жаворонок?
   А бог его знает. Пока работала на "Скорой", просыпалась, когда  надо,
и ложилась, когда могла Пока жила в Москве с Олегом, дрыхла до полудня и
ложилась за полночь. А сейчас... Снова встаю, когда  надо,  и  вопрос  о
получении удовольствия не стоит. Надо - значит, надо.
   И обсуждать тут нечего. А вообще-то, поспать я ох как люблю!
   - Не знаю, - ответила я. - Просто встаю и  иду  с  собакой.  Мне  так
удобно.
   - А ваш муж тоже встает рано?
   Дался ему мой несуществующий муж! Сказать, что ли, правду? Вот  взять
и рассказать милому трогательному мальчику, что муж меня бросил, а  сама
я живу в прислугах, и на мне пять человек и  трое  животных.  Интересно,
как он отреагирует? Если он вздумал за  мной  ухаживать,  то,  наверное,
обрадуется. Нет, не стану я его радовать, пусть лучше думает, что у меня
есть муж и я вполне довольна и счастлива.  Не  может  восемнадцатилетний
мальчик влюбиться в тетку моего возраста,  вокруг  него  уже  достаточно
много юных и вполне доступных прелестниц, близких  ему  по  интересам  и
вкусам. Да не просто  влюбиться,  а  еще  и  на  расстоянии,  из  окошка
глядючи.
   Семнадцатый  век,  честное  слово!  Нет,  пожалуй,  девятнадцатый.  В
семнадцатом-то веке женщина  тридцати  семи  лет  уже  была  старухой  и
нянчила  внуков,   если   вообще   доживала   до   этого   возраста.   А
восемнадцатилетние юноши командовали войсками, вели сражения  и  правили
государствами.
   - Да, он встает рано, - коротко ответила я.
   - Скажите, Вероника, а почему он сам не гуляет с собакой? Я  ни  разу
не видел его с Аргоном, только вас.
   - Мне так удобнее, -  повторила  я  спасительную  формулировку.  -  И
потом, я люблю Аргона и люблю с ним гулять, мне это в радость.
   - А ваш муж его что, не любит?
   Да что он к мужу-то прицепился! Он за кем  ухаживать  собирается,  за
мной или за ним?
   - Любит. Но он работает, а я - нет, поэтому мне с ним гулять удобнее.
   Конечно, если бы я продолжала работать на "Скорой", мысли мои в  этот
момент не были бы такими благостными. Врач, имеющий на руках  препараты,
в том числе и сильнодействующие, и возможность расходовать их  вне  стен
медучреждения, - желанный друг для многих, в том числе и для наркоманов,
и для семей, где есть давно болеющие тяжелые лежачие больные, чью смерть
втайне призывают, но не знают, что с этим делать.
   В Ташкенте я несколько раз нарывалась на таких вот "ухажеров"  и  все
время была начеку. Но здесь, в Москве?
   Да кому я нужна! И якобы "муж" мой Павел Николаевич  Сальников  -  не
того полета птица, чтобы к нему так сложно подбираться. Начальник отдела
в  фирме,   торгующей   кондиционерами,   кандидат   технических   наук,
подрабатывает в каком-то вузе, лекции почитывает на платном отделении. О
Наталье и речи нет, поскольку меня явно принимают  за  законную  супругу
Гомера. Так что  корысти  у  мальчишки  никакой  быть  не  может.  Но  в
романтические  чувства  тоже  слабо  верится.  Нет,   я   не   испытываю
отвращения, когда смотрю  на  себя  в  зеркало,  я  очень  даже  ничего,
особенно когда причесана, накрашена и одета соответствующим  образом  На
отсутствие успеха у мужчин жаловаться не приходилось, может,  поэтому  я
так долго не выходила замуж: все выбирала, выбирала.
   Вот и выбрала. Самого лучшего. Ха-ха! Но одно  дело  успех  у  мужчин
подходящего возраста, и совсем другое - мальчик, только-только достигший
совершеннолетия.
   Сомневаюсь    я,     однако,     господа...     Неужели     в     наш
цинично-порнографический  век  еще  остались   трогательные   романтики?
Впрочем, кто его знает, может, и остались.
   Едва попав в магазин,  я  тут  же  забыла  о  намерении  ограничиться
чем-нибудь  "полезным,  но  необременительным",  нахватала  по  привычке
четыре полные сумки, радостно сунула их в руки Косте и помчалась  назад,
чтобы не опоздать с кормлением Дениса. На очереди стоят завтраки Алены и
Гомера, потом встанет Мадам... И далее по графику.
   - Уже все? - Костя не то удивился, не то огорчился. - Ведь ваш  Аргон
- крупная собака, ему нужно гулять не меньше часа.
   - Я знаю. Но сейчас у меня нет времени. Нужно кормить мужа завтраком.
Я попозже еще раз выведу Аргона.
   До свидания, Костя. Спасибо, что помогли.
   - А.., вечером вы выйдете?
   - Конечно. Приходи. Погуляем, поболтаем, - пригласила я его.
   Ну вот спрашивается, зачем я это сказала? Кто меня за язык тянул?  На
кой черт мне нужен этот мальчишка? Болтать  с  ним,  гулять...  Хотя,  с
другой стороны, чем плохо?
   Пусть приходит. Все-таки развлечение  в  моей  муторной  однообразной
жизни, полностью посвященной "высокому служению Семье".

***

   После ухода на работу Гомера я выкроила момент, когда Мадам принимала
душ, и позвонила Никотину. Дома у него никто не ответил, а  в  ответ  на
набранный номер мобильника мне сообщили, что "аппарат абонента  выключен
или находится вне зоны действия сети". В метро едет, что ли?  На  всякий
случай я  позвонила  по  третьему  из  указанных  на  визитной  карточке
номеров.
   - Назар Захарович на занятиях, у него первая пара, - сухо сообщил мне
звонкий девичий голосок.
   Я поняла, что попала на кафедру, где преподает Никотин.
   - Не подскажете, когда мне лучше перезвонить?
   - В десять сорок.
   Но в десять сорок я уже сама  оказалась  "вне  зоны  действия  сети".
Главный Объект выразил желание выйти  на  улицу.  Это  случалось  с  ним
нечасто, Николай Григорьевич у нас заядлый домосед,  но  уж  если  хочет
подышать и походить, то я должна его сопровождать. Случается это не чаще
чем раз в две недели. И надо же, чтобы именно сегодня!
   Прогулки со Старым Хозяином - штука весьма своеобразная. Несмотря  на
давнюю болезнь, он находится в целом  в  очень  приличной  форме,  любит
ходить подолгу и далеко. Ходит он часа по три, правда, не быстро,  но  в
ровном хорошем темпе. И маршрут выбирает каждый раз новый, то в  сторону
Садового кольца  до  Курского  вокзала,  то,  наоборот,  до  Октябрьской
площади, то в сторону  Рязанского  шоссе,  то  в  сторону  Велозаводской
улицы. То какими-то закоулками крутится,  через  проходные  дворы  идет.
Сначала я недоумевала, почему при такой любви к пешим прогулкам он редко
выходит на улицу. Позже, кое-что поняв  в  истории  Семьи,  я  пришла  к
выводу, что редкие прогулки находятся в одном ряду с нежеланием  Николая
Григорьевича сидеть вместе со всеми в гостиной: ему  невыносимо  видеть,
какой стала жизнь. И жизнь вообще, и жизнь его семьи в частности.  Жизнь
без советской власти. Жизнь без Адочки. Все наперекосяк. Все продается и
покупается. Все по-другому. Все иначе. Все не так.
   Не принимает он эту новую,  другую  жизнь.  Не  хочет  принимать.  Он
закрылся в своей комнате, как в раковине, и  выходит  только  на  кухню,
чтобы поесть, и в  бывший  кабинет  Адочки,  чтобы  поставить  н