икотин в  белом
халате, читающий со сцены рассказы Бабеля. Когда я проснулась,  Никотин,
который совсем не Никотин, снова наклонился надо мной. Я никогда  прежде
не видела этого человека, голову могу дать на отсечение,  но  его  голос
кажется мне знакомым, и у него точно такие же, как у никотина,  глаза  -
глаза победителя, не сомневающегося в том, что он может все.
   - Вы кто? - спросила я вполне внятно.
   - Доктор.
   - А где я?
   - В больнице.
   - А что со мной?
   - Много всего. Сначала отравление, потом травмы от взрывной  волны  и
обрушения дома. Но теперь все в  порядке,  все  почистили,  где  надо  -
зашили, где надо - наложили гипс. Будете как новенькая. Вы еще  поспите,
вам полезно, а завтра я всех к вам пущу.
   - Кого - всех? - не поняла я.
   - Да там целая толпа сидит вторые сутки, никто не уходит, ждут, когда
вы в себя придете.
   - А...
   Я собиралась еще кое-что спросить, вопросов  у  меня  возникло  сразу
множество, видно, сознание отдохнуло как следует и набралось сил,  но  в
палату (я еще не видела, но предполагала, что коль я в больнице, то и  в
палате) заглянула медсестра:
   - Юрий Назарович, капельницу ставим?
   Юрий Назарович! Так вот почему он казался мне одновременно  Никотином
и кем-то другим, вот почему у него такой взгляд, вот  почему  его  голос
кажется мне знакомым! Это же его сын!
   - Ваша фамилия Бычков? - спросила я нахально.
   - А я этого и не скрываю, госпожа  Мельникова-Кадырова,  -  засмеялся
он. - Отец мне все про вас рассказал.
   Я даже знаю, что вы на самом деле не Амировна,  а  Андреевна.  А  про
меня он, судя по всему, ничего вам не рассказывал?
   - Никотин.., ой, простите, Назар Захарович говорил, что у  него  есть
сын, а больше ничего, - призналась  я.  -  Но  у  вас  глаза  совершенно
одинаковые, и голоса очень похожи.
   - Мы потом поговорим, - почему-то шепотом  сказал  доктор  Бычков,  -
сейчас Валечка поставит вам капельницу, и вы заснете, а я попрошу  Алену
посидеть с вами, чтобы вы рукой не дергали.
   - Алену? - Я опять ничего не понимала.
   - Ну да, вашу Алену. Она уже просидела с  вами  три  капельницы,  две
вчера и одну сегодня утром. Сначала она очень  сильно  плакала,  я  даже
пускать ее не хотел, но потом ничего, успокоилась.
   - Как.., как это - плакала?
   Мои вопросы становились  все  глупее,  я  решила,  что  речь  идет  о
какой-то другой Алене, потому что представить Алену Сальникову  рыдающей
над  моим  бессознательным  телом  не  могла  ни  при  каком  напряжении
фантазии.
   - Ну как люди плачут? - Бычков пожал плечами. - Слезами плакала. Мол,
Никочка, родненькая, не умирай.
   Так это была не галлюцинация... Ничего не понимаю.
   Мир, что ли, перевернулся?
   - Я, собственно, решил, что  лучше  пусть  девушка  с  вами  побудет,
поделает что-то полезное для вас, это ее займет как-то, отвлечет.
   - От чего отвлечет?
   - Ах да, - он немного смутился, - вы же не знаете.
   Ее молодой человек погиб, когда вас освобождали.
   - Кто погиб? Игорь?
   - Кажется, его так зовут. Ника, я понимаю, у вас много вопросов,  вам
хочется обо всем узнать, но вам сейчас лучше всего уснуть, поверьте мне,
вы же врач, должны понимать.
   Я понимала. Как врач я все понимала. Но как женщина -  изнемогала  от
желания все узнать. Врач и женщина боролись во мне не  на  жизнь,  а  на
смерть. Тут же из дальних закутков памяти вылез  Лев  Кассиль  со  своим
классическим вопросом: если слон на кита влезет,  кто  кого  сборет?  Не
знаю, кто победил в кассилевском поединке, но в  моем  победил  врач.  Я
добросовестно уснула, не успев даже увидеть Алену. Сон обрушился на меня
в тот момент, когда медсестра Валечка отрегулировала капельницу и  пошла
звать девушку.
   Не знаю, сколько времени прошло, пока я  окончательно  не  проспалась
после наркоза, но, когда я вполне бодро открыла глаза в  очередной  раз,
капельницы не было, аккуратненький катетер одиноко торчал из  моей  руки
чуть повыше запястья, а на кожаном кресле рядом с кроватью сидела Анна.
   - Вы проснулись, Вероника? - радостно спросила она и заплакала. - Ну,
как вы?
   -  Нормально,  -  ответила   я,   с   удовлетворением   ощущая,   что
артикуляционный аппарат слушается меня гораздо лучше, чем прежде,  когда
я разговаривала с сыном Никотина. Просто-таки совсем хорошо слушается. -
Рассказывайте.
   - Что рассказывать?
   - Да все. Как я здесь оказалась. Как вы здесь оказались. Вообще  все,
что знаете.
   Свой потенциал слушателя я  переоценила,  потому  что  на  протяжении
всего рассказа периодически проваливалась в сон. Наверное, Анна не сразу
это замечала, и часть ее повествования ушла не в мои уши, а  в  пустоту,
поэтому всей полноты картины я в итоге не получила, но все  равно,  даже
того, что я сумела воспринять, оказалось достаточно, чтобы  потом  долго
думать и удивляться.
   Оказалось, я сильно и самонадеянно заблуждалась, когда полагала,  что
хорошо изучила семейство Сальниковых. Мало того, что  они,  оказывается,
искали меня всю ночь, мало того, что они  сообразили,  как  нежелательно
мне иметь дело с официальной милицией, так они еще  и  подняли  на  ноги
всех, кого могли. Они привлекли к моим поискам Анну и всю ее семью, даже
привезли больного Вадика, который вскрывал в Интернете мой почтовый ящик
и искал в моей переписке зацепки, позволяющие понять, что произошло. Они
нашли Никотина. Старый Хозяин тщательно, со  знанием  дела  обыскал  мою
комнату и нашел  документы  -  договор  и  приходный  кассовый  ордер  -
частного детектива Севы Огородникова. Связался с ним и попросил  помочь.
Какое счастье, что я не стала забирать у Севочки присланные  шантажистом
фотографии, а то и их Николай Григорьевич нашел бы...
   Несмотря на слабость, меня от ужаса в жар бросило.
   Севочка и его помощник Алеша тут же примчались.
   Николай Григорьевич  не  подвел  меня,  держался  молодцом,  тяжелого
приступа  не  выдал,  ограничился  всего-навсего  кислородом  из   одной
подушки, после чего вспомнил о своем славном профессиональном прошлом  и
активно включился в работу. Это еще раз подтвердило  мысль  о  том,  что
людям нельзя уходить на пенсию до тех пор, пока они еще могут  работать.
Уходить надо тогда, когда физически больше не  можешь,  а  пока  можешь,
пока есть силы встать и идти и есть интерес делать дело - иди и работай,
и никто не должен иметь права тебе  запрещать  или  мешать.  Чем  дольше
Главный Объект сидел в своей скорлупе, тем больше обострялись болячки, а
как до реального, настоящего дела дошло, так и болеть  забыл.  Но  самым
удивительным для меня было сообщение о том, что Алена привела в  "лагерь
поисковиков" своего поклонника Игоря. И  ведь  не  побоялась!  Вспоминая
себя в ее возрасте, могу ответственно заявить, что  если  бы  у  меня  в
семнадцать лет был роман с мужчиной хорошо за тридцать, то я бы  костьми
легла, но не допустила, чтобы мои родители об этом  узнали.  Потому  что
они просто убили бы меня за это. То ли наша Алена такая  смелая,  то  ли
Гомер и Мадам у нас такие продвинутые...
   Нет, все-таки мое предназначение - быть женщиной,  а  не  детективом.
Потому что в этом месте  рассказа  мне  гораздо  интересней  стало  "про
любовь", чем "про страшное".
   - И как родители Алены к этому отнеслись? - спросила я Анну.
   - Знаете, Вероника, они, по-моему, были немножко  в  шоке.  Игорь  им
очень не понравился, но для них в тот момент было намного  важнее  найти
вас, поэтому они сдержались и  отнеслись  к  нему  просто  как  к  члену
коллектива. И еще, знаете... - Анна тихонько засмеялась, - ваша хозяйка,
Наташа, она такая.., слов не подберу, чтобы объяснить...
   - Глуповата? - пусть болезнь оправдает мою прямолинейность.
   - Не знаю... Короче,  она  решила,  что  наш  Костик  гораздо  больше
подходит вашей Аленке, чем Игорь, и.., в общем, она этого не скрывала, а
Игорь ужасно злился, потому что намерения Наташи  были  так  очевидны...
Алена этого, кажется, не замечала, а Костик только хихикал.
   Я ведь вам говорила, у него есть девушка, очень хорошая,  о  женитьбе
ему, конечно, думать еще рано, но все равно, зачем  ему  Алена?  У  него
есть Милочка. А вот нашему Вадику ваша Аленка очень понравилась,  но  он
понимал, что с Игорем соперничать не может, и  переживал.  Он,  конечно,
ничего мне не говорил, но я же мать, я вижу.
   Дальше опять пошел рассказ "про страшное", про то, как совещались все
собравшиеся, обсуждая историю Вадика  Фадеева  и  Виктора  Валентиновича
Кулижникова, как куда-то звонили Никотин и Севочка Огородников, а  Алеша
ездил по разным местам и что-то узнавал,  как  потом  Гомер,  муж  Анны,
Севочка и Игорь, каждый на  своей  машине,  ездили  за  город  в  разных
направлениях и по  разным  адресам  и  докладывали  о  результатах  двум
руководителям "штаба" - Николаю Григорьевичу и Никотину.  И  как  поздно
ночью, вызвав знакомых  омоновцев,  поехали  меня  освобождать.  Анну  с
собой, естественно, не взяли, поэтому  о  деталях  боевой  операции  она
ничего рассказать не смогла. Только  то,  что  Игорь  погиб,  рванувшись
вперед и не слушая команд руководившего захватом омоновца.
   "Про  страшное"  кончилось,  началось  "про  хорошее",  то  есть  про
спасение. Для всех пострадавших вызвали "Скорую", но  поскольку  реально
пострадали только мои похитители, то их и увезли куда бог послал, кого в
дежурные больницы, кого в милицию. В стане "наших" была  одна  потеря  -
Игорь, но ему больница, к сожалению, уже не понадобилась. А меня отвезли
туда, где работает сын Никотина, это была инициатива Назара  Захаровича,
который, оказывается, заранее предупредил Юрия, что  может  понадобиться
хирургическая помощь для хороших людей, и  Юрий  добросовестно  сидел  в
больнице и ждал, пригласив на  всякий  случай  всех  хирургов.  Больница
платная, дорогая, но очень хорошая, и врачи здесь опытные и  знающие,  и
персонал  вышколенный,  и  условия  замечательные,   и   палаты   только
одноместные,  в  каждой  -  свой  санузел,  телевизор,   холодильник   и
кондиционер, и даже пепельница для курящих.
   Как только меня привезли сюда, вся команда "поисковиков"  подтянулась
в больницу и ждала, пока не закончится операция и я  не  проснусь  после
наркоза. Теперь, когда уже понятно, что все хорошо, что операция  прошла
успешно и я ее отлично перенесла, народ  подуспокоился,  некоторые  даже
уехали домой поспать, а  остальные,  самые  стойкие,  сидят  в  холле  и
отказываются  уходить,  пока  им  не  дадут  возможности  увидеть   меня
бодрствующей и внятно разговаривающей.
   Я отказывалась это понимать  и  в  это  верить.  Для  меня  это  было
запредельно. Как могло получиться, что вокруг  меня,  такой  одинокой  и
никому не нужной, затерянной в огромном мегаполисе,  есть,  оказывается,
люди, которым не безразлично, где я и что со мной? Может, я все еще сплю
и все это мне снится? Или я брежу?
   - А кто там, в холле? - осторожно спросила я.
   - Аленка сидит, Наташа, наш Вадик. Назар Захарович тоже здесь, но  он
у Юры в кабинете. Говорит, что вот  хоть  случай  представился  с  сыном
подольше пообщаться, а то они оба такие занятые, что  редко  видятся.  А
ваш дедушка в соседней палате.
   - Какой дедушка? Николай Григорьевич?!
   - Ну да.
   - Что с ним?! - перепугалась я. - Сердце? Язва?
   - Да ничего страшного, не волнуйтесь вы, - засмеялась Анна. - Он  сам
вызвался полежать тут с вами, чтобы вам не скучно было. Юра сказал,  что
лежать вам долго, как минимум месяц, а то  и  два,  тогда  Наташа  стала
беспокоиться, кто же будет с дедушкой сидеть, пока  вы  болеете,  потому
что другую сиделку нанимать они не хотят, в общем, там целое  дело...  И
вот Николай Григорьевич сам подал идею лечь сюда, и врачи под рукой, и к
вам поближе. Он сказал, мол, вы столько для него сделали  за  то  время,
пока работали, что ему не грех и долг вам отдать.
   - Что, прямо так и сказал? - не поверила я,  чувствуя,  как  из  глаз
потекли слезы, а губы свело предательской судорогой.
   - Так и сказал. Он еще сказал, что будет  сам  приносить  вам  чай  с
булочками., нет, с плюшками Да, точно, чай с плюшками  И  взял  с  собой
несколько книжек, своих любимых, собирается вам читать вслух. Почему  вы
плачете? Я что-то не то сказала? - забеспокоилась Анна.
   Я помотала головой.
   - Нет, - выдавила я сквозь слезы, - все в порядке.
   Это я от радости.. Растрогалась. Надо же... Николай Григорьевич... Не
ожидала - А вы любите чай с плюшками? - Анна,  спасибо  ей,  постаралась
меня отвлечь. - Хотите, я буду вам печь каждый  день  свежие  плюшки?  Я
хорошо пеку, честное слово, моим мужчинам нравится.
   Я не люблю плюшки. Я их пекла для Сальниковых,  но  сама  никогда  не
ела. Анна просто не знала и не могла знать, почему Старый  Хозяин  хочет
приносить мне чай с булочками. А я знала. И  еще  я  знала,  что  готова
полюбить эти самые сладкие плюшки с корицей и есть их тоннами только  за
одно то, что кто-то захотел печь их для меня и приносить их мне с чаем в
постель. Не я кому-то, а кто-то - мне.
   - Анна, давайте перейдем на "ты", - предложила я. - И не зовите  меня
Вероникой, это слишком официально.
   Просто Никой, ладно?
   - Конечно, - она улыбнулась и повторила, словно пробуя на вкус:
   - Ника. Ника.
   Она помолчала, погладила меня по руке и встала.
   - Надо позвать их... А то они сидят там и не  знают,  что  ты  уже  в
порядке. Пусть посмотрят на тебя и едут  отдыхать,  они  трое  суток  на
ногах.
   - Погоди, - остановила я Анну, - у меня еще вопрос... Ты  не  знаешь,
кто за меня платит?
   - В каком смысле?
   - Ну, вот за это все... За больницу, за операцию. Ты же сказала,  это
платное отделение. Наверное, это дорого, мне не по карману.
   - Да выбрось ты из головы! - она махнула рукой. - Павел платит, и  за
тебя, и за дедушку. Когда Юра сказал ему, сколько  это  стоит,  он  даже
глазом не моргнул, ответил, что его устраивает.
   Еще одна потрясающая новость: Гомер готов  платить  за  меня.  Гомер,
скупой и считающий каждую копейку...
   Нет, или мир действительно перевернулся за последние три дня,  или  я
чего-то в этой жизни не понимаю.
   Анна ушла, и через несколько  минут  в  палату  ввалилась  развеселая
компания из четырех человек во главе с одетым в красивую пижаму Николаем
Григорьевичем.
   Лица у всех, правда, были осунувшиеся и почерневшие, на Аленку вообще
страшно смотреть, не лицо, а сплошной опухший блин, однако все улыбались
и старались выглядеть веселыми и бодрыми. Но так было  только  в  первые
три секунды,  видно,  они  собрались  с  духом  перед  входом  в  палату
тяжелобольной, но запас положительных эмоций быстро иссяк. Алена тут  же
начала рыдать, и мальчик Вадик оттер ее в  угол,  загородил  от  всех  и
принялся утешать. Похоже, у девочки затяжная истерика, судя по ее  лицу,
она плачет постоянно и уже очень давно.
   Наверное,  из-за  Игоря.  Наталья  захлопотала,  осматривая   палату,
поднимала и опускала жалюзи, пытаясь создать оптимальную  (на  ее  вкус)
освещенность, и вслух  обсуждала  сама  с  собой,  что  еще  сюда  нужно
привезти из дома.
   Старый  Хозяин  держался  с  достоинством  и,  как  человек,   немало
поболевший в последние годы, правильно понял, что вся эта  шумная  суета
со слезами и обсуждением бытовых вопросов мне сейчас совсем ни к чему. Я
устала, мне нужно спать, и, желательно, в  тишине.  Николай  Григорьевич
присел на кресло рядом с кроватью, на котором  недавно  сидела  Анна,  и
наклонился ко мне:
   - Ну, как вы, Никочка? - тихонько спросил он.
   - Отлично, - бодро прошептала я. - А вы как?
   - Да уж получше, чем вы, - усмехнулся он. - Я сейчас  всю  эту  банду
уведу, а вы отдыхайте. Я тут рядышком, в четвертой палате, если захотите
меня видеть, попросите медсестру  меня  позвать.  Как  станет  скучно  -
зовите, не стесняйтесь, я специально книжек набрал, буду вам читать.
   - Спасибо, Николай Григорьевич. Можно вас попросить подозвать Наталью
Сергеевну? Хочу с ней пошептаться.
   Он с готовностью поднялся с кресла и уступил место  Мадам.  Я  жестом
попросила ее наклониться ко мне.
   - Что с Аленой? - я старалась, чтобы никто, кроме  Натальи,  меня  не
слышал. - Вы что-нибудь ей даете, чтобы она успокоилась? Сколько времени
она плачет?
   - Вторые сутки, как Игорь... - она сглотнула и  запнулась,  -  погиб.
Она и до этого плакала, с того момента, как вы  домой  не  вернулись,  а
после Игоря вообще все время... А что нужно ей дать?
   Господи, ну за что мне  судьба  послала  такую  бестолковую  хозяйку!
Видит, что девчонка исходит слезами, и  не  может  сообразить,  чего  ей
накапать! Как вчера на свет родилась, честное слово!
   - Феназепам дайте, у Николая Григорьевича есть,  пусть  рассосет  две
таблетки под языком. Валерьянку давайте постоянно, можно  валокордин  на
ночь, тридцать капель, вместе с феназепамом. А еще  лучше  обратитесь  к
Юрию Назаровичу, здесь же больница, пусть ей укол сделают. Надо  вывести
ее из истерики чем-нибудь ударным, а потом уже поддерживать.
   - Ладно, - растерянно пообещала Мадам. Можно подумать,  что  мысль  о
помощи собственной дочери ей даже в голову не приходила. - Ника,  я  вам
привезу ночную рубашку, халат, тапочки, вкусненького  чего-нибудь,  ваши
туалетные принадлежности.., что еще? Подумайте, что еще нужно.
   Думать мне не хотелось, я устала и мечтала о том,  чтобы  они  скорей
ушли, потому что мне же еще нужно  поговорить  с  Никотином,  мне  нужно
столько всего у него спросить, а сил осталось совсем немного.
   Но до общения  с  Никотином  дело  не  дошло.  Сначала  мне  пришлось
пообщаться с доктором Бычковым, а потом я снова уснула.
   В очередной раз я проснулась среди ночи с ощущением, что как  следует
выспалась и могу вставать и идти на работу В следующий момент вспомнила,
что на работу мне не надо, и тихо обрадовалась.  В  палате  темно,  и  я
сперва не заметила, что в кресле кто-то сидит. Я подождала,  пока  глаза
привыкнут к темноте, и  сумела  определить,  что  это  Анна  Она  спала,
откинув голову на высокую спинку и едва слышно посапывая.  Я  улыбнулась
непонятно откуда взявшемуся  ощущению  счастья  и  опять  погрузилась  в
целебный сон.

НА СОСЕДНЕЙ УЛИЦЕ

   Через несколько дней после похорон  Игоря  Савенкова  его  двоюродная
сестра Вера разбирала его вещи и наводила порядок  в  квартире,  которая
спустя какое-то время должна была перейти к ней в порядке наследования.
   Никаких других родственников у  Игоря  не  было,  и  претендовать  на
наследство некому.
   Похоронили Игоря там же, где и мать Веры,  в  одну  могилу  с  теткой
положили, через год там поставят новый памятник, где будут значиться  уж
два имени, а пока рядом с памятником стоит скромная деревянная  табличка
с именем Игоря и датами жизни.
   Вера очень волновалась, ведь впервые за много лет она снова оказалась
в этой квартире одна. Как в детстве, как в юности...  Как  тогда,  когда
она принимала решение не  показывать  маме  письмо  Игоря  из  армии,  в
котором он писал, что, вероятно,  скоро  будет  в  Москве.  Это  решение
далось ей нелегко, мать полностью подмяла под себя и дочь, и племянника,
но, когда Игорь служил в армии, Вера была уже молодой женщиной и кое-что
понимала.
   Во всяком случае, понимала она больше, чем тогда, когда  была  совсем
девчонкой и покорно верила во все те байки, которыми кормила их с Игорем
мать насчет премиальных, аккордных и прочих выплат. Настал момент, когда
Вера осмелела настолько, чтобы делать что-то тайком от матери. Вот тогда
и нашла она драгоценности, оставшиеся от погибших родителей Игоря.  Пока
племянник служил, мать не прятала их в тайник  (там  их  Вера  уж  точно
никогда не нашла бы), а держала в  комнате,  в  шкафу,  где  Вера  их  и
обнаружила. Смелости было еще не так много, чтобы открыто  поговорить  с
матерью о том, как неприлично им двоим роскошествовать на чужие  деньги,
держа законного наследника в черном теле, но уже  достаточно  для  того,
чтобы начать обд