как  было,  так  и
рассказать, мол, сначала был мальчик Костик, потом появился брат  Вадик,
потом мама, и от мамы я узнала про Кулижникова и  про  недоразумение,  в
основе которого лежала (или стояла? А  может,  бегала?)  черная  крупная
собака породы русский терьер с химической кличкой.
   Что тогда? История правдивая, но малоправдоподобная.
   И в ней есть одно слабое место: имя соседа. Тогда точно не выпустят.
   Черт бы вас взял, авторы детективных сюжетов! Где вы  там?  Где  ваши
гениальные идеи о том, как слабая одинокая женщина  может  вырваться  из
рук отмороженных на всю голову  бандитов?  Ау!  Нету  вас,  попрятались,
сволочи, вы только за своими письменными столами  и  компьютерами  такие
умные, обязательно в чуланчик подбросите  весь  необходимый  для  побега
инвентарь, а в голову вашей героини напихаете оригинальных мыслей о том,
как всех обмануть и выйти сухой из воды.
   Ну вот, Кадырова, свободного времени у  тебя  нынче  навалом,  можешь
предаться своему любимому занятию: рассуждениям о дорожках,  которые  ты
выбирала. Ты шла из  аптеки  с  лекарствами  для  Николая  Григорьевича,
увидела юного Вертера и выбрала вариант "подойти и  поздороваться".  Вот
отсюда и начались твои неприятности.
   Не подошла бы - сидела бы сейчас дома, варила обед  для  Сальниковых,
делала массаж Старому Хозяину.
   Нет, все началось раньше, в тот момент, когда ты сделала другой выбор
- выбор своего поведения с Костей.
   Если бы ты не отшила его так  грубо  и  прямолинейно,  он  пришел  бы
гулять с тобой вчера вечером, и тогда его мама уж точно не подошла бы  к
тебе с разговорами. И он проводил бы тебя до лифта, и тебя  не  похитили
бы.
   Стоп, Кадырова! Ты забыла о самом главном - об Анне. Анна должна тебе
звонить сегодня, ты ведь обещала свести ее с  Никотином.  Она  позвонит,
и... Что дальше?
   Сальниковы уже понимают, что раз ты не  явилась  домой,  то  с  тобой
что-то случилось. Что они сделали? Искали тебя? А фиг их знает, вряд  ли
они станут колотиться ради домработницы, я для них всего  лишь  мыслящая
бытовая техника. Но я  ушла  с  собакой,  о  собаке  они,  надо  думать,
побеспокоятся. Собаку они будут искать. И поймут, что вместе  с  собакой
исчезла и я.  А  кстати,  где  Аргон?  Наверное,  его  оставили,  и  он,
бедолага, терпеливо сидит возле подъезда в ожидании, пока  его  заберут.
Вряд ли здоровенного пса увезли вместе со мной, с ним хлопот  много,  он
лает, вертится и занимает место. Нет, конечно, его оставили.
   Ну хорошо, Сальниковы нашли собаку, а меня нет.
   Что они станут делать? Обратятся в милицию? Скорее всего. Хотя... Кто
их знает, ведь придется объяснять, что я у них живу без прописки  и  без
регистрации и за меня как за наемную рабочую силу они не платят  налоги.
Это может их остановить. Тогда как? Как они будут действовать?
   Да никак! Пожмут плечами, подождут пару дней и  станут  искать  новую
прислугу, желающих-то вон сколько, Москва заполонена такими беженцами из
бывших союзных республик, которым жить негде и есть нечего. И далеко  не
все они бомжуют, среди них огромное количество таких же, как я.
   И вот звонит Анна. Просит меня к телефону. Если трубку снимет  Алена,
которая меня принимает за неодушевленный предмет, она скажет,  что  меня
нет дома и, когда я приду, неизвестно. Если подойдет Наталья,  результат
будет точно таким же, она скажет, что меня нет, и положит трубку, потому
что хоть и понимает,  что  я  одушевленная,  но  мозгов  у  нашей  Мадам
совершенно точно недостаточно, чтобы уцепиться за этот звонок  и  начать
разговаривать с Анной. Если на звонок ответит Гомер, он  может  даже  не
понять, кого зовут к телефону, и скажет, что  таких  здесь  нет.  Старый
Хозяин? О господи, только бы он не начал нервничать и волноваться  из-за
моего исчезновения! Но  ведь  наверняка  начнет.  Тахикардия,  сердечная
недостаточность, кислородные подушки, растерянная и  плохо  соображающая
Наталья, не сделанные вовремя уколы, слишком поздний  вызов  "Скорой"...
Этот последовательный ряд событий логичен и неумолим, но думать о нем не
хочется. Николай  Григорьевич,  милый,  пожалуйста,  не  волнуйтесь,  не
переживайте, поберегите себя, со мной все будет в порядке, вы только  не
болейте!
   Не надо приступов, не надо "Скорой", не надо больницы,  пусть  у  вас
найдутся силы и самообладание, чтобы понять, что вам  сейчас  болеть  ну
никак нельзя, потому что меня нет рядом. Потерпите,  соберитесь,  милый,
хороший мой Николай Григорьевич, возьмите себя в руки, подождите, пока я
вернусь! Старый Хозяин -  моя  последняя  надежда.  Этот  цепкий  старик
своего не упустит, если где-то можно урвать кусочек информации  -  урвет
всенепременно. Но он снимает трубку, только когда никого нет дома, кроме
него самого.  Сегодня  воскресенье,  так  что  рассчитывать  на  удачное
стечение обстоятельств не приходится, Сальниковы  должны  быть  дома.  А
если он все-таки подслушивает?  Если  снимает  тайком  трубку?  Господи,
сделай так, чтобы это оказалось правдой! Пусть он снимает трубку,  пусть
все слышит. Еще вчера  такое  поведение  казалось  мне  нежелательным  и
неприличным, но сегодня это самое неприличное может меня спасти.
   Ну что ж, диагноз поставлен. Есть  две  вещи,  два  сильнодействующих
препарата, которые могут сохранить мне  жизнь.  Молчание  вокруг  фигуры
нашего соседа.
   И звонок Анны, на который ответит Старый Хозяин.  Что  я  могу,  сидя
взаперти в полутемном чуланчике? Только думать.  Воспользоваться  старым
проверенным способом и представлять  себе,  как  я,  живая,  здоровая  и
счастливая, покупаю  в  магазине,  а  потом  вешаю  в  ванной  бирюзовую
занавесочку с красными  рыбками  и  зелеными  водорослями.  И  еще  буду
представлять себе, как  звонит  Анна,  и  с  ней  разговаривает  Николай
Григорьевич, и сразу узнает, что вчера вечером мы с ней разговаривали, и
она расскажет ему свою историю, и про сына,  и  про  соседа,  и  он  все
поймет.
   А если мне будут задавать вопросы, начну прикидываться  кофемолкой  и
рассказывать про влюбленного Ромео и бдительную мамашу.  Другого  выхода
все равно нет.
   Это я так долго рассказываю о своих размышлениях, на  самом  же  деле
они заняли от силы минут пятнадцать, ведь мы,  когда  думаем,  фразы  до
конца не проговариваем.
   Меня снова начала мучить рвота, но теперь вопросы гигиены жилища меня
беспокоили меньше, то есть беспокоили, разумеется, как врача, но  не  до
такой степени,  чтобы  страдать  от  отсутствия  возможности  умыться  и
почистить зубы. Если тебя заставляют  существовать  на  пяти  квадратных
метрах вместе с собственными испражнениями, то  многие  высокие  материи
становятся как-то безразличны. И сила духа заметно падает. Поэтому я еще
раз повторю: не верьте, когда вам рассказывают о запертых в чуланчик без
туалета героях, которые после многодневного пребывания наедине со своими
фекалиями совершают невероятный рывок к свободе. Сама ситуация настолько
унизительна, причем на уровне подсознания,  что  человек  просто  теряет
способность к конструктивному мышлению.
   Снова послышались шаги и голоса. Я  замерла,  прижавшись  к  двери  и
мечтая только о том, чтобы не появился сосед. Кто угодно, только  бы  не
он!
   Мне повезло, это снова был тот тип, который уже приходил.
   - Ну что, проссалась? - громко спросил он.
   Это было грубо. Я даже обиделась. И решила поэтому  не  отвечать.  Ну
можно ли быть таким неделикатным?
   - Эй, ты там, уснула, что ли?
   - Уснешь тут с тобой, - спокойно ответила я. - Чего ты орешь, как  на
базаре? Мне  плохо.  Меня  тошнит,  и  голова  кружится.  Сами  накачали
какой-то дрянью, а теперь спать не даете. Садисты.
   - На том свете выспишься, курица, - оптимистично  пообещал  невидимый
собеседник. - Отвечай: кто тебя нанял? На кого работаешь?
   Мне тут же вспомнился "Мертвый сезон" и истошные крики: "Кто с  тобой
работает? Кто еще с тобой работает?
   Говори!" Почему-то стало смешно. Наверное, от безысходности.  Тут  же
вспомнился еще один фильм из моего детства, "Старшая сестра" с  Татьяной
Дорониной. Героиня Дорониной рассказывает притчу о  жителях  осажденного
города, которые со слезами и плачем отдавали захватчикам все, что у  них
было. А когда в ответ на  очередное  требование  сдать  ценности  начали
смеяться, захватчики поняли, что в этом городе им больше взять нечего.
   - Чего молчишь, курица? - с  подозрением  в  голосе  спросил  тип  за
дверью.
   - Кино вспоминаю, - честно ответила я.
   И за честность тут же была наказана. Меня обложили таким  отборным  и
витиеватым матом, что я даже  пожалела:  вот  умру  и  никому  не  смогу
пересказать этот филологический шедевр.
   - В последний раз спрашиваю: кто тебя нанял?! - заорал автор шедевра.
   Я  находилась  в  сложном   положении.   Если   я   приняла   решение
прикидываться кофемолкой, то не должна рассказывать про Костю, Вадика  и
Анну, пока он сам не спросит. Я должна абсолютно не понимать, о чем речь
и чего от меня хотят. А он, идиот, задает только один  совершенно  тупой
вопрос: кто меня нанял. Как же вывести его из ступора?
   - Послушай, я ничего не понимаю, - жалобно заскулила я. - Ты  о  чем?
Куда меня наняли? Меня наняли полтора года назад в домработницы, и  все,
больше меня никто никуда не нанимал. И еще я хотела спросить про собаку.
Я же с собакой гуляла, когда вы.., ну, когда это случилось. Меня хозяева
живьем сожрут, если она потеряется, она же жутко породистая, дорогая. Вы
собаку тоже сюда привезли?
   - Делать нам нечего, - проворчал филолог. - Только и  забот  с  твоей
скотиной возиться. Там оставили.
   Уже  хорошо.  То  есть  я  не  знаю,  может,  это  и  плохо,  но  это
свидетельствует о  том,  что  хотя  бы  в  этой  мелочи  я  ход  событий
рассчитала правильно, так что есть надежда, что и  в  чем-то  другом  не
ошиблась.
   - А Аню вы тоже похитили? - я нагло перла напролом.
   - Какую еще Аню?
   - Ну Аннушку, мою знакомую, с которой я вечером  гуляла?  Или  только
меня одну?
   Мне  тут  же  в  весьма  далекой  от  изысканной   стилистики   форме
посоветовали не врать.
   - Ты одна была, с собакой, никакой Ани там не было.
   Само собой, не было, ведь после того, как мы с ней  расстались  возле
дома, я еще на спортплощадку ходила и возвращалась уже одна.
   - Ну как это не  было,  -  возмутилась  я.  -  Она  меня  возле  дома
караулила, познакомиться хотела и поговорить.  Мы  с  ней  полтора  часа
почти что гуляли, она мне все про сына голову морочила, какой он  чистый
и непорочный, и чтобы я перестала  его  приваживать,  потому  что  я  на
двадцать лет старше и никакой любви у нас с ним не получится.
   Кажется, ему стало интересно. Или  просто  он  такой,  мягко  говоря,
неумный, что его оказалось легко сбить с деловой тематики на бытовую.
   - А у тебя чего, с ним любовь?
   - Да ну, какая любовь! - фыркнула я.  -  Пацан  сопливый,  малолетка,
вбил себе в голову, что я - женщина его мечты, и вот таскался за мной по
пятам несколько месяцев, цветочки дарил, стихи читал, телячьими  глазами
смотрел. Нужен он мне! Главное, он  сам-то  до  ужаса  стесняется  своих
чувств, понимает, что глупость затеял.
   Представляешь, иду  вчера  из  аптеки,  смотрю,  он  стоит  с  девкой
какой-то и еще с одним парнем, ну,  я,  как  порядочная,  подхожу,  мол,
приветик, как дела,  а  он  краской  залился,  глаза  в  землю,  молчит.
Стыдится, понимаешь ли!
   Вот я тебя спрашиваю, хоть я тебя и не вижу, но все равно, вот  скажи
мне, ну это надо за бабой ухлестывать,  цветочки  дарить  и  все  такое,
чтобы потом этого стесняться?
   - Козел он, - искренне согласился со мной филолог. - Чего он на  тебя
попер? Молодых телок, что ли, нету? Вон на  каждом  углу  стоят,  только
снимай.
   - Так и я про то же, - радостно подхватила я. - Главное дело, он меня
знакомит с ними, ну, с теми, с которыми на улице стоял, один из них  его
брат оказался, а девица - его однокурсница,  в  него  влюблена  по  уши,
невооруженным глазом видно. Причем хорошенькая такая, и одета дорого,  и
машина у нее есть. Вот я и спрашиваю, это  ж  каким  козлом  надо  быть,
чтобы при наличии таких кадров за мной по пятам ходить, а? Я старая уже,
и одета не очень, и машины у меня нет. А он уперся. Ну вот, его  мать  и
прискакала  ко  мне  отношения  выяснять,  ей,   видно,   девушка   тоже
понравилась, из хорошей семьи, умненькая,  и  ей  обидно,  конечно,  что
сыночек, вместо того чтобы выгодно жениться, за  мной  утром  и  вечером
таскается, пока я с собакой гуляю. Представляешь, какие истории в  жизни
бывают?
   - Ладно, зубы мне не заговаривай, -  с  угрозой  проговорил  незримый
филолог. - Говори, кто тебя нанял?
   Снова-здорово! Он что, совсем тупой? Для кого я тут разорялась?
   - Слушай, ну что ты прицепился? - снова заскулила я, давя на жалость.
- Ты можешь разговаривать по-человечески? Я не понимаю, о  чем  ты  меня
спрашиваешь. Ну не понимаю я! Ты можешь мне на пальцах объяснить, с чего
ты взял, что меня кто-то нанял? И зачем меня вообще сюда привезли?
   - Не хочешь отвечать - еще посиди,  подумай.  Жрать  тебе  не  дадут,
может, от голода поумнеешь. Надумаешь говорить - крикни, меня позовут.
   Я так и не поняла, удался ли мой маневр или все было впустую. Но  то,
что Виктор Валентинович не появился лично  и  его  имя  до  сих  пор  не
названо, - это хороший  признак  Во  всяком  случае,  что  я  могла,  то
сделала, кто смог бы сделать больше или лучше - флаг ему в руки.
   Может быть, знаток ненормативной лексики сейчас доложит кому надо мою
душераздирающую историю про безответную любовь молодого  Вертера  и  про
его заботливую маму, и мне поверят. Глупо, конечно, рассчитывать на  то,
что вот прямо сейчас распахнутся двери, меня выведут на белый свет  и  с
почетом проводят  к  машине,  но  хотя  бы  каплю  сомнений  я  в  своих
похитителей постаралась заронить. Как  говаривал  мой  любимый  водитель
Сергеев, после пожара и пипетка - брандспойт.
   Больше ничего умного не  придумывалось  Время  шло,  никаких  идей  в
голове не появлялось, филолог ко мне не приходил, еды не  давали,  питья
тоже. Без еды я перебьюсь, а вот без воды долго не протяну. Токсинов  во
мне  немерено,  судя  по  тому,  что  я  до  сих  пор   не   отойду   от
транспортировки, и, если их не выводить из  организма,  они  меня  очень
быстро приведут в полную негодность.
   Несколько раз я заговаривала с  охранником,  но  он  был  молчалив  и
безжалостен, так что ни воды, ни новой информации я не получила.
   Судя по  мягко  угасающему  свету,  робко  пробирающемуся  в  окошко,
наступала ночь. Тошнота и спазмы кишечника меня  окончательно  домучили,
голова уже не болела, но была такой тяжелой и словно набитой песком, как
бывает, когда не спишь две ночи подряд. Я свернулась в клубочек  в  углу
чулана и задремала, положив голову на согнутую руку. Пол был  далеко  не
стерильным, но, как частенько повторял  мой  любимый  водитель  Сергеев,
больше грязи - шире морда. То есть в том смысле, что грязь для  здоровья
не вредна, а вовсе даже напротив.
   Я лежала, дрожала от озноба и повторяла свою молитву:
   "Храни меня вдали от тьмы отчаяния, Во времена,  когда  силы  мои  на
исходе, Зажги во мраке огонь, который сохранит меня..."
   А потом я уснула. Проснулась резко,  внезапно,  как  просыпаешься  от
громкого звука. Мне показалось, что я  слышу  шум  подъезжающей  машины.
Нет, нескольких машин. Шаги. Голоса. Нет,  теперь  уже  крики...  Видно,
меня все-таки сильно траванули при похищении, потому что  чувствовала  я
себя так плохо, что даже не могла сосредоточиться на том,  что  слышала.
Ухо воспринимало множество звуков,  но  мозг  отказывался  включаться  в
работу и анализировать их природу и смысл Я изо всех сил пыталась  взять
себя в  руки,  но  результат  был  прямо  противоположным  желаемому:  я
проваливалась в тошнотворную  одурь  и  состояла,  казалось,  только  из
тяжеленной головы с приделанным к ней напрямую беснующимся пищеводом, на
конце которого болтался завязанный в пятьдесят морских  узлов  кишечник.
Больше ничего от Ники Кадыровой не осталось.
   Сквозь меркнущее сознание прорвался чей-то истошный вопль:
   - Игорь!! Назад!!! Назад!!!
   Потом грохнул взрыв, это я еще успела сообразить, а потом я  потеряла
сознание.

***

   Когда теряешь сознание, то, в общем-то, есть  шанс  его  найти.  И  я
нашла. Нашла и вернула в свою больную голову. И даже попробовала открыть
глаза. Не получилось. Зато получилось на несколько секунд включить  слух
в процесс освоения окружающей действительности.
   Слух меня подвел, во-первых, потому, что слишком быстро выключился, а
во-вторых, потому, что оказался ненадежным, донес до с трудом найденного
сознания какую-то галлюцинацию.
   - Никочка, миленькая, родненькая, только не умирай, пожалуйста!
   Голос показался мне смутно знакомым, но я  даже  и  не  пыталась  его
идентифицировать, потому что такие  слова  произносить  некому.  Нет  на
свете человека, который мог бы это сказать. Сознание же, убедившись, что
пока может порождать  только  слуховые  галлюцинации,  огорчилось  своей
несостоятельностью и снова меня покинуло.  Вероятно,  пошло  отдыхать  и
набираться сил.
   Не знаю, долго ли оно отдыхало, но вторая попытка оказалась столь  же
неудачной. Мне удалось открыть  глаза,  и  теперь  мне  в  подарок  была
преподнесена галлюцинация зрительная: я увидела Никотина, который был  в
то же время совсем не Никотин. Но если он совсем не Назар Захарович,  то
почему я решила, что это он? Так бывает во сне, когда видишь  совершенно
незнакомое лицо и почему-то твердо знаешь, что это твой муж или подруга.
   У того видения, которое подбросило мне разболтавшееся сознание,  были
глаза Никотина, но другое лицо. И одет он был почему-то в белый халат.
   Третья попытка показалась мне более успешной. Я услышала:
   - Ника, сожмите мою руку.
   И действительно, в правой руке я почувствовала чью-то теплую  ладонь.
Я сжала ее, как смогла.
   - У-у, какое крепкое пожатие, - голос,  кажется,  был  доволен  моими
усилиями. - Теперь другую руку.
   Теплая ладонь оказалась в моей левой руке, и я послушно выполнила то,
что от меня  требовали.  Сознание  профессионального  медика  проснулось
раньше, чем сознание просто человека, и я успела  сообразить,  что  меня
будят после общего наркоза.  Значит,  мне  делали  операцию.  Где?  Кто?
Удалось  приоткрыть  глаза,  и  кажется,  я  даже  кого-то  увидела,  но
сознание, утомленное работой слуха, зрительные  образы  идентифицировать
уже отказывалось, это было ему не силам, и я  ничего  не  поняла,  кроме
того, что человек, которому я  так  старательно  пожимала  руки,  был  в
зеленой операционной робе.
   Я закрыла глаза и решила отпустить сознание на вольный  выпас,  пусть
еще отдохнет. Но оно моих намерений не разделяло и осталось со мной.  То
есть я его больше не теряла, просто мы оба  крепко  заснули,  вернее,  я
спала, а оно, сознание, развлекало  меня  тем,  что  показывало  цветные
затейливые сны.
   - Ника, вы меня слышите?
   Я шевельнула губами в попытке ответить. Получилось не  очень-то.  Но,
вероятно, тот, кто задавал вопрос, шевеление заметил и понял, что слышу.
Это  его  воодушевило,  и  он  задал  следующий  вопрос,  вот,   однако,
любознательный:
   - Как вы себя чувствуете?
   Я снова прошевелила ответ, мол, нормально. Но я не уверена, что  меня
поняли правильно, все-таки изъяснялась я не так уж внятно.
   - Вот здесь больно?
   Чьи-то руки начали меня ощупывать, в  одних  местах  было  больно,  в
других нет, и я  добросовестно  шевелила  губами  и  моргала,  в  общем,
общалась как могла.
   - Отлично, - услышала я. - Вы родились в рубашке, Ника. А рожденный в
рубашке, как известно, в конце концов надевает королевскую мантию. У вас
впереди прекрасная и яркая жизнь. , И голос был знакомый. Откуда? У меня
в Москве нет ни одного знакомого медика.
   С этой недоуменной мыслью я снова уснула. Мне снился Н