белоснежные,  и  еда
вкусная, и водка из холодильника, и стопочка до прозрачности отмытая.  И
чтобы не пить в одиночку. Ибо питие без  компании  -  вернейший  признак
алкоголизма.  Разумеется,  при  уходах  в  глубокие  многодневные  запои
Евгений  Николаевич  и  в  одиночку  не  гнушается  водочку  выкушивать,
поскольку до алкоголизма он  все-таки  допился.  Но  при  менее  тяжелых
ситуациях он все еще надеется обмануть окружающих и самого себя и строит
эдакого вполне благополучного, но временно  неудачливого  в  делах  и  в
личной  жизни  богемного  интеллигента,  решившего  в  свободное   время
навестить родственников.
   Насчет неудачливости в делах - тут все правда. Образование у  братьев
Сальниковых совершенно одинаковое,  потому  как  покойная  Адочка  обоих
сыновей  в  свой  институт  учиться   устроила.   Но   если   спокойный,
флегматичный и, смею надеяться, рассудительный Гомер сумел без  излишней
суеты, шума и пыли найти себе вполне прибыльное  дело,  без  гигантского
размаха,  скромненькое,  но  зато  стабильное,  и  при  этом,   уйдя   с
преподавательской работы, остаться в том же институте не то почасовиком,
не то на полставки, чтобы не терять на всякий  случай  педстаж,  то  его
младший братец, обуреваемый идеями немедленного  обогащения  и  порочным
(правда,  непонятно  откуда  взявшимся)  представлением  о   собственной
исключительности,  принялся  с  приходом  новой  экономической  ситуации
метаться в разные концы, наделал глупостей, подорвал  свою  репутацию  и
растерял всех друзей. Через некоторое время приобрел новых,  но  уже  не
тех, с которыми можно было вести дела, а исключительно таких, с которыми
хорошо было "расслабляться" в алкогольно-закусочном антураже,  мня  себя
непризнанным гением и понося общую несправедливость мироустройства.
   На данный исторический момент Евгений Николаевич нигде не работал уже
года три и жил, равно как и пил, на деньги друзей, собутыльников,  но  в
основном - женщин. Природа  наделила  его  внешностью  не  только  очень
привлекательной, но и устойчивой к разрушительному воздействию алкоголя.
Честно говоря, он был куда красивее Гомера. И находятся, находятся  пока
еще женщины с деньгами и подходящим характером и  менталитетом,  которые
"покупаются" на яркую  Женечкину  внешность  и  имидж  печального  гения
Правда, быстро прозревают и бросают его, но на их место тут же  приходят
другие,  так  что  до  подзаборного   подыхания   безденежному   Евгению
Николаевичу пока далеко. Если с  ним  что  и  случится,  так  только  от
пьянства, но отнюдь не от голода и нищеты. Перехватывать  же  деньжат  у
семьи брата он является, насколько  я  понимаю,  именно  в  те  моменты,
которые случаются между женщинами - предыдущей,  уже  бросившей  его,  и
следующей, еще не вступившей на стезю подруги гения.
   Евгений Николаевич был  расчетлив  и  никогда  не  приходил  вечером.
Картина "Семья в сборе" его совершенно не устраивала. Еще с тех  времен,
когда я здесь не  работала,  он  взял  за  правило  приходить  в  первой
половине дня, когда дома с Николаем Григорьевичем сидели  либо  Наталья,
либо Алена, либо  Денис,  либо  кто-то  из  "приглашенных"  -  временные
сиделки или знакомые.
   Встречаться с  братом  он  избегал.  Гомер,  несмотря  на  слепоту  и
нежелание ни во что вмешиваться, с братом обращался без снисхождения,  и
хотя и давал деньги (родной ведь брат-то, как  откажешь),  но  при  этом
устраивал жестокие разборки и выбором выражений себя не  затруднял.  Для
Алены и Дениса он был старшим, дядюшкой, и они  прекословить  не  смели.
Наталья же вообще  дамочка  бесхарактерная,  ссориться  не  любит,  зато
стремится выглядеть любезной и светской и до скандала не опускается. Что
же до Николая Григорьевича, то Евгению было отлично известно,  что  отец
без особой нужды из своей комнаты не выходит  и  о  приходе  сына,  если
вести себя правильно, не узнает.  Под  правильным  поведением  в  данном
случае понимается пребывание на кухне и разговор вполголоса.  У  Натальи
он просил деньги впрямую, открытым текстом, всем же остальным,  то  есть
детям, посторонним, а впоследствии и мне, деловым тоном сообщалось,  что
он, Евгений Николаевич, заскочил за деньгами, потому что Павел  попросил
его купить одну штуку (какую именно - никогда не уточнялось, но никто  и
не спрашивал), и Евгению прямо сейчас нужно за ней ехать.
   Искренне веря  красивому  мужчине  с  приятными  манерами,  дети  или
"временно сидящие" посторонние  звонили  Павлу  Николаевичу  и  получали
сухое указание, где взять деньги и сколько дать. Я точно знала,  что  ни
Алену, ни Дениса эти увертки не обманывали, они прекрасно понимали,  что
такое их дядя Женя и зачем ему деньги, но все играли в одну  общую  игру
под названием "Семья Сальниковых - семья без недостатков и уродов".
   И вот  это  счастье  под  названием  Евгений  Николаевич  как  раз  и
привалило мне  в  разгар  уборки  и  за  полчаса  до  возможного  звонка
шантажиста.
   - Здравствуйте, Ника, - светским тоном  поприветствовал  он  меня.  -
Паша дома?
   - Нет, Евгений Николаевич, он на работе, - таким  же  светским  тоном
ничего не ведающей прислуги ответила я. - Он вам срочно нужен?
   - Вообще-то да. Я достал ему один каталог, о котором  он  давно  меня
просил, нужно до двух часов его выкупить, а у  меня  денег  не  хватает,
поиздержался в последнее время.
   Дальше все шло по давно написанному сценарию. Евгений позвонил  брату
и строгим голосом произнес:
   - Паша, мне нужны деньги.
   Потом передал мне трубку, и я  получила  указание  дать  Евгению  три
тысячи рублей из тех, что были выданы мне сегодня утром "на  хозяйство".
О том, что после такой выдачи мне будет не с  чем  идти  за  продуктами,
Гомер, как водится, не подумал. Но я, извините, тоже  не  овца,  которая
покорно идет на заклание. Если Великий Слепец готов остаться без ужина -
это его личное дело, но оставить Старого Хозяина без  диетпитания  я  не
имею  права.  И,  кстати,  сегодня  последний  срок  оплаты   счета   за
междугородные переговоры, если не заплатить - моментом телефон отключат,
на Замоскворецком телефонном узле нравы строгие.
   - Евгений Николаевич, к сожалению, дома денег нет,  Павел  Николаевич
велел мне дать вам три тысячи, но тогда мне не  на  что  будет  покупать
продукты. Две тысячи вас устроят?
   - Да, вполне, - быстро ответил он, протягивая руку, боясь,  наверное,
что я сейчас вспомню еще про какие-нибудь  неотложные  траты  и  сокращу
"выдачу" до микроскопических размеров.
   Я дала ему деньги и, как полагается  в  приличных  домах,  предложила
выпить чаю.
   - Я сегодня не успел позавтракать, - с видом  замотанного  проблемами
бизнесмена сказал Евгений. - Так что чайку выпью с удовольствием.
   По правилам игры в этот момент мне полагалось всполошиться, заохать и
немедленно кинуться кормить  несчастного.  Правила  я  знала,  так  что,
опустив оханье и хлопанье крыльями, пригласила гостя  к  столу.  Евгений
хорошо знал, где хранится спиртное, и наливал  себе  сам,  не  спрашивая
разрешения и не ожидая милостей от природы.
   Он ел и пил, точнее - выпивал и закусывал, настойчиво  предлагая  мне
присоединиться к нему (ключевая фраза этой  роли.  "Я  же  не  алкоголик
какой-нибудь, чтобы пить в одиночку), я же мило  улыбалась  и  энергично
отказывалась, ссылаясь на только что пройденный курс лечения "от головы"
и  высокую  вероятность  рецидива  (ключевая  фраза:  "Конечно,  ты   не
алкоголик, никто  и  не  сомневается,  и  вообще  принятие  спиртного  в
дообеденное время абсолютно нормально, как питье чая или  кофе,  и  я  с
удовольствием присоединилась бы к тебе в этом  нормальном  поступке,  но
вот голова...").
   А время шло. Мне очень хотелось, чтобы оптимизм Севочки  Огородникова
оказался оправданным и никто бы не позвонил. Но вдруг? И разговаривать с
шантажистом  в  присутствии  Евгения  Николаевича  мне,  как   вы   сами
понимаете, вовсе не хотелось.
   А Гомеров братец, утолив первую жажду, почувствовал себя явно лучше и
выказал готовность побеседовать.
   - Как папа? Он дома?
   Я, соблюдая вежливую меру  в  изложении  подробностей,  отчиталась  о
состоянии здоровья Николая  Григорьевича  и  о  том,  что  он  уехал  на
собрание ветеранов.
   - А Наталья как?
   Последовал краткий рапорт о  делах  Мадам,  о  том,  как  хорошо  она
подстриглась в последний раз, и о том, что недавно она закончила  работу
с очередным клиентом и теперь отдыхает, пока нет  новых  заказов.  Далее
пришлось повествовать о Денисе и Алене, и напоследок - о  животных.  Про
животных Евгений любил слушать больше всего, особенно про котов - Каську
и  Патрика.  Впрочем,  подобная  сентиментальность  для  алкоголиков  не
редкость. Я понимала, что вопросы свои он  задает  не  потому,  что  ему
действительно интересно, а  единственно  потому,  что  нужно  же  чем-то
оправдать свое сидение  за  столом  на  кухне  Еду  вроде  съел,  деньги
получил, надо бы встать и уйти, но  как  уйдешь,  когда  еще  полбутылки
осталось, а за разговором можно  понемногу  подливать  себе,  вроде  как
внимательно слушая В пять минут первого зазвонил телефон. Я  вздрогнула,
на мгновение у меня потемнело в глазах.
   Но это была всего лишь Наталья.
   - С Николаем Григорьевичем все в порядке, я его отвезла. Вы ходили  в
магазин?
   Мне показалось, что голос у нее расстроенный и какой-то потерянный  -
Пока нет, я уборку затеяла, а тут Евгений Николаевич зашел  -  Женя?  Он
уже ушел?
   - Нет еще.
   - Скоро уйдет?
   - Кажется, да. Но я не уверена.
   - А пришел давно?
   - Минут тридцать назад.
   - Значит, скоро, - заключила Наталья. - Мне никто не  звонил  -  Нет,
Наталья Сергеевна, никто не звонил.
   Вот оно что, а я-то недоумевала,  откуда  этот  странный  вопрос  про
магазин. Ей хотелось узнать, не звонили ли ей и была ли я все время дома
или отлучалась. И голос расстроенный.  Кажется,  я  догадываюсь,  в  чем
дело. Любовник. Она собиралась с ним встретиться, а он  не  позвонил  и,
видимо, сам на звонки не отвечает. Похоже, его супруга жестко взяла  его
в оборот в ответ на не менее жесткие меры со стороны людей Огородникова.
   - Хорошо. - Но голос у  Натальи  сделался  совсем  упавшим,  и  стало
понятно, что ничего хорошего тут нет и быть не может. - Если  мне  будут
звонить, пусть перезванивают на мобильный.
   - Вы приедете обедать?
   - Нет.
   Еще через полчаса мне удалось наконец выпроводить Евгения Николаевича
и вернуться к прерванной уборке.
   А шантажист не позвонил.
   В три часа явилась Алена. Съела свой обед и полезла в  холодильник  -
Что ты ищешь? - спросила я.
   - Йогурт с черной смородиной.
   - Ты же никогда не ешь йогурты днем, - удивилась я.  -  Ты  их  утром
съедаешь.
   - А я хочу днем, - сердито возразила  Алена.  -  Вы  что,  в  магазин
сегодня не ходили?
   - Пока нет.
   - Но ведь деда нет дома, он же на собрании. Могли бы и сходить.
   - А животные? Их нельзя оставлять без присмотра.
   Алена как-то странно взглянула на меня и неожиданно улыбнулась.
   - Ника, если вам нужно в магазин, вы идите, я никуда  не  ухожу,  так
что зверей покараулю.
   - А танцы? - снова удивилась я. - У тебя же сегодня степ.
   - Не пойду, у меня нога болит.
   - Хочешь, чтобы  я  посмотрела  твою  ногу?  -  предложила  я  вполне
нейтрально.
   - Да нет, не нужно. У меня это бывает. Через два дня пройдет.
   Я пожала плечами. Не хочет - не надо, леди с фаэтону  -  пони  легче.
Однако что это с нашей девочкой? Поведение совершенно необычное, сначала
йогурт средь бела дня, потом готовность отпустить меня в магазин.
   Что-то происходит... Может, она влюбилась и, подобно всем влюбленным,
совершает странные поступки и хочет, чтобы все были счастливы?
   Но так или иначе, в магазин я пошла. И на базар.
   А вечером, в  восьмом  часу,  обнаружилось,  что  у  Аргона  все-таки
аллергия.  И  какая!  Десны  стали  ярко-красными,  все  тело  покрылось
волдырями. Многие собаки ощущают это как недомогание, но Аргон  вдобавок
ко всему еще и чесался. И ужасно страдал. Наверное,  это  индивидуальная
его особенность.
   К этому времени дома были  все,  кроме  Великого  Слепца,  и  болезнь
собаки вызвала настоящий переполох, хотя на самом деле ничего  страшного
не произошло. Да, пес  страдал,  но  заболевание-то  не  смертельное.  Я
сунула ему в пасть полтаблетки супрастина и держала за морду, пока он не
проглотил горькое лекарство. Вообще-то, это  было  странно,  потому  что
конфеты он ел вчера, и вчера же я делала ему укол. Почему  аллергическая
реакция наступила через  сутки,  прорвавшись  сквозь  введенный  вовремя
препарат? Может, лекарство оказалось просроченным,  или  некачественным,
или вообще поддельным, и это аллергия не на конфеты, а на сам  препарат?
К сожалению, вчерашняя ампула была последней, я и коробку  выбросила,  и
сегодня проверить свои подозрения уже не могла.
   Первой, как обычно, выступила Алена.
   - Куда вы смотрели, Ника? Собака съела что-то, а  вы  проморгали.  Мы
вам за что деньги платим?
   - Меня не было дома, - отбивалась я.
   - Не правда, вы видели, как Аргон ел конфеты, вы сами вчера говорили.
Это при вас было.
   - Когда я пришла, он их уже целую кучу слопал. Я немедленно дала  ему
лекарство.
   Мне было противно, что я  вынуждена  оправдываться  перед  девчонкой.
Наталья только ахала и за меня  не  заступалась,  хотя,  строго  говоря,
проморгала Аргона с Патриком и конфетами именно она.
   - Значит, вы какое-то не такое лекарство дали, - распалялась Алена. -
Вы же видите, что с собакой творится! Сделайте  же  что-нибудь,  что  вы
стоите, вам за что деньги платят?
   - Я уже сделала все, что нужно. Через два часа все пройдет.
   - А если не пройдет? У него никогда не было такой аллергии!
   - Если не пройдет, вызовем врача, - я изо  всех  сил  старалась  быть
спокойной и не повышать голос, но видит бог, чего мне это стоило.
   - А если врача не будет? Если он уехал, его в Москве нет?
   - Тогда отвезем в лечебницу. Успокойся, пожалуйста.
   - Да как  я  могу  успокоиться,  когда  вы  собаку  упустили!  Вы  ее
загубили! Вас вечно нет дома, и за животными смотреть некому.
   Ах вот, значит, как! Ты, маленькая  "очень  новая  русская",  отлично
помнишь, что, когда Аргон лопал конфеты, меня дома не было. И все  равно
орешь на меня.
   - Алена, зачем ты так? Ника была у врача, - вяло встряла Наталья,  до
которой наконец дошло, как погано ведет  себя  ее  дочь.  -  Я  сама  ее
отпустила.
   - Вот и не надо было отпускать.
   Наталья махнула рукой и умолкла. Через некоторое время я  спросила  у
Алены, можно ли делать уборку в  ее  комнате.  Как  я  уже  говорила,  в
отсутствие девочки мне не то что убирать там, а даже просто заходить  не
разрешалось. Алена молча встала в проеме  двери  и  наблюдала  за  моими
действиями. Я вытерла пыль и включила пылесос.
   И тут...
   Алена этого не ожидала. Не то забыла, не то  не  рассчитала  чего-то.
Из-под дивана я выгребла  кучку  конфетных  оберток.  Немаленькую  такую
кучку. И все встало на свои места: и ее любезное  предложение  отпустить
меня в магазин, и йогурт, который ей  непременно  захотелось  съесть,  и
странная аллергическая реакция, наступившая через сутки  после  поедания
конфет. Да не через сутки, какие уж там сутки! Реакция наступила, как ей
и положено, в интервале от тридцати минут до двух часов.  Ах,  мерзавка!
Ты накормила доверчивого  пса  конфетами,  накормила  потихоньку,  чтобы
никто не видел, и фантики спрятала у себя в комнате, под диван засунула.
Думала, наверное, завтра унести и выбросить,  а  когда  я  спросила  про
уборку, ты вовремя не сообразила,  что  я  их  найду,  и  разрешила  мне
убирать.
   Мы молча смотрели на красноречивое свидетельство ее преступления. Я -
с вопросом: мол, зачем? Для чего ты это сделала? Чтобы меня  подставить?
Но для чего? Чем я тебе мешаю? В чем я тебе соперница? Алена смотрела  с
вызовом и одновременно со  страхом.  Она  замерла  у  двери  в  ожидании
неминуемой расправы, но старалась выглядеть независимой и спокойной.  И,
конечно же, невинной, аки ангел. Дескать, ну фантики, ну  от  конфет,  а
что такого? Что я, не имею права в собственном доме держать фантики  под
собственным диваном? О том, что эти конфеты она съела сама, и речи  быть
не могло, уж очень эта  девочка  заботилась  о  своей  стройности.  Одну
конфетку она могла себе позволить, да и то раз в неделю,  но  количество
оберток  превышало  два  десятка.  Обертки  были  одинаковыми,   и   это
изначально похоронило мысль о  том,  что  они  скапливались  в  течение,
скажем, года. Если бы эти конфеты были съедены за год, фантики  были  бы
разными, и потом, я уже давно нашла бы их (по одному) во  время  уборки.
Но фантики были одинаковыми, и что  самое  противное,  это  были  не  те
конфеты, что лежали в вазе на кухне. За все время работы в Семье я таких
и не покупала ни разу. Значит, их купила Алена. Купила специально, чтобы
мне напакостить. Наверное, ее коварный план созрел еще  вчера,  когда  я
рассказала о том, как  Патрик  воровал  сладости  для  своего  друга,  и
просила не давать Аргону ничего опасного хотя бы в течение недели.
   Надо же, паршивка какая, даже пса не пожалела, до  того  ей  хотелось
меня уесть и устроить истерику на тему: "Мама, зачем  ты  разрешаешь  ей
уходить  из  дому!"  Прислуга  должна  быть  при  кухне,  и  нечего   ей
разгуливать по своим личным делам.
   Я, все так же молча, собрала фантики и продолжила уборку.  Наталье  я
ничего не сказала.  Да  и  зачем?  Что  это  изменит?  Алена  не  станет
относиться ко мне лучше, Мадам не станет относиться к  дочери  хуже,  да
мне этого и не нужно.  А  для  чего  производить  действия,  не  имеющие
практического смысла?
   В последующие несколько дней  шантажист  так  и  не  позвонил.  Через
неделю я совершенно успокоилась и сказала себе, что через это  испытание
я прошла с наименьшими потерями.

Глава 8

НА СОСЕДНЕЙ УЛИЦЕ

   Все шло не так, как он задумал. И Игорь никак не мог  понять  почему.
Почему эта старуха, учительница Ольга Петровна,  вдруг  оказалась  такой
строптивой,  будто  первая  красавица,  делающая  одолжение   захудалому
поклоннику. Да она прыгать от счастья должна,  радоваться,  что  молодой
мужик польстился на  ее  сомнительные  увядшие  прелести,  а  она  морду
воротит! Что не так? Где он просчитался?
   У Игоря был план, согласно которому Ольга должна полностью попасть  к
нему в зависимость, и в психологическую, и в сексуальную, и когда он  ее
поработит,  вот  тогда  и  вышвырнет  вон,  предварительно  напомнив   о
собственном позоре, виновницей которого считал, конечно же,  только  ее.
Его   расчетливый   ум   рисовал   картины   одна   другой   слаще,   но
действительность отчего-то шла по совершенно иному пути,  не  только  не
приближаясь  к  заветному,  нарисованному  воображением  спектаклю,   а,
напротив, отдаляясь от него.
   Ольга Петровна вопреки ожиданиям избегала Игоря.
   С того самого первого раза, когда он ловко  уложил  ее  в  постель  и
потом так гордился своими достижениями, она больше ни разу не  позволила
ему приблизиться к себе. В самом буквальном смысле. Ее домашний  телефон
вел себя так, словно был отключен. Правда, один раз она  все-таки  сняла
трубку и поговорила с ним.
   - Игорек, не нужно мне звонить. И встречать меня у  метро  больше  не
нужно.
   - Почему? - легким тоном спросил он, еще не подозревая ни о чем. - Ты
боишься, что твои родные узнают обо мне и станут тебя осуждать?
   Собственно, этого-то он хотел больше всего. В его  планы  входило  не
только тотальное  порабощение  немолодой  любовницы,  но  и  максимально
широкая огласка их отношений в кругу ее близких и  знакомых.  Пусть  все
знают, и родственники, и сослуживцы, и друзья, и даже  соседи  по  дому.
Пусть  знают,  пусть  судачат,  показывают  на   нее   пальцем,   сперва
неодобрительно, а потом, когда  он  ее  бросит...  Вот  тогда