значит, я была права. Еще раз  извини  за
то, что так получилось. История вышла некрасивая, мы оба оказались не на
высоте, я - в большей степени, ты  -  в  меньшей.  И  я  полагаю,  будет
правильным, если мы не станем возвращаться к ней. Не имеет смысла ничего
выяснять и определять, как мы друг к другу относимся. Мы просто не нужны
друг другу, ни я тебе, ни ты мне.
   Всего тебе самого доброго,
   Ольга".

   Никакой выспренности, никаких страстей и ни  малейшего  трагизма.  Не
прощальное письмо, а сухая деловая записка.  Черт  знает  что  за  баба!
Срывает все его планы. Получается, что он выпустил ее из рук, так  и  не
сделав самого главного. Он не успел сказать ей... И она так ничего и  не
узнала. То есть он мучился,  ухаживал  за  ней,  изображал  влюбленного,
таскался с ней  по  театрам  и  всяким  там  богемным  заведениям,  даже
сексуальный подвиг совершил, и во имя чего? Вожделенного удовольствия от
развязки он не получил.
   Упустил, кретин...
   Ничего, начинается лето, в школе каникулы, учителя уходят в отпуск, и
Ольга уедет куда-нибудь со своей драгоценной внучкой. А в  сентябре  она
вернется, решит, что все утихло, что Игорь ее забыл, и станет жить,  как
прежде, у себя дома. Расслабится, потеряет нюх, утратит  бдительность  и
спрячет поглубже свои колючки. Вот тут-то он ее и достанет. Да так,  что
она уже не вывернется. Он своего добьется. Всегда добивался, а чем  этот
раз хуже предыдущих? Ничем.

НИКА

   Альбомов было много. Они стояли в  ряд  на  книжной  полке  в  бывшем
кабинете Адочки, и иногда я подолгу рассматривала  фотографии.  Конечно,
сначала эти снимки я смотрела вместе со Старым Хозяином, примерно раз  в
месяц на него находили  ностальгические  приступы,  когда  ему  хотелось
окунуться в прошлое, и не наедине с самим собой, а  с  кем-нибудь,  кому
можно было бы порассказать о  том,  что  запечатлено  на  фотографии,  и
повспоминать вслух. Этим "кем-то" была, разумеется,  я,  поскольку  всем
остальным членам Семьи воспоминания были не нужны, им и сегодняшнего дня
хватало.
   После третьего или четвертого совместного просмотра картинок семейной
истории я уже начала ориентироваться в них самостоятельно, благо  память
на лица у меня неплохая, и иногда,  сидя  в  своей  комнатке,  доставала
альбомы и разглядывала снимки, пытаясь  увидеть  в  них  не  то,  о  чем
говорил Николай Григорьевич, а нечто иное, оставшееся за кадром  или  за
рамками повествования. Особенно интересны  мне  были  групповые  снимки,
ведь так занятно, разглядывая, кто с кем стоит, кто как одет  и  кто  на
кого смотрит, додумывать, что же происходило с людьми в этот  момент  на
самом деле. Я не пыталась проникнуть в  семейные  тайны,  я  всего  лишь
хотела окунуться в чужие отношения и  тем  самым  восполнить  недостаток
общения с подругами. Ведь о чем обычно болтают между собой  женщины?  Ну
конечно, о том, что она сказала, а он ответил,  а  она  спросила,  а  он
пообещал, а она.., а он... Это не досужие  сплетни,  а  привычный  модус
вивенди большинства моих сестер, укореняющийся с  возрастом.  Когда  нас
почему-либо лишают возможности обсудить чужие отношения друг  с  другом,
мы начинаем смотреть безразмерные сериалы и обсуждать уже их.
   После разрыва с Олегом я растеряла всех подруг.  Я  не  могла  больше
ездить к ним в гости. Я не могла приглашать их к себе. Я не  могла,  как
прежде, часами болтать с ними по телефону. Если дрова  не  подбрасывать,
огонь в камине гаснет, это даже ребенку понятно. И потом, мои московские
подруги все до одной были женами друзей или  сослуживцев  Олега,  других
подруг у меня и появиться не могло, я ведь не работала. После  того  как
Олег меня бросил, эти милые дамы оказались в сложном положении, ведь  их
мужья продолжали дружить  и  общаться  с  ним.  Мужья  проявили  мужскую
солидарность,  а  вот  женам-то  что  делать?  Примкнуть  к  мужьям  или
образовать коалицию под лозунгом: "Ты дружишь с  подонком,  мы  тебя  не
одобряем, а Нику любим и будем поддерживать"?
   Разумеется, они предпочли мужей, а не меня, и я их за это не осуждаю.
Я все понимаю и не обижаюсь. Просто констатирую факт: в  Москве  у  меня
нет ни одного по-настоящему близкого человека. О своей жизни я и так все
знаю, а о чужой поговорить не с кем.
   Вот я и добираю, восполняя дефицит женского  (ладно,  если  хотите  -
бабского) общения рассматриванием чужих семейных фото и додумыванием или
откровенным "сочинительством" чужих историй.
   Но сегодня мы  смотрели  альбомы  вместе  с  Николаем  Григорьевичем,
которому в очередной раз захотелось тряхнуть стариной.
   Фотографироваться Сальниковы любили,  что  да,  то  да!  Каждую  веху
запечатлевали, не было только фотографий Дениса  в  возрасте  до  годика
(ну, это и  понятно),  зато  Аленино  движение  по  возрастной  лестнице
отмечалось лет до шести чуть ли не помесячно. И надписи  такие  строгие:
Алена, 3 месяца и 12 дней, или 1 год 7 месяцев и 4 дня, или 5  лет  и  6
месяцев. Похоже на дневник наблюдений за развитием клетки.
   Много было на этих снимках и Аделаиды Тимофеевны, и безумно интересно
мне было отслеживать, как с годами красивое ее, беззаботное и  радостное
лицо   приобретало   черты   властности,    начальственной    строгости,
неприступности. Чуть позже стала появляться жесткость.
   Еще  позже  -  негибкость,  в  народе  называемая  упертостью,  а   в
психологии  -  ригидностью.  Мне  казалось,  что  с  возрастом  ее  душа
окостеневала вместе с позвоночником. Нет, она не становилась грубой  или
жестокой,  она  просто   переставала   поддаваться   небольшим,   мягким
воздействиям,  как  перестает  под  влиянием   остеохондроза   слушаться
позвоночник.
   - Это мы с Адочкой на приеме в английском посольстве,  -  рассказывал
Старый Хозяин, хотя я  все  это  уже  знала  наизусть.  -  Адочке  тогда
присудили премию Вудсворта за одну научную разработку. А вот это  Адочка
с учениками, она тогда уже была доктором наук и профессором кафедры, это
ее выпускники.
   Слушать пояснения было скучно. Куда интереснее было узнавать то,  что
выходило за рамки сухой подписи к снимку.
   - А почему Аделаида Тимофеевна так  тепло  одета,  не  по  сезону?  -
спрашивала я. - Ведь выпуск всегда бывает летом, в  конце  июня,  вот  и
дата здесь стоит: 28 июня 1969 года.
   - Может быть, лето было холодным? - предположил Главный Объект.
   - Да нет, вот  смотрите,  все  выпускники  в  легких  платьицах  и  в
рубашках с короткими рукавами -  ясно,  что  погода  теплая  А  Аделаида
Тимофеевна в твидовом костюме и плаще - Да, действительно,  -  рассеянно
согласился он. - Я как-то не замечал.
   - Может быть, ее знобило, она болела, плохо себя чувствовала?
   - Не помню..
   - Может быть, она прилетела из  командировки  утром  того  же  дня  и
приехала на выпуск прямо из аэропорта? - продолжала  допытываться  я.  -
Может, она летала куда-нибудь в Заполярье?
   - Не помню... Хотя да, вы правы, Никочка, она действительно летала  в
Мурманск, да-да, теперь я вспоминаю, именно в  Мурманск,  там  проходили
испытания на полигоне,  а  Адочка  была  головным  разработчиком  нового
сплава. Она еще тогда замерзла ужасно, простудилась...
   Да, конечно, именно так все и было. Я еще помню, -  оживился  Николай
Григорьевич, -  к  концу  церемонии  выпуска  она  уже  так  плохо  себя
чувствовала, что не досидела до  конца  вручения  дипломов,  извинилась,
вызвала служебную машину и уехала домой. Павлушеньке было десять лет, он
тогда, помнится, страшно испугался, ему показалось, что мама умирает...
   Вот ради таких деталей я и задавала свои вопросы.
   Слушая Старого Хозяина, я начинала лучше  представлять  себе  и  даже
понимать не только его покойную жену, но и Павлушеньку, и  подрастающего
Женечку, и юную Наташеньку, ушедшую от мужа с годовалым сыном на руках.
   - А вот это Женечка на субботнике, в десятом классе.
   Они убирали строительный мусор на спортплощадке.
   Узнаю, узнаю, как же! Та самая спортплощадка, на которой я разминаюсь
во время вечернего "собакинга". Когда младший сын Сальниковых заканчивал
школу, Семья уже жила здесь, в этом доме, и школа находилась неподалеку.
На фотографии  Евгений  стоял  с  граблями  в  руках  в  окружении  двух
одноклассниц, модненьких  и  хорошеньких.  Судя  по  остальным  фигурам,
попавшим в кадр, а было их не менее пятнадцати, это были самые  красивые
и хорошо одетые девочки в классе. Да и Сальников-младший выделялся среди
других высоким ростом, мощными плечами и уже  сформировавшимися  чертами
красивого мужественного лица. И куда только все девается? Глядя на него,
шестнадцатилетнего, не сомневающегося в том, что вся  жизнь  принадлежит
исключительно ему и будущее его будет  веселым,  счастливым  и  богатым,
трудно поверить, что  этот  красивый  высоченный  парень  превратится  в
никчемного  алкаша,  спекулирующего  внешней  привлекательностью,  чтобы
доить очередную  женщину,  стреляющего  у  брата  деньги  на  опохмел  и
бездарно растрачивающего свое здоровье и всю  свою  такую,  в  сущности,
короткую жизнь.
   - А кто эти девочки рядом с Женей? - спросила я как-то.
   - Не знаю.
   - А вот эта девочка? А этот мальчик?
   Но  Николай  Григорьевич  ничего  не  знал.  Он  не  знал  никого  из
одноклассников своих сыновей.  Ни  единого  человека.  В  околоальбомных
беседах  выяснилось,  что  ни  он  сам,  ни  его  сверхзанятая  судьбами
Отечества супруга ни разу не посетили ни одного родительского собрания и
не были знакомы ни с одним учителем. Мальчики учились хорошо, дисциплину
не нарушали, родителей в школу не вызывали, чего же еще? А одноклассники
к ним в гости не ходили.
   - Знаете, Никочка, это было не принято, - объяснял Старый Хозяин. - У
нас жилищные условия были значительно лучше, чем у других  детей,  я  бы
сказал, это был принципиально другой уровень.  Адочка  занимала  высокие
должности, я служил сами знаете где. Огромная квартира, хорошие  дорогие
вещи, дефицитные продукты на столе - наша жизнь очень  резко  отличалась
от той жизни, которой жили одноклассники мальчиков. Зачем вносить разлад
в детские души, порождать  зависть,  недоброжелательство?  Вот  если  бы
Павлушенька и Женечка учились в какой-нибудь элитной  школе,  где  много
детей из семей высшего руководства, тогда другое дело.
   - Почему же они не учились в элитной школе?
   Моему любопытству не было пределов. Но Старого Хозяина это,  кажется,
не смущало, он был рад поговорить о былом, тем более  если  это  кому-то
интересно.
   - Адочка хотела, чтобы дети учились поближе к дому.
   Она считала, что это дисциплинирует.
   - В каком смысле?
   - Видите ли, Никочка, когда школа далеко от  дома,  то  всегда  велик
соблазн после уроков куда-нибудь пойти с друзьями,  в  кино  или  просто
погулять, пошататься без дела. Тем более такие школы в Москве находились
в основном в самом центре, а  там  красивая  жизнь  очень  на  виду.  Вы
понимаете, о чем я? А когда от школы до  дома  всего  пять-десять  минут
ходьбы мимо обшарпанных домов без магазинов и кинотеатров, то соблазн не
так силен.
   Стало  быть,  Адочка  в  своих  сыновьях  не  была  уверена.   Что-то
подсказывало ей,  что  мальчики  не  так  надежны,  как  можно  было  бы
предполагать, исходя из хороших оценок и отсутствия записей в  дневниках
о нарушениях дисциплины. Ну что ж, не знаю, как насчет Гомера, а  насчет
младшенького она не ошибалась, и если бы драгоценный  Женечка  учился  в
элитной школе в центре Москвы, то спился бы, вероятно, куда раньше.
   За Женечкиными метаморфозами,  запечатленными  на  фотографиях,  тоже
любопытно было наблюдать. Если на ранних снимках  его  лицо  и  вся  его
фигура отражали уверенность в том, что он все сможет и  всего  добьется,
то с годами эта формула сменилась уверенностью в том, что все  сделается
само. Потом уверенность сменилась надеждой на то, что "сами  все  дадут,
еще и умолять будут,  чтоб  взял".  Потом  -  разочарованием.  Вероятно,
оттого, что никто ничего не давал и уж тем более не умолял.
   Однако сегодняшний  просмотр  семейного  архива  Николай  Григорьевич
посвятил полностью Алене. И я догадывалась почему.
   С Аленой что-то творилось.  На  самом  деле  мне-то,  старой  опытной
ящерице, было совершенно очевидно, что она в  очередной  раз  влюбилась.
Все симптомы были налицо: и  загадочная  томность  в  лице,  и  неземная
печаль во взоре, и ленивые движения, и  долгие  разговоры  по  телефону,
когда трубка уносится в комнату и плотно закрывается  дверь,  и  кое-что
другое, например, ежедневная смена всего облачения,  включая  белье.  Но
мои  наблюдения  могут  показаться  субъективными,  и  тогда  на   арену
умозаключений выходят объективные факторы, с которыми не могут поспорить
ни влюбленный во  внучку  дед,  ни  даже  полностью  ослепший  (в  целях
самообороны) Гомер. Алена плохо сдала  выпускные  экзамены.  Уже  начало
июля, а она до сих пор не только не подала документы  на  поступление  в
институт, но даже и с выбором вуза не определилась. Во всяком случае, на
встревоженные  вопросы  родителей  она  отвечала,  что  никак  не  может
окончательно решить, куда ей поступать, хотя в течение всего  последнего
школьного года никаких сомнений вроде бы не испытывала и институт  давно
уже выбрала.
   - Что вы  так  переживаете?  -  недоуменно  приподнимала  Алена  свои
идеально откорректированные в косметическом салоне брови.  -  Мне  же  в
армию не идти, так что поступать вообще не обязательно. Это можно  и  на
следующий год успеть, и через два года. Куда торопиться?
   - Через год ты не сдашь ни одного экзамена, - горячилась Мадам. -  Ты
забудешь всю школьную программу.
   Поступать нужно именно сейчас, пока ты еще что-то помнишь.
   - Я ничего не  забуду.  И  потом,  у  меня  будет  целый  год,  чтобы
позаниматься и подготовиться к экзаменам.
   А сейчас я устала, мне нужно отдохнуть от учебы.
   - Тогда чего ты сидишь в Москве? Поезжай отдыхать.
   Хочешь, мы купим тебе путевку куда-нибудь на Средиземное море? Или  в
Египет? Или тур по. Европе?  Договорись  с  кем-нибудь  из  подружек,  и
поезжайте вдвоем, чтобы не было скучно.
   - У тебя устарелые представления, -  загадочно  произносила  Алена  и
скрывалась в своей комнате. - Не волнуйся, мамусик, все будет в порядке.
И не надо никаких путевок, мне и в Москве хорошо.
   Она спала или просто валялась в постели до полудня,  потом  слонялась
по квартире, раза  два-три  уединялась  в  своей  комнате  с  телефонной
трубкой, а часов в пять уходила. И приходила ближе к полуночи.  От  нее,
как и прежде, не пахло ни сигаретами, ни  спиртным,  но  глаза  лучились
такой сексуальной изможденностью и одновременно взбудораженностью, что я
не сомневалась: ее новая пассия - человек осторожный, доводит девицу  до
полного умопомешательства, но  последнюю  границу  не  переходит.  Алена
приходила, отказывалась от еды, принимала душ и снова уносила телефонную
трубку к себе минут на тридцать. При этом я совершенно точно знала,  что
дело не в Аленином страхе, она свою невинность потеряла еще до того, как
я пришла в Семью, с  мальчиком  на  два  класса  старше,  и  с  тех  пор
понемногу, не  активно,  но  и  не  упуская  случая,  набиралась  опыта.
Разумеется, ничего этого она мне не рассказывала, но ведь  у  меня  есть
уши, и, когда в моем присутствии  она  что-то  обсуждает  с  подружками,
информация откладывается. Однако же если Алена готова к контакту и хочет
его, то почему ничего не происходит? А  я  была  уверена,  что  пока  не
происходит, потому что всегда умела отличить женщину в состоянии  "после
того"  от  женщины  "почти  после  того".  "Почти"  -  слово  маленькое,
коротенькое, всего-то пять букв, но оно откладывает  огромный  отпечаток
на лицо, глаза, голос, на походку, на все поведение.
   Вывод из всех этих наблюдений напрашивался совершенно однозначный. Ее
новая любовь - не ее ровесник, он постарше, и, скорее всего, значительно
постарше, не меньше чем лет на  десять.  Только  опытные  мужчины  умеют
держать себя в руках и быть осторожными  с  девицами,  которым  еще  нет
восемнадцати и которые только вчера еще за партой сидели. В чем  причина
такой осторожности, можно только догадываться.  Не  в  страхе  же  стать
отцом, в самом-то деле! Противозачаточные технологии сегодня разработаны
так, что  о  беременности  можно  вообще  не  думать.  Значит,  у  этого
поклонника есть какие-то далеко идущие планы.
   И в голову совсем некстати лезут мысли, которые  так  и  не  покинули
меня с того момента, как за мной начал  так  вяло  и  неумело  ухаживать
мальчик из дома напротив.
   Ухаживания  свои  он  продолжает  до  сих  пор,  правда,   не   очень
интенсивно, поскольку в июне была сессия и ему нужно было  готовиться  к
экзаменам. Но ведь  продолжает!  Ходит  рядом  со  мной  мрачной  тенью,
пытается завести разговор, но  чаще  молчит.  И  поневоле  закрадываются
мысли о том, что один из членов  Семьи  вызывает  у  кого-то  повышенный
интерес, и к нему пытаются подобраться то через меня,  то  через  глупую
маленькую Аленку.  Кто  же  из  Сальниковых  их  интересует?  Коммерсант
средней руки Гомер? Наталья, по роду своей  работы  бывающая  в  богатых
домах и вступающая в длительные отношения с денежными мешками?  А  может
быть, старый  чекист,  наблюдательный,  умный,  памятливый,  много  чего
знающий и умело делающий вид, что ничего не помнит?
   В этом нужно было разобраться, но опять же так, чтобы не разволновать
Старого Хозяина.
   Обо  всем  этом  я  и  думала,  пока  Николай  Григорьевич  задумчиво
перелистывал  толстые  страницы  альбомов  и  комментировал  изображения
любимой внученьки.
   - Смотрите, Ника, какая Аленушка была чудесная в восемь лет,  видите,
вот на этой карточке?
   Действительно, чудесная, глаза распахнутые,  рот  полуоткрыт,  словно
чудо узрела. А интересно, почему у нее такое выражение? Что она на самом
деле увидела? Уж это-то обожающий ее дед должен помнить.
   - Это Женечка привез ей компьютер и  разные  игры  и  показывал,  как
играть.  Представляете,  Никочка?  Девяносто  третий  год,  персональные
компьютеры только-только получили  распространение,  Адочка  тогда  себе
купила и так радовалась, что теперь не нужно на машинке статьи по десять
раз перепечатывать из-за одного слова.
   Игры в то время были еще простенькие, не то что сейчас, но Денис  все
время просил у бабушки разрешения поиграть. Аленушка тоже хотела играть,
а Денис ее не пускал.
   Она так плакала! Ей так хотелось кубики складывать или  что  там  еще
было, змеи какие-то, в общем, ерунда всякая, но  раньше-то  и  этого  не
было. А Денис - ну, вы же понимаете, Ника, он мальчик, и он был немножко
постарше Аленушки - он оккупировал, машину, если Ад очка ему  разрешала,
и сестру не подпускал. И вот Женечка купил компьютер специально для нее.
И еще диски с играми где-то достал, в то время это был большой  дефицит.
Принес и сказал:  "Аленушка,  это  тебе,  в  полное  твое  распоряжение.
Пользуйся, играй, а Дениса не пускай,  пусть  он  на  бабушкиной  машине
развлекается". Женечка всегда очень любил Аленушку. У него  своих  детей
нет, знаете ли, не сложилось, и  он  к  Аленушке  как  к  родной  дочери
относится.
   Да уж, конечно, не сложилось у него. Зато с водкой все срослось,  как
с любимой и единственной женщиной.
   В девяносто третьем году  подержанный  компьютер  можно  было  купить
долларов за восемьсот, какой-нибудь  попроще,  вроде  IBM-286,  -  стало
быть, в те времена у Евгения еще были деньги, и он  мог  делать  дорогие
подарки  родственникам,  не  то  что  сейчас,  когда  он   и   рублевому
эквиваленту ста долларов рад до смерти и одалживает он эти деньги у  тех
же самых родственников. Даже и не одалживает, а просто берет, потому как
отдавать ему не с чего,  да  и  никто  от  него  этого  и  не  ждет.  Но
постановка вопроса меня насмешила. Надо же, купить компьютер  племяннице
и наказать ей, чтобы с братом не делилась.
   Во