ь может. То
есть у дизайнера-мстителя есть подельник,  и  надо  обоих  установить  и
головы им отвернуть.
   А если не знать даже приблизительно, кого отрабатывать, то все  может
усложниться. Поняла?
   - Поняла, - понуро ответила я.
   Две с половиной тысячи долларов. А может быть, и три. Это почти  все,
что у меня есть. А если все десять?
   И снова я стою у развилки и вынуждена  принимать  решение.  По  какой
дороге пойти? Заплатить, отдать все, что удалось скопить, и  начать  все
сначала в надежде на то, что Николай Григорьевич проживет еще много лет?
   Или не платить, и пусть все идет как идет, и пусть будет  скандал,  и
пусть Старый Хозяин обо всем узнает и...
   Что - и? Переживет как-нибудь? Или выдаст такой приступ, от  которого
его не спасут самые лучшие врачи? И я останусь без  работы...  И  ничего
уже не смогу накопить.
   - Мне нужно подумать, дядя Назар.
   -  Это  само  собой,  -  охотно  согласился  он.  -  Деньги  немалые,
обязательно надо подумать  как  следует.  Время  у  тебя  есть  пока  до
пятницы, это три полных дня, а потом, если правильно себя  поведешь,  он
тебе еще парочку дней подкинет. Так что подумай, не торопись.  Но  и  не
тяни, ребятам для работы тоже время нужно, они тебе такой объем за  один
день не выполнят.
   - Дядя Назар, а вы сами тоже за деньги работаете?
   - - Я? - Он равнодушно пожал плечами, будто мой вопрос не задел его и
не обидел. - Нет, мне хватает зарплаты, хотя она, конечно,  до  смешного
маленькая. Но у меня запросы небольшие, я ведь почти  старик,  много  ли
мне надо? На работе в форме хожу, ее бесплатно выдают, а вне работы и  в
старой одежде сойдет,  в  мои  годы  модничать  не  пристало.  В  еде  я
неприхотлив, да и ем немного, не обжорствую. Машины у меня нет, так  что
ни на бензин, ни на ремонт не трачусь. Знаешь,  детка,  чем  у  человека
меньше имущества, тем меньше денег ему нужно,  чтобы  прожить.  Странный
закон, да? А ведь правильный!
   Имущество - оно прожорливое, ненасытное, оно на себя затрат  требует.
Купил большой дом - ремонтируй его, обставляй,  содержи,  котельная  там
какая-нибудь, бассейн, сад, охрана, садовники. А живешь в малогабаритной
квартирке, так и денег на все это не тратишь. И потом, Ника, ты  меня  с
молодыми операми не равняй, я один, жены у меня нет, зато сын  есть,  он
хорошо зарабатывает и меня всем необходимым обеспечивает. Я имею в виду,
тем, чего я на свою зарплату купить не могу. А у молодых оперов у  самих
дети, которых надо содержать, и  жены,  которые  все  требуют,  требуют,
требуют...
   Он безнадежно махнул рукой и потянулся за очередной "беломориной".
   - Ладно, детка,  иди  домой,  поздно  уже.  Пошли,  провожу  тебя  до
подъезда.  Вот  тебе  мой  телефон.  -  Никотин  протянул  мне  визитную
карточку, которую достал откуда-то из-за  пазухи,  вероятно  из  кармана
пиджака, который был, как я думаю, таким же старым,  немодным  и  мятым,
как и его плащ. - Ты мне завтра обязательно позвони. Независимо от того,
что ты надумаешь. Я должен знать, как у тебя дела.
   - Почему?
   Вопрос был глупым, но мне было все равно. Названная Никотином  сумма,
с которой мне, по всей вероятности, предстояло расстаться, подавила  все
прочие эмоции и благоразумные порывы.
   - Потому что ты мне нравишься, - он  улыбнулся.  -  У  тебя  приятный
голос, красивое лицо и замечательная фигура. И вообще я люблю блондинок.
Твой телефон не спрашиваю, сама  позвонишь,  когда  тебе  будет  удобно,
чтобы никто не подслушивал.
   Он вошел в подъезд вместе со мной, и, пока  мы  ждали  лифта,  я  при
нормальном освещении  сумела  наконец  рассмотреть  как  следует  своего
нового знакомца. Н-да,  на  роль  благородного  отца  семейства  его  не
утвердили бы не только в Голливуде, но и на "Мосфильме". Некрасивенький,
какой-то плюгавенький, все лицо  в  глубоких  морщинах,  на  голове  три
волосины. Но глаза! Яркие, умные, цепкие, живые. Наверное, он украл  эти
глаза  у  своего  сына.  Это  были   глаза   веселого   и   неунывающего
сорокалетнего мужика, уже кое-что повидавшего в жизни и  даже  успевшего
это осмыслить, мужика, сознающего свою  неотразимость  для  женщин.  Это
были  глаза  мужчины,  твердо  верящего,  что  для   него   нет   ничего
невозможного. Это были глаза победителя.

***

   К моему возвращению с вечернего "собакинга" дома  образовался  полный
сбор, и Гомер вернулся со  своего  делового  ужина,  и  Денис  притопал.
Окефиренный и отвороженный Главный Объект даже успел лечь спать.
   - Как ваша голова, Ника? - заботливо спросила Наталья.
   - Спасибо, прошла. Все нормально, Наталья Сергеевна.
   - Может, все-таки таблетку какую-нибудь выпьете?
   Ой, не могу, держите меня семеро! Она еще будет учить меня, медика  с
высшим образованием, как мне лечиться! Ученого, говорят, учить -  только
портить. Но до чего ж она, бедняжечка, боится, что я заболею...  А  что,
если нахально спекульнуть этим  ее  опасением?  Кто  знает,  может,  мне
завтра свободное время понадобится.
   - Вы завтра дома? - спросила я как бы между прочим.
   - А что? Вам надо отлучиться?
   - Еще не знаю. Но если завтра голова опять  меня  замучает,  то  надо
будет подъехать к знакомому доктору в поликлинику, пусть  снимок  черепа
сделают - нет ли внутричерепного давления, чтобы я  точно  знала,  какие
препараты принимать.
   - Конечно, Ника, конечно, поезжайте. Со здоровьем  шутить  нельзя.  Я
завтра буду дома, так что можете рассчитывать.
   Ну вот и славненько. Теперь остается  только  простерилизовать  кухню
после вечернего кормления, налить животным свежей воды на ночь, и  можно
запираться в своей комнате и начинать обдумывать  предложение  Никотина.
Через сорок минут я приняла душ, надела халат и закрыла дверь в  кабинет
Адочки. Времени у меня не так уж много, до утра всего, и за это время  я
должна принять решение. Итак, что мы имеем? Четыре  с  половиной  тысячи
долларов, накопленные ценой всяческих лишений, фактически - ценой утраты
женственности. Чем  еще  я  располагаю?  Одеждой  из  бутиков,  а  также
несколькими цацками, которые в  скупке  примут  по  цене  лома.  Могу  я
расстаться с тряпками? Наверное, могу, все равно при том  образе  жизни,
который я теперь веду, они мне не нужны.
   Куда их надевать-то? Жарить отбивные в костюме  за  тысячу  долларов?
Или, может, поливать  цветочки  в  летнем  платьице  от  Кензо?  К  тому
времени, когда я встану на ноги и  снова  смогу  все  это  хоть  куда-то
носить (если такое время вообще настанет), эти милые тряпочки за бешеные
бабки уже давно выйдут из моды. А с какой любовью я их выбирала! И  Олег
был  рядом,  терпеливо  пережидал  мои  примерочные  страдания  и  щедро
доставал купюры из бумажника. Хорошее было время! Господи, как давно это
было...
   Я на цыпочках  выкралась  в  длинный  коридор,  застроенный  сплошным
шкафом-купе,  где  мне  отвели  отдельную  секцию.  Неслышно  отодвинула
зеркальную  дверцу,  включила  подсветку.   Вот   это   черное   длинное
платье-стретч мы покупали, когда  получили  приглашение  в  ресторан  на
празднование дня рождения Олежкиного шефа. Олег тогда долго придирался и
говорил, что я должна быть на  этом  сборище  самая  красивая  и  он  не
позволит мне выглядеть абы как. А вот этот костюмчик  я  покупала  одна:
Олег выдал мне перед Новым годом некую сумму  и  сказал,  чтобы  я  сама
выбрала себе подарок.
   А в этой юбке я ему почему-то особенно нравилась...  Неужели  у  меня
рука поднимется продать вещи, с которыми связано  столько  воспоминаний?
Ведь у меня не осталось  от  жизни  с  Олегом  ничего,  кроме  тряпок  и
украшений, ни дома, ни мебели, ни книг, которые  мы  вместе  читали,  ни
телевизора, который мы вместе смотрели.
   Я выключила свет  и  пошуршала  тапочками  назад,  к  себе.  Включила
компьютер, вышла в Интернет. Вот на что в Семье денег не  пожалели,  так
это на компьютеры: их было целых три. Одним безраздельно обладала Алена,
никого к нему не подпуская и ревностно  оберегая  свои  смешные  девичьи
секреты, вторым владел Денис на паях с Мадам, а третий стоял  у  Адочки.
То есть этим компьютером могла пользоваться я, что я и  делала  примерно
раз в неделю - проверяла почту, писала письма друзьям, а если  по  ночам
вдруг охватывала тягучая тоска,  липкая  и  отвратительная,  похожая  на
протухшую тянучку, то развлекалась какой-нибудь незатейливой игрой.
   Я поискала и нашла несколько сайтов о комиссионной продаже и  покупке
элитной одежды. Посмотрела на цены и усмехнулась. За мои тряпки я  смогу
получить четверть цены, и  то  если  повезет.  Отправила  на  все  сайты
сообщения с предложением и полезла за  коробочкой  с  украшениями.  Руки
дрожали, как будто я эти украшения воровала, а не доставала  собственное
имущество. Вот это кольцо Олег подарил мне на  свадьбу,  браслет  -  его
подарок на мой день рождения, серьги - три года назад к 8 Марта.  А  вот
это колечко, совсем  маленькое,  тоненькое,  подарили  мои  родители  на
восемнадцатилетие... Сколько за все это можно  выручить?  Если  по  цене
лома, то долларов триста, вряд ли больше. Смешно! Ну, за камни в  кольце
и серьгах - еще триста. И почему я так не любила камни и всегда просила,
чтобы украшения были только из золота? Олег хотел, чтобы цацки  были  не
простенькими, и поскольку я упиралась насчет камней,  он  заказывал  мне
украшения у ювелиров, которые делали эксклюзивные вещи и брали  огромные
деньги за работу. Вот в этом  витом  браслете,  например,  работа  стоит
почти столько же, сколько материал, а продать я его смогу за копейки,  в
скупке работа не оценивается, учитывается  только  чистый  вес  изделия.
Каналов же, по которым можно продать украшение именно  как  изделие,  за
полную цену, и при этом твердо знать, что меня не обманули, у меня нет.
   В дверь истошно замолотил  пушистыми  лапками  Патрик,  я  открыла  и
впустила его. Он тут же по-хозяйски  запрыгнул  на  диван,  добрался  до
подушки и вопросительно-укоризненно посмотрел на меня: дескать, чего  ты
колобродишь, приличные люди уже третий сон смотрят  давно,  давай  и  ты
укладывайся, а то мне спать негде. Патрик был строг,  но  доверчив.  Для
него главное - уснуть у меня  на  голове,  на  подушке,  а  потом  может
происходить все, что угодно, его это не сильно волнует. Я сжалилась  над
котом и прилегла, не снимая халат. Он  тут  же  устроился  на  привычном
месте, в верхней части подушки, опираясь теплым бочком на мое темечко, и
тихонько заурчал. Минут через десять урчание  стихло,  я  подождала  еще
немного и осторожно сползла с постели. Кот даже не шелохнулся. Не думаю,
что он не слышал, как я встаю, кошки спят неглубоко и чутко и  полностью
контролируют ситуацию на  подведомственной  территории,  просто  Патрику
было все равно, вот он и не реагировал. Во  всем  должен  быть  порядок,
поздно вечером Ника должна лечь и пустить кота на подушку, так заведено,
и менять ритуал никому не позволено. А потом можно делать что угодно.
   Я снова села к компьютеру, решив на всякий случай поискать информацию
о покупателях золотых изделий.
   Конечно, доверять незнакомым людям нельзя, но  дополнительные  знания
не помешают. И черт меня дернул  залезть  в  свой  почтовый  ящик,  ведь
только позавчера я смотрела почту и ответила на все  письма.  Чего  я  в
него сейчас полезла? Будто дьявол за руку тянул. А  может,  все  тот  же
ангел продолжал нести свою вахту. Не знаю, как правильно.
   А в ящике меня ждало письмо от Жанны. От  той  самой  Жанны,  которая
вышла замуж за однокурсника Олега и уехала с ним в США.  От  той  Жанны,
которая вместе с мужем так звала нас в гости к себе, в Калифорнию,  и  к
которой в результате Олег поехал вместе со своей Галочкой. Из  письма  я
узнала, что Галочка  Жанне  ужасно  не  понравилась,  и  она  вообще  не
понимает, как такое могло случиться, и какой Олег свинтус  и  подлец,  и
как он мог так поступить со мной да еще привезти  вместо  законной  жены
какую-то бабу. Но одно дело - узнать что-то из письма, и совсем другое -
понять кое-что из того же текста. И вот что я поняла: Галочка  оказалась
вовсе не хуже меня, а может, и лучше, и Жанне и  ее  мужу,  в  сущности,
абсолютно безразлично, с  какой  спутницей  приехал  Олег  (в  противном
случае они не оформляли бы им приглашение). Олег бодр, весел и счастлив.
Но мягкосердечная Жанна решила отписать мне, чтобы я не сочла ее  совсем
уж предательницей. Ее письмо - не акт дружеской поддержки, а  проявление
жалостливого сочувствия, как мы жалеем порой сирых и убогих, потому  что
им недоступны те же радости, что и  нам.  Ее  жалость  перелетела  через
океан и, утратив первоначальную розовость крыльев, обрушилась на меня  в
центре Европы грязной рваной тряпкой, которую уже приготовился выбросить
и  поэтому  без  малейших  сожалений  отдаешь  бомжу,  ищущему,  чем  бы
прикрыться, чтобы не замерзнуть.
   Мне стало тошно. Именно в этот момент я вдруг  поняла,  что  вся  моя
красивая сытая жизнь осталась  в  прошлом  безвозвратно,  и  нет  смысла
цепляться  за  воспоминания  о  ней.  Этот   кусок   жизни   я   прожила
окончательно, бесповоротно, и не нужно вытаскивать из старого  нарядного
ковра короткие разноцветные ниточки в надежде наковырять их  побольше  и
соткать новый ковер. Новые ковры ткутся из  новых  нитей.  А  из  старых
ниток, воровато вытащенных из уже не принадлежащего  тебе  ковра,  могут
получиться только маленькие носочки, не налезающие ни  на  одну  ногу  и
расползающиеся на части прямо в руках.
   И я твердо решила избавиться от дорогого и ненужного  мне  шмотья.  А
может быть, и от украшений. Независимо от того, буду я платить за работу
с шантажистом или нет. Шмотки и  цацки  -  это  вопрос  моего  прошлого,
шантажист - вопрос моего будущего. И  не  надо  путать  одно  с  другим.
Прошлое должно помогать будущему,  только  в  этом  его  предназначение,
больше ни для чего оно не нужно. Прошлое - это опыт, это уроки,  которые
ты извлекаешь и  потом  используешь,  чтобы  твое  будущее  стало  более
соответствующим твоим желаниям и потребностям. Но если из прошлого можно
извлечь немного денег, чтобы подкрепить будущее, - тоже неплохо.  Только
не надо цепляться за прошлое. Оно никуда не потеряется, оно свою роль  и
так сыграет, если у тебя есть голова на плечах.
   "Храни меня вдали от тьмы отчаяния, Во времена,  когда  силы  мои  на
исходе, Зажги во мраке огонь, который сохранит меня..."
   Даже если этот огонь - не пылающий костер очага, где меня ждут и  мне
рады, а всего лишь глупая бирюзовая занавеска для ванны.

***

   Утром выспавшаяся и свежая, как утренняя роса,  Мадам  наткнулась  на
мое серое осунувшееся лицо и запавшие глаза и ахнула:
   - Ника! Вы заболели! Вы ужасно выглядите.
   Тоже проявление большого ума, надо  заметить.  Разве  можно  говорить
женщине, что она ужасно выглядит? Хотя, впрочем, наверное,  можно,  если
она не подруга и не коллега по работе, а всего лишь прислуга.  Знала  бы
она, что мой вид свидетельствует не о болезни, а о том, что я всю ночь и
в буквальном, и в переносном смысле оплакивала свое прошлое и  прощалась
с ним. И с  ним,  и  с  несколькими  квадратными  метрами  моей  будущей
квартиры. И если я выгляжу сегодня утром не совсем убитой, а всего  лишь
слегка подраненной,  то  лишь  потому,  что  меня  спасает  бирюзовая  с
красными рыбками занавесочка для ванны. Так и  стоит,  родимая,  у  меня
перед глазами, я видела ее в магазине "Бауланд" и никак забыть не могу.
   Я сделала из нее парашютик, который не дает мне разбиться при падении
с высоты моего прошлого благополучия.
   - Вам обязательно нужно съездить к врачу, - уговаривала меня Наталья.
- Болезнь надо ловить в самом начале и душить в зародыше.
   Ну кто бы спорил. Теперь нужно улучить момент и  позвонить  Никотину.
Хотя чего там конспирацию разводить? Я же сказала, что собираюсь ехать к
знакомому врачу проверять внутричерепное давление, вот и позвоню доктору
дяде Назару. Прямо сейчас и позвоню, чего тянуть? Я вытащила из  кармана
куртки маленькую визитную карточку, на которой не было  никаких  данных,
кроме имени, фамилии и трех телефонов.
   Дозвонилась я с первой же попытки.
   - Назар Захарович, доброе утро. Это Ника.
   - Утро доброе, Ника!, - Мне показалось, он обрадовался,  услышав  мой
голос. - Как дела? Надумала что-нибудь?
   - Хочу к вам подъехать, Назар Захарович. Это можно?
   - Можно, но необязательно. Могу и я к тебе подъехать. У  меня  третья
пара, лекция, потом я свободен. Ты как, просто поговорить настроена  или
дело делать?
   - Дело будем делать. - Я  оглянулась  на  стоящую  в  метре  от  меня
Наталью, разглядывающую себя в зеркале, и на всякий случай добавила:
   - Мне надо давление измерить, вторые  сутки  голова  болит  -  просто
спасу нет.
   Никотин выдал короткую порцию дребезжания:
   - Маскируешься? Правильно. Дело у нас с тобой будет на  Садовнической
улице, так что давай встретимся в три часа на "Новокузнецкой". Сможешь?
   - Смогу, Назар Захарович. В три часа. Спасибо вам.
   - Да пока не на чем.
   - Мне что-нибудь нужно иметь с собой? Паспорт, деньги?
   - Пока ничего не нужно. Себя в целости довези, - усмехнулся он,  -  и
на сегодня достаточно.
   До двух часов я успела переделать  всю  полагающуюся  на  сегодняшний
день домашнюю работу, которой было по сравнению с днем предыдущим не так
много, поскольку уборку я сделала  накануне  и  кошачье-собачье-аптечные
вояжи тоже спроворила.
   В два часа я начала собираться. Не удержалась от  соблазна  и  надела
хороший костюм, все-таки "в люди" выхожу, а не на  рынок  за  картошкой.
Пока надевала костюм - тихо порадовалась, что все пуговицы  застегнулись
без труда, стало быть, за минувший год  я  в  весе  не  прибавила  и  не
раздалась, хотя от стресса и переживаний я раньше  всегда  поправлялась.
Но потом посмотрела на себя  в  зеркало  и  приуныла.  Какой  костюм  от
Шанель?
   О чем вы говорите, дамочка?  Такой  костюм  требует  головы  и  лица,
сиречь прически и макияжа, неплохо бы  и  аксессуаров  добавить  в  виде
туфель, сумочки и украшений.
   Аксессуары были, но волосы и лицо все портили.  Не  подходили  они  к
дорогой элегантной тряпочке, ну совсем не подходили!
   И потом, в том месте, куда  меня  поведет  Никотин,  тоже  не  дураки
сидят. Увидят фирменную одежку и сразу подумают, что с меня можно деньги
тянуть немерено.
   Нет уж, Кадырова, снимай-ка ты свой красивенький костюмчик и влезай в
брюки, джемпер и турецкую куртку, купленную на ташкентском рынке.  Шапка
должна быть по Сеньке, сомбреро - по Хуану,  а  каждый  сверчок  гораздо
успешнее справляется с вокалом, когда сидит на своем  шестке,  а  не  на
чужом.
   - Наталья Сергеевна, вот обед для Алены, - я  открыла  холодильник  и
показала  хозяйке  кастрюльку  и  мисочку,  -  вот  это  -  для  Николая
Григорьевича, вот в этой  кастрюле  -  ваш  овощной  суп,  разогреете  в
микроволновке, и салат, я его не заправляла, чтобы не мок.
   Наталья рассеянно смотрела в мою сторону, но,  по-моему,  слышала  не
все, а понимала еще меньше.
   - К ужину я вернусь, - пообещала я.
   - Надеюсь, - бросила Мадам и удалилась в гостиную.
   На  "Новокузнецкую"  я  приехала  минут  за  десять  до  назначенного
времени, но Никотин уже ждал меня в условленном месте. Все тот же  плащ,
все та же "беломорина" в желтоватых пальцах, только  глаза  не  веселые,
как вчера вечером, а строгие.
   - А куда мы идем? - спросила я, вышагивая рядом с ним.
   - Мы идем в частное детективное агентство,  которое  возглавляет  мой
ученик.
   - Вы с ним уже говорили о моем деле? Он согласен взяться за него?
   - Я ему звонил.
   Что-то дядя Назар снова стал  неразговорчивым,  уж  не  случилось  ли
чего?  Не  буду  больше  приставать  к  нему  с  вопросами,   чтобы   не
раздражался.
   Остаток пути мы проделали молча. Садовническая улица  показалась  мне
тихой и провинциальной, наверное, из-за трехэтажных  домов  и  некоторой
обшарпанности фасадов.