отом  вытащил  из  кармана
визитку, которую мистер Джордж Ансон Филлипс вручил мне  в  вестибюле  отеля
"Метрополь". Я не стал особо рассматривать ее. Написанный  на  ней  адрес  я
помнил и так: 204, Флоренс-Апартментс, 158, Курт-стрит. Я просто механически
пощелкивал по  ней  ногтем  в  ожидании  разбитого  старого  лифта,  который
грохотал в шахте, как груженный щебнем грузовик на крутом повороте.
   Было три часа пятьдесят минут.

Глава 8

   Банкер-хилл - старое, заброшенное, грязное, дурное местечко. Когда-то это
был  фешенебельный  район,  и  здесь  до  сих  пор   сохранилось   несколько
замысловатых готических  особняков  с  широкими  порталами,  выложенными  из
круглых булыжников стенами и угловыми эркерами с острыми башенками. Теперь в
них  сдаются  меблированные  комнаты;  некогда  сверкающие  паркетные   полы
исцарапаны и истоптаны, а широкие лестницы потемнели от времени  и  дешевого
лака, нанесенного на вековые слои грязи. В  комнатах  с  высокими  потолками
тощие  домовладелицы  бранятся  с  жуликоватыми  съемщиками.  И  в   широких
прохладных портиках,  подставив  разбитые  башмаки  солнечным  лучам,  сидят
старики с пустыми глазами и лицами, похожими на проигранные сражения.
   Вокруг этих старых особняков  теснятся  засиженные  мухами  ресторанчики,
итальянские  фруктовые  лавки,  дешевые  многоквартирные  дома  и  крохотные
пирожковые, где можно купить деликатесы еще более отвратные, чем пирожки.  И
кишащие крысами отели, где в регистрационных журналах значатся только  Джоны
и Смиты и где  ночной  дежурный  совмещает  обязанности  сторожевого  пса  и
сутенера.
   Из домов там выходят женщины - вроде бы молодые, но с лицами, похожими на
прокисшее пиво; там мужчины, поднося в сложенных чашечкой ладонях  спичку  к
сигарете, настороженно оглядывают улицу из-под полей глубоко  надвинутой  на
лоб шляпы; там живут  опустившиеся  интеллигенты,  мучимые  кашлем  заядлого
курильщика  и  безденежьем;  бывшие  полицейские  с   каменными   лицами   и
неподвижными глазами; наркоманы и торговцы наркотиками -  серые,  невзрачные
личности, которые сами знают  о  своей  невзрачности.  Иногда  попадаются  и
простые работяги - но они  уходят  на  службу  очень  рано,  когда  разбитые
тротуары безлюдны и на них еще поблескивает утренняя роса.
   Я прибыл туда раньше половины пятого, но ненамного. Я  оставил  машину  в
конце улицы, где с желтой глинистой насыпи на  Хилл-стрит  по  Курт-стрит  к
Флоренс Апартментс поднимался фуникулер. У дома Флоренс был темный кирпичный
фасад высотой в три этажа; нижние окна находились на уровне тротуара и  были
закрыты ржавыми жалюзи. У  входной  двери  висела  стеклянная  табличка,  на
которой сохранилось еще достаточно краски, чтобы можно  было  разобрать  имя
владельца. Я открыл дверь и спустился по трем ступенькам в коридор,  за  обе
стены которого можно было придерживаться, не вытягивая рук в стороны. Темные
двери с написанными на них темной краской номерами. В нише рядом с лестницей
- платный телефон и табличка на стене, гласящая "Управляющий  -  ј  106".  В
конце коридора дверь, и за ней -  четыре  стоящих  в  ряд  высоких  мусорных
бачка, над которыми в солнечных лучах кружились рои мух.
   Я поднялся по лестнице. Орало радио: продолжалась трансляция бейсбольного
матча, начало которой я слышал по телефону. Номер двести  четвертый  был  по
правую сторону, а бейсбольный матч -  налево  через  площадку.  Я  постучал,
ответа не дождался и постучал погромче. За моей спиной искусный финт  игрока
вызвал мощную волну  восторга  болельщиков.  Я  постучал  в  третий  раз  и,
выглянув в окно на площадке, порылся в карманах в поисках  ключа,  выданного
мне Джорджем Ансоном  Филлипсом.  На  стене  дома  напротив  -  аккуратного,
дышащего тишиной и покоем -  зеленела  тонкая  неброская  неоновая  надпись:
"Похоронное бюро Пьетро Палермо".
   Высокий человек в черном вышел из двери и прислонился к белой  стене.  Он
был очень красив. У него была смуглая  кожа  и  великолепные  серо-стального
цвета волосы, зачесанные назад. Он вынул из кармана нечто, похожее издали на
портсигар с бело-черной инкрустацией, лениво раскрыл его  длинными  смуглыми
пальцами и извлек оттуда сигарету с позолоченным фильтром. Убрал портсигар и
прикурил от зажигалки, также инкрустированной черно-белым. Потом  убрал  ее,
сложил на груди руки и уставился прямо перед  собой  ничего  не  выражающими
глазами. С кончика сигареты мимо его лица тонкой  струйкой  поднимался  дым;
тонкой прямой струйкой - как от потухшего бивачного огня на рассвете.
   За моей спиной раздался очередной взрыв эмоций на  стадионе.  Я  перестал
созерцать высокого итальянца, открыл ключом дверь  номера  двести  четыре  и
вошел внутрь.
   В квадратной комнате, устланной  коричневым  ковром,  мебели  было  очень
мало, и она как-то не располагала к приятному времяпрепровождению. На  стене
напротив двери висело традиционное кривое зеркало, в котором я выглядел  как
трусливый прелюбодей, крадущийся домой с веселой  вечеринки.  Около  мягкого
кресла возвышалась груда старого дермантина в форме дивана. На столе у  окна
стояла лампа  с  бумажным  абажуром.  По  обеим  сторонам  откидной  кровати
находились двери.
   Одна  из  них  вела  в  крохотную  кухоньку  с   каменным   умывальником,
трехкомфорочной газовой плитой и старым  холодильником,  который  щелкнул  и
забился в страшных судорогах, как только  я  открыл  дверь.  На  столе  были
остатки завтрака: темная  жижа  на  дне  чашки,  подгорелая  корочка  хлеба,
крошки, желтые потеки растаявшего масла на  краю  блюдечка,  грязный  нож  и
кофейник, пахнущий, как прелое сено в теплом сарае.
   Я прошел мимо  откидной  кровати  и  открыл  другую  дверь.  За  ней  был
небольшой коридорчик с нишей для одежды и встроенным туалетным столиком.  На
нем лежала расческа и  черная  щетка  с  застрявшими  в  щетине  несколькими
светлыми волосками, а также коробочка  с  тальком,  маленький  электрический
фонарик с треснувшим стеклом, стопка писчей бумаги, ручка и  бутылка  чернил
на промокашке; сигареты и спички на краю стеклянной  пепельницы,  в  которой
лежало с полдюжины окурков. В ящиках столика валялись носки, белье и носовые
платки. На вешалке висел темно-серый костюм  -  поношенный,  но  еще  вполне
приличный; под ним на полу стояла пара довольно пыльных грубых  башмаков.  Я
толкнул дверь ванной. Она открылась всего на фут и  уперлась  во  что-то.  Я
поморщился и почувствовал, как у меня  твердеют  желваки  на  скулах.  Из-за
двери шел неприятный  резкий  запах.  Я  навалился  на  нее.  Она  еще  чуть
приоткрылась и тут же подалась назад, как  если  бы  кто-то  прижимал  ее  с
другой стороны. Я просунул голову в щель.
   Ванная комната была слишком мала для него, так что ноги его были  согнуты
в коленях, а  голова  упиралась  в  каменный  плинтус  напротив  двери.  Его
коричневый костюм был слегка помят, и  черные  очки  грозили  вывалиться  из
нагрудного кармана. Как будто теперь это могло иметь какое-то значение.  Его
правая рука лежала на животе, а левая - на полу  ладонью  вверх,  пальцы  ее
были чуть согнуты.  На  правом  виске  мистера  Ансона  был  виден  синяк  с
запекшейся в светлых волосах кровью. Его приоткрытый рот был полон блестящей
темно-красной жидкости.
   Дверь упиралась в его ноги. Я нажал посильнее и протиснулся в  ванную.  И
положил два пальца ему на шею, где должна была пульсировать артерия. Никакая
артерия там не пульсировала. Ни чуть-чуть. Кожа была  холодна  как  лед.  То
есть вряд ли как лед. Но мне так показалось. Я выпрямился, оперся  спиной  о
дверь  и  некоторое  время  стоял,  крепко  сжимая  кулаки  в   карманах   и
принюхиваясь  к  запаху   кордита.   Трансляция   бейсбольного   матча   все
продолжалась, но через две двери радио звучало приглушенно.
   Я стоял и смотрел на него. Ничего особенного,  Марлоу,  абсолютно  ничего
особенного. Тебя здесь ничего не касается. Ты  даже  не  был  с  ним  знаком
толком. Иди, иди отсюда поскорее.
   Я отлепился от  двери,  сильно  потянул  ее  на  себя  и  через  короткий
коридорчик  вышел  в  гостиную.  Из  зеркала  на  меня  глянула  напряженная
перекошенная физиономия. Я быстро отвернулся в сторону, вытащил  из  кармана
ключ, который мне  дал  Джордж  Ансон  Филлипс,  потер  его  между  влажными
ладонями и положил на стол около лампы.
   Я протер внутреннюю и  наружную  ручки  двери.  Счет  в  матче  в  первой
половине восьмого гейма был 7 : 3.  Некая,  похоже  хорошо  хлебнувшая  леди
затянула на арестантский манер "Фрэнки и Джонни", голосом, который  не  смог
стать благозвучным даже от виски. Хриплый бас велел ей  заткнуться,  но  она
продолжала голосить; послышались тяжелые шаги,  звук  оплеухи,  взвизг  -  и
пение прекратилось. Трансляция бейсбольного матча продолжалась.
   Я сунул в зубы сигарету, зажег ее и пошел вниз по лестнице и  остановился
в полутемном коридорчике, глядя на табличку с  надписью:  "Управляющий  -  ј
106".
   С моей стороны было полным идиотизмом даже  смотреть  на  нее.  Я  стоял,
яростно жуя сигарету, и смотрел на табличку очень долго.
   Затем повернулся и пошел назад по коридору.  На  маленькой  эмалированной
пластинке на двери было написано: "Управляющий". Я постучал.

Глава 9

   Послышался скрип отодвигаемого кресла, шарканье ног, и дверь открылась.
   - Вы управляющий?
   - Да. - Тот же голос отвечал Элише Морнингстару по телефону.
   Это был долговязый тип  с  короткими  рыжими  волосами  и  узкой  длинной
головой, явно битком набитой всякими низкими  хитростями.  Из-под  оранжевых
бровей пристально  смотрели  зеленоватые  глаза.  Его  огромные  уши  имели,
вероятно, способность развеваться на ветру,  а  длинный  нос  был  не  прочь
залезть не в свое дело. В целом это было великолепно  тренированное  лицо  -
лицо человека, умеющего держать  язык  за  зубами;  лицо,  хранящее  ледяное
спокойствие трупа на анатомическом столе.
   - Мистер Ансон? - спросил я.
   - Двести четвертый.
   - Его нет дома.
   - Ну и что я должен сделать? Начать нести яйца по этому поводу?
   - Мило,  -  сказал  я.  -  Ты  всегда  при  них  или  только  по  большим
праздникам?
   - Отвали отсюда, - сказал он. - Катись подальше. - Он  закрыл  дверь.  Но
снова открыл, чтобы сказать: - Гуляй-гуляй. Выметайся. Отчаливай.  -  И  так
подробно изложив мне свою мысль, управляющий снова начал закрывать дверь.
   Я навалился на нее, он навалился с другой стороны.  Наши  лица  оказались
прямо напротив друг друга.
   - Пять долларов, - сказал я.
   Это изменило его настрой. Он отпустил дверь так неожиданно, что я  должен
был  стремительно  шагнуть  вперед,  чтобы  не  врезаться  головой   в   его
подбородок.
   - Входи, - сказал он.
   Комната полностью повторяла гостиную Ансона - вплоть до бумажного абажура
и стеклянной пепельницы. Стены были выкрашены  в  цыплячий  цвет.  Для  того
чтобы у вошедшего сюда могло незамедлительно  начаться  разлитие  желчи,  на
желтой стене не хватало  только  пары  нарисованных  черной  краской  жирных
пауков. - Садись. - Он закрыл дверь.
   Я  сел.  Мы  посмотрели  друг  на  друга  невинными   глазами   торговцев
подержанными автомобилями.
   - Пива? - спросил он.
   - О'кей.
   Он открыл две банки, наполнил жирный стакан, который  держал  в  руке,  и
потянулся за таким же вторым. Я поспешно сказал,  что  могу  пить  прямо  из
банки. Он протянул ее мне.
   - Десять центов. Я дал ему десять центов. Не сводя с меня глаз, он  сунул
монетку в жилетный карман. Потом подтянул  кресло  и  сел  в  него,  вытянув
костлявые ноги и свесив между коленей свободную руку.
   - Меня не интересуют твои пять долларов. - Прекрасно, - сказал  я.  -  Я,
собственно, и не собирался тебе их давать.
   - Умничка, - сказал он. - К чему? У нас тут  милый  респектабельный  дом.
Никаких темных дел не происходит.
   - И очень спокойный, - подтвердил я. - Отсюда  слышно,  как  этажом  выше
визжит стервятник.
   Он раздвинул рот в широкой улыбке - почти на три четверти дюйма:
   - Меня не просто удивить.
   - Прямо как королеву Викторию.
   - Не понял.
   - Я давно не жду чудес в этой жизни, - сказал я.  Бессмысленный  разговор
оказывал на меня бодрящее действие - как холодный душ.
   Я достал бумажник и, порывшись в визитках, выбрал одну. Это была  не  моя
визитка, на ней значилось: "Джеймс Б. Поллок. Страховая компания.  Страховой
инспектор". Я попытался вспомнить, как выглядел Джеймс Б. Поллок и где я его
встречал. Но не смог. И вручил карточку рыжему.
   Он прочитал ее и почесал уголком кончик носа.
   - Что на этом парне?  -  спросил  он,  глядя  на  меня  цепкими  зелеными
глазами.
   - Драгоценности... - Я неопределенно помахал рукой.
   Он обдумал мои слова. Пока  он  их  обдумывал,  я  постарался  заключить,
встревожен ли он. Было непохоже.
   - Ну, есть у нас такой, - наконец  согласился  он.  -  Тут  уж  ничем  не
поможешь. Мне он, правда, не показался серьезным малым: мягковат на  вид.  -
Может, меня дезинформировали, - предположил я. И описал ему  Джорджа  Ансона
Филлипса - в коричневом  костюме,  черных  очках  и  бурой  шляпе  с  желтой
ленточкой. Я подумал, а что же случилось со  шляпой?  Наверху  ее  не  было.
Наверно, он выбросил ее, решив, что  она  слишком  заметна...  Впрочем,  его
светлая голова была почти такой же.
   - Это похоже на него?
   Рыжий сделал вид,  что  задумался.  Наконец  кивнул,  его  зеленые  глаза
внимательно следили за мной... Он водил карточкой  по  передним  зубам,  как
палкой по прутьям решетки.
   - Я подозревал в нем проходимца, - сказал  он.  -  Но  они  бывают  самых
разных форм и размеров. Парень живет здесь только месяц.  И,  скомпрометируй
он себя чем-нибудь, вылетел бы отсюда моментом.
   Я очень постарался не рассмеяться ему в лицо.
   - А что, если мы обыщем квартиру, пока его нет?
   Рыжий покачал головой:
   - Мистеру Палермо это не понравится.
   - Мистеру Палермо?
   - Это хозяин дома. Живет через улицу.  Держит  похоронное  бюро.  Владеет
этим домом и кучей других. Практически всем районом, если  ты  понимаешь,  о
чем я говорю. - Уголок его рта и правое веко дернулись.  -Не  из  тех,  кого
можно сердить.
   - Ладно, пока мистер Палермо занимается своим похоронным бюро или  чем-то
там еще, давай пойдем и обыщем квартиру.
   - Не вынуждай меня сердиться на тебя, - отрезал рыжий.
   - Меня это волнует, как  два  процента  от  ничего,  -  сказал  я.  Давай
поднимемся и обыщем квартиру.  -  Я  швырнул  пустую  банку  из-под  пива  в
мусорное ведро и пронаблюдал, как она отскочила  от  него  и  покатилась  по
полу.
   Рыжий внезапно поднялся с места, встал, широко расставив ноги, потер руки
и прикусил нижнюю губу.
   - Ты говорил что-то насчет пяти.
   - Это было много лет  назад.  Я  передумал.  Давай  поднимемся  и  обыщем
квартиру.
   - Попробуй только сказать это еще раз... - Его  правая  рука  поползла  к
заднему карману.
   -  Если  ты  собираешься  вытащить  пушку,  то  мистеру  Палермо  это  не
понравится.
   - К черту мистера Палермо, - прорычал он  внезапно  яростным  голосом,  и
лицо его густо налилось кровью.
   - Мистеру Палермо будет приятно узнать, как ты к нему относишься.
   - Послушай, - очень медленно проговорил рыжий, опуская руку  и  нагибаясь
ко мне. - Послушай. Я сидел себе мирно и пил пиво. Банку-другую. Может, три.
Может, девять. Кому какое дело. Я никого не трогал. Был чудный день. И  было
похоже, что будет чудный вечер, - и тут появился ты.  -  Он  яростно  потряс
поднятой рукой.
   - Давай поднимемся и обыщем квартиру, - сказал я.
   Он резко выбросил кулаки  вперед  и  в  конце  движения  раскрыл  ладони,
растопырив пальцы так широко, как только мог. И подергал носом.
   - Если б я был не на работе... - сказал он.
   Я открыл рот.
   - Не говори этого! - завопил он.
   Он нахлобучил шляпу, пиджак надевать не  стал;  вытащил  из  ящика  стола
связку ключей, прошел мимо меня к двери,  обернулся  и  дернул  подбородком,
приглашая меня следовать за  ним.  Выражение  лица  у  него  было  несколько
ошеломленное.
   Мы вышли и поднялись  по  лестнице.  Бейсбольный  матч  кончился,  теперь
звучала танцевальная музыка. Очень громкая танцевальная музыка. Рыжий выбрал
один из ключей и вставил в замочную скважину двери номера двести четыре.  За
нашими спинами сквозь грохот музыки внезапно прорвался истерический  женский
визг. Рыжий выдернул ключ из замка и оскалил зубы. Он пересек узкую площадку
и забарабанил в дверь напротив. Ему пришлось барабанить долго и старательно,
прежде  чем  на  него  обратили  внимание.  Дверь  резко   распахнулась,   и
востролицая блондинка в ярко-красных брюках и зеленом свитере уставилась  на
него разъяренными глазами, один из которых  был  подбит  совсем  недавно,  а
другой - несколько дней назад. Синяки были и на  шее.  В  руке  она  держала
высокий стакан с желтой жидкостью.
   - Заглохните - и быстро, -  скомандовал  рыжий.  -  Слишком  много  шума.
Больше повторять не собираюсь. В следующий раз просто вызову полицию.
   Девица обернулась через плечо и провизжала, перекрывая грохот радио:
   - Эй, Дел! Тут один тип велит заглохнуть. Не хочешь прибить его?
   Скрипнуло кресло, радио внезапно смолкло, и  за  спиной  девицы  появился
плотный угрюмого вида мужчина.  Он  отпихнул  подругу  в  сторону  и  злобно
уставился на нас. Он был в брюках, уличных ботинках и  майке.  Ему  явно  не
мешало бы побриться.
   Он встал в дверях, широко расставив ноги, тяжело посопел носом и сказал:
   - Вали отсюда. Я  только  что  вернулся  из  закусочной.  Я  закусил  там
препаршиво. И не хочу, чтобы меня беспокоили сейчас.
   - Вы слышали, мистер Хенч, - сказал рыжий. - Выключите радио и прекратите
скандалить. Сию же минуту.
   Человек по имени Хенч подался вперед:
   - Послушай, ты, заморыш! - И тяжело ступил вперед правой ногой.
   Рыжий не стал дожидаться, когда Хенч наступит ему на  ногу.  Он  проворно
отскочил назад и швырнул за спину связку ключей, которая  звякнула  о  дверь
номера двести четвертого. Правая рука его сделала неуловимое движение - и  в
ней оказалась плетеная кожаная дубинка.
   - Ах так! - сказал Хенч, сжал огромные волосатые кулаки и тяжело выбросил
их в пустоту.
   Рыжий ударил его дубинкой по макушке, девица снова завизжала  и  швырнула
стакан с ликером в физиономию своему дружку. Сделала ли она это потому,  что
почувствовала себя в безопасности, или это был честный промах, я не понял.
   Ослепленный Хенч с залитым ликером лицом рванул в  комнату,  держа  такой
опасный крен, что на каждом шагу грозил впилиться носом в пол. Постель  была
разобрана, и белье скомкано. У кровати Хенч упал на одно колено и сунул руку
под подушку.
   - Осторожней, - сказал я. - Пистолет.
   - Сейчас и с этим разберемся, - процедил сквозь зубы рыжий и стремительно
сунул уже пустую правую руку под расстегнутый жилет.
   Все так же стоя на одном колене, Хенч повернулся к нам - в его  руке  был
черный пистолет с коротким дулом. Но  Хенч  не  поднимал  его  угрожающе,  а
просто держал на раскрытой ладони и тупо смотрел на него.
   - Брось! - напряженным голосом скомандовал рыжий, входя в комнату. Девица
сзади вдруг прыгнула ему на спину и, дико визжа, обхватила за  шею  длинными
руками. Рыжий покачнулся, выругался и взмахнул пистолетом, пытаясь сохранить
равновесие.
   - Давай, Дел! - верещала девица. - Сделай его!
   Хенч, по-прежнему тупо глядя на лежащий  на  раскрытой  ладони  пистолет,
грузно оперся левой рукой о кровать, медленно поднялся на ноги  и  сдавленно
прохрипел:
   - Это не мой пистолет.
   Я  отобрал  от  греха  подальше  у  рыжего  пистолет  и  предоставил  ему
возможность самому стряхивать со спины визжащую девицу.
   - Брось пушку, Хенч, - сказал я.
   Он поднял на меня озадаченные и неожиданно трезвые глаза.
   - Это не мой пистолет, - подтвердил он и протянул его  мне  на  раскрытой
ладони. - У меня был кольт тридцать второго...