о обложили, и только Макарыч,
добравшийся уже до тесного своего логова, отвечает Ольге Матвеевне из
холодного мрака хриплым, злым воем ветерана отгремевших мировых войн.

Вечером следующего дня у ворот интерната сигналит машина, такая чЈрная, что
фары еЈ подобны шаровым молниям, случайно встретившимся в ночной темноте.
Из машины выходит молодой полнощЈкий штатский и двое в военной форме.
Макарыч отдаЈт им честь.

- Ваш сигнал, товарищ? - тихо спрашивает его полнощЈкий, узко улыбаясь. Он
протягивает свою женственную руку и проводит ладонью по заросшей седой
щетиной щеке ветерана. Нежность этой руки согревает и радует старика. - Не
волнуйтесь, товарищ, мы во всЈм разберЈмся.

Приезжие проходят в каменный дом, в окнах которого не горит свет. Макарыч
закуривает, надвинув шапку на лоб, и, слегка прихрамывая, идЈт к сортиру,
где собралась маленькая стайка любопытных девочек.

- А ну все по баракам! - хрипло гаркает он.

- Так ведь ссать охота! - отважно выкрикивает ему навстречу одна из
собравшихся.

- По баракам, мать вашу! Бегом! - орЈт Макарыч звериным рЈвом, и девочки
бросаются врассыпную, хлопают двери бараков. Из каменного дома выходит
полнощЈкий и с ним Ольга Матвеевна, волосы еЈ не причЈсаны, ватник
расстЈгнут. Она смотрит на Макарыча невидящими глазами и всЈ время проводит
рукой по лицу. Макарыч отворачивается и роняет в землю сгусток . С крыльца
сбегает Надежда Васильевна, резкими движениями поправляя на себе одежду,
она подбегает к полнощЈкому, что-то быстро говоря ему уже на ходу.
ПолнощЈкий узко улыбается и держит женственные руки в карманах плаща.
Ослепительный свет фар подъезжающей машины заливает стоящих у крыльца,
словно ветер, заносящий их фигуры тонким белым песком. Ольга Матвеевна,
нагнувшись, входит в фургон. Военные вытаскивают из здания столовой
какие-то мешки и грузят их вслед за ней. ПолнощЈкий поднимает руку и лениво
машет Макарычу, старик снова отдаЈт ему честь. Избавившись от мешков,
военные отряхиваются, один из них забирается в кабину, второй в фургон.
Машина неуклюже разворачивается в узком пространстве двора, водя фарами по
деревянным стенам бараков, потом, зарычав, выезжает воротами в песочные
холмы, а оттуда в холодный лесной простор.

ЧЈрные стволы деревьев расходятся под качающимся светом фар, тени их
скользят в высоту, к ночному дымному небу, родине всех теней, и иногда даже
кажется, что некие большие угольные рыбы, стоящие у стволов высоко над
землЈй, срываются и уходят в чащу, испуганные непривычным светом. Машина
сворачивает с основной дороги, ведущей через лес, на узкую просеку,
проезжает по ней с километр и останавливается, погасив фары.

ПолнощЈкий прохаживается у кабины, разминая ноги.

- Что-то с машиной? - спрашивает его Надежда Васильевна, одолжившая у
второго военного папироску и пытающаяся еЈ прикурить дрожащими пальцами.

- С машиной всЈ в порядке, - весело отвечает полнощЈкий. - Сейчас тебя
выебем и дальше поедем.

Надежда Васильевна ничего не отвечает, только продолжает свои попытки
прикурить. ЧетвЈртая спичка ломается у неЈ в руках. Из фургона вылезает
Ольга Матвеевна, прислоняется спиной к машине и смотрит в лес.

- Ну что, ребята, кто еЈ первый будет? - спрашивает полнощЈкий.

- А мы и вдвоЈм можем, - смеЈтся второй военный, протягивая Надежде
Васильевне зажигалку. - Или сначала эту?

- Нет, эту я сам. Приступайте.

Второй военный дожидается, пока Надежде Васильевне удаЈтся прикурить.

- Вас как зовут? - спрашивает он затем. - А меня зовут Петя. Лезьте,
пожалуйста, в кузов и снимайте одежду.

Надежда Васильевна стоит и курит дрожащей рукой, словно не слыша.

- Послушайте, товарищ Волопаева, - замечает полнощЈкий. - Мы тут с вами не
шутки шутим, у нас времени в обрез. Полезай в фургон, блядская кобыла!

Надежда Васильевна испуганно бросает папироску и тупо смотрит в лицо
полнощЈкому. Второй военный и покинувший кабину водитель хватают еЈ и
волокут в низкую дверь, она упирается ногами и жалобно стонет. Дверь
захлопывается, женщина сильно бьЈт в неЈ сапогами изнутри.

- Давайте отойдЈм от машины, Ольга Матвеевна, - говорит полнощЈкий. -
ПройдЈмся, воздухом подышим. Может, закурите?

- Нет, спасибо.

- Вы, Ольга Матвеевна, я вижу, женщина особенная. И вы, полагаю, достаточно
умны, чтобы понимать, насколько всЈ произошедшее здесь выходит, так
сказать, за рамки... Нет, я имею в виду не рамки закона, или некоей
гипотетической морали, я имею в виду иные рамки, Ольга Матвеевна,
совершенно иные. Я имею в виду ту черту, которая проведена без нашего с
вами участия, черту, так сказать, самого существования, может быть, я не
совсем ясно выражаюсь... Позвольте вашу руку, Ольга Матвеевна. Какая у вас
холодная рука. Вам холодно? Не стоит даже и упоминать о том, что события,
которые происходили в подведомственном вам учреждении не просто не должны
были иметь место, они не могли, я повторяю, не могли происходить. Надеюсь,
это не вызовет с вашей стороны возражений? Нет. Хорошо. Однако, вот чего я
не пойму. Как же они всЈ-таки происходили, если их и быть-то не могло? А,
Ольга Матвеевна?

- Зачем вы всЈ это говорите? - устало спрашивает Ольга Матвеевна.

- Я пытаюсь, если позволите, выяснить. Установить истину в еЈ кристальном
виде. Всем нам по природе свойственно искать выхода из того положения, в
котором мы находимся, из нашего бренного, так сказать, существования, но
почему, дорогая Ольга Матвеевна, почему? Кто сказал, что выход этот
обязательно существует? - полнощЈкий вдруг резко останавливается между
древесными стволами. - Вы не были здесь?

- Извините?

- Раньше? Вы не были здесь уже раньше?

- Нет. Я не была здесь раньше.

- И меня вы раньше никогда не видели?

- Как ваше имя?

- Меня зовут Спиридон Борисович, но это не имеет никакого отношения к делу.
Вам обязательно нужно знать моЈ имя, прежде чем вы станете мне пенис
сосать? Вы хотите ориентироваться в пространстве, что ж, это понятно, но
поверьте, Ольга Матвеевна, слова не предоставляют нам такой возможности.
Этой функцией они не обладают. Так что же, вспомнили?

- Я не видела вас раньше.

- Ошибаетесь. Вот тут вы, дорогая, и ошибаетесь. Возможно, это даже ваша
главная ошибка. Ну что ж, картина в таком случае, проясняется.

- Значит, вы не из НКВД?

- Напротив. Я как раз из НКВД. Но это тоже ведь только название.

- Я понимаю, что мы туда не поедем.

- Ах, вы это понимаете? Ну, не удивительно. Давайте, Ольга Матвеевна,
остановимся здесь. Холодная сегодня ночь, звЈзд не видно, сейчас пойдЈт
снег. Вот он, видите, уже падает. Этой осенью ещЈ не было снега.

Из небесной черноты и вправду начинает сыпаться редкий кружащийся снег.
Ольга Матвеевна прячет руки в карманы, чтобы было не так холодно и смотрит
на своего спутника. Снежинки падают мимо еЈ лица, прилипая к ресницам.

- Так вы, значит, настаиваете на своей правоте? - тихо произносит
полнощЈкий. - Ленинизм, вам, стало быть, не указ?

- Бросьте, - тихо и серьЈзно отвечает Ольга Матвеевна. - Какой ещЈ ленинизм.

- Ленин, Ольга Матвеевна, это не личность, это не учение. Это - закон.
Закон, пожирающий своих исполнителей. Что вы на меня так смотрите? Я не
стану насиловать вас, мне не нужны эти частности. Меня интересует общее
положение дел. Видите эти ямы? Они вырыты тут уже давно. Когда идут дожди,
вода собирается на дне, превращая их в лужи. Я видел, как лесные звери пьют
из них воду. Чего же вам ещЈ нужно? Что вы не станете на колени, не
всмотритесь вглубь земли?

Ольга Матвеевна подходит к краю ближайшей ямы и опускается на колени.
Спиридон Борисович идЈт следом, вынимает из кармана пистолет и приставляет
его сзади к еЈ голове. В лесу стоит тишина, нарушаемая только отдалЈнными
глухими криками Надежды Васильевны, которой рвут ногтями срамную кожу в
чЈрной тьме автомобиля. ОбнажЈнные деревья, неподвижно погружЈнные в зимний
сон, сплетают свои ветви в угольную кровеносную сеть.

- Вы, кажется, хотели что-то сказать? Вы даже не читали подписанных вами
бумаг. Ведь это всЈ чушь, Ольга Матвеевна, чушь, под которой стоит ваша
красивая подпись. Так вы хотели что-то сказать?

- Я ненавижу нас, - тихо говорит Ольга Матвеевна, вынимая руки из карманов
и раскрывая ладони перед собой. - Всех.

- За что?

- За то, что мы есть. Нам всем нужно исчезнуть бесследно.

- Вот как? А что же останется? Видите ли, Ольга Матвеевна, здесь вы снова
намереваетесь преступить черту, полагая, что именно за ней находится
избавление. Ранее я часто думал найти такую женщину, как вы, которая
обладает достаточной внутренней силой, чтобы ненавидеть жизнь, найти такую
женщину и использовать как обычную, сделать еЈ беременной коровой, но
теперь я, под влиянием, - пистолет в руке Спиридона Борисовича вдруг
оглушительно хлопает, Ольгу Матвеевну сильно толкает вперЈд за голову, и
она кувырком валится в яму, с плеском ударяясь боком в воду на еЈ дне, -
произошедших событий окончательно понимаю, что мысль эта сама по себе
глупа, потому что дело, Ольга Матвеевна, видите ли, не в человеке, а в
продуцируемой им душевной силе, как то вашей, к примеру, любви, и когда
сила иссякает, тут для меня нет больше интереса, и человек сразу
превращается в труп, поэтому я при подобных обстоятельствах не задаюсь
вопросом о причинах, чтобы не впадать в банальнейшую ошибку философии,
спрашивая зачем или же почему, нет, я перевожу дело в иную плоскость, я
задаю конкретные вопросы, решаемые обычно наукой, а именно: когда вы, Ольга
Матвеевна, лишились своей души, оставшись только с вышеупомянутой вами
ненавистью, и куда делась она, столь скоропостижно вас покинув?

Спиридон Борисович прячет пистолет в карман и задумчиво бредЈт к машине,
откуда всЈ явственнее слышен вой беспощадно насилуемой женщины. Подойдя к
кабине, от ударяет кулаком по двери фургона. Вой обрывается, и двое
расхристанных мужчин выволакивают наружу полуголую Надежду Васильевну,
неумело сгибающую ноги, они, да и рот еЈ, в крови, под глазом синяк, она
охрипла от крика и закидывает голову назад, потому что из носа тоже сочится
кровь.

- Туда, - махает рукой Спиридон Борисович в ту сторону, откуда пришЈл.
Военные хватают женщину за руки и тащат к ямам. Она снова начинает хрипло
квохтать, булькая кровью, тогда тот, кто вЈл машину, коротко бьЈт Надежду
Васильевну пистолетом по голове, и дальше слышен только удаляющийся треск
кустов, которыми волокут еЈ тяжЈлое тело. Наступает тишина, потом хлопают
два выстрела. Спиридон Борисович садится в кабину, вытянув ноги через проЈм
открытой двери наружу. Окружающая машину лесная мгла наполняет его
спокойствием и непрерывной чЈткостью хода космического времени.

- Девчонок туда же? - спрашивает его вышедший на просеку военный,
назвавшийся Петром.

- Да, всЈ в яму. Чего два раза стреляли?

- Да Певцов еЈ живой в яму повалил, а потом с первого раза по башке не
попал.

- Не жалко было еЈ, Шаталов, только что нафаршированную?

- Да мало их что-ли, Спиридон Борисович.

- Точно. Ну, давайте, тащите туда девчонок. Вытряхнете их, мешки сверху
побросайте и зарывайте. Быстрее, быстрее, ребята, времени мало, - Спиридон
Борисович откидывается на сидении машины, закрывая глаза. Он не спал уже
двое суток.

Двое военных сволакивают мешки из фургона к яме и вытряхивают из них
вонючие детские трупы. Тело Зины, перекатившись через плечо, утыкается
коленом в землю и застряЈт на склоне, водителю приходится сбросить его на
дно пинком ноги. Непристойно раскинув ноги, девочка валится на труп Надежды
Васильевны, забрызгавший Ольгу Матвеевну кровью из своей разбитой головы.
Другие трупы сбрасывают по воздуху, взяв за плечи, и они падают друг на
друга с чавкающими глухими шлепками, протекая тЈмной гнилой кровью.
Водитель ругается матом, жмурясь от летящего в глаза снега.

Катю вытряхивают из последнего мешка. Снег падает ей в сжатое смертельной
судорогой лицо, попадая в раскрытый рот. По шее проходит лиловый рубец от
колготок.

- Это та, что удавилась, - говорит водитель. - Уже опухла, сука.

- Слушай, Вовка, погоди, - ПЈтр вдруг расстЈгивает штаны, начиная тихо,
воркующе смеяться. - Погоди, Вовка, гляди. Рот раскрыла, она пить хочет, -
он смеЈтся, широко уперев ноги над Катиной головой, и пускает мочу, целясь
девочке в рот. От смеха он попеременно перестаЈт попадать, пробрызгивая
дорожкой семенящих капель по лицу. Моча всЈ же быстро наполняет рот девочки
и переливается через губы. - А теперь, Вовка, смотри фокус, - говорит ПЈтр,
встряхнувшись и пряча. Он приподнимает одну ногу и наступает ею Кате не
живот. Катя вдруг сильно, хрипло рыгает, бульканьем выбрасывая мочу изо рта
маленьким родничком. Водитель с руганью отшатывается от неЈ.

- Да не шарахайся, дурило, - хохочет ПЈтр. - Это ж газы ртом вышли. Я
надавил, газы вышли. А ты дурак испугался. Давай скинем.

- Да ну тебя на хуй, - мрачно говорит водитель, поднимая лопату. - Сам
скидывай.

- Да помоги ты, Јлки зелЈные, - с удивлением разводит руками ПЈтр.

- Говорю, сам скидывай. Какого хрена ты на неЈ ссал?

- А шо такое? Она же никому не расскажет, - смеЈтся ПЈтр. - Правда, детка?
- ПЈтр приседает, берЈт Катю за ноги, протаскивает по земле и, крякнув,
швыряет еЈ в яму. - ТяжЈлая, блядь, - вздыхает он, снова выпрямляясь. - Ну
если я ссать хотел, так что мне, до города терпеть? А то, что на неЈ ссал,
на девчонку, так это по ошибке. Не заметил, ебЈна мать. Что тут видно в
темноте, а она лежит, как колода. Так что ты уж, брат, извини.

Водитель молча упирает лопату и наседает на неЈ ногой. Они зарываю яму,
ничего не говоря, только тяжело дышат. Лезвия лопат с металлическим
харканьем врезаются в холодную землю, наметЈнную кучей на краю ямы, комья
сыпятся вниз, покрывая голые тела мертвецов стохастической рябью помех,
словно они разъедаются ветром сухого гниения и порывами растворяются прямо
на глазах. Вскоре трупы уже не видны под слоем земли, а двое с лопатами всЈ
продолжают бросать комья на то место, где они были когда-то, чтобы никто не
смог отличить его от других лесных мест, чтобы оно поросло обычной травой и
древесной молодью, чтобы вылупились тут одной осенью из-под мха грибы, и
чтобы память человеческая не нарушала постепенного вростания корней,
выделяя здесь могилу, потому что все могилы на земле всЈ равно теряются, а
трупы, некогда заложенные в них, всЈ равно рассыпаются в прах, и нет по
большому счЈту нужды их вспоминать.

Когда яма сравнивается с поверхностью почвы, они утаптывают место
захоронения сапогами и нагребают на него давно умершую траву, оторванную от
земли ещЈ во время углубления ямы.

- Ветками надо забросать, - замечает ПЈтр.

Водитель с размаху втыкает лопату в грунт, чтобы освободить руки для новой
работы. Под его ногами, под тяжЈлым рыхлым слоем земли, где он не может
видеть и слышать, в грязной ношенной одежде, которую никому даже и в голову
не приходило для дальнейшего использования снять, судорожно сжимается
детское тело, выворачивается и еле различимо стонет от нечеловеческой, тупо
порющей живот боли, и кровь вытекает изо рта на щеку, маслянистой, чЈрной
струйкой, и сырая чЈрная земля засыпается в поменявший положение рот,
потому что всЈ там, ниже земли, чЈрное, нет там места свету, там прячет
природа только то, что уже не нужно и должно стать бесформенной мЈртвой
нефтью будущей жизни, и ещЈ тех, кто трудится над разрушением формы, поедая
погребЈнным руки, рты и глаза. Режущий удар лопаты. Катя снова начинает
жить.

Они уходят прочь, неслышно ступая сапогами в угольную пыль умирающей осени,
они уходят, и она перестаЈт чувствовать их живое тепло, только влажное
тепло мЈртвых, гниением своим согревающих еЈ, словно она - их единственная
надежда, словно они и умерли ради того, чтобы она жила. Катя лежит под
землЈй, закрыв глаза, всЈ вокруг неЈ молчит в повальной глухоте, только с
тихим, неровно пузырящимся шипением киснут трупы и где-то высоко, за стеной
земли, падают бумажные снежинки, совсем не холодные, как вода после
мороженного. Катя лежит неподвижно и ни о чЈм не думает, только странное
удивление застыло в ней, как же всЈ изменилось со времени еЈ смерти, словно
она никогда и не жила здесь.

Катя лежит долго, половину ночи, пока не приходит Тузик. Тузик - это
крупный, рыжий бродячий кобель, живущий в лесу, как волк, у него никогда не
было хозяина, может быть, у его матери был, но сам Тузик родился в норе на
городской свалке, потерял в драке кусок морды, потом мальчишки покалечили
ему камнем глаз, потом он напал на другого мальчишку в сумерках жаркого
позапрошлого лета и разорвал ему ногу. Мальчишка упал и не мог
сопротивляться от боли, Тузик мог бы его загрызть, но не стал, он до сих
пор вспоминает искажЈнное от боли лицо маленького человека, в котором не
было ненависти, а только страх. Понимая, что бесконечная стая людей начнЈт
теперь ему мстить, Тузик тем же вечером ушЈл со свалки в лес, где
окончательно одичал, охотится на зайцев, крадЈт курей в далЈком колхозе за
рекой, которую преодолевает вплавь, а не так давно он обнаружил и это
место, место, где всегда есть мертвечина.

Собственно, у Тузика ещЈ в запасе соседняя могила, которую он прокопал с
месяц назад и каждый день носит из ямы гнилое мясо, но сейчас он чует запах
свежей падали, и, с сатанинским рычанием набросившись на утоптанную
сапогами землю, роет еЈ всеми четыремя лапами, фонтаном выбрасывая комья
из-под брюха назад. За время рытья спина Тузика слегка белеет от
нападавшего снега, из оскаленной пасти валит пар, он надрывно, жадно рычит
от голода и дЈргается из стороны в сторону, постепенно уходя в землю,
смачный запах человеческого мяса обтекает его как дым, с зубов капает
слюнная пена, из всей жратвы Тузик больше всего любит человечину, даже
прокисшей до черноты сохраняет она свою сладость, а под ним сейчас свежие
трупы, крупные, свежие трупы только что убитых женщин, много мяса, свежего,
сладкого мяса, даже кровь ещЈ не успела окончательно остыть, еЈ можно есть
сейчас, эту вязкую мЈртвую кровь, как мягкий хлеб, Тузик уже чувствует еЈ
вкус в пасти и хрипло скулит от нетерпения, вот лапы его вместо несъедобной
земли уже задевают тЈплую падаль, вдруг оттуда, снизу, что-то хватает его
за ногу, хрустит кость, от страшной боли Тузик рвЈтся назад, щЈлкая зубами,
земля обрушивается под ним, он перебирает ногами и злобно гавкает, из-под
обрушившегося слоя показываются голова, плечи, колени закопанной девочки,
она малоподвижна, но крепко держит рукой переднюю лапу пса, Тузик снова
дЈргается назад, упираясь задними лапами в склон рытвины, и силой своей
вытаскивает девочку ещЈ больше из могилы, тЈмные глаза еЈ останавливаются
на его морде, она тихо, злобно шипит, как кошка, Тузик поджимает хвост и
бешено скулит от ужаса, змеино дЈргаясь в попытках вырвать лапу, но вторая
рука тоже хватается за неЈ, повыше, под плечом, и колено сильно бьЈт кобеля
в бок, валит на землю, Тузик вскидывается и отчаянно кусает руки девочки,
силясь их отгрызть, она притягивает его к себе и впивается зубами прямо в
морду, срывает часть верхней губы, снова впивается, теперь в повреждЈнный
глаз, пЈс рвЈт голову, гавкающе рычит, упирается лапами, она хватает его
рукой за горло, сцепившись, они возятся в земле, утробно рыча и обливаясь
кровью, наконец всЈ стихает. Катя пьЈт горячую собачью кровь, обильно
текущую ей через всЈ лицо, под ворот одежды, по груди и в землю. Пальцы еЈ
разжимаются и стискиваются снова, захватывая рыжую шерсть вместе с кожей,
глаза, словно сделанные из тЈмного бутылочного стекла, неподвижно смотрят
вверх. Снег, падающий в них, тает медленно, подолгу задерживаясь на
поверхности и лишь постепенно превращаясь в ледяные капли, на лице же не
тает вовсе, покрывая щЈки девочки лЈгкой белой плесенью.

Ввиду наступивших холодов комсомолка Галя Волчок отправляется в лес за
топливом. Вместе с ней идут две девочки - Юля Невская и Рита Панечкина,
девочки обуты в валенки и тащат по свежему утреннему снегу санки для
будущего хвороста. Галя Волчок, вооружЈнная топором, идЈт впереди,
про