Умоляю тебя, - жалобно шепчет Юля, опуская веки. - Умоляю тебя, дай мне
смерти.

- Она будет снова жива.

Юля молчит. С далЈкого аэродрома, мерцая игрушечными огнями, уходит в небо
реактивный лайнер, гром его двигателей прокатывается по лугам, заставляя
сверчков петь тише.

- Как я? - спрашивает наконец Юля.

- Да. Она будет полна крови, она будет дышать. Она будет любить тебя.

- Я боюсь еЈ, я боюсь вас всех.

- Страх - это маленькие цветы под твоими ногами. ПридЈт осень и они
исчезнут на холодном ветру.

Уперевшись руками в пыль, Юля встаЈт на четвереньки, потом садится на
колени. Она видит, что крыса возвратилась и серым комком замерла в шаге от
неЈ, враждебно глядя на Юлю, как на существо, нарушившее вечную схему жизни.

- Возьми крысу и откуси ей голову, - говорит девушка.

Юля протягивает руку и, взяв оцепеневшую крысу, подносит еЈ ко рту.
Животное парализовано так, что лапки его закостенели в суставах и не
сгибаются под пальцами Юли. Последний раз взглянув в блестящие глазки
грызуна, Юля открывает рот, засовывает в него крысу вперЈд головой и
сжимает зубы. Хрустят ломаемые позвонки и противная солоноватая горячая
кровь прыскает ей в горло. И тогда Юля начинает знать, в какой стороне
находится еЈ мЈртвая любовь. Она плюЈт крысиной головой в траву, и с
размаху бросает окровавленный трупик на пыльную дорогу.

- Будьте вы все прокляты, - зло говорит она, поднимается и, не отряхивая
пыль со своей одежды, садится на заднее сиденье старого мотоцикла, обхватив
девушку со спины обеими руками, чтобы не упасть во время езды. Мотоцикл
заводится рывками, нагреваясь и вибрируя огненной силой, как огромная
дрель, дух сожжЈнного бензина пропитывает полевой воздух, они
разворачиваются на дороге и несутся туда, где спит в смертном упоении
прекрасная Мария.

ЗвЈзды рассыпаны над ними, огромные и немые, как на северном полюсе. Юля
кладЈт голову на спину казашки, закрывает глаза и вспоминает свою жизнь,
покрытую пасмурной паутиной времени. Она вспоминает свою мать, еЈ длинные
волосы и тЈмно-алый домашний халат, сумрак коридора, освещЈнного тенью
одной ночной лампы, где мать говорит по телефону невесть с кем, может быть
с людьми, живущими в другом мире, даже например, на луне, ведь для взрослых
всЈ казалось возможным, волосы матери распущены, чтобы высохли перед сном,
она не отражается в зеркале, опершись на бордовый комодик, смотрит в пол, а
на полу ничего не видно, может быть он покрыт садовой травой, как на даче
тЈти Лиды, в которой шевелятся кузнечики и лежат чЈрные мазутные яблоки,
немного пахнущие вином, а спаниеля, которого зовут Шмель, не разглядеть в
темноте, потому что он давно уже умер и сам не видит потаЈнных красок
оставленного мира. Только краски эти выцвели в Юлиных чувствах, словно она
смотрит диафильмы в тЈмной комнате с отцом, это была самая большая радость
для неЈ в детстве, сидеть, погрузившись во мрак и смотреть на яркий квадрат
посередине стены, где возникают сказочные картины далЈких времЈн,
остроконечные башни, черепичные крыши с изогнутыми фигурками кошек, золотые
флюгерные петухи, молчаливые леса, неподвижные и от того ещЈ более
таинственные, люди со старинными лицами, словно вырезанными из дерева, если
присмотреться, можно было даже разглядеть годичные кольца на их щеках.

Ах, разве могла она знать тогда, маленькая Юля, что через несколько лет
весь мир окажется для неЈ ещЈ страшнее, чем манускриптовые картинки
диафильмов с дреоморфными заглавными буквами текста, что она будет одиноко
бродить среди пронизанных потемневшим солнцем кулис огромного, до самого
неба, театра, и станет одной из тех, кого можно увидеть, но кто давно уже
не живЈт. Верит ли она сама теперь, что жила? Что ходила в кирпичную школу,
учила наизусть стихи, болтала ногами на подоконнике второго этажа, глядя,
как по залитому сентябрьским солнцем асфальту с цветными листьями тополей
идут искажЈнные перспективой люди, каталась на коньках по освещЈнному
космическими прожекторами катку, руки в варежках, лицо обожжено морозом
зимних ночей, ела вишнЈвый торт на свой двенадцатый день рождения, подумать
только, ей столько лет, сколько месяцев в году, разве могла она знать
тогда, что ей навсегда останется столько лет, и новый год никогда больше не
настанет, не будет нового снега, чистого, как серебро, и пылающей тусклыми
алыми и жЈлтыми огнями Јлки, бросающей на стены зелЈную волшебную тень.
Была ли это она, девочка в белом платье, евшая ложкой вишнЈвый торт с
дюжиной тонких свечек посередине, была ли это она, замиравшая от восторга
перед большой коробкой с подарком от родителей, хотя ещЈ не знала, что там,
но чувствовала: нечто необычайно прекрасное, и если это действительно была
она, то какая сила вырвала еЈ из прошлого, сорвав с тротуара, ударив локтем
о дверцу новой "Волги", откуда взялась она, эта сила, двенадцать лет она
ничего не знала о ней, и, уже вдавленная лицом в заднее сидение машины,
хрустя песком на зубах, задыхаясь и ноя от сильной боли в скрученных руках,
она верила, до последней минуты верила, что это пройдЈт, она проснЈтся, еЈ
отпустят, ведь это же несправедливо было убивать еЈ, когда она вовсе ничего
не знала о смерти. И когда они мучили еЈ и с болью делали ей гадость, и
били, и она совсем отупела от шока и выполняла всЈ, что они ей велели, она
не думала, что еЈ убьют, этого она не боялась, только боли и чудовищной
неведомости того, что они делали с ней, неведомости больше всего, а потом
один из них, с усами, подошЈл к ней, она сидела, опираясь спиной на ствол
дерева, он сказал ей, чтобы она закрыла глаза, и она закрыла, сжимая зубы
от боли и плача, а он дал ей железом по голове, и она помнит, что после
этого ещЈ успела открыть их и увидеть, как он замахивается, чтобы ударить
второй раз, а боль была такая, словно разорвалось всЈ небо и из него
хлынули вниз потоки еЈ крови, словно воздух стал шелестящим огнЈм, и
осколки деревьев вонзились ей между век, и тогда она увидела еЈ,
косоглазую, казахскую девушку с крепко слаженным телом, сидящую на скамейке
в тени вечерней рябины, и стала падать сквозь землю и дерево, и падала,
пока не умерла.

Мотоцикл, бешено воя, ударяется своим железным скелетом о неровности плохой
дороги, словно пытаясь выбить седоков из седла, тЈплый ночной ветер бьЈт
Юлю по лицу, срывая волосы и уносясь плотным потоком прочь, и мотоциклистка
запевает тоскливую матерную песню, о колхозных полях, самодельной водке и
дикой деревенской любви. Она поЈт громко, чтобы перекричать ревущий мотор,
и мотор ревЈт ещЈ неистовее, будто тоже чувствует эту тоску. Юля смотрит на
осыпанные звЈздами безмолвные поля и понимает чужую жизнь, навязчивый напев
гармони, остервенелые драки парней, рыцарские турниры, когда с сатанинским
криком мотоциклисты с кистенями летят навстречу друг другу, чтобы сразу
решить своЈ будущее, и кровь падает в пыль, словно крупные капли сильно
запоздавшего дождя.

- И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну
Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. И
вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на
облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва
на земле созрела. И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля
была пожата. И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с
острым серпом. И иной Ангел, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника
и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый
серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нем
ягоды. И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и
бросил в великое точило гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле за городом,
и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий, -
Олег Петрович умолкает, поднимает глаза от страниц книги и погружает их в
затенЈнную гладь набранной в ванную воды. - На тысячу шестьсот стадий, -
повторяет он.

Слышно, как из неплотно завЈрнутого крана капает о край раковины озЈрная
вода. Тесное подвальное помещение освещено зажжЈнным рыбацким фонарЈм,
который Олег Петрович держит в руке над книгой. Тайное логово охотника
находится в подземелье загородной виллы, которая никогда не была достроена,
потому что старый хозяин умер, а новые не смогли по недостатку финансовых
средств продолжить созидание с нужным размахом. От виллы остался только
первый этаж, подземные кладовые, камера сауны, полувысаженный сад, фонтан в
виде русалочки, сонно опрокинувшей кувшин в каменную чашу с камешками и
гнилыми листьями тополей, и фундамент теннисного корта, похожий на остатки
античной площади собраний, поросший подорожником и лютой крапивой. Ночами
здесь темно и страшно, детский плач слышен в кирпичных завалах, словно
мЈртвые существа являются сюда вспомнить времена, которым никогда не
суждено было наступить, звуки музыки и мелодичный смех напившихся
шампанского первокурсниц, фейерверки над садом, столики с пирожными и
бутербродами, намазанными алой икрой, стоящие просто на траве, сумеречный
туман маленькой звуконепроницаемой сауны, как свиное стойло полной
несколькими слипшимися разными концами голыми тел, мерно качающимися в
ритме цветов, еле тревожимых движением сока.

Олег Петрович всматривается в водную тень, откуда просвечивается бледное
лицо спящей красавицы Марии, дивной рыбой стоящей под поверхностью
формалинового раствора, волосы еЈ висят в темноте, как трещины в толще
льда. Мария больше не нага, она одета в белое платье с голубыми каймами на
декольте и крае юбки, которое Олег Петрович купил в магазине ещЈ до своего
разбойного налЈта на морг. Платье доходит Марии до колен, оно без рукавов и
пуговиц спереди, и на воздухе, несомненно, выглядело бы много светлее, чем
теперь, потемневшее от свинцовой влаги.

- И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное, - начинает снова
читать Олег Петрович, но вдруг останавливается и вслушивается в молчание
ночи. Некий только раз повторившийся звук настораживает его, может быть,
это пробежала крыса, или лягушка крикнула у садового фонтана. Ночь молчит,
сердце Олега Петровича медленнее ударяет в кровяные весы, его не найдут,
кому придЈт в голову искать его здесь, время играет за него, он будет
прятаться до тех пор, пока с тела девочки не исчезнет красота, а потом он
зароет еЈ в саду и уйдЈт под воду озерца, засунув пистолет в рот, набив
старый рюкзак кирпичами с заднего двора виллы, из которых хозяин
намеревался построить русскую баню, мало ему было финской в подвале, а
озеро глубокое, как колодец, раньше тут была шахта, добывали соль.

- И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих
семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия, - читает Олег
Петрович и на слове "язв" ему снова чудится странный звук, совсем близко, в
коридоре подвала, это крысы, они хотят съесть его Марию, но им не добраться
до еЈ тела сквозь литры химического яда. Олег Петрович кладЈт книгу на пол
и выходит в каменный пыльный коридор. В коридоре тихо и темно. Луч фонаря
кругом, похожим на карту полушария неизвестной планеты с атмосферой из
лимонового газа и пылевыми облаками, падает на облицованные разбитой
плиткой с цветочный узором стены, бутоны вырисованы схематично, как на
древних тканях, хозяева любили подражание античности, сад должен был быть
полон обнажЈнных мраморных статуй, белеющих в листве, как остатки никогда
не тающего снега.

Олег Петрович вынимает из кармана брюк пистолет, хотя не видит в темноте
ничего живого, поводит фонарЈм по стене вдоль коридора, к ступеням
лестницы, поднимающейся из-под земли. Он слышит своЈ дыхание и чувствует
приближение чего-то к себе, прямо из пустоты, куда направлен фонарь,
пристально смотрит в освещЈнное фонарЈм пространство и только в последний
момент поворачивает свет вправо, чтобы увидеть не движение, нет,
собственную смерть. Она с размаху, сжав узкие щели глаз, бьЈт его
металлическим ломом по руке, сверху вниз, вышибая оружие, со звяканьем
выпрыгнувшее на пол, боль впивается в локоть, но Олег Петрович, нагнувшись,
уворачивается от удара по голове и всем телом бросается вперЈд, чтобы сбить
смерть с ног, попадает плечом ей в грудь, она пятится, теряя равновесие, и
он на ходу хватает еЈ за волосы, чтобы превратить потенциальную энергию еЈ
падения в полезную кинетическую удара головы об каменный пол. Но где-то
там, на полпути к падению, он получает с другой стороны темноты страшный
удар ножом для рубки мяса в живот, мгновение вместе с невыносимой болью
лезвие всЈ глубже пропарывает брюхо, пальцы разжимаются, он отпускает
волосы смерти и падает в пустоту, на колени и руки, быстрый смертный пот
испариной покрывает лысину, он пытается подняться, но новый удар ломом
настигает его по голове, в ушах Олега Петровича лопается оглушительный
колокольный звон, стены рвутся, как мокрая вата, и он валится плашмя на
пол. Юля с каким-то хриплым вздохом прыгает на него сверху и, придавив его
затылок коленями к полу, несколько раз всаживает нож ему в спину, как в
кровеносный диван, упорно насаждая смерть.

Оставив нож в теле Олега Петровича, Юля встаЈт и входит в сауну, отталкивая
ногой табурет. Она склоняется над ванной и, закусив губу, погружает руки в
жидкость, берЈт Марию за холодные голые плечи. ЕЈ жуткий, нечеловечески
верещащий крик загоняет в будки собак по далЈким посЈлкам, чЈрная кровь
вырывается из стиснутого рта, боль мЈртвых пронизывает еЈ, боль мЈртвых, с
которой не сравнить боль живых. Но она поднимает Марию из ядовитого мороза,
вытаскивает еЈ тяжЈлое тело на воздух и прижимает к груди. Лоб подружки
больно ударяет ей в плечо, мЈртвая вода льЈтся ручьями с платья Марии и из
волос, за плечи и за ноги они тащат еЈ к озеру, раздевают на траве,
косоглазая распарывает ножом мокрое платье и трусики, Марию погружают в
воду, как маленького найденного на лугу дельфина, из носа девочки выходят
пузыри, они окунают еЈ и поднимают, переворачивают вниз животом, косоглазая
сдавливает грудь Марии, выжимая грязную воду из носа и рта, Юля беззвучно
плачет от жалости к еЈ потяжелевшему телу, спутанным волосам, свисающим
мимо плеч, голым висящим рукам и упавшей вперЈд голове, которую косоглазой,
чтобы вылить воду, всЈ время приходится поднимать за волосы.

Потом они кладут Марию на берегу, распластав руки в стороны, косоглазая
отцепляет от мотоцикла сумку, вынимает шприц, сверкнувший при свете
единственного берегового фонаря, еЈ сильные пальцы медицинской сестры
быстро насаживают иглу. Юля убирает волосы с лица Марии и подставляет свою
голую руку ладонью вверх. Она не чувствует укола, глядя, как игла проникает
сквозь кожу, и шприц наполняется медленно ползущей темнотой. Когда
косоглазая вытаскивает иглу, из неразличимой дырочки в руке Юли выступает
ртутная капля. Потрогав пальцем грудь Марии под левым соском, косоглазая
приставляет шприц и с силой вдавливает его внутрь, что-то хрускает, Юля
морщится от боли, которую не может испытать Мария под густым наркозом
смерти. Медленно, миллиметр за миллиметром, темнота входит в тело Марии,
которая даже не вздрагивает, просто лежит спящим лицом вверх, как тряпичная
кукла, и Юля ещЈ больше пугается, до чего же она мЈртвая. Процедура
повторяется несколько раз, только грудь Марии больше не хрустит, словно
сердце еЈ, опьянев от юлиной крови, лишилось уже своей особенной
девственности.

Потом они разжигают возле Марии костЈр из политых бензином веток и садятся
ждать, вытянув ноги к огню, их бессонные глаза неподвижно смотрят на пламя.
Косоглазая иногда снова начинает петь вполголоса, покачивая головой, язык
этих песен непонятен Юле, наверное, они родились на неизвестной ей далЈкой
земле, где никто никогда не был, и Юля размышляет о том, что там, может
быть, и есть настоящий мир мЈртвых, там живут они и поют свои песни, а те,
кто не попал туда, изнывают в странной тоске, ностальгии по своей
незнакомой Родине.

Юля спит, не закрывая глаз, ей снится, что она идЈт какими-то бездымно
горящими полями к огромной, повисшей у самого горизонта голубой луне, огонь
не жжЈт еЈ ног, он растЈт вместо травы и древесных листьев, в зарослях огня
Юле мерещатся таинственные существа, сотворЈнные из пламени, совсем
непохожие на существ земли. Луна становится всЈ ближе и больше, она видит
на ней голубые горы с голубыми снегами и синие моря, ветер поднимается в
огненных полях, обрывки пламени взметаются в кобальтовое небо, полное
звЈзд, и Юля шепчет, сама не зная кому: "Боже, как велико творение ТвоЈ, и
нет предела ему".

Она видит, как косоглазая встаЈт иногда, берЈт Марию под мышки и сильно
встряхивает, раскинутые руки девочки взмахивают над травой, голова
бессильно закидывается назад. Юле снятся чащи светлой сирени и голоса
детей, везущих санки на колЈсиках по тропинкам вечного сада. В небе
собирается гроза, надо быстрее бежать в школу, чтобы укрыться там от дождя,
сегодня воскресенье и в школе никого нет, только пустые светлые коридоры,
запах мастики, растворЈнные двери классов, как комнат в пионерском лагере,
где все уже ушли на пляж, за высокими окнами плещет прибоем лазурное море,
взметаются белоснежные чайки, Юля отворяет окно и смотрит вниз, в скалистый
обрыв, крылья даны тебе чтобы летать, зачем же ещЈ. И она летит,
приближаясь к искрящейся на солнце воде, которой всегда страшилась,
склонившись через поручень катера, потому что эта красота скрывает под
собой безжалостную глубину смерти, она пробивает еЈ насквозь и оказывается
по ту сторону, в скрываемом от людей мире, где тоже есть небо и солнце в
облаках. Боже, как велико творение ТвоЈ, и нет предела ему.

Косоглазая будит еЈ, когда небо уже сильно посветлело и звЈзды утратили
свой блеск.

- Уже светает, мне нужно идти, - говорит она.

Юля смотрит на безжизненно распростЈртое на траве тело Марии, накрытое
окровавленной курткой, снятой с запоротого Олега Петровича.

- Мы перетащим еЈ в развалины, и лучше всего, если ты будешь лежать на ней
и греть.

- Она не проснулась, - качает головой Юля. - Куда же ты идЈшь?

- Я не могу оставаться до утра. Ненавижу солнце.

- В развалинах не так уж много солнца, - пытается возразить Юля, но,
встретив взгляд холодных узких глаз, замолкает.

- Солнце - это не свет, солнце - это боль, - шипит косоглазая. - Мне от
него не спрятаться нигде, даже под поверхностью земли. Бери за ноги.

Они затаскивают Марию в развалины тем же путЈм, которым ночью вынесли еЈ
оттуда. Положив девочку на каменный пол, косоглазая стелит рядом куртку и
взваливает Марию на неЈ.

- Теперь ложись сверху, - велит она Юле. - Расстегни рубашку и ложись
животом. Запомни: улица Фрунзе дом пять квартира восемь.

Юля послушно расстЈгивается, разорвав полы рубашки в том месте, где они
намертво слиплись от засохшей крови и ложится животом на голое тело Марии.
ЕЈ поражает, что грудь и живот немного теплее ног, за которые она еЈ несла.
Юля обнимает подругу руками и прижимается к ней, уткнувшись лицом в
прохладную щЈку. Губами она чувствует ухо, похожее на маленький остывший
оладушек, и дышит на него. Косоглазая уходит, и скоро становится слышно,
как злобно гавкает еЈ мотоцикл. "Куда же она едет" - думает Юля. "Если ей
даже под землЈй не спрятаться от солнца?"

Стены сереют, наступает утро. Там, наверху, наверное уже поднялось солнце,
но Юля не чувствует его тепла. Они с Марией мертвы и всЈ мертво вокруг,
мертвы камни, рассыпавшиеся на краю обрыва времени из ничему больше не
служащих стен, мертва трава, настигнутая приливом последней осени, роса,
как мертвенный пот выступает на еЈ листьях, мертвы птицы, оставшиеся лежать
в траве, тяжесть смерти распластала их по земле и даже воздух не шевелит их
перьев, мертвы пчЈлы, сухими кусочками лежащие под стеблями трав, мертвы
облака, и ветер лишь несЈт их дальше, как несла бы река трупы павших в
битве людей. Глаза Юли не закрываются, отражая движение неба, она в
одиночестве встречает медленно наступающий конец всего, она одна на далЈкой
планет