впечатления того
времени вновь возвращаются к ней. Мертвецы живут в необычном мире, их
нельзя просто так увидеть, их опускают под землю в усыпанных цветами
гробах, и они не хотят возвращаться назад. Бабушка в гробу выглядела
немного необычно, но настолько живой, что Мария вообще не понимала, зачем
еЈ хоронят. Играла громкая и неприятная музыка, но бабушка, которая всю
жизнь не выносила громких звуков, не обращала на неЈ внимания, значит так
было нужно для входа в общество мертвецов. Мария не помнит, на каком
кладбище похоронена бабушка, возможно, здесь, вдруг сейчас она появится на
аллее со своей сумочкой, позовЈт Марию, чтобы заставить еЈ съесть одну из
своих старых засохших конфет.

Мария уже решает подождать Юлю снаружи, но вдруг видит еЈ, стоящую к себе
спиной в тени деревьев на обочине аллеи, она просто стоит и смотрит куда-то
в сторону. Ветра нет, птицы спят, и на Марию наплывает оглушающая тишина.
Юля неподвижна, как статуя. Марии почему-то становится страшно, она
оглядывается на тЈмную безлюдную улицу и чувствует дрожь, словно воздух
наполнился сыпью мелкого дождя. Когда она смотрит на застывшую фигуру Юли,
странная мысль посещает еЈ, а вот так, может быть, и живут мЈртвые в
беззвучной неподвижности своих могил. Страх начинает душить Марию, она изо
всех сил вцепляется влажными руками в шершавое крашеное железо калитки, еЈ
бьЈт озноб. Юля опускается на коленями под деревом и ложится на землю.
Оторвав руки от калитки, Мария бросается прочь. Она бежит назад, по улице
вверх, над нею плывуче движется небо, полное звЈзд, и дома вокруг кажутся
давно мЈртвыми, как египетские пирамиды, и вообще существующими вовсе не
для жизни людей, как думала Мария раньше. Она не хочет знать, кто построил
их и зачем, она только хочет спрятаться от всемогущих глаз, сверкающих на
раскрытом павлиньем хвосте смерти. Страх перед болью и унижением, который
она чувствовала часто раньше, ничто по сравнению с этим страхом перед
ужасной вечностью погибели. Мария бежит изо всех сил, разбивая себе ступни
в кровь об асфальт, но вдруг понимает, что ей некуда бежать. ТЈмный чердак
также пугает еЈ, как кромешные улицы погибшего города, а когда она видит
впереди, как на наклонную улицу навстречу ей медленно заворачивает грузовик
для перевозки хлеба, вспыхивая яркими фарами, то вскрикивает и бросается в
деревья, садится в тени на колени и прижимается к корням, чтобы утаить себя
от транспортного средства, идущего с того света. Грузовик неспешно
проезжает мимо дерева, за которым сидит Мария, и звук его мотора удаляется
за поворотом между гаражами, красный огонЈк тает в темноте, как угасающий
сигаретный окурок. Мария немного плачет от бессилия и страха, потом встаЈт,
вытирает глаза и возвращается к кладбищу, чтобы посмотреть, что стало с
Юлей.

Юля по-прежнему неподвижно лежит на земле под деревом, и Мария понимает,
что она умерла. Как и труп дяди Андрея, труп Юли влечЈт еЈ к себе, она
вдруг отворяет калитку и сомнамбулически пересекает аллею. В ступнях,
расцарапанных при беге, тлеет пламя, и Мария облегчЈнно вздыхает, когда
входит в прохладную траву. Юля лежит на спине, странно изогнувшись и
раскинув согнутые в локтях руки, подойдя ближе, Мария различает, что во рту
у неЈ трава. Глаза Юли открыты, но она, как все мЈртвые, не видит Марию,
голова еЈ чуть повЈрнута в сторону могильных крестов, волосы расплелись по
траве до ствола дерева. И она дышит.

МЈртвые не могут дышать, думает Мария, значит, Юля жива. Почему же она
лежит на земле с травой во рту и не замечает Марию? Мария трогает Юлю
пальцами ноги, но та не шевелится. Мария приседает возле неЈ на корточки и
тут глаза еЈ, уже достаточно привыкшие к темноте, различают пятно на стволе
дерева над юлиной головой, кора там темнее, чем в других местах ствола,
пятно похоже на выплеск тЈмной или прозрачной жидкости. Мария нерешительно
протягивает руку и касается пятна. Оно сухое, видно, жидкость давно уже
высохла. Уже давно. Мария поднимает глаза вверх, мимо чЈрной листвы, звЈзды
охватывают небо над землЈй, ветер тишины шевелит волосы на голове Марии, и
вдруг она понимает, что произошло, словно кто-то раскрыл перед ней книгу,
где на одной странице написано всЈ. ЗвЈздная мельница вращается в другую
сторону.

Она видит Юлю, лежащую точно так же под этим деревом, одежда на ней
разорвана, на плече синяк, сквозь дыры видны царапины, изо рта торчит трава
с маленькими кладбищенскими цветочками, щека испачкана землЈй, и она не
дышит, совсем не дышит, и по стволу течЈт кровь. Мария отчЈтливо понимает,
откуда взялась кровь, потому что волосы Юли полны ею, она лежит в них, как
алый виноград в вечерней листве своих лоз, как тЈмная и тяжЈлая роса в
предрассветной траве. Тот, кто убил Юлю и изорвал на ней одежду, хотел
сделать с ней то, что делал дядя Андрей с Марией, только с мЈртвой. Мария
совершенно не может себе представить, что бы это могло быть, и от этого ей
становится ещЈ страшнее, она знает, что сначала ощупывают тело, наверное,
за этим следует какая-то жестокость, гадость, как говорила Юля, и, это
Мария знает наверняка, сильная боль. Мальчишки в школе называли это
"лапать". Для этого и надо лапать, чтобы понять, как потом сделать больно.
Но не просто больно, а как-то по-особенному, так, например, и дядя Андрей
лизал ей лицо, перед тем, как начать мучить. И это особенно страшно. Когда
отец бил Марию, она знала, за что он еЈ бьЈт, и что он когда-нибудь
перестанет. Гадость же беспричинна и потому безжалостна, как смерть. Мария
садится в траву возле Юли и закрывает лицо руками, чтобы не видеть больше
тот кошмарный мир, где она всегда жила.

Земля плывЈт и кружится под ней, как цветок огромной кувшинки, она теряет
равновесие и валится набок, поджимая ноги к животу, давящее оцепенение
наваливается сверху, оторвав ладони с кровью от лица, Мария видит, как Юля
открывает глаза. Они кажутся Марии необычно большими и светлыми, словно их
освещает лампа, кожа юлиного лица движется, подобно воде под ветром, она
поворачивается к Марии и издаЈт тихий щЈлкающий звук, волосы сминаются еЈ
щекой, шурша и ломаясь о траву, деревья за плечом Юли сотканы из слюдяного
льна, кладбищенские кресты поднялись длинными неоновыми сталактитами между
стволов.

Мария дЈргается, выворачивается через спину, хватается рукой за траву и
застывает, дрожа, над пропастью неба, из горла еЈ вырывается хрип, ей
становится смешно и страшно одновременно, смешно от страха и страшно
оттого, что смешно. Она медленно ползЈт спиной от берега аллеи,
превратившейся в реку расчерченной на квадраты воды, лицо еЈ меняется, из
носа течЈт кровь. Уткнувшись головой в могильную ограду, она бьЈтся и
глубоко дышит от переполняющей радости, подносит к лицу руку, полню травы и
засовывает траву в рот. Она чувствует горечь и сырость, длинный рукав
звЈздной мельницы захватывает еЈ и, подняв в воздух, снова бросает в траву,
она хватается за руку лежащей Юли, которая смеЈтся и тащит еЈ к себе, они
обе корчатся у дерева, строя рожи темноте, плюются травой и то коротко
хохочут, то всхлипывают от слЈз, Мария с дурным стоном перекатывается через
Юлю, чувствуя еЈ кости под собой, рвЈт траву и катается по земле, издавая
всякие звериные звуки, лицо еЈ опутано волосами, на зубах хрустит земля,
она ничего не понимает, но тело еЈ бьЈтся и дЈргается, пока силы совершенно
оставляют еЈ. Тогда она замирает, слушая, как колотится сердце. Юля лежит
рядом с ней, рот еЈ открыт и травы в нЈм уже нет. Волосы обнажили еЈ шею с
одной стороны, и на ней Мария замечает тЈмное продолговатое вздутие,
уходящее в голову и разбитое до крови.

- Тебе больно? - осторожно спрашивает еЈ Мария.

- Нет, - отвечает Юля. - Когда били, было больно.

- Кто бил?

- Дядьки, - говорит Юля, почти не двигая ртом. - Затащили меня в машину,
всЈ лицо замотали тряпкой, - медленно продолжает она, - так что еле дышать
могла. Привезли сюда, били наотмашь по голове, потом ногами в живот. Потом
долго делали гадость, до крови, а когда надоело, дали железякой по шее.

- И что дальше?

- Подохла, вот что. Мозги из меня вышибли.

- Но ты же живая, - возражает Мария.

- Ты полагаешь? Просто очень похоже.

- Так что, мЈртвая?

- Я же тебе сказала.

- Ты - мЈртвая?!

- Тц, хватит! - громким шЈпотом говорит Юля, прижимая ладонь ко рту Марии.
От ладони пахнет свежестью кладбищенской травы, слизняками и чем-то ещЈ. -
Чего ты орЈшь?

Мария умолкает, глядя на растущие за спиной Юли деревья.

- А я? - почему-то спрашивает она.

- Ты? Ты - живая. Чувствуешь, как от меня воняет?

- Да.

- Это потому, что я мЈртвая. Я гнию. Ты боишься?

- Да, - тихо соглашается Мария.

- Хочешь вернуться домой, к маме и папе?

- Нет, - не очень уверенно говорит Мария, почему-то вспоминая, как Юля
убила дядю Андрея, спокойно, чуть сожмурившись, чтобы кровь не попала в
лицо.

- Ты разве раньше не замечала, как от меня воняет? - злобно скорчившись,
говорит Юля. - Как от сдохшей собаки. Я гнию. И душиться не помогает. Ты
когда спала со мной на чердаке, неужели не чувствовала вонь?

- Я думала, это мышка, - отвечает Мария.

- Это не мышка, - передразнивает еЈ Юля. - И даже не зайчик. Ты
когда-нибудь думала о том, что умрЈшь?

- Да.

- А что будет потом?

- Не знаю. Наверное, ничего.

- Представь себе, что когда ты умрЈшь, тебе будут делать гадость.

- Кто?

- Не знаю кто, но непохожие на людей.

- А ты?

- А я воскресла.


3. Смерть

Они молча лежат, распростЈршись на траве возле железной могильной ограды.
Ночное кладбище огромно, Марии кажется, что оно больше города, что город -
это только спящий остров посреди мира мЈртвых. Небо теперь спокойно и
плоско, как воды пруда в безветренный вечер. Повсюду тЈмным туманом стоит
тишина. Марии представляется странным, что она ещЈ жива, а не умерла, как
всЈ вокруг. Она отдельными картинами вспоминает свою прошлую жизнь, картины
эти немы и покрыты бурым налЈтом времени, лица людей на них отретушированы
до кукольного сходства.

- Юля, - тихо зовЈт она.

- Что?

- А что они с тобой делали, там, у дерева? Что такое гадость?

- Ты действительно хочешь это знать?

- Да.

Юля рассказывает ей, что такое гадость. Мария поражена и долго обдумывает,
как такое вообще может происходить.

- А какого они размера? - спрашивает она.

- Вот такие, - Юля показывает руками.

- Ой. А зачем они это делают?

- Им от этого приятно. И ещЈ они любят, чтобы тебе было больно.

Мария вспоминает, как отец еЈ бил, и ей кажется, что ему тоже было приятно.
Хотел ли он сделать с ней гадость? И почему не сделал?

- И что, все мужчины делают гадость? Это у всех так?

- Да.

- И все вокруг об этом знают? - Марии снова становится страшно оттого, в
каком мире она жила до сих пор. Рано или поздно с ней должны были сделать
гадость, а она ничего не знала про это, повсюду властвовал заговор
молчания. Прошлое превращается в кошмар. Она тихо лежит, вытянувшись по
траве, и медленно погружается в глубину этого кошмара, как ныряльщик с
опущенным вниз лицом. Они все хотели только издеваться над ней, только
видеть еЈ мучения, а вовсе не желали ей добра. Она была тем котЈнком,
которого сбрасывали с крыши. Мария снова вспоминает дядю Андрея, его
влажный язык, отупевшие глаза, тяжЈлое дыхание, он был ведь будто пьяный,
хотя ничего не пил, это проклятие гадости овладело им, превратило его в
животное, он тоже хотел только одного: сделать эту ужасную, непостижимую
вещь с Марией, с еЈ телом, предназначенным вовсе не для того, хотел пытать
еЈ этим садистским, нечеловеческим способом, он хотел еЈ боли и слЈз. И
дядя Андрей сам получил то, что хотел сделать Марии, его прибили, как
бешеного зверя, теперь он никому больше не сможет сделать гадость. Если бы
сейчас дядя Андрей валялся здесь, Мария ударила бы его ногой в лицо, она бы
била его до тех пор, пока не расквасила бы ему рожу, потому что та дрянь,
которую он хотел сделать с ней, не может быть искуплена даже смертью.

- Сволочь, - говорит она. - Дрянь поганая.

- Кто сволочь? - спрашивает Юля.

- Дядя Андрей.

- Не думай о нЈм. Его уже считай нет, - говорит Юля. - Его теперь в землю
закопают.

- ВсЈ равно сволочь, - с удовольствием повторяет ругательство Мария. Раньше
ей не разрешали ругаться, и она вообще не понимала, зачем знает подобные
слова.

- Хочешь, пойдЈм ещЈ одного прибьЈм?

Мария поворачивает голову и смотрит на Юлю, но та не смеЈтся.

- Так что, пошли? Боишься?

- Нет, - отвечает Мария, но губы еЈ противно дрожат.

- Я буду убивать, -говорит Юля. - Я. Ты будешь только смотреть, - она вдруг
улыбается какой-то ясной, ласковой улыбкой, и тихо смеЈтся, и Мария, сама
не зная почему, тоже смеЈтся, вытирая запястьем землю с лица.

Они шатаются по ночным улицам, не зная своего пути, они движутся в темноте
между безжизненными строениями, как маленькие астероиды в тени пылевых
облаков, фонари же словно большие космические светила проплывают мимо
Марии, шаги еЈ легки, и ноздри дышат ароматом смерти. Смерть вокруг неЈ,
подобная бескрайним полям белых цветов, объятым тишиной, подобная
опустившейся к самой земле Луне, веющей морозом своей вечности, и Мария
больше не боится заблудиться в тЈмных улицах, потому что ей всЈ равно, где
быть в этом безмолвном некрополе, над которым ей дана неведомая власть.

Наконец они встречают человека, медленно идущего в древесной тени, это
молодой мужчина, наверное студент, он среднего роста, одет в летние брюки и
рубашку с коротким рукавом, на руке его сверкают часы. Мария не замечает в
нЈм особь своего вида, инстинктивно замедляя шаг, она - охотник,
подкрадывающийся к пасущемуся на ночной поляне оленю, он для неЈ и вправду
олень, сильный и красивый зверь, живущий в таинственном мире спящих квартир
и парадных, она смотрит на спортивную фигуру носителя времени, на его белые
кроссовки, на его невидящее лицо, по которому бегут тени листьев, она
чувствует таящуюся в нЈм силу, опасную для человека.

Юля, оставив Марию, пересекает узкую проезжую часть, и спрашивает у
прохожего, который час. Он останавливается, он поднимает руку с часами в
пятно фонарного света и точно называет время своего конца. Юля приникает к
нему, обвивает руками его шею и, приподнявшись на цыпочки, достаЈт ртом до
его лица. Они целуются, и прохожий берЈт Юлю рукой за спину, притягивая
ближе к себе, так что еЈ испачканная кладбищенской землЈй рубашечка ползЈт
вверх и обнажает часть талии. Пальцы Юли скользят по его волосам, она
трЈтся о него грудью и животом, потом, вдруг резко оторвав рот, кусает в
шею. ВсЈ происходит молниеносно и беззвучно, как из быстро отвЈрнутого
крана через щеку Юли выхлЈстывается фонтан крови, оставляя широкий
стекающий след, они оба дЈргаются, прохожий хватает рукой Юлю за волосы,
чтобы оторвать от горла, и тогда она опускает правую руку, в которой у неЈ
есть что-то, и этим бьЈт его в живот, раз, раз, раз. Он кренится вперЈд и
падает, валит еЈ на асфальт, она выворачивается из-под него, он дЈргается,
с хрипом поднимаясь на колени, кровь вырывается из его шеи вбок, как из
сифона.

Воистину живуч он, неведомый путник ночи, вышедший из ниоткуда в никуда,
прижав руку к прокушенной шее, он хрипит и дЈргает головой, пытается
встать, чтобы ударить Юлю, но боль в животе перекашивает его, уже стоящего
только одним коленом, хрип превращается в ругательство, в тяжЈлый стон, и
тогда Юля, отступившая на шаг, хватает его за волосы и быстро бьЈт в лицо,
теперь Мария ясно различает, что в руке у неЈ нож. Именно нож наполняет
Марию отвращением, острое железо, рвущее живую человеческую ткань,
заставляет еЈ почувствовать чужое страдание. Она непроизвольно вскрикивает
и отворачивается, зажмуривая глаза и, прижав согнутые локти к бокам,
силится преодолеть тошноту. Ей делается холодно от выступивших капелек
пота, и Мария просто садится на асфальт, потому что так ей легче не упасть
в обморок. Тошнота не отступает и беззвучие шумит в ушах.

- Пошли, - говорит Юля, стоя над ней. Лицо еЈ и рубашка забрызганы кровью.
Мария кивает и бледно улыбается, стараясь не выдать давящей на горло
тошноты. - Ты можешь идти? Ты, наверное, крови боишься.

Мария снова кивает, соглашаясь, что боится крови, и совершенно не понимает,
как ей встать. Юля тянет еЈ за руки, и, опираясь на еЈ спокойное тело,
Мария всЈ-таки встаЈт и медленно бредЈт куда-то, облизывая губы и думая
только о рвоте.

- Рви сюда, - говорит Юля после мучительного пути, нагибая Марию к чЈрному
кругу урны. Марию рвЈт неудобно, с болью и кашлем, Юля терпеливо держит еЈ
за плечи, из урны сильно воняет мЈртвыми пирожками с мясом. После рвоты
Мария чувствует себя в огромном зале ночи с белыми фонарями школьницей,
провалившей некий таинственный экзамен.

Из дырки в лежащем посреди газона шланге Юля берЈт пригоршней воду и
умывает лицо. Они пришли в странное место, заброшенный дворик, Мария видит
провалившийся каменный забор, заросли лопухов и посреди зарослей
проржавевший автобус, кажущийся погрузившимся в землю, потому что у него
нет колЈс. Окна автобуса разбиты, уродливое пучеглазое лицо оскалено в
судороге смерти. Умывшаяся Юля входит в лопухи и манит Марию за собой.
Марии слышится, что где-то за деревьями, в невидимой отсюда квартире,
играет посреди ночи чЈрный рояль.

По прогнутым ступенькам, налитым гнилой водой, они влезают в салон,
пахнущий истлевшим паралоном кресел и испражнениями. Мария ничего не видит
в темноте и ощупывает ногой пространство каждого шага, боясь порезаться о
разбитое стекло или наступить на кучу помЈта. Потом впереди вспыхивает
свет, это Юля зажигает спичку, она на заднем сидении, и возле неЈ стоит
железный тазик, и в тазике - белые черви, кишащие на зловонной мясной каше.
Юля расстЈгивает рубашку на груди, достаЈт из-за пазухи окровавленный кусок
и бросает его червям. Мария никогда не видела полового члена, но понимает,
что это кусок прохожего, и что всЈ мясо в тазике точно такое же. Она
отворачивается и, прежде чем еЈ выташнивает на соседнее кресло, она даЈт
себе клятву: никогда больше ничего не есть. Она кашляет, закрыв глаза, и не
видит, как Юля ловит рукой взлетающих из тазика мух и ест их.

Следователь милиции Олег Петрович Коровин, сидя вечером в своЈм прокуренном
кабинете, пьЈт из чашки с отбитым краем гадостно-горький кофе и смотрит на
растения, умирающие в горшках на окне. Жизнь Олега Петровича длится подобно
желтению этих растений, не выносящих никотиновой духоты и чахнущих под
бледным светом, проникающим сквозь запылЈнное стекло. То, что Олег Петрович
сейчас взял из чашки ртом, ему хочется немедленно выплюнуть, пусть даже
прямо на пол, но он глотает, и горечь древесного угля обжигает ему горло
так, что всЈ тело содрогается от затылка до икр. Кофе сварено в буфете
молодой и блудливой продавщицей Катей, с которой Олег Петрович уже пять раз
спал на кожаном диване в кабинете после работы. Катя щуплая, некрасивая и
сильно потеет противным, холодным потом, словно ей чего-то постоянно
страшно.

Олег Петрович думает о сегодняшнем уже окончившемся дне, своей сонливости,
вызывающей у него безразличие ко всему, тошнотворной боли в желудке,
начавшейся у него неделю назад, о долгом тягостном уходе от него жены,
сестра которой умирает от рака кишечника, о прочей дряни, повседневно
тяготящей его, он вздыхает, проводит рукой по лысине и выпивает ещЈ глоток.

На столе, заваленном пожелтевшими документами, потЈртыми папками, набитыми
актами дел, поломанными карандашами, табачным мусором, пеплом и хлебными
крошками, свободна только небольшая площадь перед самим Олегом Петровичем,
и на этой площади лежат материалы дела, которое уже несколько месяцев
заливает синильную отраву в усталый желудок следователя. Это дело о
зверских убийствах одиннадцати мужчин, девять раз ножом, один раз опасной
бритвой и одни раз топором, с вырезанием гениталий у трупов и большим
количеством крови, дело, которое среди следственных работников называется
"делом монаха" из-за непременной посмертной кастрации жертвы, и кото