ь, горька становится, глянешь на тебя в
полумраке костра - страшно станет, матерь твою, Варвара, огнЈм сожгли, так
Яков говорит, может, и правда, сожгли? Кто из нас не любит тебя, душа ты
наша, женщина, злое, тЈмное от грязи и солнца широкое лицо твоЈ, привыкшее
видеть смерть, кто из нас не целовал тебя в минуты победы, над трупами
нелюдей, истерзанную в пот и кровь, и долгими ночными переходами кто не
оглядывался на тебя, идущую всегда последней, чтобы вспомнить твою красоту
и зов будущего, незаживающей раной хранящийся в груди твоей, сколько бы ты
не стискивала зубы, хрипя от ненависти, будущее всЈ равно таится в тебе,
Варвара, готовое расцвести.

Той вьюжной ночью, в густом снежном дыму, мы снова оказываемся одни, одни
против бушующей стихии зла, может статься многие годы таившейся в забытьи,
чтобы найти себе выход здесь, помощи нам не будет, если мы умрЈм, нас сразу
вычеркнут, резинкой сотрут с листа, о нас ведь даже думать запрещено, не
что нас спасать, никто нас никогда не спасал, и трупы погибших мы хоронили
в полях, безо всяких обозначений, только Яков знает, где все они лежат,
только он единственный знает. Той вьюжной ночью мы стискиваем друг другу
руки, как всегда, потому что неизвестно, кто из нас останется жив, мы
смотрим друг другу в глаза, потому что кроме нас самих некому почувствовать
нашу боль, наше горе, нашу великую скорбь, потому что мы сразу поняли: это
будет битва не на жизнь, а на смерть.

В первой избе, порог которой мы переступаем, Яков переворачивает ногой
лежащий на полу труп молодой женщины, хрупкие волосы осыпаются с еЈ головы,
как хвоя, лицо черным-черно, замЈрзла вытекшая из глаз кровь, Яков
склонился к ней, надавил на щЈку пальцем, она хрустнула и провалилась, как
корочка угля на недогоревшем полене, мы понимаем, что это значит, это
значит ужас, который возвращается только раз во много веков.

- Снегурочка, - говорит Яков. Мог бы и не говорить, все и так поняли.
Снегурочка. Спаси нас, Господи.

Как неживые тени, крадЈмся мы утратившими форму улочками. ЕЈ здесь давно
нет, но она могла устроить нам смертельную ловушку, очень мало на свете
есть существ безжалостнее и опаснее снегурочки. Появлению еЈ всегда
предшествует огромное количество сотворЈнного зла, она есть мера,
посылаемая потусторонними силами, чтобы человек не забылся и на собственном
затылке почувствовал ледяное дыхание вечной ночи. Кто позвал еЈ, того
наверняка уже нет на свете, но она не остановится теперь, она будет кружить
по земле, сея и сея смерть, пока еЈ саму не убьЈшь. Все эти вставшие трупы,
упыри да навки - лишь творения еЈ чЈрной души, да, есть у неЈ душа,
непроницаемая, как колодец в глубину земли.

На окраине деревни, на покрытом снегом холме, мы находим еЈ следы,
тоненькую цепочку луночек в снегу, словно тут прошла лиса, и место, где она
стояла, глядя на дома, тогда ещЈ живые, в окнах, наверное, горел свет, дети
играли в снежки, но она взяла и убила их, мЈртвой своей рукой, превратила в
выгоревшие куклы, не умеющие дышать. На вершине того холма Василий достаЈт
деревянную стрелу и втыкает еЈ себе в щеку, кровь на острие тянет на север,
и мы быстро идЈм туда, проваливаясь по колени в мягкий молодой снег, как
голодные волки, идЈм убить еЈ или умереть.

На рассвете, посреди озимых полей, мы снова ловим еЈ следы, и вскоре
находим вытянутую ямку, где она спала. По ямке легко определить, что это
девочка среднего школьного возраста, у такой хоть шаги короче. Мы идЈм
дальше, не сбрасывая темп, потому что должны догнать еЈ раньше, чем она
заметит погоню. К одиннадцати часам утра мы находим свежий след, ведущий
прямо на север, может быть, она идЈт к полюсу, домой, сама хочет исчезнуть,
кануть в родное небытие? Около полудня след опять начинает разметать, будто
мы повернули назад, или время повернуло назад, но кровь на стреле тянет на
север, усталые, мы переходим на рысь, сменяя передового, вот-вот мы должны
еЈ нагнать, Василий пристально всматривается в ровный седой горизонт, не
появится ли там движущаяся точка, он непрерывно должен следить за стрелой,
потому что снегурочка может залечь в снег, пропустить нас вперЈд, и тогда
начать убивать. Начинает идти снег, всЈ гуще и гуще, поднимается ветер,
лепящий хлопья в лицо, забивает рот и ноздри, мы теряем скорость, в
половину третьего стрела сворачивает на северо-запад, она заметила нас! В
туманных чащах метели снегурочка живЈт в своей стихии, а мы слепы, в
нескольких шагах уже невозможно стрелять, мы падаем в снег и ползЈм, и
каждый молится по-своему, Господи, кто бы ты ни был, Дух или Зверь, защити
нас.

Мы уходим под снег и ползЈм в хрустящей немоте, час или больше, мы ползЈм
на северо-запад, мы хотим зайти ей в тыл, может быть, она потеряет нас под
глубокими снегами своей ненависти. Когда мы выбираемся, на поверхности всЈ
ещЈ валит снег, но не такой густой, видно довольно далеко, но стрела всЈ
тянет на северо-запад, значит, нам не удалось еЈ обогнать, мы падаем, мы
лежим почти без чувств, грызЈм сухари, принимаем по глотку спирта, снег
падает прямо в глаза, пока Яков не поднимает нас в новый бросок. Матерясь,
мы снова пускаемся полем, смеркается, метель опять становится сильнее,
ветер сбивает с ног, но мы рвЈмся сквозь него, как через белые колючие
заросли, закрыв рукавицами лицо, и в ледяном аду, в хоре тоскливо воющих
голосов гремит выстрел, это Варвара, ведь она же слева, спотыкаясь, мы
бежим вперЈд и кружим по непроглядным снегам, да, она была здесь, и мы
находим капли еЈ крови, тЈмной, как вишнЈвый сок. Однако снегурочка только
ранена, хотя она и не сможет теперь, конечно, так быстро уходить, но следы
еЈ уже исчезли, может быть, Варвара попала как следует, и серебро скоро
сожжЈт девочку до окончательной вечной смерти, пока же стрела показывает в
прежнем направлении, и мы цепью идЈм с винтовками наперевес, метель
стихает, мы молчим, слышен хруст наших шагов, мы почти не дышим, становится
совсем темно, потом в просвете туч появляется луна, какая страшная красота
вокруг, по снегу бегут размытые серебряные огни, как сгущение прозрачных
вод, иногда они поднимаются на возвышенностях лЈгкими холодными кострами
цвета дневных снежных облаков и снова гаснут, это, конечно, она, это
снегурочкин огонь, мы любуемся его красотой, как охотник любуется красотой
выходящего из леса тигра, как ты всЈ-таки прекрасна, но мы всЈ равно убьЈм
тебя.

Это сияние красоты - лишь улыбка на губах огромной космической смерти,
играющей в чЈрном небе ночи мЈрзлой луной, как белым шаром, она начинает
морозить нас, она хочет, чтобы мы почернели и треснули, как деревянные
куклы, чтобы кровь брызнула из нас на чистый снег, она не понимает, что нам
не нужно дышать, что мы уже практически мертвы, она же не знает, дурочка,
что в секретной лаборатории имени Карла и Фридриха, только не тех, которых
вы не читали, несколько лет назад разработали антифризную вакцину,
благодаря которой советская молодЈжь с песнями строила в тайге города,
прокладывала железные дороги в вечной мерзлоте, благодаря которой отважные
папанинцы выжили на недосягаемых льдинах, там, куда ни один белый медведь
не мог дойти, и благодаря которой позже, в начале сороковых, выстояли и
победили наши бойцы фашистского гада в мЈрзлых окопах под Москвой и
Сталинградом, выстояли и победили, прогнали этих околевших козлов до
середины Европы, ведь им в кашу добавляли специальный состав, а зимы-то
были страшные, рукой не пошевелить, что же вы думаете, об этом Партия не
подумала? А она, глупая снегурочка, морозит и морозит, пока снег не
становится под ногами сперва твЈрдым, как мрамор, а потом хрупким, как
битое стекло. Ветер падает на нас с небес, ветер и смертный дождь, холодные
капли сгустившегося воздуха, но ей не справится с нами так, не сковать
морозом одиночества наши пылающие сердца, потому что нет для нас ничего
теперь на свете, кроме жажды увидеть лужу еЈ крови, и еЈ саму в этой луже,
распавшееся детское лицо, прилипшие к снегу волосы, о какой слабости может
идти речь, когда мы напали на след, никто ещЈ не спасся от нас, никто,
никогда.

Василий видит лес впереди, и стрела отклоняется от прежнего направления -
она близко, она там, за деревьями. Мы снова ложимся в снег и ползЈм вперЈд,
Василий говорит, что она остаЈтся на месте, не движется, затаилась или уже
умерла. Мы охватываем еЈ полукольцом, деревья всЈ ближе, никуда ей теперь
не деться, она теперь наша, живая или мЈртвая. Мы встаЈм на окраине зимней
рощи, нацелившись винтовками в стволы, Яков выходит вперЈд, он всегда в
таких случаях идЈт первым, потому что знает больше способов убить, чем все
мы вместе взятые, он идЈт, безжалостно проламывая сапогами наст, мороз уже
совсем ослаб, у снегурочки нет больше сил, мы озираемся назад, мало ли что,
хотя стрела показывает: больше никого тут нет, на километры в округе, никто
уже не может ей помочь, кто бы не поднял еЈ из могилы, он уже оставил еЈ,
слышишь ты меня, ты снова проиграл, проклятая сволочь.

Яков делает движение головой, он увидел еЈ. Вот она, сидит, прислонившись
спиной к стволу, в расстЈгнутом ватнике, руки бессильно раскинуты по
сторонам, ноги поджаты. Она смотрит на нас, она ещЈ живЈт, если это
называется жизнью, возле неЈ на снегу разбрызгана кровь, куда же ты попала,
Варвара, наверное, в ногу, Яков подходит к ней, всЈ ближе, ближе, он убьЈт
еЈ ножом, она беззащитна теперь, сейчас он возьмЈт еЈ за волосы и ударит
ножом в горло, раз, другой, она не будет сопротивляться, Василий берЈт еЈ
лицо на прицел, Варвара разворачивается в сторону и назад, я тоже целюсь
девочке в лицо, хотя Василий с такого расстояния не может промахнуться,
ближе, ещЈ ближе, и тут я вскрикиваю, я узнал еЈ, это не она, это же не
она, это ОлЈна Медвянская, и сразу, как только я вскрикнул, снегурочка
прыгает на Якова, сверху, ногами, она прыгает ему на шею, бьЈт его коленями
и рвЈт рукой по лицу. ВсЈ происходит так быстро, что никто не успевает
среагировать, я стреляю, целясь выше, чтобы не попасть в Якова, Василий
отпрыгивает в сторону, чтобы найти лучший угол обстрела, Яков валится в
снег, всем своим грузным, могучим телом, валится у ног ОлЈны Медвянской, с
винтовкой и ножом, кувырком летит снегурочка с него за дерево, в сугроб,
Василий стреляет, не целясь, я бросаюсь вперЈд, та, вторая, ОлЈна,
поднимается мне наперерез от ствола, и я наотмашь бью еЈ прикладом в зубы,
несчастную АлЈнушку, я ломаю ей зубы, она падает, я стреляю ей в грудь,
раз, перевожу затвор, и ещЈ раз. Пули пропарывают еЈ, для неЈ это смерть,
огромная, вечная, она, маленькая, и жила-то совсем немного, я поднимаю
голову, сбоку гремит выстрел, это Варвара, а я не вижу, куда теперь
стрелять, кругом чЈрные стволы деревьев, Василий быстро уходит, утяче
переваливаясь, мелькая за стволами, на северо-запад, куда ушла снегурочка.

- Стой, Варвара! - ору я что есть силы. - Назад!

Я не вижу даже, где она, я переворачиваю железное тело упавшего навзничь
Якова, он хрипит, лицо его разорвано наискось, из вздувшейся полосы течЈт
темнеющая кровь. Пока я отсасываю и выхаркиваю еЈ в снег, приходит Варвара.
Она плачет, не в голос, как сельские бабы, а без воя, лишь всхлипывая, и
плача, она опускается возле Якова на снег и тоже начинает отсасывать кровь,
командир вздрагивает и хрипит, роя руками снег, ледяными своими когтями
снегурочка разорвала ему глаз, а самое главное - яд, Яков отравлен, он
теперь умрЈт.

- Мы должны были помнить, сука, - всхлипывает Варвара, - что она может
сдвоить. Проклятая сука, она убьЈт нас, всех, убьЈт нас, сука.

Мы разводим возле Якова костЈр и растираем ему лицо снегом. Яков дышит
хрипло и неровно, голоса моего не слышит. Варвара собирает снег с кровью
снегурочки и бросает его в костЈр, как она, наверное, маленькая, стискивает
челюсти вдалеке, как ей больно, крошке, раненую ножку рвЈт адский огонь.
Подожди, зайчик, поволокут ещЈ тебя черти по скользкой от крови земле,
быстро-быстро, за ноги, за руки, за волосы, разденут и голую окунут в
кипяток, окунут и вынут, окунут и вынут, кожу будут срывать, как туалетную
бумагу, ты не верь, зайчик, что чертей не бывает, ты ещЈ покричишь, когда
они тебя в крови твоей мучить начнут, ты знаешь, что они с тобой делать
начнут, знаешь, и ты боишься этого, я же знаю, что очень боишься.

К ночи Яков приходит в сознание. Он хочет говорить, но горло и язык не
слушаются его, он только тужится и хрипит, тяжело закрывает глаза, лицо его
кривится от муки, пульс совсем слабый, наконец он снова теряет сознание и
лежит пластом, потом вдруг, в третьем часу ночи, у полупогасшего костра
вскидывается и ревЈт, вместе с рЈвом вырываются слова, он рвЈт у себя на
груди одежду, словно она мешает ему говорить.

- ВперЈд... - ревЈт Яков, осатанело таращась на догорающий костЈр. -
Догнать, падло... Приказываю... Василий... Ты что, Василий... ВперЈд,
братцы... Там, впереди... Нельзя допустить... Ты, слушай, твою мать...
Илья, родной, - хватает он меня своей железной рукой за ворот, притягивает
к себе, горячее дыхание опаляет мне лицо, - Она же знаешь... Куда идЈт...
Там, твою мать... Нельзя допустить... Сдвоила, твою мать... Как худо...
Больно! - вдруг дико рычит он, оскаливая зубы, - Больно, Илья!.. Убей меня!
Это приказ... Ты понял приказ, мать твою!.. Под трибунал пошлю! Если не...
Под трибунал... Варя... Добей, родная... Нельзя вам ждать... Там... Объект
номер один...

- Объект номер один! - странным, чужим голосом повторяет Варвара. - Здесь
объект номер один! Господи!

- Быстрее!... - хрипит Яков, - Илья, пристрели, именем революции, не
бросай, Илья... Там, на северо-запад... Объект номер один... Я сразу
понял... Не имел права... Думал, справимся... Больно, Илья! Варька,
стреляй!.. Стреляй, родная, добей!... - он отталкивает меня, так сильно,
что я падаю в снег. Варвара возится с пистолетом. Яков замечает его в руках
Варвары и перестаЈт хрипеть, только набирает пригоршню снега и суЈт себе в
рот. Глаза его смыкаются.

- Птицы поют... Слышишь, брат?..

Варвара поднимает пистолет и стреляет ему в лицо. Яков валится набок,
выплЈскивая из пробитой головы немного крови, я встаю и забрасываю снегом
костЈр. Вместе мы оттаскиваем тело Якова в сугроб. Варвара всЈ время
пытается вытереть слЈзы, закусив посиневшую без крови губу. Она не может
по-настоящему заплакать.

Мы идЈм всю оставшуюся ночь, даже не думая об осторожности. Утром мы
находим Василия, там, где закончился его путь, лежащего в провалившемся
насте, как в саркофаге, весь снег вокруг него запятнан остывшей кровью,
горло разорвано, и ты, Василий, и ты еЈ не взял, любого зверя мог ты взять,
один на один, вцепившись мЈртвой хваткой в горло, днями и ночами не сходя с
кровавого следа, никто не мог уйти от тебя, и она не ушла, она повернула и
убила тебя, тебя, врождЈнного охотника, различавшего снег на запах, возраст
дерева на слух, никогда не узнаем мы теперь, как ты умер, как она обманула
тебя, мы закапываем тебя в снег и клянЈмся, что принесЈм в это место еЈ
почки, ты всегда ел почки сырыми, Василий, жди нас тут, мы скоро вернЈмся,
жди нас, друг.

Час за часом мы догоняем снегурочку, она движется всЈ медленнее, еЈ сжигает
адский огонь, новый день выдаЈтся пасмурным, и это еЈ последний день. Я уже
давно не вижу еЈ, не знаю, о чЈм она думает, что видит перед собой,
настолько глубоко ушла она во мрак своей нежити, куда нет доступа даже мне,
несчастная Катя, девочка с длинной мягкой косой, неужели это ты?

Около полудня лес редеет, и мы выходим на берег замЈрзшей реки.

- Вон она! - вскрикивает Варвара, показывая рукой на другой берег. Я
замечаю маленькую фигурку, она мучительно хромает пологим белым склоном
берега, проваливаясь в глубокий снег. На мгновение мне даже становится еЈ
жалко, всЈ-таки она тоже живое существо, которое уже обречено умереть, да
ещЈ и маленькое, раненое, несчастное.

- Отсюда не попасть, - говорит Варвара, бегом спускаясь ко льду.

Я бросаюсь за ней. ЛЈд хрустит и проламывается под нашими сапогами. Скользя
и отчаянно перебирая ногами, я добираюсь до места, больше присыпанного
снегом, где потолще, и валюсь грудью на винтовку, чтобы уменьшить давление
на лЈд. Варвара с руганью выбирается из провалившейся под еЈ коленом
впадины и ползЈт дальше, с треском поверхность льда уходит под ней в тЈмную
глубину воды, она снова выныривает, я хватаю ремень еЈ винтовки, тяну на
себя. И тут я чувствую, как мороз въедается в кожу, и понимаю, что это
ловушка, я тяну изо всех сил, но мне уже не вырвать ноги Варвары из
вцепившегося в них льда, лЈд ломается, хрустит, но крепче сжимает хватку,
Варвара дико визжит от боли, колотит по нему руками, бросив оружие, лицо еЈ
всЈ в поту, рот приоткрыт, почему я должен видеть, как она умирает, я не
хочу, но я должен тянуть до последнего, пока есть хоть крошечный шанс
вытащить еЈ, она взвизгивает, сдавленно, от ломающей еЈ тело тисочной
пытки, это лЈд встаЈт снизу, из воды, Господи, неужели она смогла
остановить целую реку? ЛЈд встаЈт, ломаясь и пронзительно скрипя, лЈд
плачет и воет, поднимаясь со дна ввысь, белые горы вздымаются под нами, нас
несЈт ввысь, и Варвара рвЈтся из моих рук, вжимая голову в плечи, она
прокусывает свои губы, которые не могла прокусить тогда, у догоравшего
костра, кровь хлынула у неЈ изо рта, это конец, еЈ раздавило, я видел, как
еЈ раздавило, я же смотрел ей прямо в лицо. ВсЈ, мне не нужны больше твои
безжизненные ледяные руки, женщина, я встаю, я не желаю больше ползти, как
червь, я встаю и смотрю на снегурочку, она остановилась на вершине склона,
она же не может морозить на ходу. Винтовка лежит у моих ног, со звериным
рычанием я рву на себя ремень оружия и бросаюсь вперЈд, бешено хрипя,
карабкаюсь обледеневшим склоном вверх, и там, наверху, передо мной
открывается долина, поросшая молодой сосной, и я вижу объект номер один:
что-то наподобие огромной чЈрной косой эстакады, уходящей в землю, еЈ
окружает бетонная стена с колючей проволокой наверху, башни с пулемЈтами,
часовые, идиоты, хочется заорать мне, что ей ваши пулемЈты, что ей ваша
проволока, ей же не надо внутрь, так-то вы охраняете объект номер один,
бога душу вашего мать!

Я задыхаюсь, у меня так мало осталось сил, я несусь по склону, где же ты,
моя девочка, мягкая длинная коса, пионерка моя с робкой детской улыбкой на
губах, я знаю, ты села где-то в снег, сожмурившись от боли, сжав кулачки,
ты приоткрыла рот, нет, ты не сделаешь этого, где же ты, дай мне найти
тебя, ах проклятые сосны, в которых потерялся твой след, дай же мне найти
тебя, а прострелю тебе грудь, нет, я прострелю тебе лицо, ты вздрогнешь,
как сладко ты вздрогнешь, в последний раз, откроются твои глаза, высохнут
твои слЈзы, я прострелю тебя навылет, я всуну дуло в твой рот, я переведу
затвор, я хочу, чтобы голову тебе выбило, ласточка моя, чтобы проломило,
стукнуло в древесину, чтобы чистый, пронзительный свист серебра проколол
тебя, чтобы ты вздрогнула и затихла, это не стыдно, вздрогнуть, потому что
вздрогнешь ведь уже не ты, труп твой вздрогнет и начнЈт дЈргаться, мЈртвое
тело, да что я тебе говорю, ты и сама всЈ понимаешь.

Я нахожу тебя, сидящей под деревом, на снегу, ты сидишь, держишься за
колено, тебе больно, слЈзы текут по щекам, я не знал, что ты до сих пор
можешь плакать, ты видишь меня, я пришЈл тебя прикончить, ты еле слышно
хрипишь, я знаю, тебе больно, не плачь, сейчас всЈ кончится, смотри, вот
винтовка, возьми еЈ в рот, вот так, возьми еЈ в рот, я слышу, как зубки
твои стучат по железу, думаешь - не выстрелит? Пошире открой глаза, они не
так уж и темны, они светлее, чем казалось, перестань дрожать, бах! Вот ты и
вздрогнула, руки разжались, струйка крови изо рта, о, как быстро светлеют
твои глаза, как небо после уходящей грозы, вот и кончился твой путь,
ласточка, всЈ уже позади.

С оглушительным, скрежещущим грохотом рушится эстакада за моей спиной.
Маленькая мЈртвая девочка с передавленной шеей и простреленным коленом,
пионерка Котова Катерина превратила железо в хрупкое стекло, понизив
температуру до