ловы подушку и набрасывает еЈ
Кате на лицо. ТяжЈлое тело Зины наваливается на сверху, Катя пытается
вывернуться, царапается и бьЈт Зину кулаками по рукам и спине.

- Уйди, ну уйди, скотина... - глухо ноет она под подушкой больным от плача
голосом. - Ну отстань от меня... Я больше не могу...

- Полижешь? - шЈпотом спрашивает Зина, отвернув один угол подушки, чтобы
Катя еЈ слышала.

- Я не могу, меня тошнит, мне больно, - с плачем стонет Катя, хватая ртом
воздух. - Отпусти меня, пожалуйста.

- Ты мне полижешь, - с уверенностью заявляет Зина. - Сейчас полижешь. Или я
сделаю тебе вот так, - она хватает Катю за запястье, притягивает его к
подушке, чтобы можно было продолжать еЈ удерживать, и больно выворачивает
Кате указательный палец. Катя коротко взвывает, впившись снизу зубами в
наволочку. Зина отпускает еЈ палец. - Ну что, полижешь?

- Да, хорошо, только отпусти.

Зина залезает на койку, перевернувшись к Кате задом, упирается коленями и
руками, Катя садится в кровати и начинает лизать. От Зины пахнет присохшим
калом и потом. Катя ненавидит Зину, ей хочется, чтобы той было бы больно,
хочется укусить еЈ за сросшуюся, неравномерно плотную ткань, которая плохо
попадЈт на зубы, продавится, закровоточит, а Зина заорЈт, громко, как
резанная свинья, а как будет смешно, когда она станет визжать, дЈргаться, а
Катя, вцепившись в неЈ сзади, как собака, вырвет ей живот, все еЈ вонючие
кишки, набитые калом, все еЈ бурые яичники, и тот мешок, в котором зреют
дети, всЈ бы вырвала, вытащила бы на свет, по белью постельному поволокла,
разбрызгивая красный, жирный, солоноватый сок, да чтобы ты подохла от
заражения крови, проклятая гадина. Катя представляет себе эту густую
заразную кровь, вытекающую из Зины, как из перевЈрнутого ведра, как Зина
хватается за живот, воет, выдувая кровью пузыри, Катя видит это так ясно,
словно такое бывало уже много раз на самом деле, ты будешь тыкаться мордой
в землю, мычать будешь, скотина, когда всЈ из тебя наружу повываливается.
Зина начинает дЈргаться, уперевшись коленями и руками в койку, она хрипит
от блаженства, Катя помогает себе пальцами, растягивая перед ртом тесное
нутро, из которого идЈт резкий запах испортившегося мяса. Катя мечтает о
том, чтобы найти где-нибудь поганой, звериной спермы и залить еЈ Зине в
живот, пусть у неЈ вырастет там гадина и сожрЈт изнутри. От злости Катя
начинает тяжело дышать, покусывает Зину сзади за основания бЈдер и с силой
вдувает в неЈ отравленный своей ненавистью воздух. Зина кончает, хрипя и
богато сочась, прижавшись грудью к еЈ ногам, и в это время Катя тоже
совершенно отупевает и пухнет, задыхаясь, от мучений злобы и омерзения, и
не вынимает пальцев из Зины, которая судорожно хватает их чревом, как
низший морской полип, Катю прошибает потом и сердце деревенеет в груди, так
сильно, что она пугается умереть.

ЛЈжа потом одна, Катя удивляется страшному урагану своей злости,
превзошедшему во много раз былое животное неистовство любви. Из ледяной
звЈздной пустоты доносится вой и глухой стук колотушек - это колдуны зла
пляшут у своих костров, в которых пламя темнее тьмы, вот она какова, их
сила, она больше всего на свете, еЈ и вправду нельзя победить. Катя
проверяет своЈ тело, выпитое сейчас до оцепеняющей усталости, и чувствует,
что всЈ оно без остатка охвачено чЈрным огнЈм, медленно жгущим плоть, как
полчища могильных червей.

- Это ты во мне, ты не исчезла, ты живЈшь во мне, - беззвучно произносит
она одними губами. - ВсЈ правда. Они заколдовали меня, они заколдовали меня
уже давно. Они вселили тебя в меня, а ты - злая гадина. Я стала теперь
тобой, ты стала теперь мной.

Крыши на бараке нет, и Катя видит ночное небо, в котором зияет огромная
беззвЈздная дыра.

- Вот твоЈ место. Мать, отец. Вот твоЈ место, - произносит она, с
замиранием ужаса вслушиваясь в собственные мысли, ходящие подобно теням. -
Они заколдовали меня, я теперь - это не я.

За этими словами Катя ждЈт огромного, совершенного ужаса от разразившейся
над ней пустоты. Слова еЈ имеют сейчас власть превращения в реальность,
потому что колдуны зла слышат их, слова невозвратны, и Кате жутко оттого,
что она не может их не говорить, не может скрыть их в себе, заставить
чЈрное дерево перестать расти вглубь пространства, где его ветви уже
касаются ледяного дыхания бездны.

- Сталин - жопа, - беззвучно произносит Катя, судорожно вздрагивая от
ужаса. Но ей и этого мало. - Ленин - жопа, - добавляет она.

Ту молитву, что написана округлым почерком Ольги Матвеевны на листике в
клеточку, Катя уже выучила наизусть и читает без бумажки, целуя своей
повелительнице стопы вытянутых с кровати босых ног, едко пахнущие потом и
слежавшейся внутренней кожей обуви. Ольга Матвеевна сидит, прислонившись
спиной к стенке за кроватью и подпиливает себе ногти на руках. Чтение с
лобзанием повторяется трижды, и Катя запинается только один раз, запинается
и из еЈ сердца сразу выпадает живая искра и уходит в землю, оставляя после
себя только мЈртвое молчание овечьего ужаса.

- Дальше, - спокойно произносит Ольга Матвеевна. - Потом получишь.

Катя лишний раз прижимается ртом и носом к плотной гладкой коже
божественных подошв, но всЈ равно по окончании молитвы должна лечь прямо в
одежде животом на кровать, Ольга Матвеевна садится на неЈ верхом, сильно
придавливая своей тяжестью и сильно, с хлопками, бьЈт Катю сверху ладонями
по затылку, пока та молча терпит, вцепившись руками в одеяло. В голове у
Кати звенит и вспыхивает, как в поломанном телефоне, слЈзы капают из глаз,
она снова и снова твердит про себя плохо запоминающиеся слова,
полустЈршиеся, каракулевые буквы проплывают по крахмальной наволочке,
которой Кате ни в коем случае нельзя касаться "своей грязной мордой".
Наконец Ольга Матвеевна прекращает еЈ бить, заставляет снять колготки и
трусы, связывает ей колготками руки за спиной, садит себе на колени и
начинает кормить Катю блинами, разрывая их пальцами и лично засовывая Кате
в рот. Блины жирные, мягкие и сладкие. Поначалу Катя успевает быстро
разжЈвывать и глотать, потом просто проталкивает, давясь, куски блинов
через горло, но наступает момент, когда она уже не может есть, еЈ тошнит,
она отворачивает голову, за что с размаху получает по губам.

- Жри, когда дают, - злобно говорит ей Ольга Матвеевна. - Жри, сволочь.
Жри, нажирайся, гадина, набивай пузо. Глотай, гадина. Я сказала тебе -
глотай. Не хочешь? Не хочешь? А я тебе говорю - жри! Ты же хотела жрать! Ты
хотела жрать? Дети всегда хотят жрать! Разве не так? Жри, паскуда,
маленькая гадина. Разве блинчики не вкусные? Ты у меня будешь сытой. Ты у
меня никогда не скажешь, что нечего было жрать. В глотку влезет, из жопы
вылезет. Я тебе дам плеваться! Я тебе дам, я тебе дам, паскуда! Если я
говорю тебе жрать, ты будешь у меня жрать!

Катя давится и выпЈрхивает из себя полупережЈванные кусочки, Ольга
Матвеевна наклоняет еЈ головой мимо своих коленей, отчего Катя сразу
начинает рвать на пол и еЈ босые ноги, причЈм вовсе не блинами, а чем-то
гадко пахнущим, жидким и тянущимся, как разбитые яйца.

- Ну ты глянь, гадина, что ты сделала, - смеЈтся Ольга Матвеевна. - Ноги
мне заблевала, дура. Ты мне заблевала ноги. Мне, которая чище неба и
светлее солнца. Ну посмотри, свинья. Тебе что надо сделать за это? Отвечай.
Не знаешь? Нет, ты просто не хочешь сказать, ты боишься, наглая свинья. ЕщЈ
дать по морде? Дать ещЈ? БьЈшь тебя бьЈшь, а ума не прибавляется. Как была
дурой, так и осталась!

Катя широко открывает глаза, всЈ ещЈ давясь и кашляет рвотой, руки у неЈ
всЈ ещЈ связаны, она тупо смотрит на блевоту, расплескавшуюся по половицам
и плюснам Ольги Матвеевны.

- Неужели нельзя из тебя ничего сделать? - вздыхает Ольга Матвеевна,
сталкивая Катю со своих коленей. - Что ты молчишь, говно? Почему не
стараешься стать человеком? Стараешься? Гадина! Ну чего завыла, заткнись
сейчас же. Это я тебя ещЈ слабо ударила. Я тебя, гадина, жалею, я тебя не
бью сильно. Поняла? Тебя надо ногами бить, вот так! Дать ещЈ? Что пялишься,
ну кровь у тебя, никто от крови ещЈ не умер, до свадьбы заживЈт. Все ноги
уже в синяках, а ума нет. Заткнись, я тебе говорю, а то хуже будет. Вот,
руки тебе развязала, вытирай свою мразь. Иди, подтирай. Чего ревЈшь? ЕщЈ
дать? Вот и молчи, раз не надо.

Катя, дрожа, убирает рвоту тряпкой в ведро и вытирает Ольге Матвеевне ноги.

- ВедЈшь ты себя плохо, - говорит Ольга Матвеевна. - А ночью ещЈ, наверное,
в писе колупаешься. Да? Ну что молчишь? Как выть и блевать, так ты можешь.
Я вижу по тебе, что ты колупаешься. Посмотри мне в глаза.

- Меня Зина себе лизать заставляет, - признаЈтся Катя под пристальным
взглядом ледяных глаз.

- Ах вот так, значит. И что же ты ей лижешь?

- ВсЈ.

- ВсЈ? Очень мило. Она тебя что, насильно заставляет, она тебя бьЈт?

- Она один раз меня била, - говорит Катя. - И рожей тыкала в то что
насрала.

Ольга Матвеевна подходит к Кате, берЈт еЈ за подбородок и поднимает Катино
лицо кверху.

- Рожей - в говно? Прямо в говно?

- Да.

- Очень мило. И ты ей после этого лижешь?

- А что мне делать. Она меня иначе бить будет.

- Ах ты, заинька, дурочка моя, - умильно улыбается Ольга Матвеевна,
наклоняется и целует Катю, слизывая у неЈ с губ остатки рвоты. - Так ты не
хочешь у Зины лизать? Не хочешь?

- Не хочу.

- А она тебе лижет? Только честно.

- Да.

- Очень мило. Очень. И тебе это нравится?

- Нет.

- Честно? Честное пионерское?

- Честное пионерское.

- Значит ты всЈ это не хочешь, с Зиной. А со мной? Со мной хочешь? Мне
лизать ты будешь?

- Буду.

- А как же тогда твоя Зина? Нельзя одновременно лизать мне и Зине. Я же
ревную. Ты знаешь, что такое ревность? Ты, заинька, ещЈ не знаешь, что
такое ревность. Ревность - это очень, очень страшно. Если я ещЈ узнаю, что
ты кому-нибудь лижешь, ты знаешь, что будет. Это очень плохо, это хуже
всего на свете. Как бы тебя не пугали, чтобы тебе не делали, ты не должна
так поступать. Если я только узнаю, немедленно отправишься к крысам. Ты
поняла?

- Да, Ольга Матвеевна.

- Смотри мне. Не приведи господь хоть лизнЈшь чью-нибудь грязную рожу.
Сразу к крысам. А теперь одевайся и вон.

Полоща у колонки ведро, Катя видит в свете жЈлтого фонаря, как Надежда
Васильевна, кутаясь в ватник, выводит из барака Зину и они вместе идут к
каменному дому, отбрасывая на песок две вытянутые чЈрные тени. Зина Јжится
и втягивает кулаки в рукава ватника. Катя вспоминает тЈплое, гибкое тело и
ей становится жалко Зину, которая ещЈ не знает, что еЈ будут есть в темноте
голодные гадкие крысы.

На следующий день Зины нет, и из сарая не раздаЈтся ни звука, наверное,
думает Катя, ей завязали рот, чтобы не орала. К вечеру начинается дождь,
который ветер делает косым, капли хлещут в запертые окна класса, где Ольга
Матвеевна ведЈт урок политической грамоты, горит керосинка, соседка Кати
Ира Макова ест украденный в столовой кусок сахара, Катя всЈ время пытается
согреть одной рукой другую и думает о Зине, сидящей в подполе мЈрзлого
тЈмного сарая, под землЈй, босые ноги в крови от укусов. После урока она
догоняет Ольгу Матвеевну во дворе. Дождь колет Кате лицо холодными
остриями, мешая видеть и дышать.

- Ольга Матвеевна, - задыхаясь от страха, говорит Катя. - Вы Зину в сарай
посадили, к крысам?

- Да, - отвечает Ольга Матвеевна, обернувшись. Вода течЈт по еЈ лицу, но ей
это, похоже, безразлично.

- Отпустите еЈ, а то она умрЈт, - просит Катя. - Мы больше никогда так не
будем. Я вас очень прошу.

- Хорошо. Но сначала мы еЈ с Надеждой Васильевной накажем, и ты должна
будешь на это посмотреть. Жди около сарая, а когда мы придЈм, ты входи за
нами. Там есть дверь в подпол, а в двери дырка. Только чтобы никто тебя не
видел, и Надежда Васильевна тоже. Поняла?

В сарае темно и сыро. Сквозь отверстие в крыше где-то около одного из
углов, течЈт дождевая вода, барабаня по старой канистре. Катя отыскивает в
закрывшейся двери дыру и прижимается к ней глазом. За дверью короткая
лестница и маленькое помещение, в котором свалены какие-то доски и кирпичи.
У стены стоит Зина, которая заметно побледнела за прошедший день, она
стучит зубами от холода, пряча руки под ватник. Ольга Матвеевна ставит
керосиновую лампу на штабель досок. Надежда Васильевна тоже что-то ставит
на пол.

- Что, холодно? - говорит она. - Сейчас согреешься. Раздевайся.

- Зачем? - спрашивает Зина.

- Раздевайся, тебе говорят! - прикрикивает Надежда Васильевна.

Зина начинает раздеваться.

- ВсЈ снимай, догола, - говорит Ольга Матвеевна.

Зина снимает одежду и складывает еЈ на доски, дрожа от холода. Катя уже
видела еЈ голой в бане, но сейчас Зина выглядит словно похудевшей, тело
покрыто пупырышками и напряжено.

- Ватник постели на пол и ложись. Спиной, - велит ей Ольга Матвеевна.

Зина опускается на пол. Надежда Васильевна становится на колени со стороны
еЈ головы.

- Руки, - говорит она и связывает сложенные руки Зины еЈ снятыми
колготками, потом подхватывает ноги девочки под коленями, закидывает их к
голове, и разводит в стороны, крепко держа руками. Ольга Матвеевна
поднимает с пола чайник. Когда она выносит его на свет, становится видно,
что из носика валит густой пар. Зина судорожно дЈргается и орЈт, ещЈ
раньше, чем струя кипятка начинает литься между еЈ закинутых назад ног. Пар
ударяет в тело девочки и разбрасывается во все стороны. Зина крутится и
вопит дико, как разрезаемое пилой стекло. Катя видит, как закатываются еЈ
глаза, как напрягается горло от истошных воплей. Катя дрожит и зачем-то
закрывает рукой себе рот. Она представляет себе, как кипяток затекает Зине
внутрь.

- Мамочка, мамочка! - верещит Зина на мышиных частотах, бешено елозя спиной
по полу, зад еЈ дЈргается, ошпариваемый кипящей струЈй, Надежда Васильевна
с трудом удерживает тело девочки в нужном положении.

- А, уже не холодно? - хохочет Ольга Матвеевна, опять наклоняя чайник. -
Жарко стало? Кипяточек-то крутой! Кричи, кричи, всЈ равно никто не услышит.

- Мамочка, мамочка! - захлЈбываясь, орЈт Зина, мотая головой. - Ой не надо,
не надо, пожалуйста! - она не успевает выговаривать слова, они
захлЈбываются и прерываются у неЈ во рту, переходя в щенячий вой.

Кипяток плещет на неЈ, выбивая пар, сидящая на корточках Ольга Матвеевна
закусывает губу в улыбке, исступлЈнно дыша сквозь зубы, и Зина снова
переходит на звенящий металлический визг.

- Ольга! Ты видишь, как у неЈ всЈ уже!.. - вскрикивает Надежда Васильевна,
рванувшись на месте и ещЈ плотнее прижимая руками расставленные ноги
бьющейся девочки коленками к полу. - Ты посмотри, Ольга!

- Ладно, хватит, - цедит сквозь зубы Ольга Матвеевна и ставит чайник на
пол. Она вынимает что-то из-за пазухи и, оперевшись на одну руку,
наклоняется к Зине и суЈт ей это другой рукой в разинутый визжащий рот.
РаздаЈтся страшный грохот, Надежда Васильевна дЈргается в сторону и
припадает на руку, отпуская ноги Зины, которые медленно валятся набок. Зина
больше не кричит. Из-под головы еЈ выползает на пол тЈмная лужа.

- Видишь, как всЈ просто, - говорит Ольга Матвеевна. - Бах и готово. Как
гвоздь в доску.

Надежда Васильевна глядит на повернувшуюся набок Зину и отряхивает себе
пальцами юбку.

- Что, брызнуло? - спрашивает Ольга Матвеевна. - Вроде же вниз пошло. Рано
я еЈ, да? Уж очень кричала сильно.

- В лесу зароем?

- Потом. Пусть пока тут полежит. Ты иди, Надь, я приберу всЈ. Спокойной
тебе ночи.

- Спокойной ночи, - отвечает Надежда Васильевна. - Давай, чайник отнесу.

ЕЈ сапоги бухают в ступени, плечо - в дверь, которая со скрипом отъезжает в
сторону, застревает на полпути, с приглушЈнным матом Надежда Васильевна
свергает на своЈм пути какой-то дощатый хлам и вываливается во двор, где
темнота кажется светлее от крупчатых звЈзд и молодого месяца среди них, и
откуда доносится визг передравшихся на вечерней сходке у сортира девчонок.

- Слышь, Котова, вылезай, - окликает Ольга Матвеевна из подпола. - Иди
сюда. Иди, я кому сказала!

Катя выбирается из-за двери, переступая ногами через деревянный лом. Зина
лежит на том же месте, прикрытая собственной бурой кофтой, спиной к двери,
Ольга Матвеевна стоит рядом с ней, отряхивая сапоги от накопившейся в
подполе грязи. Пахнет сыростью и крысиным помЈтом.

- Иди-иди, погляди на свою подружку, - улыбается она Кате. - Пока не
погнила. А она здесь быстро гнить начнЈт, - продолжает она, заботливо
очищая скомканной Зининой юбкой сапог, - сыро. На ней тут и грибы вырастут.

Катя спускается с лестницы, искоса глядя на неподвижное тело Зины. Кофта
доходит ей с одной стороны до согнутого затылка, едва прикрытого стрижеными
тЈмно-рыжими волосами, сбитыми набок, так что прижатое листообразное ухо
теперь совершенно обнажено, а с другой - до начала поджатых бЈдер, а голые
икры Зины лежат прямо в грязи. Подойдя поближе, Катя замечает, что в волосы
Зины замешалась густая тЈмно-багровая масса.

- МЈртвых видела? - спрашивает еЈ Ольга Матвеевна. - Она уже мЈртвая. Не
дышит, не чувствует ничего. Смотри, - она вдруг с размаху пинает Зину
сапогом по спине. От удара тело девочки вместе с участком ватника
сдвигается по земле. - А ну пни еЈ.

Стиснув зубы, Катя что есть силы пинает Зину сапогом. Та не издаЈт ни
звука, только вздрагивает.

- Ты видела, как я еЈ убила?

- Видела.

- Это было быстро, правда?

- Да.

- Убивать очень легко. Пять минут назад ещЈ была живая - бах и нету. Я ей
выстрелила в голову, понимаешь? Вот, погляди, - Ольга Матвеевна приседает
около Зины и поворачивает еЈ лицо вверх. Глаза у Зины совсем белые, словно
из них вылетели зрачки. - Вот сюда, в рот, - она оттягивает одной рукой
нижнюю челюсть Зины и показывает указательным пальцем другой ход пули. -
Вот так и дальше, а потом, - она ловко поворачивает голову девочки, как
глобус, - туда. Навылет, в землю. Видишь, сколько натекло.

При виде влажного пятна со склизкими комками под головой Зины у Кати
кружится голова и она, помогая себе руками, садится на кирпичи.

- Но ты понимаешь, что с ней? - спрашивает еЈ Ольга Матвеевна. - Она
подохла. Она никогда больше не будет говорить, смотреть, жрать кашу, срать.
Ты это понимаешь? ЕЈ закопают в землю, и она будет там гнить. Ясно это тебе?

- Ясно, - одним дыханием отвечает Катя.

- И ты тоже будешь гнить, когда умрЈшь. Ты боишься гнить?

Катя кивает. Она старается не смотреть на белые глаза Зины и на дыру еЈ
раскрытого рта.

- А вот погляди сюда, - Ольга Матвеевна берЈт Зину за ногу, подтаскивает еЈ
в сторону, как овцу, так, чтобы Катя могла видеть и отбрасывает край кофты.
Катя смотрит и, резко раздвинув колени, рвЈт на земляной пол.

- Не узнаЈшь? - смеЈтся Ольга Матвеевна. - Ты это лизала? Смешно выглядит,
правда? Само на себя не похоже. А ну давай, поди, полижи.

Катя мотает головой, встаЈт и отходит от рвотной лужи, вытирая рукавом рот.

- Что ж ты, малышка? - усмехается Ольга Матвеевна. - У мЈртвой не хочешь?
Лижи, падло, - она вынимает из-за пазухи пистолет. - А то я сейчас и тебя
тоже. Вот, тут дырочка, видишь? Оттуда вылетит пчЈлка, и прямо по башке.
Сильно, как кувалдой стукнет. Бац - и нету Кати. Что ты отворачиваешься?
Бац - и нету Кати. Навсегда нету, понимаешь?

- Ольга Матвеевна, я не могу, - шепчет Катя, закрывая глаза. Она ждЈт
грохота и страшной боли, которая разобьЈт ей голову. Она пытается
представить себе небытие, но не может, только усиливающиеся волны ужаса
заливают еЈ сжавшееся сердце. Ольга Матвеевна делает шаг и приставляет Кате
пистолет ко лбу. Его дуло кажется Кате ледяной трубой, ведущей прямо в
космос, по которой течЈт непостижимый звЈздный ветер.

- Открой глазки, - велит она. Катя знает, что если сделать это, Ольга
Матвеевна сразу еЈ убьЈт. - Не бойся, зайчик, открой глазки. Я хочу только
посмотреть, как ты умираешь. Я ничего больше на свете не хочу. Мне правда
ничего больше не надо. Не веришь? Я обещаю тебе, что сразу после тебя я
сама застрелюсь. Засуну пистолет себе в рот и выстрелю. Вот, тут у меня
партбилет. На, посмотри. Я к