рукой за разбитый рот. А
товарищ Ломов рыгает и так смотрит на детей, что они шарахаются назад, как
от дикого зверя.

- Пошли все вон! - орЈт на них Ломов. - Вон, сукины дети! - Он кидается к
двери, с размаху захлопывает еЈ и изнутри бьЈт дверь ногой, раз, второй,
третий, потом, через несколько мгновений, ещЈ и четвЈртый. Дверь трещит,
хрустят выдираемые из косяка петли. - Сукины дети, ебЈна мать! - ревЈт он,
в неистовстве топая ногами. - ЕбЈна мать!

- Заткнись! - кричит на него Саша и сразу начинает визжать.

- Ты ещЈ, сука! Ты ещЈ, блядская тварь! - вопит Ломов. Визг Саши становится
громче, слышен повторный удар еЈ тела в пол, и потом частые удары сапог в
человеческое тело. Саша захлЈбывается кричать.

- Не бей, хватит, не надо! - плачущим голосом просит она за дверью.

Катя, прижавшись в коридоре вместе с Верой к стене, слышит всЈ, что
происходит в комнате, другие дети тоже толпятся во мраке, кто-то плачет.

- На фронте ты, дрянь, не бывала? - оглушительно орЈт Ломов. - Не бывала?
Где твоя смелость, комсомолка? Где смелость, сука? Сука! Сука!

- Волосы отпусти! - кричит Саша. Крик еЈ переходит в долгий стон и
визгливое мычание резаной коровы.

- Я за вас кровь проливал, гады! - не унимается Ломов, охрипший от своего
рЈва. - Под пулемЈтным огнЈм! Блядь! Под пулемЈтным огнЈм!

- Ну хватит, хватит! - визжит Саша.

- Да я тебя убью, говно! Вы все, блядь, говно!

- Ногами не надо, - прерываясь от слЈз стонет Саша. - Больно!

- За говно, за блядское говно, за пизду твою кровь проливал! Человек
удавился, пизда, а ты живЈшь! Ни хрена вам не останется, ни хрена, одни
жить будете, на мЈртвой земле! Будете землю обсырать!

- Ааа! - вопит Саша. - Волосы отпусти!

- На тебе, гадина! - раздаЈтся сильный глухой удар, за ним другой. - На
тебе, свинья, на! Не обосрЈшь землю, могилу Машину не обосрЈшь!

Саша перестаЈт кричать, и глухие удары прекращаются.

- Что, - говорит Ломов в наступившей тишине. - Задумалась наконец? Вот и
думай. Камень крепче головы. Увидела камень? Я тебе показывал. Вот теперь и
думай.

Из комнаты слышится тихая возня, а потом начинается редкий чавкающий звук,
слышный даже в коридоре, и многие мальчишки и девчонки в коридоре понимают,
что товарищ Ломов делает с Сашей, положив еЈ животом на кровать, прямо на
ноги мЈртвого старика, товарищ Ломов сипит, рявкает и иногда хрипло
ругается коротким матом, а Саша молчит, скоро становятся слышны удары о
кровать, визгливый скрип пружин, а потом прекращается и это. Дверь тихо
приоткрывается и Ломов хрипло говорит расползающимся в сумрак детям:

- Немедленно всем спать, теперь наступила ночь.

Небо пасмурно, временами несколько смеркается и идЈт мелкий дождь, еле
слышно шурша по травам, перестаЈт снова, уходит куда-то в недра земли, но
солнца всЈ равно нет. Из окна пахнет мокрой травой, которая от дождевой
влаги будто оживает, хотя давно засохла и мертва. Товарищ Ломов установил
на территории детского дома ночь, и все лежат в кроватях, хотя при дневном
свете никто не может спать. Ломов запер двери и посадил толстую Клару в
подпол, а что стало с Сашей, неизвестно, она не выходит из комнаты, где
Ломов еЈ бил.

Лежать так просто в постели среди белого дня сперва было странно, а после
стало скучно, и Катя с Верой назло Ломову закуривают одну папироску на
двоих, тайком передавая еЈ друг другу и затягиваясь под одеялами, чтобы он
узнал, как не удержать ему их в четырЈх стенах, хоть бы он и окна тоже
запер. Но когда трава приблизилась к Катиному лицу и пошЈл новый дождь,
крупный, как бриллианты, она жалеет о дыме, который вдохнула, потому что
страх приходит снова, и она сразу оказывается в саду, где не бывала уже
давно, и всЈ вокруг такое мажущееся и яркое, словно тонко вылеплено из
волшебного цветного пластилина: и зелЈные глянцевые листья кустов, и чистая
свежеполитая трава, и белые капли фонтанов, низвергающиеся в прозрачный
воздух, и розы на ветвях, и огненные маргаритки вдоль дорожки, и молочные
кувшинки на чЈрном зеркале пруда, где ряска лежит неподвижно, как
невытертая пыль, и красные яблоки, мерцающие на деревьях, и мягкая жЈлтая
птица иволга, молча сидящая на суку. А страшнее всего то, что Кате хочется
идти по аллее, мимо пруда, к покрытой лозами лилового винограда стене,
неодолимая сила влечЈт еЈ туда, на песке чЈткие трапеции косого утреннего
солнца, как ковЈр, и босые ноги Кати совсем не оставляют на нЈм следов. Она
подходит к стене и сквозь крупные листья и переплетение усиков и розоватых
плотных лоз видит на сером камне какие-то рисунки, будто нарисованные
цветными мелками, жЈлтым, алым, голубым и тЈмно-синим. Это просто линии,
длинные и искривлЈнные, как волосы, разметЈнные ветром, но всЈ же они
изображают что-то, таинственное и страшное.

- Я рисовала этот всю ночь, - шепчет детский голос за спиной Кати.

Она оборачивается и встречает девочку из сада, которая, наверное, и раньше
стояла в зелени кустов, но Катя еЈ не замечала, потому что девочка из сада
одета в длинное зелЈное платье с блЈстками, совсем такое, как сверкающая
каплями фонтанов листва.

- А что это? - спрашивает Катя, потому что хочет узнать, умеет ли она сама
ещЈ говорить.

- Не узнаЈшь? - девочка из сада выходит на песок, глядя Кате прямо в лицо.
Катя никак не может понять, какого цвета у неЈ глаза. В каштановых волосах
девочки из сада свит какой-то странный зелЈный бант. - Это ты.

- Я? - Кате вдруг делается так страшно, что она хочет немедленно
проснуться. Лицо девочки из сада искажается гримасой боли, словно еЈ
дЈрнули за волосы.

- Перестань, - шепчет она, - ты не должна так делать. Тебе что, страшно?

- Нет, - лжЈт Катя.

- Хочешь, мы сделаем так, - продолжает девочка из сада, подходя ближе, -
что ты никогда больше не будешь меня бояться?

- Не надо ничего делать, - просит Катя и снова пытается проснуться. Девочка
из сада вскрикивает и останавливается.

- Перестань, что же ты такая тупая. Если ты сейчас уйдЈшь, ты потом придЈшь
снова, и так будет всегда. Разве ты не хочешь покончить с этим?

- Я хочу.

- Хорошо. Тогда закрой глаза.

- Нет.

- Просто закрой глаза. Это не будет больно.

- Нет. Не надо, - просит Катя. - Отпусти меня отсюда.

- Ты же поймЈшь, что зря боялась. Ну пожалуйста, закрой глаза.

Катя не перестаЈт видеть, как девочка из сада приближается к ней. ЕЈ зрачки
не имеют цвета, всЈ на свете имеет свой цвет, кроме них. Сейчас это мягкое,
прохладное лицо коснЈтся Катиного, от девочки из сада пахнет мокрой травой
и дождевыми червями. Перестав думать, Катя закрывает глаза.

Она не чувствует ничего, проснувшись в одной темноте. Уже действительно
наступила ночь, или товарищ Ломов сделал еЈ по всей земле? За окном опять
сыпется дождь, девочки шепчутся и тихо смеются в своих постелях. Из-за
стены стучит молоток.

- Что это там? - спрашивает Катя у Веры, которая тоже уже не спит.

- Товарищ Ломов забивает окна одеялами, - шЈпотом отвечает Вера. - Чтобы
никто больше не знал, когда день, а когда ночь. Анька ходила в сортир и там
встретила Олю из второй комнаты, она говорит, Ломов сломал уже молотком все
часы.

- Что же теперь будет? - задумчиво спрашивает Катя. Они молчат, думая о
будущем, которое вдруг окуталось непроницаемым мраком.

- Знаешь что? - тихо произносит Вера. - Надо убежать на стройку и
рассказать людям о том, что Ломов решил сделать вечную ночь. ПойдЈшь со
мной?

- Холодина такая, - Јжится под одеялом Катя. - И дождь идЈт.

- ЗабьЈт окна - не убежишь, - уверенно предсказывает Вера будущую
топографию мира. - Надо сейчас.

- Ну пошли, - соглашается Катя. - Поесть ничего нет? Не было ужина?

- Какой теперь ужин, тЈтя Клара в подполе сидит. На стройке дадут
чего-нибудь поесть.

Они одевают свою одежду, обуваются в казЈнные сапоги и отворяют окно,
оттуда выходит сильный шорох дождя и тяжЈлый, железистый запах пропитанной
водой земли.

- Вы куда? - спрашивает кто-то за спиной.

Вера без ответа вылезает в окно, став сперва коленями на подоконник, и
озирается по сторонам. Следом за ней выбирается Катя. Дождь сразу покрывает
ей лицо своей леденящей сыпью, капли густо летят прямо из мрака, не
нуждаясь в свете для выбора своего пути. Вера бежит вдоль стены,
ограждающей дом, вправо. Катя смотрит налево, на тЈмный прямоугольник
наглухо закрытых ворот, зачем-то отирая воду с лица. Многие окна уже
снаружи задраены одеялами, закрывающими стЈкла, отчего дом выглядит
пугающе, на шесте над крыльцом вместо красного флага висит мокрый чЈрный
ватник, мЈртвый, как пугало. Катя поворачивается и тоже начинает бежать,
чтобы не остаться здесь одной. Они знают место, где под стеной можно
пролезть, этот лаз выкопали летом мальчишки, когда играли в гражданскую
войну. Капли противно колют Катино лицо на бегу, один раз она
поскальзывается на мокрой траве и чуть не падает. В яме под стеной
собралась вода, но приходится туда лезть, впрочем, Катя уже такая мокрая,
что спокойно ложится в грязь и ползЈт без отвращения, отворачивая только
лицо от толкающихся впереди сапог Веры, которые бросают ей навстречу
крупные брызги, полные хрустящего на зубах песка. Дальше они бегут степью,
в темноте, сквозь намокшие заросли травы, с неЈ вода заливается им в сапоги
и хлюпает, пропитав уже носки. На дороге - лужи и грязь, здесь приходится
падать, стараясь только не вывихнуть ногу, вся одежда уже в грязи, а кроме
того Кате всЈ время чудится преследование свирепого в своей неистовой
классовой ненависти Ломова, вооружЈнного молотком как типичным оружием
пролетария, Ломов должен бежать быстро, от могучей силы в ногах,
протаптывая грязь дороги сапогами до вечной, никогда не намокающей тверди.
Иногда Кате кажется, будто она слышит уже сзади тяжЈлый, чавкающий его
топот, и она тогда собирает последние силы и ещЈ быстрее устремляется
вперЈд, падает, встаЈт и снова бросается в темноту, временами она даже
перегоняет Веру, потому что та падает, и падая едет на коленях дальше по
грязи, и давно уже никто не думает о том, чтобы не испачкаться.

Когда они видят впереди свет строительного городка, то идут к нему шагом,
потому что сил у них почти уже не осталось. Рабочие не вышли на ночную
смену, отвращЈнные неуютностью холодной сырости, падающей сплошной стеной с
небес. Их воля подавлена в сонном тепле лежанок, закрытых от дождя, и они
превратились в человеческих животных, сомкнувших усталые глаза перед
царствием темноты, так что Катя даже пугается, уж не установил ли Ломов
повсюду свою чЈрную, совиную власть. И когда на стук их кулаков и локтей
отворяется дверь пошарпанного степной непогодой домишки, освещЈнного
электрической лампочкой, перед которой всЈ сыпется и сыпется на свету косая
водяная крупа, Катя что есть силы кричит в лицо согнувшемуся под притолокой
человеку:

- Вы что, силу воли своей забыли, товарищи? Почему не работаете?

- Камень не клеится в такой дождь, товарищ пионерка, - рассудительно
улыбается рабочий. - Как только клеиться станет, так десять норм положим. А
что прибежали-то в такую воду? - он обеспокоено смотрит на задыхающуюся
Веру, прижавшуюся лбом к рукам, а руками к деревянной стене, по бледному
электрическому лицу еЈ стекают капли.

- Контрреволюция, - тяжело и хрипло произносит она. - Ломов вечную ночь
сделать хочет. Окна одеялами затыкает. Помогите, товарищи.

- Ватник вместо флага повесил, - добавляет Катя. - Часы молотком
истребляет. ТЈтю Клару в подпол посадил.

Девочкам выдают по куску непромокаемой материи для защиты от дождя, и
бригада рабочих в составе девяти человек отправляется с ними в степь, чтобы
освободить детский дом, ставший временно бастионом контрреволюции. Они
разбивают ломами запертые ворота, врываются в здание и ищут повсюду
товарища Ломова, но находят только перепуганных детей, сидящих на своих
кроватях, и злую Клару, измолотившую себе руки до синяков о дверь темницы,
они срывают с окон одеяла, выламывают запертые повсюду на ключ двери, и за
самой последней дверью, комнатой Никанора Филипповича, таится в темноте
лютый враг, он бросается вперЈд с рЈвом бешеной дикой свиньи, он бьЈт
молотком человеческие головы, и показывает тем самым своЈ истинное
кровожадное контрреволюционное лицо. Ломова сбивают с ног и с хрустом и
чавканьем бьют ломами, сверху вниз, будто пробивают во льду прорубь, ему
раскалываю кости и он неистово хрипит, а потом перестаЈт. Кто-то зажигает
фонарь, на кровати лежит труп Никанора Филипповича в пижаме, с повЈрнутой
набок головой, глаза его прикрыты, но рот некрасиво разинут и язык
вывалился наружу, такой синий и противный, белые волосы взъерошены, как у
мокрого воробья, худые босые ноги вытянуты кривыми пальцами в сторону
стены, и на них лежит животом Саша, руки Саши лежат вдоль тела, голова
утыкается в бельЈ, голые раздвинутые ноги падают на пол, платье Саши
задрано, а трусы и колготки разорваны пополам.

На следующий день в детдом приезжают люди в военной форме, они ходят по
всем комнатам и всЈ осматривают, даже заглядывают под кровати, снимают
портрет Ленина в красном уголке, словно ищут за ним дверь в неведомый мир,
а портрет Сталина не снимают, потому что за ним никакой вредной двери быть
не может, наконец тЈтю Клару и Катю с Верой увозят на машине в город, чтобы
допрашивать как свидетельниц. Там они попадают в большое здание,
построенное из светлого камня, в котором так чисто и сухо, что вчерашний
дождь кажется явлением потусторонним, Катю приглашают в кабинет, где пахнет
мебельным деревом и чернилами, она садится на стул, стесняясь своих грязных
колгот и казЈнной курточки, заляпанной присохшей грязью, напротив неЈ за
столом сидит сухощавый мужчина с прокуренным лицом, он листает какие-то
бумаги и неподвижно всматривается в них, быстро двигая маслиновыми глазами,
у которых жЈлтые белки, перед ним стоит стакан в витом железном
подстаканнике, и в стакане - дымящийся светлый чай.

- Котова, Катерина? - вдруг говорит он, не отрываясь от своего занятия,
словно обращается не к Кате, а к кому-то ещЈ, кто есть в комнате, но кого
Катя не может видеть.

- Да, - соглашается Катя. - А откуда вы знаете?

- Мы всЈ знаем, - машинально говорит мужчина, продолжая перелистывать
бумаги.

Катя осматривает свои ноги, обнаруживает, что колготки на левой не так
порваны, как на правой, где зияет крупная дыра, и прячет правую голень за
левую. Потом она ведЈт глазами по стене, по портрету Дзержинского, по
пятнышку обсыпавшейся краски, к окну, где на белом подоконнике стоят горшки
с сухими маргаритками. За стеклом на окне толстая клетчатая решЈтка, за ней
движутся размазанные фигурки людей на той стороне улицы, стоят пыльные
дома, но никаких звуков в кабинете не слышно, потому что все окна и
форточки затворены.

- Родители твои, Катерина, враги народа, - монотонно произносит мужчина за
столом, вслепую поднимая стакан с чаем и отпивая глоток.

Катя Јжится и виновато пожимает плечами.

- Ты их осуждаешь?

- Конечно, - отвечает Катя. - Я только после пионерлагеря узнала, что они
вредители.

- А если бы узнала раньше, что бы ты сделала?

- Пошла бы в милицию и рассказала.

- Молодец. И не жалко тебе было бы папу и маму?

- Что их жалеть, если они враги. Врагов нельзя жалеть. И потом я не
виновата, что они мои родители.

- А раньше ты их любила?

- Раньше... может быть. Я ведь не знала, - неуверенно отвечает Катя.

- А как же ты, Катерина, не знала, что твои родители, с которыми ты столько
вместе жила, предатели, сволочи и враги советского народа? Ты всю жизнь
жида вместе с этими подонками и не знала? Или ты догадывалась?
Догадывалась? - мужчина поднимает свои страшные чЈрные глаза и смотрит на
Катю в упор.

Катя мотает головой.

- А? Догадывалась? Отвечай!

- Нет, - робко говорит Катя.

- Нет. Не догадывалась. А ведь тебя и в школе учили, чтобы ты была
бдительной. И Ленин говорил: нельзя терять бдительность, никогда и ни за
что. И Сталин говорил: контрреволюция поднимает голову, она пытается
разрушить наш труд, нашу свободную Родину. А ты не знала, ты не
догадывалась. Кто же виноват? Кто виноват?

- Я, - признаЈтся Катя. Она начинает немного дрожать. - Я виновата.

Следователь порывисто встаЈт, выходит из-за стола и останавливается прямо
перед Катей, глядя на неЈ сверху вниз.

- Хорошо, что ты это понимаешь. То, что произошло в детском доме, вчера -
это тоже контрреволюция. Это ты понимаешь?

- Да.

- И ты снова ни о чЈм не догадывалась, ничего не знала? Догадывалась? Или
знала? Знала? Отвечай!

- Нет, - тихо отвечает Катя, не решаясь взглянуть следователю в лицо. Она
чувствует, как горло и губы уже начинают подЈргивать слЈзы.

- И не думала даже? Неужели даже не думала? - спокойно и ясно выговаривает
сухощавый, наклоняясь к ней и берясь руками за спинку стула. От его дыхания
и одежды сильно пахнет никотином. - Думала? - и он встряхивает руками стул
вместе с сидящей на нЈм девочкой.

- Не думала.

- Значит ты снова ничего не замечала. Это что, совпадение? Это случайность?
Если что-то происходит дважды, это не похоже на совпадение. А на что? На
что это похоже? Отвечай! - Катю снова встряхивает, и она начинает беззвучно
плакать, по щеке сползает слезинка.

- Я не знаю, - еле выговаривает она.

- А я знаю, - говорит мужчина. - Это похоже на то, что ты специально не
замечаешь, специально молчишь. Ведь ты же знала, что Ломов - это
контрреволюция. Знала? Только не врать!

- Знала, - после некоторой паузы произносит Катя.

- Так, хорошо. Тогда расскажи, что ты знала. ВсЈ расскажи, и если ты всЈ
расскажешь честно, тебя не накажут.

- Он краткости всегда хотел, и говорил что законы нам не нужны, главное -
понимание. И ещЈ он по ночам к Саше ходил, и ложился на неЈ, а она терпела,
потому что он бывший революционный матрос. А когда он на неЈ ложился, он ей
делал больно, вот он любил ей делать больно, а потом он еЈ вообще забил до
смерти.

- Это всЈ?

- ВсЈ. Честное пионерское, - Катя подняла мокрые глаза и посмотрела на
следователя. Честное пионерское слово придало ей немного смелости.

- Так, хорошо. А старик, который повесился, Никанор Крапин, он был с ним в
сговоре?

- Не знаю.

- Опять увиливаешь? Юлить начинаешь? "Не знаю"! Это что за ответ? Это
пионерский ответ? - следователь приближает лицо к Катиному и мелкие брызги
его слюны попадают ей на щЈки.

- Они вообще не разговаривали, здоровались только, - отвечает Катя, снова
опуская глаза.

- В глаза мне смотри! - жЈстко требует следователь. - Значит, ты
утверждаешь, что Крапин не был предателем?

- Я не знаю, - Катя поднимает глаза и жмурится от его хрипловатого голоса,
который бьЈт ей прямо в зрачки.

- А от чего же он удавился?

- Не знаю. Все ждали, что он на урок придЈт, никто не думал, что он уже
умер.

- А я знаю, отчего он удавился. Он был в сговоре с Ломовым, но в последний
момент испугался и удавился, потому что боялся Ломова, и советской власти,
которая таким как он скорый конец готовит, тоже боялся. Мужества в его
жалкой душонке никакого не было, да и какое мужество может быть у старого
козла, одураченного буржуазными идеологиями? Мы ещЈ разберЈмся, кто им
позволил в детском доме детей учить. Старик был прихвостень реакции, с ним
ясно, а Ломов - действительно бывший красный матрос, хоть и не пролетарий,
но сила, в прошлом примкнувшая к революции, замаскировавшаяся, затаившаяся
в еЈ среде, чтобы потом нанести свой коварный удар. А ты молчала об этой
кровавой банде, ты допустила их до открытого вредительства, и поэтому тебя
можно считать пособницей. У твоей подруги Веры Вышкиной найден растительный
наркотик сухой консистенции, и она призналась, что ты употребляла его
вместе с ней. Это правда?

- Я не понимаю.

- Траву курила с Вышкиной?

- Да.

- Так, хорошо. Кто ещЈ курил?

- Никто, только мы вдвоЈм.

- Значит так, Котова. Тебя переведут в интернат, где живут малолетние
воровки, вредительницы и другие дети, которые хотят вырасти паразитами и
обузой нашей советской стране. Но там из тебя, и из всех их сделают людей.
Во