мистр, плохо расслышав из-за грохота пушек, ответил:
   - А-а, капитан Телье? Ну, брат, его убили.
   "Браво! - воскликнул про себя Фабрицио. - Не забыть:  "Капитан  Телье".
Надо изобразить огорчение".
   - Ах, боже мой! - произнес он с жалостным видом.
   С низины выехали на лужок и помчались  по  нему;  снова  стали  падать,
ядра; маршал поскакал к кавалерийской дивизии. Эскорт мчался среди  трупов
и раненых, но это зрелище  уже  не  производило  на  нашего  героя  такого
впечатления, как раньше, - он думал теперь о другом.
   Когда эскорт остановился, Фабрицио заметил вдали повозку маркитантки, и
нежные чувства к этой  почтенной  корпорации  взяли  верх  надо  всем:  он
помчался к повозке.
   - Куда ты? Стой св...! - кричал ему вахмистр.
   "Что он тут может мне сделать?" - подумал Фабрицио и продолжал  скакать
к повозке маркитантки.  Он  пришпоривал  лошадь  в  надежде  увидеть  свою
знакомую - добрую маркитантку, которую встретил утром;  лошадь  и  повозка
были очень похожи, но хозяйка их оказалась совсем другою, и Фабрицио  даже
нашел, что у нее очень злое лицо. Подъехав  к  повозке,  он  услышал,  что
маркитантка сказала кому-то:
   - А ведь какой красавец мужчина был!..
   Тут нашего новичка-солдата ждало  очень  неприятное  зрелище:  отнимали
ногу какому-то кирасиру, молодому и красивому  человеку  саженного  роста.
Фабрицио зажмурился и выпил один за другим четыре стаканчика водки.
   - Ишь ты, как хлещет, заморыш! - воскликнула маркитантка.
   После водки Фабрицио осенила блестящая идея: "Надо купить  благоволение
гусаров, моих товарищей в эскорте".
   - Продайте мне все, что осталось в бутылке, - сказал он маркитантке.
   - Все? А ты знаешь, сколько это стоит в такой день? Десять франков!
   Зато, когда Фабрицио галопом подскакал к эскорту, вахмистр крикнул:
   - Э-э! Ты водочки нам привез! Для того и удрал? Давай сюда!
   Бутылка пошла по рукам; последний, допив остатки, высоко подбросил ее и
крикнул Фабрицио:
   - Спасибо, товарищ!
   Все смотрели теперь на Фабрицио благосклонным взглядом. У него  отлегло
от сердца, будто свалился тяжелый камень, давивший его: сердце у него было
тонкого изделья  -  из  тех,  которым  необходимо  дружеское  расположение
окружающих. Наконец-то спутники приняли его себе в товарищи и  между  ними
установилась связь! Фабрицио глубоко вздохнул и уже смелым голосом спросил
вахмистра:
   - А если капитан Телье убит, где же мне теперь сестру искать?
   Он воображал себя маленьким Макиавелли (*36), говоря так смело  "Телье"
вместо "Менье".
   - Нынче вечером узнаешь, - ответил ему вахмистр.
   Эскорт снова двинулся и поскакал вслед за маршалом к пехотным дивизиям.
Фабрицио чувствовал, что совсем охмелел, он выпил слишком много водки, его
покачивало в седле; но тут  ему  очень  кстати  вспомнился  совет  кучера,
возившего его мать: "Ежели хватил лишку, равняйся  на  лошадь  впереди,  и
делай то, что делает сосед".
   Маршал направился к кавалерийским частям, довольно долго пробыл  там  и
дал приказ атаковать неприятеля; но наш герой уже час или  два  совсем  не
сознавал, что происходит вокруг. Он  чувствовал  страшную  сонливость,  и,
когда лошадь его скакала, он грузно подпрыгивал в седле.
   Вдруг вахмистр крикнул гусарам:
   - Эй, сукины дети, не видите, что ли?.. Император!
   Тотчас же гусары рявкнули во всю глотку:
   - Да здравствует император!
   Нетрудно догадаться, что герой наш очнулся и смотрел во все  глаза,  но
видел только скакавших на лошадях генералов, за которыми следовал  эскорт.
Длинные гривы, украшавшие драгунские  каски  в  свите  императора,  мешали
различить лица.
   "Так я и не увидел, не увидел императора на поле сражения! И все  из-за
этой проклятой водки!"
   От такой мысли Фабрицио окончательно отрезвел.
   Спустились на дорогу, залитую водою. Лошади жадно  тянулись  мордами  к
лужам.
   - Так это император проехал? - спросил Фабрицио у соседа.
   - Ну да, он! Тот, у которого мундир без золотого шитья. Как же  это  вы
не заметили его? - благожелательно ответил гусар.
   Фабрицио страстно хотелось догнать императорский эскорт и включиться  в
него. Какое счастье по-настоящему участвовать  в  войне,  вместе  с  таким
героем! "Ведь я именно для этого и приехал во Францию. И я вполне могу это
сделать: я же сопровождаю этих генералов только оттого,  что  моей  лошади
вздумалось поскакать вслед за ними".
   И Фабрицио лишь потому решил остаться, что гусары, его новые  товарищи,
смотрели на него очень приветливо; он уже  начинал  считать  себя  близким
другом всех этих солдат, рядом с которыми скакал несколько часов.  Он  уже
видел, как между ними  завязывается  благородная  дружба  героев  Тассо  и
Ариосто. А если присоединиться к эскорту императора, надо  снова  заводить
знакомство;  да  еще  его  там,  пожалуй,  встретят  плохо,  так   как   в
императорском эскорте драгуны, а на нем гусарский мундир, как и  на  всех,
кто сопровождал маршала. Гусары же смотрели теперь на нашего  героя  таким
ласковым взглядом, что он был на  верху  блаженства,  они  приняли  его  в
товарищи, и он сделал бы для них "все на свете"; душой и мыслями он  витал
в облаках. Все вокруг сразу переменилось, с тех пор  как  он  почувствовал
себя среди друзей: он умирал от желания заговорить с ними, расспросить их.
"Нет, я еще немного пьян, - убеждал он себя. - Надо помнить, что  говорила
тюремщица!"
   Когда выехали с выбитой дороги, он заметил,  что  маршал.  Ней  куда-то
исчез, а вместо него  ехал  впереди  эскорта  другой  генерал  -  высокий,
худощавый, с суровым лицом и грозным взглядом.
   Генерал этот был не кто иной, как граф д'А***, - тот, кто 15  мая  1796
года назывался  лейтенантом  Робером.  Как  он  был  бы  счастлив  увидеть
Фабрицио дель Донго!
   Перед глазами Фабрицио уже давно не  взлетали  черные  комки  земли  от
падения  пушечных  ядер.  А  когда  подъехали  к  кирасирскому   полку   и
остановились позади него, он услышал, как защелкала  по  кирасам  картечь;
несколько человек упало.
   Солнце уже стояло очень низко и вот-вот должно было  закатиться,  когда
эскорт, проехав по дороге между высокими  откосами,  поднялся  на  пологий
бугор в три-четыре фута и двинулся по вспаханному полю.  Фабрицио  услышал
позади себя глухой, странный  звук  и,  обернувшись,  увидел,  что  четыре
гусара упали вместе с лошадьми; самого генерала тоже опрокинуло на  землю,
но он поднялся на ноги,  весь  в  крови.  Фабрицио  посмотрел  на  упавших
гусаров - трое еще судорожно дергались, четвертого придавила лошадь, и  он
кричал: "Вытащите меня, вытащите!"  Вахмистр  и  трое  гусаров  спешились,
чтобы помочь генералу,  который,  опираясь  на  плечо  адъютанта,  пытался
сделать несколько шагов: он хотел отойти от своей лошади, потому  что  она
свалилась на землю и, яростно лягаясь, билась в конвульсиях.
   Вахмистр подошел к Фабрицио, и в эту  минуту  наш  герой  услышал,  как
позади, у самого его уха, кто-то сказал:
   - Только вот эта еще может скакать.
   И  вдруг  он  почувствовал,  как  его  схватили  за  ноги,  приподняли,
поддерживая подмышки, протащили по крупу лошади, потом  отпустили,  и  он,
соскользнув, хлопнулся на землю.
   Адъютант взял лошадь Фабрицио под уздцы, генерал  с  помощью  вахмистра
сел в седло и поскакал галопом;  за  ним  поскакали  все  шесть  уцелевших
гусаров. Взбешенный, Фабрицио поднялся на ноги и побежал за  ними,  крича:
"Ladri! Ladri!" (Воры! Воры!) Смешно было гнаться за ворами  посреди  поля
сражения.
   Вскоре эскорт и  генерал,  граф  д'А***,  исчезли  за  шеренгой  ветел.
Фабрицио в опьянении гнева добежал до этих ветел, очутился перед  глубоким
каналом, перебрался через него. Вскарабкавшись на другой берег,  он  опять
принялся браниться, увидев генерала и эскорт, мелькавших между  деревьями,
но уже на очень большом расстоянии.
   - Воры! Воры! - кричал он теперь по-французски.
   Наконец, в полном отчаянии, -  не  столько  от  похищения  его  лошади,
сколько от предательства друзей, - еле живой от  усталости  и  голода,  он
бросился на землю у  края  рва.  Если  б  его  великолепную  лошадь  отнял
неприятель, Фабрицио и не думал бы волноваться, но мысль, что его  предали
и ограбили товарищи, - этот вахмистр,  которого  он  так  полюбил,  и  эти
гусары, на которых он уже смотрел,  как  на  родных  братьев,  -  вот  что
надрывало ему сердце. Он не мог утешиться,  думая  о  такой  подлости,  и,
прислонившись к стволу ивы, плакал горькими слезами. Он  развенчивал  одну
за другой свои прекрасные мечты о рыцарской, возвышенной дружбе,  подобной
дружбе героев "Освобожденного Иерусалима". Совсем не страшна смерть, когда
вокруг  тебя  героические  и  нежные  души,  благородные  друзья,  которые
пожимают тебе руку в минуту расставанья с жизнью! Но как сохранить в  душе
энтузиазм,  когда   вокруг   одни   лишь   низкие   мошенники?!   Фабрицио
преувеличивал, как всякий возмущенный человек.
   Через четверть часа он оторвался от  этих  чувствительных  размышлений,
заметив, что пушечные ядра  уже  долетают  до  шеренги  деревьев,  в  тени
которых он сидел. Он поднялся на ноги и попытался  ориентироваться.  Перед
ним был большой луг, а по краю  его  тянулся  широкий  канал,  окаймленный
густыми ветлами; Фабрицио показалось, что он уже видел это  место.  В  это
время через ров стала перебираться какая-то пехотная часть и уже  выходила
на луг в четверти лье от Фабрицио. "Я чуть не уснул тут, - подумал  он.  -
Как бы меня в плен не забрали!.." И он быстрым шагом пошел  вдоль  канала.
Вскоре он успокоился, разглядев солдатские мундиры: он испугался было, что
его отрежут от своих,  но  полк  оказался  французский;  Фабрицио  свернул
вправо, чтобы догнать солдат.
   Помимо морального страдания от мысли, что  его  так  подло  обокрали  и
предали, теперь с каждой  минутой  все  сильнее  давало  себя  чувствовать
страдание физическое: мучительный голод. Пройдя,  вернее  пробежав,  минут
десять, он, к великой своей радости, увидел, что полк,  который  тоже  шел
очень быстро, останавливается и как  будто  занимает  тут  позицию.  Через
несколько минут он уже был среди первой кучки солдат.
   - Товарищи, не можете ли продать мне кусок хлеба?
   - Гляди-ка! Он нас за булочников принимает!..
   Эта жестокая шутка и дружный язвительный  смех,  который  она  вызвала,
совсем обескуражили Фабрицио. Так, значит, война вовсе не тот  благородный
и единодушный порыв сердец, поклоняющихся славе,  как  он  это  воображал,
начитавшись воззваний Наполеона?.. Он сел, вернее упал, на траву  и  вдруг
побледнел. Солдат, одернувший  его,  остановился  в  десяти  шагах,  чтобы
протереть платком боек своего ружья, а затем подошел к Фабрицио  и  бросил
ему горбушку хлеба; видя, что он не поднял ее, солдат  отломил  кусочек  и
всунул ему в рот. Фабрицио открыл глаза и съел весь хлеб молча; он не  мог
произнести ни слова от слабости.  Когда  он,  наконец,  пришел  в  себя  и
поискал глазами солдата, чтобы заплатить ему, кругом никого уже не было, -
даже те солдаты, которые, казалось, только что стояли около него, были уже
в ста шагах и шли строем. Фабрицио машинально поднялся с земли и  двинулся
вслед за ними. Он вошел в лес, и, падая с  ног  от  усталости,  уже  искал
взглядом укромного местечка,  чтобы  лечь,  как  вдруг,  к  великой  своей
радости,  увидел  хорошо  знакомую  повозку,  лошадь,  а  потом  и   самое
маркитантку, которая  встретилась  ему  утром.  Она  подбежала  к  нему  и
испугалась его вида.
   - Дружок, можешь еще пройти немного? - спросила  она.  -  Ты,  что  же,
ранен? А где же твой красивый конь?
   Говоря это, она подвела его  к  повозке,  потом,  подхватив  под  руки,
помогла взобраться туда. Наш герой,  измученный  усталостью,  свернулся  в
комочек и сразу же уснул глубоким сном.



4

   Ничто не могло его разбудить  -  ни  ружейные  выстрелы,  раздававшиеся
около самой повозки, ни бешеный галоп лошади, которую маркитантка изо всех
сил нахлестывала кнутом: полк целый день был убежден в победе,  а  теперь,
внезапно атакованный целой  тучей  прусской  кавалерии,  отступал,  точнее
сказать бежал, в сторону Франции.
   Полковник, красивый и щеголеватый молодой  офицер,  заменивший  убитого
Макона, погиб от прусской сабли; командир  батальона,  седовласый  старик,
приняв на себя командование, приказал полку остановиться.
   - Сволочное дело! - сказал он солдатам.  -  Во  времена  республики  не
спешили удирать, пока неприятель к  тому  не  принудит.  Защищайте  каждый
вершок этой местности, умирайте, а держитесь! -  воскликнул  он  и  смачно
выругался. - Помните - вы защищаете  тут  землю  отчизны  своей!  Пруссаки
хотят захватить ее!
   Повозка  остановилась,  и  Фабрицио  сразу  проснулся.   Солнце   давно
закатилось; Фабрицио удивился, что уже почти стемнело.  В  разные  стороны
беспорядочной гурьбой бежали солдаты; этот разброд поразил  нашего  героя;
он заметил, что у всех растерянный вид.
   - Что случилось? - спросил он у маркитантки.
   - Пустяки! Расколотили нас. Прусская кавалерия  крошит  наших  саблями.
Вот и все. Дурак генерал думал сначала, что  это  наша  кавалерия  мчится.
Ну-ка, поднимайся живей,  помоги  мне  постромки  связать,  -  Красотка-то
оборвала их.
   В десяти шагах грянули  выстрелы.  Наш  герой,  отдохнувший  и  бодрый,
сказал про себя: "А ведь я в сущности еще не сражался по-настоящему,  весь
день только и делал, что эскортировал генералов".
   - Я должен сражаться, - сказал он маркитантке.
   - Не беспокойся! Будешь сражаться, сколько душе  твоей  угодно  и  даже
больше. Мы пропали. Обри, дружок! - крикнула она спешившему мимо  капралу.
- Поглядывай время от времени, где я, где моя повозка.
   - Вы пойдете сейчас в бой? - спросил Фабрицио капрала.
   - Нет! Надену лакированные туфли и отправлюсь на бал.
   - Я пойду с вами.
   -  Можешь  взять  с  собой  этого  молоденького  гусара,   -   крикнула
маркитантка. - Он хоть и буржуа, а храбрый малый.
   Капрал молча шел быстрым шагом. Подбежали  восемь  -  десять  солдат  и
пошли  за  ним;  он  привел  их  к  толстому  дубу,  окруженному   кустами
терновника, и все так же молча разместил их вдоль опушки  леса  растянутой
цепью - каждый стоял по меньшей мере в десяти шагах от своего соседа.
   - Ну, слушай,  ребята!  -  сказал,  наконец,  капрал,  впервые  нарушив
молчание. - Без команды не стрелять. Помните, что  у  вас  только  по  три
патрона.
   "Да что же  это  происходит?"  -  спрашивал  себя  Фабрицио.  И  когда,
наконец, остался один на один с капралом, сказал:
   - У меня ружья нет.
   - Во-первых, молчи! Ступай вон  туда;  шагах  в  пятидесяти  от  опушки
найдешь какого-нибудь беднягу солдата, которого зарубили пруссаки. Сними с
него ружье и патронташ. Да смотри у раненого не вздумай взять! Бери  ружье
и патронташ у того, кто наверняка  убит.  Поживей  возвращайся,  а  не  то
попадешь под пулю своего же товарища.
   Фабрицио бросился бегом и вскоре вернулся с ружьем и патронташем.
   - Заряди ружье и встань за это  вот  дерево.  Только  помни:  без  моей
команды не стрелять... Эх, сукин сын!  -  ругнулся  капрал,  прервав  свои
указания. - Он и ружье-то зарядить не умеет!..
   Капрал помог Фабрицио зарядить ружье и опять заговорил:
   - Если увидишь, что неприятель скачет прямо на тебя, зарубить хочет,  -
вертись вокруг дерева, а стреляй только в упор,  когда  он  будет  в  трех
шагах от тебя, - надо, чтобы твой штык почти касался его мундира. Да брось
ты свою саблю! - крикнул капрал. - Еще споткнешься о нее и упадешь!.. Черт
побери! Ну и солдат дают нам теперь!..
   С этими словами он сам  снял  с  Фабрицио  саблю  и  в  сердцах  далеко
отшвырнул ее.
   - Ну-ка, оботри платком кремень в замке. Да ты хоть раз в жизни стрелял
из ружья?
   - Я охотник.
   - Слава тебе господи! - воскликнул  капрал  со  вздохом  облегчения.  -
Главное, без моей команды не стреляй.
   И он ушел. Фабрицио ликовал. "Наконец-то я по-настоящему буду  драться,
убивать неприятеля! - думал он. - Нынче утром они  угощали  нас  пушечными
ядрами, а я ничего не делал, только понапрасну рисковал жизнью, - дурацкое
занятие!"
   Он глядел во все стороны с крайним любопытством. Вскоре очень близко от
него раздалось семь-восемь выстрелов. Но так как  он  не  получил  приказа
стрелять, то стоял, притаившись, за деревом.  Уже  надвигалась  ночь.  Ему
казалось, что он в засаде на медвежьей облаве в  Трамецинских  горах,  над
Гриантой. И ему вспомнился охотничий прием: он достал из  сумки  патрон  и
вытащил из него пулю. "Если _он_ покажется, надо уложить его на месте",  -
и он забил шомполом вторую пулю  в  ствол  ружья.  Вдруг  он  услышал  два
выстрела возле самого своего дерева и в ту же минуту увидел кавалериста  в
голубом мундире, который вынесся на лошади с  правой  стороны  и  поскакал
мимо него влево. "Он еще не в трех шагах от меня, - думал Фабрицио, - но я
все-таки не промахнусь, я уверен". Фабрицио старательно целился,  переводя
дуло ружья, и, наконец, спустил курок.  Всадник  упал  вместе  с  лошадью.
Нашему герою по-прежнему казалось, что он на охоте, и он весело помчался к
убитому им зверю.  Он  был  уже  совсем  близко  от  упавшего  и,  видимо,
умирающего пруссака, как вдруг  с  невероятной  быстротой  прискакали  два
других прусских кавалериста, явно намереваясь зарубить  его.  Фабрицио  со
всех ног бросился к лесу и,  чтоб  удобнее  было  бежать,  швырнул  наземь
ружье. Пруссаки были уже в трех шагах от него, когда он добежал до поросли
молодых дубков, насаженных  вдоль  опушки,  с  прямыми,  ровными  стволами
толщиной в руку. Пруссаки на минуту замешкались перед  этими  дубками,  но
все же проехали и погнались за Фабрицио по лесной прогалине. Они чуть было
снова не  настигли  его,  но  дорогу  им  преградили  семь-восемь  толстых
деревьев, а Фабрицио проскользнул между стволами. И  тотчас  же  навстречу
ему раздался залп пяти-шести ружей, так близко, что вспышками огня чуть не
обожгло ему лицо. Он пригнул голову, и, когда поднял ее, прямо  перед  ним
оказался капрал Обри.
   - Убил одного? - спросил он Фабрицио.
   - Да, только ружье потерял.
   - Не беда, ружей здесь сколько хочешь. А ты все-таки  молодец,  хоть  и
глядишь дурнем, - день у  тебя  не  пропал  даром.  Зато  вот  эти  разини
промахнулись и упустили тех двоих, что за тобой гнались, а  ведь  пруссаки
были у них перед самым носом. Мне-то их не видно было.  Ну  ладно.  Теперь
дадим ходу; полк где-то недалеко, в десять минут разыщем;  а  кроме  того,
тут есть хорошая лужайка, на ней удобно собраться да залечь полукругом.
   Говоря это, капрал быстро шел во главе отряда из десяти солдат. Шагах в
двухстах действительно оказалась большая лужайка, и на ней  встретился  им
раненый генерал, которого несли адъютант и слуга.
   - Дайте мне четырех людей, - сказал он капралу еле слышным  голосом.  -
Пусть отнесут меня в походный госпиталь; у меня нога раздроблена.
   - Поди ты к...! - крикнул капрал. - И ты и все ваши  генералы.  Все  вы
предали сегодня императора.
   - Как!!!  -  яростно  завопил  генерал.  -  Вы  не  подчиняетесь  моему
приказу?! Да вы знаете, с кем говорите? Я граф Б***, генерал,  командующий
вашей дивизией! - И так далее и так далее. Он произносил громкие фразы.
   Адъютант бросился на солдат. Капрал ткнул ему штыком в руку около плеча
и скорым шагом двинулся дальше со своими солдатами.
   - Не только тебе, а всем вашим генералам надо бы руки и ноги  перебить!
Щеголи проклятые! Все продались Бурбонам и изменили императору!
   Фабрицио с изумлением слушал такое ужасное обвинение.
   Около десяти часов вечера маленький отряд присоединился к полку у входа
в деревню, состоявшую из нескольких узеньких улиц;  но  Фабрицио  заметил,
что капрал Обри избегал офицеров и ни к  одному  из  них  не  обратился  с
рапортом.
   - Тут никак не пройдешь! - воскликнул капрал.
   Все улицы были забиты пехотой, кавалерией, а главное, зарядными ящиками