- Ты что? Смеешься надо мной? - сказал солдат.
   Фабрицио прицелился в него на расстоянии шести шагов.
   - Отдавай лошадь, а то застрелю!
   У солдата ружье висело за единой, он передернул плечами, чтобы  достать
его.
   - Только пошевелись, крышка тебе! - крикнул Фабрицио и бросился к нему.
   - Ну ладно, давайте пять франков и берите  одну  из  трех,  -  смущенно
сказал солдат, с грустью взглянув на опустевшую, безлюдную дорогу.
   Фабрицио, высоко подняв ружье левой рукой, правой бросил ему три монеты
по пяти франков.
   - Слезай,  если  тебе  жизнь  дорога...  Взнуздай  вороную  и  убирайся
подальше с двумя другими... Если заартачишься, - пристрелю.
   Солдат, ворча, повиновался. Фабрицио подошел к лошади и взял поводья  в
левую руку, не спуская глаз с медленно  удалявшегося  солдата.  Когда  тот
отошел шагов на пятьдесят, Фабрицио ловко вскочил на лошадь.  Но  едва  он
уселся в седло и сунул правую ногу в стремя, как услышал свист пролетевшей
пули: солдат выстрелил в  него  из  ружья.  Фабрицио  вне  себя  от  гнева
помчался в его сторону, но солдат побежал  стремглав,  и  вскоре  Фабрицио
увидел, что он скачет на одной из оставшихся лошадей. "Ну, теперь  его  не
догнать", - подумал Фабрицио. Купленная им лошадь оказалась отличной,  но,
видимо, была смертельно голодна. Фабрицио повернул к  большой  дороге,  на
которой по-прежнему не увидел ни души, пересек ее и рысцой  пустил  лошадь
влево, к небольшой лощине, где надеялся найти маркитантку. Однако,  въехав
на бугор, он на расстоянии целого лье вокруг увидел только одинокие фигуры
солдат. "Значит,  не  суждено  мне  встретиться  с  этой  доброй,  славной
женщиной!" - подумал он со вздохом. Вдалеке, справа от дороги, он  заметил
ферму и направился туда. Он заплатил деньги вперед и, не слезая с  лошади,
велел задать ей овса: бедняжка так  изголодалась,  что  грызла  ясли.  Час
спустя Фабрицио уже ехал по большой дороге, все еще смутно  надеясь  найти
маркитантку или хотя бы капрала Обри. Оглядываясь по сторонам, он ехал все
дальше и добрался до болотистого берега какой-то речки, через которую  был
перекинут довольно узкий деревянный мост. Перед мостом, справа от  дороги,
одиноко стояла харчевня под вывеской: "Белая лошадь". "Тут я пообедаю",  -
решил Фабрицио. У въезда на мост он заметил кавалерийского офицера с рукой
на перевязи, понуро сидевшего на лошади;  в  десяти  шагах  от  него  трое
кавалеристов без лошадей набивали трубки.
   "Ну, эти люди, по-моему, весьма  способны  купить  у  меня  лошадь  еще
дешевле, чем она мне досталась", - подумал Фабрицио.
   Раненый офицер и трое солдат смотрели на него, словно поджидали,  чтобы
он подъехал. "А зачем мне этот мост? - думал наш герой. -  Лучше  свернуть
вправо и ехать берегом; маркитантка, наверно, посоветовала бы мне  выбрать
именно этот путь, чтобы выйти из неприятного положения... Да,  но  если  я
обращусь в бегство, завтра мне будет очень стыдно; к тому же у моей лошади
быстрые ноги, а у того офицера лошадь, видно, загнанная; если он  вздумает
ссадить меня  с  седла,  я  ускачу".  Рассуждая  таким  образом,  Фабрицио
придерживал лошадь и ехал самым медленным шагом.
   - Побыстрей подъезжайте, гусар! - повелительным тоном крикнул офицер.
   Фабрицио проехал несколько шагов и остановился.
   - Вы хотите отнять у меня лошадь? - крикнул он.
   - Ни в коем случае! Подъезжайте.
   Фабрицио посмотрел на офицера, - у него были седые усы и  взгляд  самый
честный. Косынка, которая поддерживала его  левую  руку,  вся  пропиталась
кровью, правая рука тоже была обмотана окровавленной тряпкой. "Ну  не  он,
так солдаты схватят  мою  лошадь  под  уздцы",  -  подумал  Фабрицио,  но,
приглядевшись, заметил, что солдаты тоже ранены.
   - Во имя чести, - сказал ему офицер, на котором  оказались  полковничьи
эполеты, - станьте здесь в карауле и  говорите  всем  драгунам,  егерям  и
гусарам, которых увидите, что вот  в  этой  харчевне  находится  полковник
Лебарон и он приказывает им присоединиться к нему.
   У старого полковника был скорбный, удрученный вид, и  он  с  первых  же
слов завоевал симпатию нашего героя, который ответил ему,  однако,  весьма
рассудительно:
   -  Меня  не  послушают,  сударь.  Я  слишком   молод.   Тут   необходим
собственноручный ваш приказ.
   - Он прав, - сказал полковник, внимательно вглядываясь  в  Фабрицио.  -
Напиши приказ, Лароз, у тебя правая рука в целости.
   Лароз молча вынул из кармана записную  книжку  с  листками  пергамента,
написал несколько строк и, оторвав листок, передал его Фабрицио; полковник
повторил последнему свое распоряжение  и  добавил,  что,  как  полагается,
через два часа его сменит один из трех раненых кавалеристов.  Сказав  это,
он ушел со своими людьми в харчевню. Фабрицио смотрел им вслед, неподвижно
застыв у въезда на мост, - так поразила его мрачная  и  безмолвная  скорбь
трех раненых солдат. "Точно их  околдовали  злыми  чарами",  -  думал  он.
Наконец, он развернул сложенный вдвое листок и прочел следующий приказ:

   "Полковник 6-го драгунского  полка  Лебарон,  командир  второй  бригады
первой кавалерийской дивизии 14-го армейского  корпуса,  приказывает  всем
кавалеристам, драгунам, егерям  и  гусарам  не  переезжать  через  мост  и
присоединиться к нему в его штаб-квартире, находящейся в  харчевне  "Белая
лошадь".
   Дано в штаб-квартире у Сентского моста, 19 июня 1815 г.
   За полковника Лебарона, раненного в правую руку,
   и по его приказу - вахмистр Лароз".

   Постояв в карауле у моста с полчаса, Фабрицио  увидел  шестерых  конных
егерей и трех пеших. Он объявил им приказ полковника.
   - Мы сейчас вернемся, - сказали ему  четверо  конных  и  крупной  рысью
проехали через мост.
   Фабрицио вступил в переговоры с двумя оставшимися  верховыми.  Поднялся
горячий спор, а тем временем трое пеших егерей перешли через мост. Один из
верховых потребовал, чтобы Фабрицио показал ему письменный приказ, и  взял
его, заявив:
   - Я сейчас покажу его товарищам, и они обязательно вернутся. Ждите нас.
Вернемся обязательно.
   И он поскакал; его товарищ последовал за ним. Все это произошло в  одно
мгновение.
   Взбешенный  Фабрицио  окликнул  одного  из  раненых   солдат,   который
показался в это время в окне харчевни. У этого  солдата  Фабрицио  заметил
нашивки вахмистра. Он вышел из харчевни и, подойдя к Фабрицио, крикнул:
   - Саблю наголо! Вы же в карауле.
   Фабрицио исполнил приказание, потом сказал:
   - Они увезли приказ.
   - Еще сердятся за вчерашнее сражение, - мрачно сказал вахмистр. - Я вам
дам один из моих пистолетов. Если вас опять не будут слушаться, выстрелите
в воздух, - я выбегу или выйдет сам полковник.
   Фабрицио отлично заметил,  как  вахмистр  с  удивлением  поднял  брови,
услышав, что приказ увезли; он понял, что ему нанесено личное оскорбление,
и дал себе слово больше не попасть впросак.
   Вооружившись  седельным  пистолетом  вахмистра,  Фабрицио  гордо  занял
караульный пост и вскоре увидел, что к  мосту  приближаются  верхами  семь
гусаров. Он загородил  им  дорогу  и  объявил  приказ  полковника.  Гусары
выказали явное недовольство, и самый смелый  из  них  попытался  проехать.
Вспомнив мудрый совет своей приятельницы-маркитантки, говорившей, что надо
колоть, а не рубить, Фабрицио опустил клинок своей длинной прямой сабли  и
сделал вид, что хочет острием нанести удар нарушителю приказа.
   - А-а! желторотый убить нас хочет!.. - закричали гусары.  -  Мало,  что
ли, наших вчера поубивали?
   Все семеро выхватили сабли и бросились на  Фабрицио;  он  подумал,  что
пришел его последний час, но вспомнил удивленный взгляд вахмистра и  решил
не давать нового повода для  презрения.  Отступая  к  мосту,  он  старался
колоть клинком нападающих. Он так  забавно  размахивал  длинной  и  прямой
кавалерийской саблей, слишком тяжелой  для  его  руки,  что  гусары  скоро
поняли, с кем сражаются; они стремились теперь,  не  задевая  его  самого,
изрезать на нем весь мундир. Три-четыре раза  они  оцарапали  ему  руку  у
плеча. А Фабрицио, следуя наставлениям маркитантки, с величайшим  усердием
старался колоть острием сабли. На свою беду, нанося удары, он  и  в  самом
деле ранил одного из верховых в кисть руки; гусар рассвирепел оттого,  что
его задел саблей неумелый молокосос, сделал выпад и ранил Фабрицио в  ногу
у бедра. Случилось это потому,  что  лошадь  нашего  героя  не  только  не
боялась схватки, но, видимо, находила в ней удовольствие и сама  бросалась
навстречу нападающим. А они, увидев, что у Фабрицио из правого плеча течет
по рукаву кровь и боясь, как бы игра не зашла  слишком  далеко,  оттеснили
его влево, к  перилам,  и  ускакали.  Едва  только  Фабрицио  оказался  на
свободе, он выстрелил в воздух, чтобы вызвать полковника.
   В это время к мосту приближались четыре конных гусара и  двое  пеших  -
все из того же полка; когда раздался выстрел,  они  были  еще  в  двухстах
шагах и внимательно следили за тем, что происходило на  мосту;  вообразив,
что Фабрицио выстрелил в их товарищей, четверо верховых выхватили сабли  и
помчались прямо на него; это  была  настоящая  атака.  Полковник  Лебарон,
предупрежденный выстрелом, открыл дверь харчевни, сам бросился к  мосту  в
ту минуту, когда прискакали туда гусары, и отдал им приказ остановиться.
   - Нет здесь больше никаких полковников! - крикнул  один  из  гусаров  и
пришпорил лошадь.
   Полковник возмутился, прервал свою строгую речь и раненой правой  рукой
схватил его лошадь под уздцы.
   - Стой, дрянной солдат! - крикнул он гусару. - Я тебя знаю, ты из  роты
капитана Анрие.
   - Ну и что ж! Пусть-ка сам капитан отдает мне приказы!  Капитана  Анрие
убили вчера, - добавил он, язвительно ухмыляясь, - а ты убирайся к...
   Сказав это, он решил прорваться и направил лошадь  на  полковника,  тот
свалился на мощеный подъезд у моста. Фабрицио, стоявший в  двух  шагах  от
него на самом мосту, но  лицом  к  харчевне,  увидел,  как  лошадь  грудью
толкнула полковника и тот упал, не выпуская из рук повода;  в  негодовании
он подскакал к нападающему и острием сабли нанес ему сильный, прямой удар.
К счастью, лошадь гусара, чувствуя, что ее тянет к земле повод, зажатый  в
руке полковника, дернулась в сторону, и длинное лезвие кавалерийской сабли
Фабрицио, скользнув по пластрону гусара,  только  сверкнуло  у  самых  его
глаз; гусар в бешенстве повернулся, со всего размаха нанес удар, и клинок,
разрезав рукав Фабрицио, глубоко вонзился ему в руку. Наш герой упал.
   Один из пеших гусаров, увидев, что оба защитника моста лежат на  земле,
воспользовался случаем завладеть лошадью  Фабрицио  и,  вскочив  в  седло,
галопом пустил ее к мосту.
   Из харчевни выбежал вахмистр, увидел упавшего полковника и  решил,  что
его тяжело ранили. Он погнался за похитителем лошади и всадил саблю ему  в
спину. Тот упал. Гусары, видя, что у моста остался только пеший  вахмистр,
пустили своих лошадей вскачь и умчались. Один из  пеших  гусаров  удрал  в
поле.
   Вахмистр подошел к раненым.  Фабрицио  уже  поднялся  на  ноги;  он  не
чувствовал сильной боли, хотя  потерял  много  крови.  Полковник  встал  с
трудом, он не был ранен, а лишь оглушен падением.
   - Ничего! - сказал он вахмистру. - Только рука болит от прежней раны.
   Гусар, раненный вахмистром, умирал.
   - А черт с ним! - крикнул полковник. - Позаботьтесь-ка  лучше  об  этом
юноше, которого я зря подвергнул опасности, - сказал он вахмистру  и  двум
подбежавшим солдатам. - Я сам тут  встану  и  постараюсь  остановить  этих
бесноватых. Отведите юношу в харчевню и перевяжите ему  руку,  -  возьмите
для этого рубашку из моего белья.



5

   Все это произошло в одну минуту. Раны  Фабрицио  оказались  нетяжелыми;
ему перевязали руку, разрезав на бинты  рубашку  полковника.  Постель  ему
хотели устроить во втором этаже харчевни.
   - Но пока тут станут меня пестовать, -  сказал  Фабрицио  вахмистру,  -
моей лошади скучно будет одной в конюшне, и она уйдет с другим хозяином.
   - Неплохая смекалка для новобранца, - сказал вахмистр.
   И Фабрицио уложили на свежей соломе  прямо  в  яслях,  к  которым  была
привязана его лошадь.
   Он чувствовал большую слабость, поэтому  вахмистр  принес  ему  мисочку
подогретого вина, а затем остался  побеседовать  с  ним.  В  разговоре  он
несколько раз похвалил нашего героя, и тот вознесся на седьмое небо.
   Фабрицио проснулся только на рассвете; лошади протяжно ржали, бились  и
топали; конюшня была полна дыма. Сперва Фабрицио  не  мог  понять,  откуда
этот  шум,  не  соображал  даже,  где  он  находится;  наконец,  едва   не
задохнувшись от дыма, он догадался, что дом горит.  Вмиг  он  был  уже  во
дворе и сидел на лошади. Он поднял голову: дым  валил  из  двух  окон  над
конюшней, черные его клубы затягивали крышу и кружились вихрем. За ночь  в
харчевню "Белая лошадь" набралось не меньше сотни беглецов, все кричали  и
ругались. Пятеро-шестеро, которых успел  разглядеть  Фабрицио,  явно  были
совсем пьяны; один из них хотел задержать его и кричал:  "Куда  ты  ведешь
мою лошадь?"
   Проскакав четверть лье, Фабрицио обернулся и увидел, что за  ним  никто
не гонится. Дом пылал. Фабрицио узнал мост, вспомнил о своей ране и только
тогда почувствовал, как горит рука и больно стягивает ее перевязка. "А что
сталось  со  стариком  полковником?  Он  отдал  свою  рубашку,  чтобы  мне
перевязали  руку".  Но  в  это  утро  наш  герой   проявлял   удивительное
хладнокровие: большая потеря крови избавила его от  романтических  свойств
характера.
   "Направо! - сказал он себе. -  Подальше  отсюда!"  Он  спокойно  поехал
берегом по дороге, которая ниже моста поворачивала вправо. Ему вспомнились
советы доброй маркитантки. "Какой друг!  -  думал  он.  -  Какая  открытая
душа!"
   Проехав около часу, он вдруг ослаб. "Что это! Неужто в обморок упаду? -
думал он. - Если потеряю сознание, у меня украдут лошадь, да, пожалуй, еще
и разденут, и тогда прощай моя казна!" У него уже не хватало  сил  править
лошадью, он  только  старался  как-нибудь  удержаться  в  седле;  какой-то
крестьянин, вскапывавший поле  около  дороги,  заметил  его  бледность  и,
подойдя к нему, дал ему кружку пива и кусок ржаного хлеба.
   - Поглядел я на вас, - сказал крестьянин, - и  думаю:  "Бледный  какой!
Видно, из тех, что были вчера ранены в большом сражении".
   Помощь пришла как нельзя более кстати. Когда Фабрицио  поднес  хлеб  ко
рту, у него уже было темно в глазах и кружилась голова. Подкрепившись,  он
поблагодарил крестьянина и спросил:
   - Где я сейчас?
   Крестьянин ответил, что отсюда недалеко до  городка  Зондерс,  где  ему
окажут всякую помощь. Фабрицио добрался до этого городка, почти ничего  не
сознавая, думая только о том, как бы не упасть  с  лошади.  Увидев  широко
открытые ворота, он въехал в них: это был трактир "Скребница".  Тотчас  из
дому выбежала хозяйка, добрая толстуха необъятных  размеров;  дрожащим  от
жалости голосом  она  позвала  на  помощь.  Две  молодых  девушки  помогли
Фабрицио слезть с лошади, и, едва он ступил на землю, как сразу же лишился
чувств. Позвали хирурга, тот пустил ему кровь; в течение  нескольких  дней
Фабрицио не чувствовал, что с  ним  делают:  он  почти  все  время  был  в
забытьи.
   Колотая рана в бедре угрожала нагноением. Минутами Фабрицио приходил  в
сознание, тогда он просил, чтобы позаботились о его лошади, и все твердил,
что хорошо заплатит; это обижало добрую хозяйку и ее дочерей. Уход за  ним
был прекрасный, и через две недели он мало-помалу начал поправляться,  как
вдруг однажды вечером заметил, что у его хозяек очень  встревоженный  вид.
Вскоре в его комнату вошел немецкий офицер; немец о  чем-то  спрашивал,  и
ему отвечали на языке, не знакомом Фабрицио, но он  сразу  догадался,  что
речь идет о нем, и притворился спящим. Через некоторое время,  решив,  что
офицер уже ушел, он позвал хозяек:
   - Зачем приходил этот офицер? Меня хотят внести в список  военнопленных
и арестовать?
   Хозяйка скрепя сердце подтвердила это.
   - Послушайте, у меня в  доломане  спрятаны  деньги,  -  воскликнул  он,
приподнявшись на постели. - Купите мне штатское платье, и нынче же ночью я
уеду верхом на своей лошади. Один раз вы уже  спасли  мне  жизнь,  приютив
меня в тот день, когда я мог упасть и умереть на улице. Спасите  меня  еще
раз! Помогите мне вернуться к матери!
   Тут обе дочери хозяйки расплакались: они боялись за Фабрицио; а так как
они плохо  понимали  по-французски,  то  подошли  к  постели  и  принялись
расспрашивать  его.  Потом  они  стали  о   чем-то   спорить   с   матерью
по-фламандски и поминутно обращали  на  Фабрицио  жалостливый  взгляд;  он
понял,  что  его  бегство  может  сильно  повредить  им,  но  они   готовы
подвергнуть себя опасности ради него. Он горячо благодарил их, прижав руки
к груди.  Еврей,  проживавший  в  этом  городке,  раздобыл  для  него  всю
необходимую одежду и доставил ее в десять часов вечера; но когда хозяйские
дочери сравнили принесенный редингот с доломаном Фабрицио, то увидели, что
его необходимо ушить. Обе немедленно принялись за работу:  времени  нельзя
было терять. Фабрицио показал, где у него  спрятаны  золотые,  и  попросил
зашить их в купленную для него одежду. Вместе с  платьем  еврей  принес  и
пару превосходных новых сапог.  Фабрицио  без  малейших  колебаний  указал
славным девушкам, где надо разрезать его гусарские ботфорты, чтобы достать
бриллианты, и их спрятали за подкладку новых сапог.
   Большая потеря  крови  и  слабость,  которую  это  вызвало,  привели  к
странному явлению:  Фабрицио  почти  совсем  забыл  французский  язык;  он
обращался к  своим  хозяйкам  по-итальянски,  а  они  говорили  только  на
фламандском наречии, - словом, собеседники  понимали  друг  друга  лишь  с
помощью жестов. Когда девушки увидели бриллианты,  то  обе,  хотя  и  были
совершенно бескорыстны, пришли в безмерный восторг: они  приняли  Фабрицио
за переодетого принца. Младшая и более наивная из двух сестер,  Аникен,  в
простоте душевной расцеловала Фабрицио. Он же, со своей  стороны,  находил
обеих сестер прелестными, и в  полночь,  когда  хирург  позволил  ему  для
подкрепления сил перед дальней дорогой  выпить  немного  вина,  ему  почти
совсем не хотелось уезжать. "Где мне будет лучше, чем здесь?" - думал  он.
Все же около двух часов ночи он встал и оделся. Но, выходя из комнаты,  он
узнал от хозяйки, что его лошадь увел тот самый офицер, который  несколько
часов назад приходил с обыском.
   - Ах, мерзавец! - выругался Фабрицио. - Ограбил раненого!
   Юный итальянец не был философом:  он  даже  не  вспомнил,  как  сам  он
"купил" эту лошадь.
   Аникен, проливая слезы, сказала, что для него наняли  лошадь.  Ей  жаль
было расстаться с ним. Прощание было очень нежным.  Два  высоких  молодца,
родственники доброй хозяйки, подняли Фабрицио и подсадили в седло; дорогой
они поддерживали его, чтобы он не упал с лошади, а третий  провожатый  шел
на несколько сот шагов впереди маленького каравана и смотрел,  нет  ли  на
дороге сомнительных патрулей.  Часа  через  два  сделали  привал  в  доме,
принадлежавшем двоюродной сестре  хозяйки  "Скребницы".  Как  Фабрицио  ни
уговаривал своих спутников распрощаться с ним, они не согласились, заявив,
что лучше их никто не знает лесных дорог и тропинок.
   - Но завтра утром станет известно, что я бежал, а когда увидят,  что  и
вас нет в городе, ваше отсутствие зам очень повредит! - говорил Фабрицио.
   Снова пустились в путь. К  счастью,  перед  рассветом  равнину  затянул
густой туман. К восьми часам утра прибыли в  маленький  городок.  Один  из
молодых людей пошел узнать, не отобрали ли  почтовых  лошадей.  Оказалось,
что смотритель станции успел их угнать, а в конюшне поставил жалких  кляч,
которых где-то раздобыл. Отправились отыскивать лошадей в болотах, где они
были спрятаны, и через три часа Фабрицио, приободрившись,  сел  в  дрянной
кабриолет, запряженный, о