грает  весьма
важную роль в жизни светского общества.
   От таких мыслей Зоя совсем пала духом.
   "Он никогда и не вспомнит обо мне, - подумала она. - Да и с какой стати?"
   Тяжело было сознавать свою незначительность, казалось, даже солнце светит
уже не так ярко.

***

   Прошло почти четыре часа. Зоя переоделась к  обеду.  Сегодня  обед  будет
гораздо позже, чем обычно, потому что Жаку понадобится много времени,  чтобы
приготовить все, что он задумал.
   Зоя заканчивала свою прическу, когда в парадную дверь постучали.
   Она вздрогнула, в голову ей сразу же пришла мысль, что это князь Борис.
   Обычно слуги великого князя, такие же надменные  и  властные,  как  и  их
хозяин, день за днем и даже час за часом стучали в ее дверь до того, как она
уехала из Москвы.
   "Как он мог узнать о моем возвращении?" - в отчаянии подумала Зоя.
   Но потом она успокоила себя, что вряд ли князь остался  в  городе,  в  то
время как все другие аристократические семейства покинули Москву.
   Стук в дверь повторился. Зоя, сидевшая перед туалетным столиком, встала и
направилась к лестнице.
   Сверху она увидела Жака, поспешно снимавшего длинный  белый  передник,  в
котором он готовил еду, и натягивавшего свою ливрею. Жак поспешил через холл
к входной двери.
   Он открыл дверь, и Зоя услышала, что он говорит с кем-то по-русски.
   Она не могла расслышать, о чем говорили внизу,  даже  наклонившись  через
перила лестницы. Потом Жак отвернулся от двери, взглянул наверх и, как будто
догадываясь, что она там, закричал:
   - Мадемуазель, спуститесь сюда, пожалуйста!

***

   Герцог  в  карете,  запряженной  шестеркой  лошадей,  и  в  сопровождении
небольшого отряда солдат с необыкновенной скоростью приближался к Москве.
   Царь, как князь Всевольский и  другие  аристократы,  держал  на  пути  из
Санкт-Петербурга в Москву своих лошадей, но  расстояния  между  постами  его
императорского величества были  гораздо  короче,  чем  у  его  подданных.  А
значит, чаще меняя лошадей, герцог мог проделать путь гораздо  быстрее,  чем
кто-нибудь другой.
   Он вспомнил, что императрица Екатерина как-то доехала до Москвы всего  за
три дня, но тогда лошадей меняли каждый час.
   Герцог был опытным путешественником, и покачивание  кареты  нисколько  не
мешало ему. В дороге он иногда спал, а в оставшееся время погружался в мысли
о Зое. Действительно, он не переставал  думать  о  ней  даже  когда  пытался
сосредоточиться на ситуации, ожидающей его в Бородине.
   Около четырех часов дня герцог прибыл в Бородино. Гром пушек, который  он
слышал в течение последнего часа, стих.
   Герцог знал, что великая битва уже состоялась. Подъезжая, к югу от дороги
он видел мрачную картину: простирающееся до горизонта поле  битвы,  покрытое
телами убитых и раненых солдат. Зрелище было настолько ужасным, что герцог с
трудом верил в то, что это не фантазия, а реальная действительность.
   Выйдя  из  кареты,  он  увидел  группу   офицеров   генерального   штаба,
собравшихся на склоне  у  дороги.  Внизу  лежали  десятки  тысяч  мертвецов,
раненые пытались отползти подальше от своих убитых товарищей.
   К счастью,  среди  офицеров  находился  генерал  Кутузов.  Герцог  тотчас
представился ему. Кутузов говорил спокойно, в его голосе не было  ликования,
но, без сомнения, он понимал, что одержал значительную победу.
   Герцог подождал, пока Кутузов закончит диктовать депешу царю  и  передаст
ее молодому офицеру, который доставит ее в Санкт-Петербург.
   После получения этой депеши в Санкт-Петербурге раздастся  звон  церковных
колоколов, загремят фейерверки, на берегах Невы зажгутся  фонари,  а  каждое
судно в порту будет украшено иллюминацией и флагами.
   Герцог был уверен, что Кутузов  получит  титул  князя  и,  без  сомнения,
маршальский жезл.
   Он также подумал с облегчением, что теперь Зоя в безопасности, и если  он
не задержится слишком долго с генералами, то успеет увидеть ее  уже  сегодня
вечером.
   Ему было приятно, что именно он сообщит Зое и ее отцу, что теперь  они  и
их дом в безопасности.
   Герцог поздравил Кутузова и его штаб и  отправился  искать  сэра  Роберта
Уилсона.
   Сэр Уилсон оказался неподалеку и был рад встрече с герцогом.
   - А мне сказали, что вы в Санкт-Петербурге, ваша светлость, - сказал  он.
- Я гадал, как скоро смогу увидеть вас здесь, на фронте.
   - Увы, я прибыл слишком поздно, чтобы от меня была какая-нибудь польза, -
улыбнулся герцог. Сэр Роберт, однако, не ответил на его улыбку.
   -  Надеюсь,  генерал  Кутузов  в  своей  депеше  не  сообщает   царю   об
окончательной победе?
   - Именно об этом он и написал, - ответил герцог. Заметив, что сэр  Роберт
нахмурился, герцог добавил:
   - Вы хотите сказать, что такое предположение преждевременно?
   - Думаю, что так.
   - Почему?
   - Потому что цена победы слишком высока. Герцог огорчился.
   - Какие потери?
   - Пока невозможно сказать, сколько человек убито, - заметил сэр Роберт, -
но, по приблизительным  подсчетам,  русская  армия  потеряла  убитыми  тысяч
сорок, - Невероятно! - задохнувшись, произнес герцог.
   - Может быть, я ошибаюсь. Дай бог, чтобы я ошибался, - сказал сэр Роберт.
- Но стоит только взглянуть на ,  поле  битвы,  и  вы  увидите  эту  ужасную
картину. Пушки стреляли с шести утра.
   - Значит, это продолжалось около десяти часов! - подсчитал герцог.
   - Точно! - согласился с ним сэр Роберт.
   - А каковы потери французов?
   - Этого мы не знаем. Должно быть, тоже большие, очень большие!
   Было ясно, что  сэр  Роберт  не  может  ничего  больше  добавить.  Герцог
попрощался с ним и направился к своей  карете,  ожидавшей  его  среди  толпы
солдат. Солдаты строились, раненых грузили  на  носилки,  лошадей  запрягали
тащить пушки.
   Герцог уже собрался сесть в карету и сказать, чтобы его везли  в  Москву,
как вдруг увидел приближающийся экипаж и узнал ливрею сидевшего  на  облучке
кучера.
   Когда четверка лошадей приблизилась, герцог понял, что не  ошибся  -  это
была карета князя Всевольского. Теперь герцог был уверен, что именно с  этой
каретой Зоя уехала в Москву.
   Он  направился  навстречу  карете  и,  подняв   руку,   приказал   кучеру
остановиться.
   Кучер узнал герцога. Он спрыгнул с облучка, еще один человек  из  группы,
сопровождавшей карету, тоже спешился.
   Слуги почтительно приветствовали герцога. Он спросил:
   - Вы привезли мисс Зою Баллон к ее отцу в Москву?
   - Да, ваша светлость!
   - Вы можете дать мне их адрес?
   Кучер хотел ответить, но в этот момент тащившие пушку лошади заставили их
разойтись.
   Несколько сопровождавших пушку  солдат  заговорили  одновременно.  Герцог
видел, что они покрыты пылью и грязью и устали до изнеможения.
   Колеса застряли прежде, чем лошади смогли двинуться  дальше.  К  солдатам
подошел офицер:
   - Что вы тут делаете? Куда вы тащите эту пушку?
   - Нам приказано оттащить ее в сторону. В стволе застрял снаряд,  стрелять
из нее нельзя.
   - Что значит - нельзя стрелять? - агрессивно спросил офицер.
   - Ее заклинило, господин офицер.
   - Стреляйте! Нельзя убирать пушки с позиций,  вдруг  французы  нас  опять
атакуют!
   Глядя на море мертвых тел между позициями  русских  и  французов,  герцог
подумал, что новая атака вряд ли возможна, но офицер приказал:
   -  Стреляйте  из  пушки!  Стреляйте  по  врагу!  Чем   больше   проклятых
захватчиков будет убито, тем лучше!
   Один из солдат послушно вставил пальник в ствол пушки и сказал:
   - Мы уже много раз пытались это сделать, сэр, снаряд никак не выходит.
   - Ну так попытайся еще раз! - накинулся на него офицер.
   Солдаты подчинились приказу.
   Раздался  взрыв,  и  герцогу,   наблюдавшему   за   происходящим,   вдруг
показалось, что все вокруг превратилось в бушующее пламя...

***

   Зоя открыла входную  дверь.  На  ступеньках  стояли  двое  слуг,  которые
сопровождали ее в поездке.
   Она очень удивилась, увидев слуг здесь, потому что была уверена, что  они
уже на пути в Санкт-Петербург.
   Зоя улыбнулась:
   - Добрый вечер! Что случилось?
   - Мы просто не знали, что нам делать с его светлостью, мадемуазель, -  на
ломаном французском сказал старший из слуг.
   Зоя не поняла его, и Жак пояснил:
   - Мадемуазель,  они  говорят,  что  этот  месье  сообщил  им,  что  хотел
навестить вас, когда взорвалась пушка. Трое солдат  погибли.  Убит  один  из
слуг его светлости и его лошадь, а еще камердинер месье.  Сам  месье  тяжело
ранен.
   Сердце Зои сжалось, и ей стало трудно дышать.
   - Кто этот месье? - спросила девушка, хотя уже знала ответ.
   Она сбежала вниз по ступенькам и перешла через улицу.
   Бок кареты был серьезно поврежден обломками взорвавшейся пушки.  Заглянув
в открытую дверцу кареты, Зоя увидела окровавленного герцога,  лежавшего  на
заднем сиденье.
   - Дом его светлости  здесь,  в  Москве,  закрыт,  и  там  никого  нет,  -
извиняющимся тоном произнес один из слуг. - Мы не знали, куда его еще  можно
отвезти.
   - Правильно сделали, что привезли его сюда, - успокоила его Зоя.
   Затем она обратилась к Жаку:
   -  Скажи  им,  чтобы  они  поднимали  его  очень  осторожно,  как   можно
осторожнее!
   После того как мужчины внесли герцога вверх по  лестнице  и  положили  на
кровать в единственной свободной спальне, Зоя с отчаянием спросила Мари:
   - Он...не умер?
   Неудивительно, что она задала этот вопрос, ведь в лице герцога не было ни
кровинки, он выглядел совершенно неподвижным. Казалось, жизнь покинула его.
   - Он не умер, мадемуазель, - живо ответила Мари, - и  если  будет  на  то
воля божья, мы его спасем.
   Она немедленно принялась ухаживать за раненым в  той  практичной  манере,
которая так свойственна  француженке,  столкнувшейся  с  трудной  ситуацией.
Француженка считает, что ситуация не  безнадежна  до  тех  пор,  пока  можно
делать что-то конкретное.
   Слугам князя Всевольского было приказано разыскать доктора.  Жак  дал  им
несколько адресов, полагая, что многие  врачи,  как  и  прочие  жители,  уже
покинули Москву.
   Зою отправили на кухню кипятить воду, а Мари и Жак раздели герцога, чтобы
осмотреть его раны.
   Когда Зоя вернулась с горячей водой, тазом и льняными полотенцами, герцог
уже лежал в постели, укрытый простынями. Девушке показалось, что  теперь  он
стал еще бледнее.
   К этому времени  домой  вернулся  отец.  Его  хладнокровное  отношение  к
случившемуся успокаивало больше, чем любые слова.
   - Доктор скоро будет, - ответил он на немой вопрос Зои. - Не все  же  они
уехали из Москвы. Я знаю, что в пустующих домах размещают раненых.
   Едва он произнес эти слова, как в дверь постучали.

***

   После одиннадцати Зоя и ее  отец  сели  наконец  перекусить  в  столовой.
Раньше некогда было думать о еде - нужно было ухаживать за герцогом.
   - Ты познакомилась с его светлостью в Санкт-Петербурге? - спросил Баллон.
   - Да, он был с визитом у княгини, когда мы с Таней танцевали в  маленьком
театре.
   Баллон посмотрел на дочь. Они всегда были очень близки друг другу,  и  по
ее тону он понял, что правильно истолковал взгляд, которым Зоя  смотрела  на
герцога там наверху, в спальне.
   - Вы не безразличны друг другу? - спокойно спросил он.
   - Очень странно, папа, но.., когда я его.., увидела, то сразу..,  поняла,
что таких людей я.., никогда прежде не встречала.
   - Чем же он так отличается от остальных?
   - Во-первых, он понял твою музыку. Когда я играла  ему,  он..,  видел  то
же.., что и мы с тобой.
   К этому ничего не нужно было добавлять. Валлон понял то, что она не могла
выразить словами.
   - Ты уверена в этом? - спросил он.
   - Совершенно уверена, папа. Ты же знаешь,  что  в  этом  я  не  могла  бы
ошибиться. А потом, на следующий день, когда он пришел, я  осталась  в  доме
одна. Он спросил меня, что я.., с ним сделала.  Он  сказал,  что  никогда  в
жизни не чувствовал.., ничего подобного...
   - Это очень странно! - пробормотал Валлон.
   - Странно, что он мог так чувствовать?
   - Странно, что это произошло с герцогом Уэлминстером, - ответил отец. - Я
встречал его светлость в Лондоне и Вене. Судя по тому, что я о нем слышал, а
говорят о нем разное, я и представить себе не мог, что  он  окажется  таким,
как ты рассказываешь.
   Зоя улыбнулась.
   - Ты же знаешь, что я никогда не ошибаюсь, папа.
   И до сих пор я думала, что никто, кроме тебя, не способен так  глубоко  и
тонко чувствовать музыку. Валлон ответил не сразу:
   - Ты знаешь, дорогая, я никогда не сомневаюсь в том, что ты говоришь  мне
только правду, и не вмешиваюсь без нужды в твои отношения с молодыми людьми.
Но если бы была жива твоя мать, уверен, она объяснила бы, что тебе не  стоит
мечтать о герцоге Уэлминстере. Его положение в обществе слишком высоко.
   - Я.., думала об этом, папа.
   - Будет лучше, - задумчиво сказал Баллон, - если завтра  я  позабочусь  о
том, чтобы его светлость перевезли в госпиталь. Можно найти такой, где  уход
за ним будет лучше, чем у нас.
   Зоя помолчала, потом сказала:
   - Папа,  я  чувствую  себя  в  некотором  роде  ответственной  зато,  что
случилось. Слуги его светлости сказали, что перед тем, как взорвалась пушка,
он спрашивал мой адрес.
   Отец ничего не ответил, но Зоя понимала, что  он  не  одобряет  поведения
герцога, который, по его мнению, не имел права вмешиваться в их личную жизнь
и преследовать молодую девушку, не принадлежащую к высшему свету.
   Зоя наконец перестала притворяться, будто она ест.
   - Когда ты полюбил маму, - тихо сказала она, - разве у тебя был.., выбор:
любить.., или не любить?
   Валлон посмотрел на дочь с выражением ужаса на лице.
   - Ты хочешь сказать, что любишь этого человека?
   - Да, папа.
   - Но как ты можешь быть в этом уверена? Ты видела его  всего  два,  может
быть, три раза. Зоя улыбнулась, лицо ее засияло.
   - Папа! - воскликнула она. - Как можешь ты, именно ты, задавать мне такой
вопрос и требовать ответа?
   - Со мной все было совсем по-другому, - возразил Валлон.
   - Неужели? - не поверила Зоя. - Мама рассказывала, что  полюбила  тебя  с
первого взгляда. Она считала, что и ты ее тоже сразу полюбил.
   - Как же я мог не полюбить ее?  -  удивился  Валлон.  -  Она  была  такой
очаровательной, такой необыкновенной! Дорогая, ты так похожа на нее!
   - У меня не только ее черты лица, глаза и  такие  же  светлые  волосы,  -
сказала Зоя. - Я похожа на маму не только внешне.., я чувствую так же.., как
она.
   Она засмеялась. Ее смех был таким звонким и заразительным, что отец  тоже
невольно улыбнулся.
   - Как я могу быть другой? Ведь я твоя дочь! - заметила Зоя. - Я  вижу  то
же, что видишь ты, когда играешь, я слышу то же, что слышишь ты,  я,  как  и
ты, пытаюсь выразить свои чувства музыкой. Но я еще и мамина дочь.  -  Голос
ее стал еще более мягким:
   - Папа, ты ведь знаешь, что до сих пор мое сердце было  свободно.  Именно
поэтому князь Борис и другие называли меня Ледяной Девой. Но с того момента,
как я взглянула в глаза герцога Уэлминстера, с того момента, как я коснулась
его руки, лед.., растаял, я полюбила!
   - Но ты понимаешь, что у этой истории не может быть счастливого конца?  -
спросил Баллон.
   В голосе его слышалась боль при мысли, что его дочери придется страдать.
   - Понимаю, - ответила Зоя, - но не могу перестать любить, даже зная,  что
он никогда не полюбит меня так, как я его люблю.
   - Я все-таки позабочусь, чтобы его поместили в госпиталь.
   - Нет, папа.
   - Тебе придется послушаться меня, - твердо  сказал  отец.  -  Я  не  хочу
причинять тебе боль. Я желаю тебе только счастья, но  для  герцога  было  бы
безумием оставаться в нашем доме. Я не могу спокойно смотреть и  ждать,  чем
все это кончится.
   Зоя прекрасно понимала, что  хочет  сказать  отец  -  герцог  никогда  не
сделает ей предложения. Она глубоко вздохнула.
   - Я знаю, что ты обо мне думаешь, папа, но сердце подсказывает мне, что я
должна ухаживать за герцогом и помочь ему выздороветь.
   - А мое сердце подсказывает мне, что я должен защищать тебя,  -  возразил
ее отец, - уберечь тебя от беды, которая может случиться, если ты сейчас  же
не расстанешься с герцогом. Представь себе, что случившееся  с  тобой  всего
лишь сон, прекрасная фантазия, подобная той, которую рождает музыка.
   Он помолчал и продолжил:
   - Если ты больше не увидишь герцога, если мы оставим его в Москве, что  я
и собираюсь сделать, то чувства, которые он  в  тебе  пробудил,  тот  образ,
который ты себе создала, постепенно исчезнут. Он махнул рукой и сказал:
   - Конечно, то произведение, которое ты исполняла  ему,  будет  напоминать
тебе обо всем этом, и ты еще не раз испытаешь тоску, вспоминая  свою  первую
любовь. Но в твоей жизни будет и другая любовь, другие счастливые  мгновения
- это я тебе обещаю!
   - Как ты можешь так говорить! - воскликнула Зоя. - Если бы мама не  пошла
за тобой, когда ты покинул дом князей Стровольских, разве бы ты забыл ее?
   По лицу отца Зоя поняла, что он хотел бы солгать, но не смог.
   - Разве твоя  любовь  к  маме  отличалась  от  того  чувства,  которое  я
испытываю к герцогу? - спросила Зоя, настойчиво возвращаясь к прежней теме.
   Отец не отвечал, и она продолжала:
   - Папа, ты учил меня анализировать свои чувства. Ты  учил  меня  отличать
правду от лжи. Я твердо знаю, что мое чувство  к  герцогу  не  имеет  ничего
общего с прежними  юношескими  увлечениями.  Оно  такое  же  настоящее,  как
способность дышать, слышать, видеть, Зоя вздохнула и сказала:
   - Даже если герцог никогда больше не заговорит со мной и, как ты желаешь,
я никогда больше не увижусь с ним, я все равно буду его любить.  Уверена,  я
никогда не смогу испытать такого же чувства к другому мужчине.
   Они замолчали, и невысказанные слова, казалось, витали в  воздухе.  Затем
Баллон произнес:
   - Не знаю, дорогая, что тебе на это сказать.
   - Давай оставим все как есть и позаботимся о герцоге. А потом,  очевидно,
мне придется исчезнуть из его жизни. Думаю, тогда и он захочет того же.
   - Все-таки я предпочел бы отправить его в госпиталь, - сказал  Баллон.  -
Обещаю не предпринимать ничего, не посоветовавшись сначала с тобой.  Но  мне
кажется, что герцог еще  не  скоро  поправится.  А  я  не  смогу  так  долго
оставаться в Москве.
   - Ты собираешься уехать так скоро?
   - Я хочу уехать, - ответил Валлон. - После сегодняшней бойни я  не  смогу
чувствовать себя здесь спокойно. Ведь я француз.
   "Дело не только в  этом,  -  подумала  Зоя,  -  раньше  отца  никогда  не
волновала его национальность. Просто он  очень  разочарован  и  обижен,  что
оркестр уехал, ничего не сказав ему, дезертировал перед самой победой".
   Она могла их понять. В страхе за  своих  жен  и  детей  музыканты  решили
увезти их до вступления в город французов.
   "Теперь они могут вернуться, - сказала себе Зоя. - Если  извинятся  перед
отцом, он их, конечно, простит, потому что он не из тех людей, которые долго
помнят зло".
   И в то же время она понимала, насколько  глубоко  задело  отца,  что  его
покинули те, кому он полностью доверял. Зое казалось, что  она  слышит,  как
они говорят между собой: "В конце концов, он ведь француз. Почему мы  должны
волноваться за него?"
   Они закончили ужинать, и Зоя пошла наверх навестить герцога.
   С ним была Мари. Увидев Зою, она поднялась и вышла в коридор.
   - Как он себя чувствует? - спросила Зоя.
   - Трудно сказать, мадемуазель.  Завтра  доктор  придет  опять.  Он  хочет
привести кого-нибудь, кто лучше разбирается в таких ранах. Если, конечно, не
все врачи уехали из Москвы.
   - Доктор так сказал?
   - Да, он сказал, что с каждым часом город покидает все  больше  людей.  И
кроме всего прочего, невозможно найти лекарства.
   - Не понимаю, как можно быть такими трусами! - возмутилась Зоя.
   Мари попыталась успокоить девушку:
   - Не волнуйтесь, мадемуазель. Мы присмотрим за месье. Он крепкий,  а  это
самое важное.
   Зоя внимательно посмотрела в глаза женщины