ургучных печатях. То же предписание: "Вскрыть в День "М". Пакеты сек-
ретные,  и  положено их хранить в сейфе.  Но вот беда:  не помещаются.
Пришлось заказать стальной ящик и использовать его вместо сейфа.
   Прошло шесть месяцев,  22 июня - война.  Что делать с  документами?
Молотов  по радио сказал,  что война началась,  но сигнала на вскрытие
пакетов не поступало. Вскроешь сам - расстреляют. Сидят офицеры, ждут.
А сигнала нет.  Соответствующий сигнал так и не поступил.  Но к вечеру
по телефону - приказ:  пакеты  с  такими-то  номерами  уничтожить,  не
вскрывая, пакеты с такими-то номерами - вскрыть.
   Уничтожалось сразу многое, в том числе и два из трех огромных паке-
тов.  А как их уничтожать,  если в каждом по500 листов плотной бумаги?
Жгли в металлической бочке и страховали себя актом:  мы, нижеподписав-
шиеся,  сжигали пакеты,  при этом были вынуждены кочергой перемешивать
горящие листы,  но никто при этом в огонь не заглядывал...  И подписа-
лись.  А то возникнет потом у кого сомнение: не любопытствовали ли со-
держанием, сжигая. Потому акт: не любопытствовали.
   А с одного из трех огромных пакетов было приказано гриф секретности
снять, пакет вскрыть и содержимое использовать по назначению. Вскрыли.
Внутри пачка плакатов:  "Родинамать зовет!".  Плакаты расклеили в ночь
на 23 июня.  Но поступили они в декабре 1940 года. Вырисовывается кар-
тина: заготовили плакаты заранее, отпечатали достаточным на всю страну
тиражом и в секретных пакетах разослали по соответствующим  учреждени-
ям.  Что-то  затевали.  Но 22 июня Гитлер нанес упреждающий удар,  и в
один момент многие из тех плакатов,  мягко говоря,  потеряли  актуаль-
ность.
   Советскому Союзу  пришлось вести оборонительную войну на своей тер-
ритории,  а заготовленные плакаты в двух других пакетах призывали сов-
сем к другой войне. Содержание заготовленной агитационной продукции не
соответствовало духу оборонительной войны.  Потому приказ: уничтожить,
не вскрывая. Может, то были великие шедевры, может быть и они стали бы
всемирно знамениты. Но художникам, их создавшим, не повезло.
   А Ираклию Тоидзе повезло - его плакат  (может,  вопреки  авторскому
замыслу) получился универсальным:  "Родина-мать зовет".  А куда зовет,
он не написал. Потому его плакат подошел и к оборонительной войне. По-
тому плакат Тоидзе и приказали расклеить по стране.
   Так было  со  всеми символами "великой отечественной" - их готовили
загодя. Песня "Священная война" написана ДО германского вторжения. Мо-
нументальный  символ  "великой  отечественной" - "воин-освободитель" с
ребенком на руках.  Этот образ появился в газете "Правда"  в  сентябре
1939 года на третий день после начала советского "освободительного по-
хода" в Польшу. Если бы Гитлер не напал, то мы все равно стали бы "ос-
вободителями".  Монументальные, графические и музыкальные символы "ос-
вободительной" войны уже были созданы,  некоторые из них,  как плакаты
Тоидзе, уже выпускали массовым тиражом...
   Возразят: можем ли мы верить офицеру,  который попал в плен и после
войны по каким-то причинам оказался не на родине мирового  пролетариа-
та, а в Аргентине?
   Что ж,  давайте не верить.  Но те, которые после войны вернулись на
родину мирового пролетариата, рассказывают столь же удивительные исто-
рии.
   После выхода  "Ледокола"  кремлевские  историки во множестве статей
пытались опровергнуть подготовку Сталина к "освобождению" Европы.
   Доходило до курьезов.  Один литературовед открыл,  что слова  песни
"Священная  война"  были написаны еще во времена Первой мировой войны.
Лебедев-Кумач просто украл чужие слова и выдал за  свои.  Мои  критики
ухватились за эту публикацию и повторили в печати многократно-,  слова
были написаны за четверть века до германского нападения! Правильно. Но
разве я с этим спорю? Разве это важно?
   Сталину в  ФЕВРАЛЕ  1941  года  потребовалась песня о великой войне
против Германии.  И Сталин такую песню заказал - вот что главное. А уж
как  исполнители  исхитрились сталинский приказ выполнить:  перевели с
японского или с монгольского,  украли или сочинили сами - это  вопрос,
который отношения к моей книге не имеет. Ответ на него ничего не меня-
ет,  ничего не доказывает,  ничего не опровергает. Да и не про Лебеде-
ва-Кумача  речь.  Песня  - музыкальное произведение.  Поэтому Сталин в
феврале ставил задачу не ЛебедевуКумачу,  а композитору Александру Ва-
сильевичу Александрову.
   В письмах,  которые я получил, несколько свидетельств о том, что не
один Александров писал песню о войне.  И не только композиторы и поэты
к "освободительной" войне готовились, но и врачи, учителя, певцы, тан-
цоры, акробаты, фокусники. Поразительно, но официальная пресса говорит
о том же.
   Вот свидетельство Константина Симонова в газете "Красная звезда" от
7 ноября 1992 года. Симонов-любимец Сталина, Хрущева, Брежнева; герой,
кавалер  семи орденов,  лауреат четырех сталинских премий;  во времена
Сталина - кандидат в члены ЦК.  Он свидетельствует о  том,  что  летом
1940 года собрали гражданских писателей и начали готовить к войне. Сам
Константин Симонов был во взводе поэтов роты писателей Год готовили, а
15  июня  1941  года присвоили воинские звания.  Симонову - интенданта
2-го ранга, что соответствовало подполковнику.
   Толпа на улице в те дни не могла понять смысл Сообщения ТА СС от 13
июня,  а советские писатели и поэты в это время уже примеряли офицерс-
кую форму, уже обували сапоги.
   Симонов продолжает: "22 июня началась война, а на всех нас уже были
заготовлены предписания,  кому - куда, от центральных газет до дивизи-
онных..." Каждая из 303 сталинских дивизий имела свою дивизионную  га-
зету.  Если  в  редакцию  каждой дивизионной газеты по одному писателю
отправить,  то сколько их подготовили?  И в корпусные  газеты  писате-
ли-поэты требовались, и в армейские, флотские, окружные, фронтовые.
   В Академии ГРУ меня учили,  обращай внимание на мелкие подробности,
на мельчайшие.  Только из них можно сложить представление о происходя-
щем. Следую своим учителям. Обращаю внимание на подробности.
   А подробности вопиющие:  званиями воинскими Сталин не бросался. Во-
енные летчики в те времена служили в  сержантских  званиях,  командиры
звеньев и даже заместители командиров эскадрилий - сержанты.  Офицерс-
кие звания начинались с должности командира эскадрильи.  А тут - граж-
данский человек Константин Симонов,  писатель,  в армии не служил,  25
лет от роду,  год подготовки и - первичное звание, равное подполковни-
ку.
   А ведь это серьезно.  И совсем не один он был. Там укладывали чемо-
даны и сверяли фронтовые предписания полковой комиссар Михаил Шолохов,
подполковник Александр Твардовский,  батальонный комиссар Алексей Сур-
ков,  бригадный комиссар Александр Фадеев, интендант 3-го ранга Леонид
Первомайский,  бригадный комиссар (звание соответствовало генеральско-
му) Всеволод Вишневский и весь Союз писателей почти в полном  составе.
Исключение только для неспособных носить оружие.
   Представьте себя советским разведчиком-аналитиком.  На ваш стол по-
ложили совсем пустяковое сообщение:  Гитлер в 1940  году  собрал  всех
германских писателей и поэтов,  год их гоняли по стрельбищам и полиго-
нам,  теперь им присвоили звания до генералов включительно и готовят к
отправке на советскую границу.  Отправка тайная, с элементами маскара-
да:  некоторых из них выдают за интендантов, специалистов по снабжению
сапогами и шинелями.
   Как бы вы, советский разведчик-аналитик, отреагировали на такое со-
общение?  Что бы вы доложили своему начальству?  Но в Германии  ничего
подобного не происходило, происходило в Советском Союзе. И если подоб-
ные сведения доходили до германской разведки,  как она должна была  на
них реагировать?  Что докладывать своему командованию? С одной стороны
успокаивающие сообщения ТАСС, с другой...
   После упреждающего удара Гитлера необходимость маскарада отпала,  и
всем  писателям интендантские ранги поменяли на стандартные армейские.
Но была же причина,  по которой перед войной весь этот маскарад  зате-
вался.
   Еще момент  -  если  бы Гитлер не напал,  то что намеревался делать
Сталин со своими писателями и поэтами:  позволил  бы  покрасоваться  в
офицерской форме год-другой, а потом бы отнял офицерские звания и вер-
нул в Москву, или как?
   Летом 1939 года тот же Константин Симонов был военным корреспонден-
том в армейской группе Жукова на Халхин-Голе. Тогда он вполне обходил-
ся без военной подготовки и без офицерского звания.  А летом 1940 года
кому-то  потребовалось начать массовую подготовку к войне журналистов,
писателей, поэтов. Летом 1940 года плана "Барбаросса" у Гитлера еще не
было. А у товарища Сталина какие-то замыслы уже были.
   Наши писатели - поэты на самую малость опоздали:  курс военной под-
готовки завершили,  звания получили,  прошли распределение по фронтам,
армиям,  корпусам,  дивизиям,  чемоданы  уложили и вот уже должны были
разъехаться по своим фронтовым редакциям... а тут и Гитлер напал.
   В момент последних приготовлений Гитлер застал не только Константи-
на Симонова с собратьями по перу, но и всю Красную Армию: на погрузке,
в пути,  на разгрузке.  У Сталина все было продумано и подготовлено  к
вторжению.  Все, вплоть до победных плакатов и фронтовых редакций, го-
товых воспеть великий подвиг советского народа на  полях  победоносных
сражений.  Несли мы не верим бывшему офицеру из Аргентины, так давайте
верить "Красной звезде" и героюлауреату-кавалеру-интенданту.
   Письма, которые я получил от своих читателей,  -  немое  достояние,
это наша память,  наша история,  наше прошлое, наше будущее. Не познав
прошлого,  не сможем от него избавиться в будущем.  Потому обещаю: од-
нажды письма о войне опубликую.  Не знаю,  сколько томов, но знаю, что
это самое интересное, что когда-либо было о войне написано.
   Всех, кому пока не ответил лично,  прошу простить. Прошу учесть си-
туацию,  в которой оказался.  Всем,  кто мне написал, благодарен. Были
письма ругательные.  Их авторам я более всего  благодарен.  Мне  вдруг
пришла в голову мысль стать самым главным критиком своих книг.  Каждый
из нас допускает ошибки,  каждый грешен.  С вашей помощью хочу  ошибки
исправить,  с вашей помощью хочу отшлифовать свои книги так,  чтобы их
смысл был понятен каждому:
   Любую критику в письмах и в прессе готов  выслушать.  За  едим  год
собрал более трехсот рецензий на "Ледокол". Иногда это целые погромные
страницы.  Порой хотелось огрызнуться,  но в ГРУ приучили к  смирению:
уважай противника, старайся понять его доводы, старайся извлечь пользу
даже из гнева своих врагов. Стараюсь.
   Всем, кто писал разгромные и похвальные рецензии,  благодарен. Обе-
щаю,  что когда-нибудь выпущу целую книгу с ответами на критику и пос-
тараюсь ответить на все поставленные вопросы. Все мы делаем одно дело.
Все мы пытаемся понять наше прошлое, хотя и с разных позиций.
   Виктор СУВОРОВ. 13 сентября 1993 года, Оксфорд.
   Мобилизация есть война.
   Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников
   ПОСВЯЩАЮ БОГДАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ РЕЗУНУ, курсанту-стажеру противотанко-
вой батареи 637-го стрелкового полка 140-й  стрелковой  дивизии  36-го
стрелкового корпуса 5-армии Юго-Западного фронта.


   Глава 1 СО СКРИПОМ

   В истории не было ни одной войны,  причины возникновения и цели ко-
торой  не  были представлены зачинщиками и их учеными лакеями в извра-
щенном, фальсифицированном виде.
   Советская военная энциклопедия. Т. 6, с. 554.
   Российский солдат ходил в кожаных сапогах. А коммунисты ввели заме-
нитель - эрзац. И стал советский солдат ходить не в кожаных сапогах, а
в кирзовых. Конечно, в столичных гарнизонах "придворные" полки и диви-
зии обували в кожаную обувь.  Пусть иностранцы думают,  что советскому
солдату живется хорошо. И советские оккупационные войска в соцлаге - в
Германии,  Польше, Венгрии обували в кожаные сапоги - пусть все верят,
что Советский Союз - сверхдержава.  Но всех своих солдат  сверхдержава
кожаными  сапогами  обеспечить не могла,  и потому советский солдат по
Союзу ходил в сапогах кирзовых.  А неудобно. В прямом смысле и в пере-
носном. Особенно неудобно, когда предстоит выполнять почетную интерна-
циональную задачу.
   Летом 1968 года меня,  молодого офицерика, занесла военная судьба в
Карпаты на границу с братской социалистической Чехословакией. Контрре-
волюция душила страну,  и нашей доблестной Советской Армии  надо  было
вмешаться и народу братскому помочь,  но...  В кирзах неудобно. Просто
нехорошо воину-освободителю Европу топтать неполноценным сапогом. Нес-
подручно.  Понятно,  у нас,  офицеров, сапожки что надо - со скрипом и
блеском. Но солдатики наши обуты неприлично.
   Изнываем мы в ожидании.  Неделю в лесах ждем,  другую.  Месяц ждем,
другой ждем.  А дело уже к августу клонится.  Надоело в лесах.  Или бы
одно решение наши вожди приняли, или другое: или вернули бы наши диви-
зии в лагеря и военные городки, или бы дали приказ оказать интернацио-
нальную помощь братскому народу...  Но нет решения,  и потому мы ждем.
Весь день занятия до двенадцатого пота,  а вечером ужин у костра и га-
даем: пойдем в Чехословакию, не пойдем... И снова занятия с утра, а то
и с вечера... И снова гадаем.
   А потом эдак под вечер на просеке,  вдоль которой стоял наш баталь-
он,  появились огромные автомобилищи "Урал-375". На каждом хороших ко-
жаных сапог по много тонн:  забирай! И валят те сапоги прямо на просе-
ку, точно как самосвалы бросают скальную породу в кипящую воду, перек-
рывая Енисей. Много сапог. Без счета. Есть, конечно, счет, но без осо-
бой точности:  забирай,  всем хватит. Старшина, сколько у тебя народа?
Сто двадцать девять?  Вот сто двадцать девять пар!  Размеры?  Разбере-
тесь. С соседями поменяетесь. А у тебя сколько? Двести пятьдесят семь?
Вот тебе куча!
   И по всем просекам одновременно тысячи пар валят на землю.  Десятки
тысяч пар.  Сотни тысяч.  Всех переобуть за одну ночь! Плохие кирзовые
сбросить,  хорошие кожаные обуть! В нашем лесу мы совсем не одни. Пра-
вее - батальон и левее - батальон.  Впереди нас - какие-то артиллерис-
ты, дальше в ельнике - еще батальон, и еще один, и так до бесконечнос-
ти.  И все леса соседние и дальние войсками забиты.  А нас ведь не ба-
тальоны,  не полки и не дивизии, нас целые армии: 8-я гвардейская тан-
ковая армия переобувается,  и 13-я армия,  и еще какая-то позади  нас.
Всем  враз сапог подвезли изрядно.  С запасом.  С перебором.  И уже по
всем просекам,  по всем полянкам поскрипывают  новыми  сапожками  наши
солдатики.  Приятно посмотреть: кожа яловая. Высший класс. Загляденье.
Из государственных резервов.
   Леса наши приграничные все разом переполнились скрипом кожаных  са-
пог,  вроде как трелями весенних птиц. И этот скрип наводил на размыш-
ления и выводы.
   Командир нашего батальона собрал офицерский состав. Матерый был та-
кой комбатище.  Подполковник Протасов. Слов лишних не любил: "Товарищи
офицеры,  - говорит, - надо выпить и закусить. Кто знает, что ждет нас
за поворотом?"
   Сели мы в бронетранспортер - и в деревеньку соседнюю. А там в каба-
ке и артиллерийские офицеры уже пьют,  и саперные,  и политические. Не
протолкнуться.
   Всем ясно,  что зря наша любимая Родина своих сыновей не балует.  А
коли так,  надо выпить.  Может быть,  последний раз пьем.  Может быть,
придется воевать за свободу братского народа Чехословакии,  и в крова-
вой борьбе против капиталистов сложить голову.  Подняли мы тогда  наши
фляги за Чехословакию, за ее свободолюбивый народ, который нашей помо-
щи жаждет и которую мы ему окажем.  Бескорыстно окажем.  Мы добрые. Мы
всем помогаем.  Когда просят.  Когда не просят,  тоже помогаем.  Одним
словом, сидим, пьем. Приказа пока нет, но уже всем ясно: и нам, офице-
рам,  и солдатикам нашим, и буфетчице, которая нам подливает, и стари-
кашке,  который в углу пристроился с пивной кружкой. Хочется старому в
нашу компанию втесаться и ученое слово сказать,  но нам в такой ситуа-
ции с гражданским населением не положено общаться, чтобы тайны военные
не разгласить. Намерения нашего командования.
   Сидел старикан в углу, сидел, весь извертелся: уж так ему хочется с
нами поговорить...  Не выгорело ему.  А уж когда мы уходили,  он вроде
между прочим,  вроде сам себе, но так, чтобы все слышали: - Точно, как
в сорок первом году...
   Такого мы никак не ожидали и понять не могли.  А сказано было с вы-
зовом, так, что надо было ответить.
   - Ты это, старый, о чем?
   - О скрипе.  В июне сорок первого Красная Армия в этих местах точно
так же новенькими кожаными сапогами скрипела. Вот с того самого момен-
та я и потерял покой.
   После "освободительного похода" в Чехословакию служить мне выпало в
тех же местах,  в Карпатах. И выпало исходить, истоптать, исколесить и
Прикарпатье,  и Закарпатье. И при случае - к старикам, к старожилам, к
живым свидетелям:  как, мол, дело было? И подтвердилось многими свиде-
тельствами:  в  1941  году перед германским нападением Красную Армию в
приграничных районах переобули в кожаные сапоги. И не только на Украи-
не,  но и в Молдавии, но и в Белоруссии, но и в Литве, но и в Карелии.
А кроме того,  в 1941 году завезли в приграничные районы кожаных сапог
на миллионы солдат, которых в последний момент планировали перебросить
из внутренних районов страны.
   Под прикрытием Сообщения ТАСС от 13 июня 1941 года миллионы  солдат
из  внутренних районов двинулись к границам,  а кожаные сапоги для них
уже сгружали - на железнодорожных станциях вблизи границ.
   На станции Жмеринка,  например, в начале июня 1941 года кожаные са-
поги выгружали из вагонов и укладывали в штабеля у железной дороги под
открытым небом.  "Велика ли куча?  - спрашивал. - А до самого неба", -
отвечала старая крестьянка.  "Как пирамида Хеопса", - отвечал школьный
учитель.  В Славуте куча сапог никак на  пирамиду  Хеопса  не  тянула,
просто была большой,  как половина пирамиды Хеопса.  В Залешиках в мае
41-го на разгрузку кожаных сапог согнали чуть  не  все  трудоспособное
население - в порядке приучения к бесплатному коммунистическому труду.
Горы сапог помнят в Ковеле, Барановичах, Гродно...
   Начинал разговор издалека:  что,  мол, на станциях разгружали перед
войной?  "Танки, - отвечают, - пушки, солдат разгружали, ящики зеленые
и...  сапоги". Не скажу, чтобы очень уж на сапоги напирали: если чело-
век всю жизнь возле станции прожил,  то могу видеть все, что угодно на
путях, на платформах, на разгрузочных площадках. Всего не упомнишь. Но
все же было что-то особенное,  мистическое в самом факте разгрузки са-
пог, что заставляло людей обратить внимание и запомнить на всю жизнь.
   Запомнили люди те сапоги,  в основном, по трем причинам. Во-первых,
сапог было много.  Необычно много.  Во-вторых,  их укладывали прямо на
грунт.  Иногда,  подстелив брезент,  а иногда и без брезента. Это было
как-то  необычно.  В-третьих,  все  это добро досталось немцам.  А это
именно тот момент, который запоминается.
   Никто из местных жителей не знал и не мог знать,  зачем в 1941 году
привезли столько сапог к самой границе. И мне была непонятна цель, ра-
ди которой в 1941 году советским солдатам у границ взамен плохих  кир-
зовых сапог выдавали хорошие кожаные. Про 1968 год все понятно: мы шли
освобождать братскую Чехословакию. А в 1941 году наши отцы что намере-
вались делать?
   Кстати, мой  отец прошел войну от самого первого дня до самого пос-
леднего, а потом прошел от первого до последнего дня короткую яростную
войну против японской армии в Китае.  Я спросил, как он вступил в вой-
ну, где, когда, в составе какой дивизии, какого корпуса? В каких сапо-
гах? Он рассказал. Его рассказ потом проверил по архивам.
   После службы  в  Карпатах  учился в военной академии и имел возмож-
ность (и желание) копаться в архивах.  Материалы о производстве сапог,
о поставках в Красную Армию, о размещении запасов сапог и другого иму-
щества