те вас поблагодарить. От всего сердца.
   Розовый листок с телефонным  номером  Джона  лежал  у  меня  в  нагрудном
кармане рубашки. Она взялась за него, но не потянула  к  себе.  Наши  пальцы
соприкасались, а она пристально  смотрела  на  меня.  Словно  знала  о  моих
мотивах больше, чем я.
   - Как я смогу расплатиться с вами? - спросила она, и  я  понял,  что  это
очень ее волнует.
   - Расскажите Сторроу все, что рассказали  мне.  -  Я  выпустил  листок  и
поднялся. - Все будет хорошо. А теперь мне  пора.  Вы  мне  позвоните  после
разговора с ним?
   - Обязательно.
   Мы направились к моему автомобилю. У самой дверцы я повернулся к ней.  На
мгновение подумал, что она сейчас обнимет меня, из чувства благодарности,  а
уж потом, учитывая наше настроение, все могло пойти по  нарастающей,  как  в
хорошей  мелодраме.  Но  ситуация  и  впрямь  сложилась   мелодраматическая,
прямо-таки сказочная история, в которой схлестнулись добро и  зло,  а  герои
лишены нормальной сексуальной жизни.
   Но тут на вершине холма, около  супермаркета,  высветились  автомобильные
фары и проследовали  мимо  автомастерской,  держа  курс  на  нас,  с  каждой
секундой становясь все ярче. Мэтти отступила на  шаг  даже  убрала  руки  за
спину как ребенок,  которого  застукали  за  непристойным  занятием.  Машина
проехала мимо, оставив нас в темноте.., но настрой исчез, если и был.
   - Спасибо за обед, - поблагодарил я Мэтти. - Все было чудесно.
   - Спасибо за адвоката, я уверена, он тоже будет чудесным, - ответила она,
и мы оба рассмеялись. Атмосфера успокоилась, между нами уже не  проскакивали
искры. - Знаете, однажды он говорил о вас. Дивоур.
   Я удивленно взглянул на нее:
   - Я и представить себе не мог, что он знает о моем существовании. Я  хочу
сказать, до этой истории.
   - Знает, будьте уверены. И говорил он о вас, как  мне  показалось,  очень
доброжелательно.
   - Вы шутите.
   - Нет. Он сказал,  что  ваш  прадед  и  его  прадед  вместе  работали  на
лесоповале и жили по соседству. Неподалеку от Маринес-Бойда.  "Они  срали  в
одну выгребную яму", - так он это высказал. Очаровательно, не правда ли?  Он
сказал, раз среди потомков  двух  лесорубов  есть  миллионеры,  значит,  вся
система работает,  как  и  должна.  "Даже  если  на  это  потребовалось  три
поколения", - вот его слова. В то время  я  думала,  что  этим  он  осуждает
Лэнса.
   - Глупость какая-то. - Я  покачал  головой.  -  Моя  семья  с  побережья.
Праутс-Нек. Мой отец рыбачил, так же как и его отец. И мой прадед тоже.  Они
вытаскивали лобстеров и забрасывали сети, но  не  рубили  деревья.  -  Я  не
грешил против истины, однако чувствовал, что чего-то не учитываю. Из  глубин
памяти никак не  могло  вырваться  воспоминание,  напрямую  связанное  с  ее
рассказом. Оставалось надеяться, что утро вечера мудренее и назавтра мне все
откроется.
   - Может, он говорил о семье вашей жены?
   - Нет. Арлены есть и в Мэне, это большая семья, но в основном они живут в
Массачусетсе.
   Сейчас кого только среди них нет, но в конце восьмидесятых годов прошлого
столетия практически все они работали в  каменоломнях  Молден-Линна.  Дивоур
подшутил над вами, Мэтти. - Но и тогда я знал, что это не так. Возможно,  он
где-то в чем-то ошибся, в восемьдесят пять многое может путаться,  но  уж  в
шутники Макса Дивоура записывать не следовало. Перед моим  мысленным  взором
возникли невидимые кабели, протянувшиеся здесь, в  Тэ-Эр,  под  поверхностью
земли, во всех направлениях. Невидимые, но под высоким напряжением.
   Моя рука лежала на крыше автомобиля, и тут Мэтти коснулась ее своей.
   - Прежде чем вы уедете, позвольте задать вам один  вопрос.  Предупреждаю,
очень глупый.
   - Валяйте. Глупые вопросы - это по моей части.
   - Вот этот рассказ, "Бартлеби". О чем он? Почему Мелвилл написал его?
   Я уж хотел  рассмеяться,  но  лунного  света  хватило  для  того,  что  я
разглядел ее лицо и понял, что вопрос задан серьезно. А потому мой  смех  бы
ее обидел. Она входила в читательский кружок Линди Бриггс (в восьмидесятых я
как-то там выступал), все остальные члены кружка были старше ее как  минимум
на двадцать лет, и она боялась ляпнуть какую-нибудь глупость.
   - Я должна выступить  на  следующем  заседании,  и  мне  не  хотелось  бы
ограничиться только пересказом, чтобы все поняли, что рассказ я прочитала. Я
бьюсь над  вопросами,  которые  задала  вам,  и  не  могу  найти  ответа.  Я
сомневаюсь, что этот рассказ из тех, в которых каким-то чудом все становится
ясно на последних страницах. И при этом  меня  не  оставляет  ощущение,  что
ответ лежит на самой поверхности, но почему-то я не могу его увидеть.
   Тут я вновь подумал о кабелях, кабелях,  бегущих  во  всех  направлениях,
некой подземной сети-паутине, соединяющей людей  и  дома,  деревни,  города.
Человек не может увидеть эти кабели, но чувствует их  присутствие.  Особенно
если старается вырваться из этой паутины.
   А Мэтти ждала, глядя на меня с надеждой и тревогой.
   - Хорошо, слушайте внимательно, лекция начинается.
   - Я слушаю. Будьте уверены.
   - Большинство критиков сходится в том, что  "Гекльберри  Финн"  -  первый
современный американский роман, и это справедливо, но,  будь  "Бартлеби"  на
сто страниц длиннее, я думаю, что поставил бы все мои  деньги  на  него.  Вы
знаете, кто такой писец?
   - Секретарь?
   - Высоко взяли. У писца только одна функция - переписывать бумаги.  Вроде
Боба Крэтшита в "Рождественской  песни".  Только  Диккенс  дает  Крэтшиту  и
прошлое, и семейную жизнь. А вот Мелвилл лишает Бартлеби всего.  Бартлеби  -
первый персонаж в американской литературе, который ни с кем и ни  с  чем  не
связан, вот так...
   Среди, потомков двух лесорубов есть миллионеры. Их прадеды срали  в  одну
выгребную яму.
   - Майк?
   - Что?
   - С вами все в порядке?
   - Конечно. - Я попытался сосредоточиться. - Бартлеби связывает  с  жизнью
только работа. В этом смысле он  типичный  американец  двадцатого  столетия,
практически не отличающийся от Человека в сером  фланелевом  костюме  Слоуна
Уилсона, или, в более мрачном варианте, Майкла Корлеоне из "Крестного отца".
Но потом Бартлеби  начинает  ставить  под  сомнение  даже  работу,  божество
мужской половины американского среднего класса.
   Она слушала с неподдельным интересом, и я  подумал:  как  жаль,  что  она
пропустила последний год средней школы. Он принес бы много радости и  ей,  и
ее учителям.
   - Вот почему он начинает все чаще  говорить:  "Я  предпочитаю  не..."?  -
спросила она.
   - Да. Представим себе, что Бартлеби.., воздушный шар, наполненный горячим
воздухом. Только одна веревка связывает  его  с  землей,  и  веревка  эта  -
бумаги, которые он переписывает. И мы можем определить скорость гниения этой
единственной  веревки  по  расширению  круга  всего   того,   что   Бартлеби
предпочитает  не  делать.  Наконец  веревка  рвется,  и  Бартлеби   улетает.
Чертовски волнующий рассказ, не так ли?
   - Однажды он мне  приснился,  -  призналась  Мэтти.  -  Я  открыла  дверь
трейлера, и вот он, сидит на ступеньках  в  старом  черном  костюме.  Тощий,
лысоватый. Я говорю: "Вы не подвинетесь? Мне  надо  пройти  и  развесить  на
веревках постиранное белье". А он отвечает: "Я бы предпочел  не  двигаться".
Да, пожалуй, вы правы. Этот рассказ может вывести из душевного равновесия.
   - Значит, он по-прежнему актуален. - Я сел  за  руль.  -  Позвоните  мне.
Расскажите, о чем договорились с Джоном Сторроу - Обязательно. И если я могу
хоть как-то расплатиться с вами, только скажите как.
   "Только скажите как". До  чего  же  она  молода  и  наивна,  выдавая  мне
незаполненный подписанный чек.
   Я протянул руку через открытое окно и пожал ее. В ответ она крепко  сжала
мою.
   - Вам очень недостает вашей жены, да? - спросила она.
   - Это заметно?
   - Иногда. - Она уже не сжимала мою руку, но и не отпускала ее. - Когда вы
читали Ки сказку, то выглядели одновременно и счастливым, и  грустным.  Вашу
жену я видела лишь один раз. Такая красавица.
   До этого я думал только о наших соприкоснувшихся руках, но тут все  мысли
смело, как ураганом.
   - Когда вы ее видели? И где? Вы помните? Она улыбнулась, словно я задавал
на удивление глупые вопросы.
   - Помню. У игровой площадки. В тот вечер, когда я встретила своего мужа.
   Очень медленно я убрал руку. До сих пор я полагал, что ни Джо, ни я летом
1994 года не появлялись в Тэ-Эр-90... Но, выходит,  в  этом  я  ошибался.  В
начале июля, во вторник, Джо приезжала сюда.  И  даже  побывала  на  игре  в
софтбол.
   - Вы уверены, что видели Джо? - спросил я.
   Мэтти смотрела на шоссе. Думала она, конечно,  не  о  моей  жене.  Я  мог
поспорить на последний доллар, что в тот момент она вспоминала Лэнса. Оно  и
к лучшему. Раз она думала о нем, то, возможно, не приглядывалась ко мне, а я
в тот момент не контролировал свои эмоции.
   И она, возможно, могла прочитать  на  моем  лице  больше,  чем  мне  того
хотелось.
   - Да, - ответила она. - Я стояла с Дженной Маккой и Элен Джири, уже после
того, как Лэнс помог мне вытащить из ямы тележку с бочонком пива и пригласил
меня после игры на пиццу. И тут Дженна говорит: "Смотри, вон миссис  Нунэн".
А Элен добавляет: "Жена писателя, Мэтти. Слушай, клевая блузка,  а?"  Блузка
была вся в синих розах.
   Я очень хорошо помнил эту блузку. Джо она  очень  нравилась,  потому  что
синих роз в природе не существовало. Даже селекционеры не могли их  вывести.
Однажды,  надев  ее,  она  обняла  меня  за  шею,  прижалась  всем  телом  и
прокричала, что она - моя синяя роза, и я должен гладить  ее,  пока  она  не
порозовеет. От этого воспоминания болезненно сжалось сердце.
   - Она появилась на  уровне  третьей  базы,  за  сетчатым  ограждением,  с
каким-то мужчиной в старом  коричневом  пиджаке  с  кожаными  накладками  на
локтях. Они над чем-то смеялись, а потом она повернула голову  и  посмотрела
на  меня.  -  Мэтти  помолчала,  застыв  в  своем  красном  платье  у  моего
автомобиля.  Потом  правой  рукой  приподняла  волосы,  подержала  на  весу,
опустила. - Прямо на меня. Не просто посмотрела - увидела. И сразу что-то  в
ней изменилось. Только что она  смеялась,  а  тут  погрустнела.  Словно  она
знала, кто я и что меня ждет. Потом этот мужчина обнял ее за  талию,  и  они
ушли.
   Тишину нарушало только  стрекотание  цикад  да  далекий  рокот  двигателя
грузовика. Наконец Мэтти посмотрела на меня:
   - Что-то не так?
   - Да нет. Хотелось бы только знать, что за мужчина обнимал  мою  жену  за
талию. Мэтти неуверенно рассмеялась.
   - Ну, я сомневаюсь, что бойфренд, знаете ли. Он был гораздо  старше.  Лет
пятидесяти, никак не меньше. - И что? подумал я. Мне самому стукнуло  сорок,
но это не означало, что  я  не  замечал  округлости  тела  Мэтти,  когда  их
облегало ее красное платье. - Я хотела сказать.., вы шутите, да?
   - Честно говоря, не знаю. В последнее время я часто ловлю  себя  на  том,
что многого не знаю. Но женщина, о  которой  мы  говорим,  умерла,  так  что
никакого значения это не имеет.
   Мэтти погрустнела.
   - Если я сказала что-то не то, Майк, извините.
   - Кто был тот мужчина? Вы знаете? Она покачала головой.
   - Я подумала, кто-нибудь из приезжих. Чувствовалось, что он  не  местный,
хотя бы потому, что в летний вечер ходил в пиджаке, но останавливался он  не
в "Уэррингтоне". Там я практически всех знала.
   - И они ушли вместе?
   - Да, - неохотно ответила она.
   - Направились к автостоянке?
   - Да. - Неохоты прибавилось. И на этот раз  она  солгала.  Я  в  этом  не
сомневался ни на йоту. Уверенность моя основывалась не на интуиции: я словно
читал ее мысли.
   Я вновь взял ее за руку.
   - Вы сказали, что готовы расплатиться со мной,  Мэтти,  мне  надо  только
попросить. Вот я и прошу. Скажите мне правду, Мэтти.
   Она прикусила губу, глядя на мою руку, лежащую на ее.
   - Крупный мужчина. Чем-то напоминал  профессора  колледжа,  может,  из-за
старого пиджака спортивного покроя, но он мог быть и  плотником.  С  черными
волосами, загорелый. Смеялись они весело,  хорошо  смеялись,  но  потом  она
взглянула на меня, и смех как ветром сдуло. После того как он  обнял  ее  за
талию, они ушли. - Пауза. - Не к автостоянке. К Улице.
   Улица! По ней вдоль озера они  могли  добраться  до  "Сары-Хохотушки";  А
потом? Как знать?
   - Она не говорила мне, что приезжала сюда тем летом.
   Мэтти перебрала несколько вариантов ответа, но ни один ей не  понравился.
Я  отпустил  ее  руку.  Пора  уезжать.  Более  того,  мне  следовало  уехать
несколькими минутами раньше.
   - Майк, я уверена...
   - Нет, - оборвал ее я. - Вы не уверены. Но я очень любил ее  и  попытаюсь
обо всем этом забыть. Возможно, тут и говорить-то не о чем, а кроме  того..,
что еще мне остается? Спасибо за обед.
   - Всегда рада видеть вас  у  себя.  -  Я  чувствовал,  что  Мэтти  сейчас
расплачется, опять взял ее за руку, поцеловал тыльную стороны  ладони.  -  Я
такая дуреха.
   - Вы совсем не дуреха.
   Еще поцелуй, и я уехал. Так и закончилось мое свидание, первое за  четыре
года.

***

   По пути домой я  думал  о  старом  изречении,  утверждающем,  что  одному
человеку не дано познать другого. Рассуждать об этом, конечно, легко, но  до
чего неприятно осознавать (тут прямо-таки напрашивается аналогия с воздушной
ямой, в которую внезапно попадает самолет), что изречение это имеет  к  тебе
самое непосредственное  отношение,  по  существу,  неотъемлемый  факт  твоей
жизни. У меня  из  головы  не  выходил  наш  визит  к  врачу,  занимавшемуся
проблемами заяатия. Мы пошли к  нему  через  два  года  безуспешных  попыток
сделать ребенка. Врач только что сообщила нам результаты  анализов,  которые
показали, что количество сперматозоидов  в  моей  сперме  не  дотягивает  до
нормы. Они есть, но их мало, - вот Джо и не могла забеременеть.
   - Если вы хотите ребенка, у вас все получится без помощи специалистов,  -
продолжила доктор. - Как теория  вероятности,  так  и  время  еще  на  вашей
стороне. Это может случиться и завтра, и через четыре года. Будет ли  у  вас
много детей? Скорее всего, нет. Может, двое, а один-то точно будет, если  вы
будете продолжать этим заниматься. - Она улыбнулась. - Так  что  помните:  у
вас все впереди, и наслаждайтесь.
   Наслаждаться-то мы наслаждались, колокольчик Бантера звенел и звенел,  но
с ребенком ничего не получалось. А потом, в жаркий день, Джоанна  умерла  на
автостоянке, и в пакете,  который  она  держала  в  руке  в  момент  смерти,
обнаружился домашний тест на беременность, о намерении  купить  который  она
мне ничего не говорила. Не говорила она мне и о покупке  двух  пластмассовых
сов, которые отпугивали ворон и не давали  им  бомбардировать  дерьмом  нашу
террасу. Чего еще она мне не говорила?
   - Хватит, - пробормотал я. - Ради Бога, хватит об этом думать.
   Но ничего у меня не выходило.
   Когда я вошел на кухню, овощи и фрукты на  передней  панели  холодильника
вновь образовали круг, оставив в центре три буквы:

   gd
   О

   Я  передвинул  букву  "о"  вверх,  поставив  на  один  уровень  с   двумя
остальными. Получилось "Бог", а может, "хорошо" , написанное с ошибкой. Но что именно? "Я мог  бы  поразмышлять  над
этим, но не буду", - объявил я пустому  дому.  Посмотрел  на  мышь  Бантера,
ожидая, что сейчас звякнет колокольчик, висящий на изъеденной молью  шее.  А
когда колокольчик не звякнул, раскрыл оба мешочка с  магнитным  алфавитом  и
налепил буквы на переднюю  панель  холодильника.  Потом  прошел  в  северное
крыло, разделся, почистил зубы.
   Скалясь в зеркало в ванной, я подумал о том, чтобы наутро вновь позвонить
Уэрду Хэнкинсу. Я бы мог сказать, что поиск пластмассовых сов  продолжается,
и с ноября 1993 года я уже добрался до июля 1994-го. Какие встречи  записала
Джо в свой ежедневник в том месяце? Куда она уезжала из Дерри? А переговорив
с Уэрдом, я мог бы переключиться на Бонни Амудсон, подругу Джо,  спросить  у
нее, что ей известно о последнем лете в жизни Джо?
   Оставь ее в покое, а? услышал я голос НЛО. Какой тебе прок от  того,  что
ты будешь ворошить прошлое? Допустим, она приезжала в Тэ-Эр после одного  из
заседаний совета директоров,  из  прихоти,  встретилась  со  старым  другом,
привела в "Copy", чтобы покормить обедом. Только  покормить  обедом,  ничего
больше.
   И ничего мне не сказала? спросил я голос НЛО, споласкивая рот  от  пасты.
Ни единого слова?
   Откуда ты знаешь, что не сказала? вопросом на вопрос ответил голос,  и  я
застыл, не донеся тюбик с пастой до полочки. Голос знал, что говорил. В июле
девяносто четвертого я с головой ушел в роман "Вниз  с  самого  верха".  Джо
могла сказать мне, что видела в нашем дворе оборотня, а я мог ответить: "Да,
да, дорогая, как интересно", - и продолжить работу.
   - Чушь собачья, - заявил я своему отражению. - Все это чушь собачья.
   Да только почему чушь? Когда я втягивался в книгу, то просто  выпадал  из
реального мира. Даже газету не читал, просматривал одни спортивные страницы.
Так что, вполне возможно, Джо говорила мне, что собирается завернуть в Тэ-Эр
после поездки в Льюистон или Фрипорт. Вполне возможно,  она  рассказывала  о
случайной встрече с давнишним знакомым, может, студентом того же семинара по
фотографии, на который она ездила в Бэйтс в 1991 году. Вполне возможно,  она
упомянула, что они пообедали у нас на террасе, съели грибы, которые она же и
собрала в лесу. Вполне возможно, она все  это  мне  говорила,  да  только  я
пропускал ее слова мимо ушей.
   И неужели я действительно думал, что могу довериться Бонни  Амудсон?  Она
была подругой Джо - не мне, и могла решить, что не в праве выдавать  секреты
моей жены даже по прошествии стольких лет.
   Вот от этого мне и следовало отталкиваться:
   Джо уже четыре года как умерла. Так что лучше любить ее, не пытаясь найти
ответы на малоприятные вопросы. Я нагнулся к крану, набрал воды, прополоскал
рот, выплюнул воду в раковину.

***

   Вернувшись на кухню, чтобы поставить таймер на кофеварке на семь утра,  я
увидел на передней панели холодильника новое послание:

   blue rose lier ha ha

   <Синяя роза лгунья ха ха (англ.).>

   Несколько секунд я смотрел на буквы-магниты, гадая, кто  расставил  их  в
таком порядке и почему.
   Гадая, правда ли это.
   Затем протянул руку и смешал все буквы. А потом отправился спать.

Глава 13

   В восемь лет я очень тяжело переболел свинкой. "Я думал,  ты  умрешь",  -
как-то раз признался мне отец,  обычно  не  склонный  к  преувеличениям.  Он
рассказал, что один раз ночью они с матерью опустили меня в ванну с холодной
водой, хотя и боялись, что от температурного шока у меня остановится сердце.
Но поступить иначе не могли, потому что не сомневались, что иначе я сгорю  у
них на глазах. Я заговорил вслух о каких-то  ярких,  бестелесных  существах,
которых видел в комнате, ангелах, явившихся, чтобы унести меня с собой,  чем
до  смерти  перепугал  мать.  Отец  же  незадолго  до  купания  измерил  мне
температуру  старым  ртутным  термометром.  Посмотрел  на   черточку   (40,6
градуса), около которой остановился серебристый столбик,  и  больше  уже  не
решался вставить мне градусник под мышку.
   Я не помню никаких ярких фигур, но в моей памяти остался странный  период
времени, когда я словно находился в зрительном зале с несколькими  экранами,
и на каждом показывали свой фильм. Окружающий мир пришел в движение,  ровное
выгнулось, твердое стало жидким.  Люди  -  в  большинстве  своем  они  резко
вытянулись - вбегали и выбегали из зала на  длиннющих,  карикатурных  ногах.
Каждое их слово отдавалось мгновенным эхом. Кто-то  тряс  перед  моим  лицом
парой пинеток. Сидди,  мой  брат,  сунул  руку  под  рубашку  и  там  щелкал
пальцами.  Неразрывный  поток  времени  разделился  на  отдельные  сегменты,
бусинки, нанизанные на нить.
   За годы, что разделили тот случай и мо