традающего клаустрофобией человека, который неведомо как оказался в  быстро
тонущей подводной лодке.
   Такие вот у меня дела, спасибо, что спросил". Но конечно, ничего такого я
ему так и не сказал. Я звоню не для того, чтобы просить о помощи. Я не  могу
просить о помощи. Кажется, я вам об этом уже говорил.

***

   С моей точки зрения - признаю, очень  субъективной,  -  среди  творческих
личностей удачливые романисты (пусть даже относительно  удачливые)  занимают
самую выгодную позицию. Действительно, люди покупают больше  компакт-дисков,
чем книг, часто ходят в кино, много времени  проводят  у  телевизора.  Но  у
романистов более длительный период продуктивной  работы,  возможно,  потому,
что читатели чуть умнее поклонников других видов  искусства,  где  обходятся
без печатного  слова.  Дэвид  Соул  из  знаменитого  в  семидесятых  сериала
"Старски и Хатч" или в свое время очень даже известный белый рэппер  Ванилла
Айс нынче бог знает где. А Герман Вук, Джеймс Мичинер или Норман Майлер  все
еще в обороте. Вот и рассуждай после этого о динозаврах,  когда-то  ходивших
по Земле.
   Артур Хейли работал  над  новой  книгой  (тогда  это  был  слух,  который
полностью подтвердился), Томас Харрис мог замолчать на  семь  лет,  а  потом
снова начать выдавать бестселлеры, а произведения Джерома Дэвида Сэлинджера,
пусть за последние сорок лет он и не написал  ни  слова,  продолжают  горячо
обсуждать  как  студенты  гуманитарных  вузов,  так  и  члены   неформальных
литературных объединений. Верность читателей не идет ни в какое сравнение  с
верностью почитателей поп-звезды. Вот почему так много книг, авторы  которых
уже не способны выдать на-гора что-нибудь новенькое, вновь и вновь  попадают
в списки бестселлеров исключительно благодаря магической надписи на обложке:
"АВТОР..."
   К автору, каждое произведение  которого  в  переплете  может  продаваться
тиражом в пятьсот тысяч,  а  в  карманном  формате  -  в  миллион,  издатель
предъявляет только одно, очень простое требование: роман в год. Нью-йоркские
мудрецы считают, что это оптимум. Триста восемьдесят страниц,  переплетенных
или склеенных, каждые двенадцать месяцев, с началом, серединой и  концовкой,
с запоминающимися персонажами. Лучше бы не новыми, а перешедшими из  прежних
книг. Читатели это обожают. Знакомый персонаж для них что родственник.
   Если книга в год  не  получается,  недовольны  и  издатель,  и  агент.  У
издателя могут не окупиться вложенные в тебя инвестиции, у агента не  хватит
денег для оплаты счетов его психоаналитика.  Опять  же,  если  книга  сильно
задерживается, часть читателей может тебя и  подзабыть.  Тут  уж  ничего  не
поделаешь. Опять же, нельзя и частить, иначе читатель может сказать: "Что-то
начитался я этого парня, он уже на зубах завяз".
   Я рассказываю вам все это, чтобы вы поняли,  каким  образом  мне  удалось
четыре года водить всех за нос: компьютер я использовал главным образом  для
игры  в  "Скрэббл",  но  об  этом   никто   не   догадывался.   Писательский
психологический барьер? Что такое писательский психологический барьер? Нет у
нас  никакого  писательского  психологического  барьера!   О   каком   таком
писательском психологическом  барьере  может  идти  речь,  если  каждый  год
поздней осенью появляется новый детективный роман  Майкла  Нунэна?  Почитать
его на досуге - одно удовольствие, не только вам, но и вашим  родственникам.
И, между прочим, обратите внимание, что в нашем книжном магазине  на  второй
экземпляр предоставляется  тридцатипроцентная  скидка.  Выгодное  получается
дельце.
   Секрет прост, и я не единственный популярный американский автор,  который
им владеет. Если слухи верны, Дэниэла  Стил  (приведу  только  один  пример)
десятилетиями пользовалась Формулой Нунэна. Видите ли, хотя я публиковал  по
книге в год, начиная с романа "Быть вдвоем",  который  увидел  свет  в  1984
году, за последующие десять лет я  написал  четырнадцать  романов.  То  есть
четыре года мне удавалось писать по две книги. Одну я отдавал агенту, вторую
припрятывал.
   Не помню, говорил ли я об этом с Джо, но вопросов она точно не  задавала,
то есть понимала, что я делаю: как белочка, запасаю орешки. Конечно, думал я
тогда не о психологическом барьере. Черт, да я просто развлекался.
   В феврале 1995 года, запоров по меньшей мере  два  многообещающих  сюжета
(вот эта функция моего мозга - подбрасывать сюжеты, никуда не  подевалась  и
теперь вместо радости приносила  только  горе),  я  более  не  мог  отрицать
очевидное: у меня самые серьезные неприятности, с какими  может  столкнуться
писатель, за исключением разве что болезни Альцгеймера и инсульта. Однако  в
большой сейфовой ячейке, которую я абонировал в  "Файделити  юнион",  лежали
четыре картонные коробки  с  рукописями.  Промаркированные  как  "Обещание",
"Угроза", "Дэрси" и "Верх". Где-то на День Святого  Валентина  позвонил  мой
агент, и в его  голосе  слышалось  волнение.  Обычно  я  передавал  ему  мой
последний шедевр в конце  января,  а  тут  минула  половина  февраля.  И  им
пришлось бы задействовать все резервы,  чтобы  успеть  с  очередным  романом
Майка Нунэна к Рождественской лихорадке. Конечно же, он желал знать, все  ли
в порядке?
   То был мой последний шанс признаться, что все как раз не  в  порядке,  но
мистер Гарольд 06-ловски из дома 225 по Парк-авеню не относился к  тем,  кто
смиряется с неизбежным. Он был хорошим агентом, в  издательских  кругах  его
любили и ненавидели (иногда одни и те же люди и одновременно),  но  весть  о
том, что золотая жила вдруг иссякла, вызвала бы у него бурную  и  негативную
реакцию. Он бы прилетел в Дерри первым же рейсом, чтобы не  уезжать  до  тех
пор, пока ему не удастся вернуть меня на круги своя. Нет, я любил  Гарольда,
но только на расстоянии, когда он сидел в своем кабинете на тридцать восьмом
этаже и любовался Ист-Сайдом.
   И я сказал ему: "Гарольд, какое совпадение, ты звонишь мне  в  тот  самый
день, когда я закончил новый роман, фантастика, не правда ли, я высылаю  его
немедленно, через "Федэкс" <"Федерал экспресс корпорейшн" - крупнейшая в США
частная почтовая служба срочной доставки небольших посылок  и  бандеролей.>,
так что  завтра  ты  его  получишь".  Гарольд  заверил  меня,  что  никакого
совпадения нет,  просто  он  находится  в  телепатической  связи  со  своими
авторами. Потом поздравил меня и положил трубку. А два часа спустя я получил
от него большой букет.
   Поставив цветы в столовой - туда я после смерти Джо  заходил  редко  -  я
отправился в "Файделити  юнион".  Вставил  в  замочную  скважину  банковской
ячейки свой ключ и вскоре уже нес в приемный пункт "Федэкс" рукопись  романа
"Вниз с самого верха". Я взял только что написанную книгу потому  лишь,  что
она лежала ближе всех к дверце. В ноябре ее напечатали,  аккурат  поспели  к
Рождеству. Я посвятил ее памяти моей любимой жены, Джоанны. Книга  поднялась
на одиннадцатую строчку в списке бестселлеров "Тайме". На  радость  всем,  в
том числе и мне. Потому что жизнь поворачивалась в лучшую сторону, ведь так?
Ведь в конце концов писательский  психологический  барьер  рушится  у  всех,
разве  нет?  (За  исключением,  возможно,  Харпер  Ли.)  Все,  что  от  меня
требуется,  так  это  расслабиться,  как  сказала  архиепископу  девушка  из
кордебалета. И, слава Богу, я был запасливой белочкой и заготовил достаточно
орешков.
   Не потерял я оптимизма и на следующий год, когда отправил через  "Федерал
экспресс" рукопись романа  "Угрожающее  поведение".  Этот  роман  я  написал
осенью 1991 года, и он очень понравился Джо. Оптимизма поубавилось  к  марту
1997 года: в этом месяце Гарольд получил от меня "Поклонника Дэрси". Однако,
когда меня спрашивали, как идут дела, подразумевая  под  этим:  как  пишутся
книги, я отвечал: "Хорошо, отлично, все путем,  пишутся  и  пишутся,  сюжеты
прут из меня, как дерьмо из коровьей задницы".
   Когда же, прочитав "Дэрси", Гарольд заявил, что это мой лучший  роман,  я
осторожно намекнул на то, что хочу сделать перерыв на год.  Он  отреагировал
мгновенно, самым неприятным для меня вопросом: все  ли  у  меня  в  порядке?
Конечно, ответил я, все тип-топ, просто думаю о том, чтобы  немного  сбавить
темп.
   Последовала одна из фирменных пауз Гарольда, смысл  которой  -  показать,
что ты - стопроцентное дерьмо, но, поскольку Гарольд  к  тебе  очень  хорошо
относится, он ищет слова, чтобы выразить сие  в  максимально  мягкой  форме.
Прием этот очень эффектный, да только я раскусил его шесть лет  тому  назад.
Вернее, раскусила Джо. "Сочувствие у него притворное, - вынесла она вердикт.
- Он - как коп в старых французских фильмах. Держит  рот  на  замке  с  тем,
чтобы ты говорил и говорил, пока не признаешься".
   На этот раз рот на замке держал я. Только перекинул трубку от левого  уха
к правому да устроился поудобнее  в  кресле.  И  при  этом  взгляд  упал  на
фотографию в рамочке,  что  стояла  на  компьютере:  "Сара-Хохотушка",  наша
усадьба на озере Темный След. Я не был там уже  целую  вечность  и  внезапно
задался вопросом: а почему?
   Наконец в трубке послышался голос  Гарольда,  осторожный,  успокаивающий,
голос  человека  в  здравом  уме,  пытающегося  убедить   психа,   что   его
умопомешательство - явление сугубо временное.
   - Мне кажется, эта идея не из лучших, Майк, во всяком случае, на  текущий
момент.
   - Отчего же? - упорствовал я. - Максимума я достиг в 1991 году. С тех пор
продажи моих книг держатся на постоянном уровне. Я - на плато, Гарольд, один
год ничего не изменит.
   -  Видишь  ли,  писатели,  книги  которых  стабильно  продаются,  как  бы
находятся на развилке. Или книги и  дальше  будут  продаваться,  или  тиражи
пойдут вниз.
   "Значит, мои тиражи пойдут вниз", - едва не вырвалось  у  меня..,  но  не
вырвалось. Я не хотел, чтобы Гарольд знал, в каком  я  состоянии,  насколько
далеко все зашло. Я не хотел, чтобы он знал, что теперь у меня  прихватывало
сердце - действительно, прихватывало - почти всякий раз,  когда  я  открывал
шестой "Ворд" и смотрел на пустой экран и мерцающий курсор.
   - Да, - пробормотал я. - Хорошо. Сообщение принято.
   - Ты уверен, что с тобой все в порядке?
   - Разве книга утверждает обратное, Гарольд?
   - Черт, да нет же... Книга потрясающая. Твой лучший  роман,  я  тебе  уже
говорил. Если бы Сол Беллоу <Беллоу Сол (р. 1915) -  известный  американский
писатель, лауреат Нобелевской  (1976)  и  Пулитцеровской  (1975)  премий  по
литературе> писал романтические  детективы,  из-под  его  пера  выходили  бы
именно такие книги. Но.., у тебя нет проблем со следующей книгой? Я понимаю,
тебе по-прежнему недостает Джо, это естественно, мы все...
   - Нет, - оборвал его я.  -  Никаких  проблем.  Вновь  последовала  долгая
пауза. Я ее выдержал. Перемолчал Гарольда. Так что  первым  опять  заговорил
он.
   - Гришем может позволить себе год отдыха. Клэнси может У  Томаса  Харриса
длительные промежутки между книгами скорее правило, чем  исключение.  Но  ты
находиться на том уровне, Майк, где жизнь куда как  сложнее,  чем  на  самом
верху. На каждую строчку в этой части списка - пять претендентов,  и  ты  их
хорошо знаешь.  Черт,  каждый  год  они  три  месяца  соседствуют  с  тобой.
Некоторые поднимаются, как со  своими  двумя  последними  книгами  поднялась
Патриция Корнуэлл <Корнуэлл Патриция, современная американская писательница,
работающая в жанре романтического детектива.>, некоторые опускаются.  Кто-то
держится на одном уровне. Если бы Том Клэнси не  писал  пять  лет,  а  потом
вновь вышел на рынок с романом о Джеке Райане, он бы вновь попал в десятку в
этом нет ни малейших сомнений. Если ты выпадешь из поля зрения читателей  на
пять лет, то просто не вернешься. Мой совет...
   - Заготавливай сено, пока светит солнце.
   - Ты  просто  снял  слова  с  языка.  Мы  еще  немного  поболтали,  потом
попрощались. Я откинулся на спинку  стула,  вновь  посмотрел  на  фотографию
нашего прибежища в западной части штата  Мэн.  "Сара-Хохотушка".  Прямо-таки
героиня какой-нибудь старинной баллады. Джо наш  коттедж  у  озера  нравился
больше, чем мне, но ведь и у меня он вызывал  только  положительные  эмоции.
Тогда почему я столько лет и носа туда не кажу? Билл Дин, наш сторож, каждую
весну снимал с окон ставни и каждую осень навешивал их вновь.  Каждую  осень
сливал воду из труб и каждую весну проверял  работу  насоса,  генератора,  в
соответствии с указанными в инструкции сроками вызывал  мастеров,  чтобы  те
провели  положенное  техническое  обслуживание,  и  каждый  год,  после  Дня
поминовения в пятидесяти ярдах от принадлежащего нам клочка берега ставил на
якорь плот.
   Летом 1996 года Билл прочистил дымоход, хотя  за  последние  два  года  в
камине ни разу не разжигали огонь. Я платил ему ежеквартально,  как  принято
оплачивать труд сторожей в этой части света. Билл Дин, старый  янки,  предки
которого давным-давно обосновались в Америке,  обналичивал  мои  чеки  и  не
спрашивал, почему я больше не живу в своем  коттедже.  После  смерти  Джо  я
приезжал туда два или три раза, но на ночь не оставался. Хорошо, что Билл не
спрашивал, почему, ибо я не знал, как ему ответить. Собственно, до разговора
с Гарольдом я и думать не думал о "Саре-Хохотушке".
   Я перевел взгляд на телефон, мысленно продолжив разговор с Гарольдом. Да,
я хочу сделать паузу, и что в этом такого? Мир рухнет? Вот этого не надо. Он
бы рухнул, если  на  моей  шее  висели  жена  и  дети.  Но  жена  умерла  на
автостоянке у аптеки, вместе с еще не  родившимся  ребенком,  о  котором  мы
мечтали столько лет.  Я  не  жажду  славы.  Если  писатели,  которые  сейчас
занимают  более  низкие  строки  в  списке  бестселлеров   "Тайме",   станут
знаменитыми, хуже спать я не стану. Тогда почему? Почему я должен оставаться
в этой гонке?
   Но на последний вопрос я мог ответить и сам. Сойти с дистанции  -  значит
сдаться. Без жены и работы я никому не нужен. И мне оставалось только одно -
жить в одиночестве в большом, полностью выкупленном доме и каждый день после
обеда заполнять клетки газетного кроссворда.

***

   Я продолжал.., не жить - существовать. Снова забыл  про  "Сару-Хохотушку"
(или какая-то часть моего сознания, которая не хотела, чтобы  я  ехал  туда,
похоронила эту мысль) и провел  еще  одно  ужасное  лето  в  Дерри.  Ввел  в
компьютер  специальную  программу  и  теперь   сам   составлял   кроссворды.
Согласился войти в состав директоров местного отделения  Ассоциации  молодых
христиан, не отказался от предложения поучаствовать в работе жюри на  Летнем
фестивале искусств в Уотервилле. Снялся  в  нескольких  роликах  на  местном
телеканале, призванных собрать дополнительные  пожертвования  на  содержание
ночлежек для бездомных, потом вошел  в  состав  попечительского  совета  при
департаменте муниципалитета, ведающего этими самыми ночлежками (на одном  из
публичных заседаний совета какая-то женщина назвала меня другом дегенератов,
на что я ответил: "Благодарю, именно об этом я и мечтая".  Результатом  стал
шквал аплодисментов, которые я до сих пор не могу  объяснить).  Я  попытался
обратиться к психоаналитику, но сдался после пяти посещений,  решив,  что  у
психоаналитика проблемы покруче моих. Я назначил стипендию одному азиатскому
ребенку и небезуспешно играл в боулинг.
   Иногда я пытался писать, но всякий раз заканчивалось сие печально. Стоило
мне  выдавить  из  себя  одно  или  два  предложения  (любые  одно  или  два
предложения), как мне приходилось срочно хватать корзинку для мусора, потому
что меня выворачивало. Я блевал до  тех  пор,  пока  желудок,  казалось,  не
вылезал через горло.., а потом по толстому ковру буквально  на  четвереньках
отползал от стола и  компьютера.  К  тому  времени,  когда  я  добирался  до
противоположной стены кабинета, мне становилось лучше. Издали, через  плечо,
я даже решался взглянуть на экран монитора. Не мог только подойти. Потом,  в
конце дня, конечно подходил - с закрытыми глазами - и выключал компьютер.
   В те, уже последние дни лета я все  больше  и  больше  думал  о  Деннисон
Кэрвилл, моей университетской преподавательнице, которая помогла  мне  выйти
на Гарольда и сдержанно похвалила мой первый роман "Быть вдвоем". Как-то раз
Кэрвилл произнесла одну фразу, которую мне,  наверное,  никогда  не  забыть.
Авторство она приписала Томасу Харди, викторианскому поэту и писателю <Харди
Томас (1840 - 1928) -  английский  писатель-реалист  и  один  из  крупнейших
лирических поэтов XX века.>. Возможно, Харди и произнес эту  фразу,  но  она
никогда не повторялась, во всяком случае,  не  процитирована  в  "Бартлетсе"
<Бартлет Джон (1820 - 1905), редактор и издатель. В 1855 г, выпустил  первое
издание словаря "Знакомые цитаты", который потом неоднократно  дополнялся  и
переиздавался.> и отсутствует в биографии Харди, которую  я  прочитал  между
публикациями романов "Вниз с  самого  верха"  и  "Угрожающее  поведение".  Я
думаю, что фразу эту придумала сама Деннисон, а чтобы она  звучала  весомее,
осенила ее именем Харди. Пусть мне будет стыдно, но время от времени я и сам
пользуюсь таким приемом.
   В любом случае, думал я об этой  цитате  все  чаще  и  чаще,  сражаясь  с
паникой в  теле  и  омертвением  в  голове,  этим  ужасным  чувством,  когда
накопившиеся мысли не могут вырваться наружу. Отчаяние охватывало  меня,  во
мне крепла  уверенность,  что  больше  мне  не  писать  никогда  (подумаешь,
трагедия  -  Ви-Си  Эндрюс  с  членом  не  может   преодолеть   писательский
психологический барьер). А цитата подчеркивала, что  все  мои  усилия,  даже
если мне удастся вырваться из этой кошмарной ситуации, бессмысленны.
   Ибо, согласно Деннисон Кэрвилл, честолюбивый  романист  должен  с  самого
начала понимать, что конечной цели писательства (изобразить жизнь,  как  она
есть) ему не достичь никогда, так что все его  усилия,  по  большому  счету,
напрасны. "В сравнении с самым тупоумным  человеком,  который  действительно
шагал по земле и отбрасывал на нее свою тень, - вроде  бы  сказал  Харди,  -
любой персонаж романа, пусть и идеально выписанный, - мешок  с  костями".  Я
очень хорошо понимал, о чем говорила эта фраза, потому что именно  мешком  с
костями и ощущал себя в те печальные дни.

***

   Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли.
   Если и есть более красивая и  загадочная  фраза,  открывающая  английский
роман, то я ее не читал. И в период между осенью 1997 и зимой  1998  года  у
меня не раз возникал повод подумать  о  ней.  Снилась  мне,  разумеется,  не
Мэндерли, а "Сара-Хохотушка", наша усадьба, которую  Джо,  бывало,  называла
"убежищем". Наверное, правильно, поскольку речь идет о клочке земли с домом,
расположенном вне пределов городка, который с трудом можно  найти  на  самой
подробной карте.
   Да, в последний раз мне приснился кошмар, но прежде сны отличала какая-то
сюрреалистичная простота. От этих снов я просыпался с желанием включить свет
в спальне, чтобы определиться со своим  местонахождением  в  реальном  мире,
прежде чем заснуть вновь. Вам  же  знакомо  состояние  перед  грозой,  когда
воздух застывает, а все цвета становятся более резкими? Вот и мои зимние сны
о "Саре-Хохотушке" как-то перекликались с предгрозовой  атмосферой,  вызывая
аналогичные ощущения. "Мне вновь снилась Мэндерли". Иногда я  размышлял  над
этой фразой, а иной раз лежал в постели с включенным светом, прислушивался к
завыванию ветра, поглядывал в темные углы и думал  о  том,  что  Ребекка  де
Уинтер утонула не в бухте, а в озере  Темный  След.  Пошла  ко  дну,  пуская
пузыри, ее необычные черные глаза  залила  вода,  а  гагары  все  кричали  и
кричали в сумерках, случившееся их не касалось. Бывало, я вставал и  выпивал
стакан воды. А то просто выключал свет,  убедившись,  что  я  в  собственной
спальне, и засыпал.
   Днем я практически не думал и не вспоминал о "Саре-Хохотушке",  и  только
много позже до мен