которой вилась надпись:

   ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ
   НА ФРАЙБУРГСКУЮ ЯРМАРКУ
   ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ
   В ДВАДЦАТЫЙ ВЕК

   В этот самый момент маленький мальчик в коротких штанишках  и  женщина  в
рубашке навыпуск и юбке до лодыжек прошли под аркой, направляясь ко мне. Они
замерцали, одежда и плоть  сделались  прозрачными.  Я  видел  их  скелеты  и
черепа, просвечивающие сквозь улыбки. Мгновение - и они исчезли.
   И тут же у арки, со  стороны  ярмарки,  появились  два  фермера:  один  в
соломенной  шляпе,  второй  -  с  большой  трубкой.  Я  понял,  что  арка  -
пространственно-временной барьер, разделяющий ярмарку и Утащу  Однако  я  не
боялся, что этот барьер сможет  каким-то  образом  воздействовать  на  меня.
Барьер существовал для других, я же составлял исключение.
   - Все путем? - спросил я. - Я могу пройти?
   На вершине столба "Испытай себя" громко и отчетливо звякнул колокол. Один
раз - да, два - нет. Я продолжил подъем.
   Теперь я видел колесо Ферриса, вращающееся на фоне яркого неба, то  самое
колесо, что запечатлела фотография, приведенная в книге Остина "Дни  Темного
Следа". Каркас - металлический, ярко раскрашенные гондолы  -  деревянные.  К
колесу вела широкая дорога, чем-то напоминающая центральный проход в церкви,
усыпанная опилками. Опилки набросали  специально:  практически  все  мужчины
жевали табак.
   Несколько секунд я постоял на  верхней  ступеньке,  оставаясь  с  озерной
стороны арки. Все-таки я боялся того, что может произойти, пройди я под ней.
Боялся умереть или исчезнуть, но еще больше боялся не найти пути назад, и до
конца вечности остаться гостем Фрайбургской ярмарки, проводившейся на рубеже
веков. Аналогичный случай описан в одном из рассказов Брэдбери.
   Но Сара Тидуэлл перетянула меня в другой мир. Я  не  мог  не  увидеть  ее
собственными глазами. Не мог не послушать, как она поет. Не мог, и все тут.
   Проходя под аркой, я почувствовал, как по телу пробежала дрожь,  до  меня
донесся  многоголосый  вздох.  Вздох  облегчения?  Разочарования?  Не   могу
сказать.  Я  сразу  понял,  что  по  другую  сторону  арки  все   разительно
переменилось. Лицезреть какое-то событие через окно и присутствовать на  нем
- далеко не одно и то же. Из наблюдателя я превратился в участника.
   Цвета  разом  прибавили  в  яркости.  Запахи,  только  что  нежные,  едва
уловимые, вызывающие ностальгию,  едва  я  миновал  барьер,  стали  резкими,
будоражащими, поэзия уступила место прозе. Где-то неподалеку жарили  мясо  и
сосиски, варили шоколад. Мимо прошли два мальчика с одним на  двоих  коконом
сахарной ваты. В руке каждый сжимал вязаный кошелек с несколькими монетками,
выделенными родителями по случаю праздника.
   - Эй,  мальчики!  -  позвал  их  мужчина  в  синей  рубашке,  при  улыбке
сверкавший золотым зубом. - Не хотите попрыгать  через  молочные  бутылки  и
выиграть приз? Сегодня у меня еще никто не проигрывал!
   "Ред-топы" веселили публику "Рыбацким блюзом". Я-то думал, что  подросток
в городском парке Касл-Рока играет вполне прилично, но  теперь  стало  ясно,
насколько копия не похожа на оригинал. Где уж засушенной бабочке  сравняться
с живой? Сара Тидуэлл пела, а я точно знал,  что  каждый  из  стоящих  перед
сценой фермеров, с мозолистыми руками, в соломенных  шляпах,  жующих  табак,
представлял себе, что поет  она  исключительно  для  него  и  именно  с  ним
проделывает все то, что скрывалось за текстом.
   Я направился к оркестру, слыша мычание коров и блеяние овец в выставочных
загонах ярмарки. Миновал тир и площадку, где  бросали  кольца.  Прошел  мимо
шатра, перед которым две девушки медленно извивалась в танце,  а  мужчина  с
тюрбаном на голове играл на флейте. Все это я видел и на афише, нарисованной
на брезенте, но всего за десять центов мог взглянуть я на живую Ангелину.  Я
прошел мимо входа в  "Галерею  уродов",  лотка  с  жареной  кукурузой,  Дома
Призраков с разрисованными брезентовыми стенами и крышей. Призраки  вылезали
из разбитых окон, выползали из печных труб.
   Все здесь - смерть, подумал я.., но из  Дома  доносился  веселый  детский
смех и радостные вопли. Я прошел мимо столба "Испытай себя". Путь к колоколу
на вершине указывали надписи: МАЛЫШУ НУЖНА СОСКА, МАМЕНЬКИН СЫНОК,  ПОПРОБУЙ
ЕЩЕ. БОЛЬШОЙ МАЛЬЧИК, НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА, а уже под самым колоколом, красными
буквами - ГЕРКУЛЕС! Небольшая толпа собралась вокруг  молодого  рыжеволосого
мужчины. Он снимал рубашку, обнажая мускулистый торс. Усач с торчащей во рту
сигарой, протягивал  ему  молот.  Я  прошел  мимо  лотка  с  вышивкой,  мимо
павильона, в  котором  люди  сидели  на  скамьях  и  играли  в  бинго,  мимо
бейсбольной площадки. Я их видел и в то же время не видел. Я был  в  трансе.
"Тебе придется перезвонить, - иной раз говорила Джо Гарольду. - В  настоящее
время Майкл в Стране Больших Фантазий". Не смотрел  я  вокруг  и  по  другой
причине: интересовали меня только люди,  стоявшие  на  сцене  перед  колесом
Ферриса. Восемь или десять негров. И женщина  с  гитарой  -  солистка.  Сара
Тидуэлл.  Живая.  В  расцвете  сил.  Она  откидывала  голову  и  смеялась  в
октябрьское небо.
   Из транса меня вывел раздавшийся за спиной крик:
   - Подожди. Майк! Подожди!
   Я обернулся и увидел бегущую ко мне Киру.  В  белом  платьице  в  красную
полоску и соломенной  шляпе  с  синей  лентой.  В  одной  руке  она  сжимала
Стрикленда, и уже почти добежав до меня, она повалилась вперед, зная, что  я
успею подхватить ее на руки. Я и подхватил, а когда  шляпа  свалилась  с  ее
головы, поймал и водрузил на место.
   - Я завалила своего куойтейбека! - засмеялась Кира. - Опять.
   - Совершенно верно. Ты у нас прямо-таки Крутой Джо Грин. - Одет я  был  в
комбинезон  (из  нагрудного  кармана  торчал  край  застиранной  банданы)  и
заляпанные навозом сапоги. Я взглянул на белые носочки Киры  и  увидел,  что
куплены они не в магазине, а сшиты дома. И на  соломенной  шляпке  я  бы  не
нашел ярлычка "Сделано в Мексике" или "Сделано в Китае". Эту шляпку  сделала
в Моттоне жена какого-то фермера, с красными от стирки руками  и  распухшими
суставами.
   - Ки, а где Мэтти?
   - Дома, она не смогла пйийти.
   - А как ты попала сюда?
   - Поднялась  по  лестнице.  Там  очень  много  ступенек.  Тебе  следовало
подоздать меня. Ты мог бы понести меня, как и  йаньше.  Я  хотела  послусать
музику.
   - Я тоже. Ты знаешь, кто это, Кира?
   - Да, мама Кито. Потойопись, копуса. Я направился к сцене, думая, что нам
придется стоять в последнем ряду, но толпа раздавалась перед нами, пропуская
меня с Кирой (очаровательной маленькой гибсоновской девочкой <Гибсон,  Чарлз
Дэйна (1867 - 1944) - художник, иллюстратор мод, создал  образ  гибсоновской
девушки, ставшей идеалом красоты в начале  XX  века.>,  в  белом  в  красную
полоску платье и шляпке с синей лентой)  на  руках,  к  самой  сцене.  Одной
ручонкой она обнимала меня за шею, и зрители  расступались  перед  нами  как
Красное море перед Моисеем.
   Они не поворачивались, чтобы посмотреть на нас. Хлопали в ладоши,  топали
ногами, кричали, увлеченные музыкой. В сторону они отступали  независимо  от
их желания, словно под действием магнитного поля, в котором зрители и  мы  с
Кирой являли собой одинаковые полюса магнита. Некоторые женщины краснели, но
песня им определенно нравилась, одна смеялась так, что слезы градом катились
по щекам.
   Выглядела она года на двадцать два - двадцать три. Кира  указала  на  нее
пухлым пальчиком и буднично так заметила:
   - Ты знаешь начальницу Мэтти в библиотеке? Это ее нанни.
   Бабушка Линди Бриггс, цветущая, как роза, подумал я. Боже мой!
   "Ред-топы" стояли на сцене под  гирляндами  из  белой,  красной  и  синей
бумаги, словно бродячие во времени музыканты. Я узнал их всех. Точно  такими
запечатлела их фотография в книге Эдуарда Остина. Мужчины в белых  рубашках,
черных жилетках, черных брюках. Сынок  Тидуэлл  стоял  в  глубине  сцены,  в
дерби, как и на фото. А вот Сара...
   - Потему на этой зенсине платье Мэтти? - спросила Кира, и ее начала  бить
дрожь.
   - Не знаю, милая. Не могу сказать. - Но я не мог и спорить: в этом  белом
без рукавов платье Мэтти приходила на нашу  последнюю  встречу  в  городском
парке.
   Оркестр взял короткий перерыв, но музыка  не  смолкла.  Реджинальд  Сынок
Тидуэлл, перебирая пальцами струны гитары, подошел к Саре.  Они  наклонились
друг к другу, она  -  смеющаяся,  он  -  серьезный.  Встретились  взглядами,
пытаясь переиграть друг  друга.  Зрители  хлопали  и  визжали  от  восторга,
остальные "Ред-топы" смеялись. Я понял, что не ошибся:  передо  мной  стояли
брат и сестра. Не заметить фамильного сходства мог только слепой. Но смотрел
я, главным образом, не на лица, а на  бедра  и  зад  Сары,  обтянутые  белым
платьем. Кира и я были одеты по моде начала столетия, но Сара явно опередила
свое время. Ни тебе панталон, ни нижних юбок, ни хлопчатобумажных чулок.
   Никто словно и не замечал, что платье у  нее  выше  колен:  по  тогдашним
меркам с тем же успехом она могла выйти на сцену  голой.  А  такого  нижнего
белья, бюстгальтера с лайкрой и нейлоновых трусиков, в те времена и в помине
не было. И если бы я положил руки ей  на  талию,  то  почувствовал  бы,  как
скользит материя по голой коже.  Коричневой  -  не  белой.  Что  ты  хочешь,
сладенький?
   Сара отпрянула от Сынка, бедра и зад волнующе ходили под  белым  платьем.
Сынок вернулся на прежнее место  и  оркестр  заиграл  вновь.  А  Сара  спела
очередной куплет "Рыбацкого блюза". Спела, не отрывая от меня глаз:

   Прежде чем заняться делом,
   Вместе удочку проверим.
   Прежде чем забросить леску,
   Мы проверим ее вместе.
   И не думай, милый мой,
   Не надейся, дорогой,
   Что утонем в волнах страсти.
   Прежде чем проверим снасти.

   Толпа радостно взревела. А Кира у меня на руках дрожала все сильнее.
   - Я боюсь, Майк, - призналась она. - Не ньявится  мне  эта  зенсина.  Она
меня пугает. Она укьяла платье Мэтти. Я хотю домой.
   И Сара  словно  услышала  ее  сквозь  шум  толпы  и  грохот  музыки.  Она
запрокинула  голову,  губы  ее  широко  растянулись,  и   она   рассмеялась,
уставившись в бездонное небо. Я увидел  ее  зубы.  Большие  и  желтые.  Зубы
голодного зверя. И решил, что согласен с Кирой: она пугала.
   - Хорошо, цыпленок, - прошептал я на ухо Кире. - Мы уже уходим.
   Но прежде чем я  успел  шевельнуться,  воля  этой  женщины  (как  сказать
по-другому - не знаю) арканом ухватила меня и удержала на  месте.  Теперь  я
понял, кто стремглав промчался мимо меня на кухне, чтобы смести  с  передней
панели холодильника слово CARLADEAN: я почувствовал тот же леденящий  холод.
Точно так же можно установить личность человека по звуку его шагов.
   Оркестр заиграл новую мелодию, а  Сара  запела.  Письменной  записи  этой
песни не сохранилось, во всяком случае мне на глаза она не попадалась:

   Ни за какие сокровища мира,
   Ни за какие коврижки,
   Я б не обидела и не обижу
   Эту малышку.
   Дайте хоть гору алмазов, рубинов,
   Тиха я буду, скромна.
   Я ж не злодейка с душою звериной,
   Пусть не боится она.

   Толпа  ревела,  словно  не  слышала  ничего  более  забавного,  но   Кира
расплакалась. Сара,  увидев  это,  выпятила  грудь,  а  буфера  у  нее  были
поувесистее, чем у Мэтти, и она затрясла ими, смеясь своим фирменным смехом.
Странные в этот момент  она  вызывала  чувства.  Вроде  бы  жалость,  но  не
сострадание. Казалось, у нее вырвали сердце, а  грусть  осталась  еще  одним
призраком, воспоминанием о любви на костях ненависти.
   И как щерились ее смеющиеся зубы!
   Сара подняла руки и на этот раз завибрировало все  ее  тело,  словно  она
читала мои мысли и смеялась над ними. Как желе на тарелке, если использовать
строку из другой песни, относящейся к  тому  же  времени.  Ее  тень  ходуном
ходила по заднику, и,  взглянув  на  него,  я  понял,  что  нашел  то  самое
существо, которое преследовало меня в моих мэндерлийских снах. То была Сара.
Именно Сара выскакивала из дома и набрасывалась на меня.
   Нет, Майк. Ты близок к разгадке, но еще не нашел ее.
   Нашел или не нашел.., я решил, что с меня хватит. Я повернулся и  положил
руку на головку Ки, пригибая  ее  личиком  к  моей  груди.  Она  уже  обеими
ручонками крепко схватилась за мою шею.
   Я думал, мне придется проталкиваться сквозь толпу: они  легко  пропустили
нас сюда, но могли забыть о дружелюбии,  стоило  нам  тронуться  в  обратный
путь. Не связывайтесь со мной, думал я. Вам это ни к чему.
   Зрители пришли к тому же выводу На сцене оркестр заиграл другую  мелодию,
и Сара без паузы перешла от "Рыбацкого блюза" к "Кошке  и  собаке".  Зрители
так же освобождали нам дорогу, не удостаивая меня и  мою  маленькую  девочку
даже взгляда. Один молодой человек широко раскрыл рот (в двадцать лет у него
уже недоставало половины зубов) и  заорал:  "УРА-А-А-А"!  Да  это  же  Бадди
Джеллисон, внезапно дошло до меня. Бадди  Джеллисон,  чудом  помолодевший  с
шестидесяти восьми лет до двадцати. Потом я понял, что волосы у него не того
цвета - светло-каштановые, а не черные (даже в шестьдесят восемь у Бадди  не
было ни единого седого волоса). Я видел перед собой деда Бадди, а  может,  и
прадеда. Но мне было не до этого. Я лишь хотел выбраться отсюда.
   - Извините, - сказал я, проталкиваясь мимо.
   - Городского пьяницы у нас нет, сукин ты сын, - процедил он, не  взглянув
на меня, продолжая хлопать в ладоши в такт музыке. - Мы по очереди выполняем
его обязанности.
   Все-таки это сон, подумал я. Это сон и вот тому доказательство.
   Но мне не могли присниться запах табака в его  дыхании,  окружающие  меня
ароматы толпы, вес испуганного ребенка, сидящего на моей руке. И рубашка моя
стала горячей и мокрой в том месте, где к ней прижималось лицо Киры. Девочка
плакала.
   - Эй, Ирландец! - позвала Сара с эстрады, и голос ее так напоминал  голос
Джо, что я чуть не вскрикнул. Она хотела, чтобы я обернулся,  я  чувствовал,
как она пытается воздействовать на меня силой воли.., но не поддался.
   Я обогнул трех фермеров, которые передавали друг другу глиняную бутыль, и
вышел  из  толпы.  Передо  мной  лежал  усыпанный  опилками   проход   между
павильонами,  палатками,  лотками.  Упирался  он  в  арку,  которая  вела  к
лестнице, Улице, озеру. К дому. Я знал, что  на  Улице  мы  будем  в  полной
безопасности.
   - Я почти закончила.  Ирландец!  -  кричала  Сара  мне  вслед.  В  голосе
слышалась злость, но злость эта не убивала  смех.  -  Ты  получишь  то,  что
хочешь, сладенький, тебе будет хорошо, но ты не должен мешать мне  завершить
начатое. Слышишь меня, парень? Отойди и не  мешай!  Хорошенько  запомни  мои
слова!
   Я поспешил  к  арке,  поглаживая  Ки  по  головке,  ее  лицо  по-прежнему
прижималось к моей рубашке. Соломенная шляпка свалилась с головы девочки,  я
попытался поймать ее на лету, но в руке у меня осталась только  оторвавшаяся
от шляпки лента. Ну и ладно, подумал я.  Мы  должны  выбраться  отсюда,  это
главное.
   Слева от нас на бейсбольной площадке какой-то  мальчуган  кричал:  "Вилли
перебросил мяч через изгородь, Ма! Вилли перебросил мяч через изгородь, Ма!"
Монотонно так кричал, как заведенный. Когда мы проходили павильон для бинго,
какая-то женщина завопила, что выиграла. У  нее  закрыты  все  цифры  и  она
выиграла. Над головой солнце внезапно спряталось за тучу. Наши тени исчезли.
День заметно потускнел. Расстояние до арки сокращалось слишком медленно.
   - Мы узе дома? - Ки чуть ли не стонала. - Я хотю домой, Майк. Позялуйста,
отнеси меня домой, к момми.
   - Отнесу, - пообещал я. - Все будет хорошо.
   Когда мы  проходили  мимо  столба  "Испытай  себя",  рыжеволосый  мужчина
надевал  рубашку.  Он  исподлобья  посмотрел  на  меня  -   местные   питают
инстинктивное недоверие к приезжим, и я понял, что знаю его. Со  временем  у
него появится внук, Дикки, и в конце столетия, в честь которого эта  ярмарка
и проводилась, ему будет принадлежать автомастерская на  Шестьдесят  восьмом
шоссе.
   Женщина, отходящая от лотка  с  вышивкой,  остановилась,  ткнула  в  меня
пальцем, ее верхняя губа приподнялась в волчьем оскале. Ее  лицо  показалось
мне знакомым. Откуда я мог ее знать? Наверное, видел ее  в  Тэ-Эр.  Значения
это не имело. А если и имело, сейчас мне было не до этого.
   - Не следовало нам пйиходить сюда, - простонала Ки.
   - Я понимаю, о чем ты, - ответил я, - но, думаю, выбора у  нас  не  было,
цыпленок. Мы...
   Они вышли из "Галереи уродов". Я увидел их и остановился, не дойдя до нее
двадцать ярдов. Семеро мужчин в одежде лесорубов, но четверых я мог в расчет
не брать: полупрозрачные, седые, призраки, ничего  больше.  Совсем  больные,
может, даже мертвые, не  опаснее  фотографий.  А  вот  реальность  остальной
троицы сомнений не вызывала. Они существовали, если, конечно, существовала и
вся ярмарка. И возглавлял всю компанию крепкий  старик  в  вылинявшей  синей
армейской фуражке. Он посмотрел на меня, и я сразу узнал глаза. Те же  глаза
оценивающе оглядывали меня поверх кислородной маски.
   - Майк? Потему мы остановились?
   - Все в порядке, Ки. Только не поднимай головку. Это все  сон.  Утром  ты
проснешься в своей постельке.
   - Хойосо.
   Семеро стояли в ряд, рука к руке, сапог к сапогу,  перегораживая  проход,
отсекая нас от арки и  Улицы.  Армейская  Фуражка  занял  место  по  центру.
Остальные шестеро были куда как моложе, некоторые  лет  на  пятьдесят.  Двое
самых бледных, почти прозрачных, стояли бок о бок справа  от  старика,  и  я
подумал, а не прорваться ли мне сквозь них. По моему разумению, плоти в этой
парочки было не больше, чем в том призраке, что барабанил по гидроизоляции в
подвале "Сары-Хохотушки"... А если я ошибался?
   - Отдай ее мне, сынок! - голос звучал жестко, неумолимо. Старик  протянул
руки. Макс Дивоур. Он вернулся  даже  после  смерти,  он  жаждал  опеки  над
ребенком. Нет, все-таки не Макс. Я уже знал, что это  не  Макс.  Скулы  чуть
другие, щеки более ввалившиеся, глаза тоже синие, но чуть другого оттенка.
   - Где я? - спросил я его, и мужчина в тюрбане (индус,  может,  настоящий,
может, загримированный,  родившийся  где-нибудь  в  Сандаски,  штат  Огайо),
сидевший  перед  шатром  Ангелины,  опустил  флейту  и  уставился  на  меня.
Перестали извиваться и девушки-змеи, обнялись, прижались друг к другу. - Где
я, Дивоур? Если наши прадеды срали в одну выгребную яму, где я сейчас?
   - Я возьму  ее,  Джеред,  -  предложил  мужчина  помоложе,  из  тех,  кто
существовал в этой реальности. Он подобострастно глянул на  Дивоура,  и  мне
стало нехорошо, потому что я узнал в нем отца Билла Дина.  Мужчина,  который
со временем  стал  одним  из  самых  уважаемых  старожилов  округа  Касл,  в
молодости был шестеркой Дивоура.
   Не клейми его позором, прошептала Джо. Никого из них не  клейми  позором.
Они были очень молоды.
   - Стой, где стоишь! - раздраженно рявкнул Дивоур. Фред Дин аж отпрянул. -
Он отдает ее сам. А если нет, мы возьмем ее.
   Я посмотрел на мужчину, стоявшего крайним слева,  третьего,  что  виделся
мне реальным. Это был я? Нет, никакого сходства с собой я не находил. Что-то
в его лице показалось знакомым, но...
   - Отдай ее, Ирландец, - продолжил Дивоур. - Даю тебе последний шанс.
   - Нет.
   Дивоур кивнул, словно ожидал услышать именно эти слова.
   - Тогда мы ее возьмем. Пора с этим кончать. Пошли, ребята.
   Они двинулись на меня, и  тут  я  понял,  кого  напоминает  мне  мужчина,
замыкающий левый фланг, в стоптанных  сапогах,  штанах  из  парусины.  Кении
Остера, собака которого обожала пирожные.  Кенни  Остера,  маленького  брата
которого его отец утопил под струей колонки.
   Я обернулся. "Ред-топы" все играли, Сара все пела, тряся задом и воздевая
руки к небу, толпа перед эстрадой все перекрывала центральный  проход.  Путь
туда мне заказан, это я понимал. Если  я  подамся  назад,  то  мне  придется
воспитывать маленькую девочку в начале двадцатого ст