увидел  то,  за  чем  пришел.
Заказанные по почте пластмассовые совы, доставку которых Джо лично отследила
в ноябре 1993 года, специально приехав в Тэ-Эр,  стояли  в  северо-восточном
углу. "Выглядели они как настоящие", - помнится, говорил  Билл,  и,  клянусь
Богом, он не погрешил против истины.  В  ярком  свете  фонаря  они  казались
чучелами, упрятанными в мешок  из  тонкого,  прозрачного  пластика.  Золотые
ободки глаз, черные зрачки, темно-зеленые перышки,  светло-оранжевый  живот.
Согнувшись в три погибели, я заковылял к ним по скрипящим, качающимся доскам
настила, и, пожалуй, нисколько бы не удивился, если б обнаружил  у  себя  за
спиной преследующего меня  чернокожего  мальчугана.  Добравшись  до  сов,  я
инстинктивно вскинул руку  и  стукнул  кулаком  по  изоляции,  слой  которой
отделял фундамент от пола студии. Подумав при этом: один удар -  да,  два  -
нет.
   Пальцами я вцепился в  пластиковый  мешок  и  потянул  сов  к  себе.  Мне
хотелось как можно быстрее выбраться из подвала. Не нравилось  мне  журчание
воды под ногами. И запах дыма и  огня  не  нравился,  а  он  становился  все
сильнее, несмотря на продолжающуюся  грозу.  Может,  Сара  каким-то  образом
подожгла студию? Не хватало только сгореть заживо в сильнейший ливень.
   Одна  из  сов  стояла  на  пластмассовой  подставке  (оставалось   только
перенести ее на террасу,  чтобы  она  отпугивала  ворон),  а  вот  у  второй
подставка отсутствовала. Я пятился к люку с фонарем  в  одной  руке,  второй
таща за собой мешок с совами, вздрагивая при каждом ударе грома над головой.
Но через  несколько  секунд  концы  отсыревшей  клейкой  ленты,  стягивающей
"горло" мешка, разошлись. Сова без подставки медленно повалилась на меня, ее
золотисто-черные глаза не отрывались от моих.
   Дуновение воздуха. Со слабым, но таким приятным запахом духов. Я  ухватил
сову за похожие на рога наросты на лбу и перевернул. Увидел в  донной  части
два штыря, на которых крепилась подставка, и  нишу  между  ними.  А  в  нише
лежала жестяная коробочка, которую я узнал еще до  того,  как  вытащил.  Джо
приобрела ее в одном из магазинчиков, торгующих стариной, и написала  МЕЛОЧИ
ДЖО.
   Я смотрел на коробочку с гулко бьющимся сердцем. Над головой гремел гром.
Открытую крышку люка я уже не замечал, ничего не замечал, ничего  не  видел,
кроме жестяной коробочки, которую держал  в  руке,  размером  с  ящичек  для
сигар, но не такую глубокую. Второй рукой я взялся за крышку, снял ее.
   Увидел сложенные листки бумаги, под ними два  блокнотика,  вроде  тех,  в
которых я в процессе работы над книгой делал пометки и записывал действующих
лиц. Блокноты стягивала резинка. А  на  сложенных  листках  лежал  блестящий
черный квадрат. О том, что это негатив, я понял, лишь  когда  поднес  его  к
фонарю.
   Негатив запечатлел Джо в разъемном сером купальнике. Она стояла на плоту,
закинув руки за голову.
   - Джо! - вырвалось у меня, а потом я уже  не  мог  произнести  ни  слова:
перехватило дыхание. Еще мгновение я сжимал пальцами негатив: не хотелось  с
ним расставаться, потом положил его в коробочку с листочками  и  блокнотами.
Вот зачем она приезжала в "Сару-Хохотушку" в июле 1994 года: собрать все эти
материалы и хорошенько спрятать. Она забрала сов с  террасы  (Френк  слышал,
как  хлопнула  дверь)  и  перетащила  сюда.  Я  буквально  видел,  как   она
отвинчивает  подставку  от  одной  совы,  засовывает  жестяную  коробочку  в
пластмассовое чрево, укладывает обеих сов в пластиковый мешок  и  волочет  в
подвал студии. А в это время ее брат  сидит  на  капоте  своего  автомобиля,
курит "Мальборо" и ощущает  флюиды.  Нехорошие  флюиды.  Я  сомневался,  что
когда-либо узнаю все причины,  которыми  она  руководствовалась,  или  смогу
представить себе, о чем она думала, но в одном я не сомневался: она  верила,
что я каким-то образом доберусь до ее записей. Иначе зачем ей  оставлять  на
самом видном месте негатив?
   Сложенные  листки  представляли  собой  ксерокопии  заметок  из   "Голоса
Касл-Рока" и "Недельных новостей", газеты, которая,  вероятно,  со  временем
стала "Голосом Касл-Рока". На каждом листке стояла  дата,  выписанная  рукой
моей жены. Самая старая заметка датировалась 1865  годом  и  называлась  ЕЩЕ
ОДИН ВЕРНУЛСЯ ЖИВЫМ. Речь шла о Джереде Дивоуре, тридцати двух лет от  роду.
Внезапно я нащупал ответ на один из вопросов, который не давал мне покоя:  о
людях, принадлежавших к  разным  поколениям,  которые  не  сочетались  между
собой. Я сидел на корточках на деревянном  настиле  подвала,  и  мне  на  ум
пришла одна из песен Сары Тидуэлл. "Делают это и старики, и молодые, но  без
стариков молодым не понять, как это делается".
   К тому времени  когда  Сара  и  "Ред-топы"  появились  в  округе  Касл  и
обосновались на лугу Тидуэлл,  Джереду  Дивоуру  было  шестьдесят  семь  или
шестьдесят восемь лет. Старый, но  крепкий.  Ветеран  Гражданской  войны.  К
такому   могли   тянуться   молодые.   И    песня    Сары    соответствовала
действительности: старики могли показать молодым, как это делается.
   Но что именно они сделали?
   Заметки о  Саре  и  "Ред-топах"  ничего  не  прояснили.  Я  лишь  мельком
просмотрел их и отметил разве  что  общий  тон.  В  них  сквозило  ничем  не
прикрытое пренебрежение. "Ред-топов" называли  "нашими  черными  птичками  с
Юга"  и  "сладкоголосыми  чернокожими".   Указывалось   на   их   "природное
добродушие".  В  Саре  отмечали  "потрясающую  для  негритянки  фигуру".  Не
остались без внимания "ее широкий нос, полные губы и высокий лоб".  А  также
зачаровывающие  как  мужчин,   так   и   женщин   "приподнятое   настроение,
ослепительная улыбка и пронзительный смех".
   Это  были  -  Господи,  спаси  и  охрани  -  рецензии.   Можно   сказать,
положительные. С учетом "природного добродушия".
   Я быстро добрался до последней из заметок, в поисках  причин,  побудивших
"черных птичек с Юга" к отлету,  но  ничего  не  нашел.  Зато  наткнулся  на
вырезку из "Голоса" от 19 июля 1933 года (загляни на. 19, вспомнилось  мне).
Заметка называлась МНОГООПЫТНЫЙ ПРОВОДНИК-СЛЕДОПЫТ НЕ СМОГ СПАСТИ ДОЧЬ.
   Из нее следовало, что Фред Дин вместе с четырьмя сотнями мужчин  сражался
с пожаром в восточной части Тэ-Эр,  когда  ветер  неожиданно  переменился  и
огонь пошел на северную часть озера, которая до этого считалась  безопасной.
В это время года многие местные жили там в летних домиках,  собирали  ягоды,
ловили рыбу, охотились (об этом я знал и сам). Место это называлось  Сияющей
бухтой.  Жена  Фреда,  Хильда,  находилась  там  с  трехлетними  близнецами,
Уильямом и Карлой, пока ее муж тушил лесной пожар.  Компанию  ей  составляли
жены и дети многих других добровольцев-пожарных.
   С переменой ветра огонь быстро пошел на Сияющую бухту, как писала газета,
"словно взрывная волна". Языки пламени легко перескочили через  единственную
защитную полосу, прорубленную в лесном массиве, и  начали  пожирать  акр  за
акром. Мужчин, которые могли бы противостоять пожару,  в  Сияющей  бухте  не
было, а женщины, конечно же, бороться с огнем не могли. Так же  естественно,
что они запаниковали, побросали в машины детей  и  пожитки  и  обратились  в
бегство.  На  узкой  дороге  один  из  старых  автомобилей  сломался.  Огонь
подступал все ближе, с апреля в западном Мэне не было дождей, так  что  пищи
ему хватало, а на единственном пути к спасению образовалась пробка.
   Добровольцы-пожарные успели прибыть на помощь, но, когда Фред  Дин  нашел
свою жену (она среди прочих пыталась откатить заглохший "форд"  в  сторону),
открылось ужасное:
   Билли крепко спал на полу у заднего сиденья, а вот Карлы в автомобиле  не
было. Перед отъездом из Сияющей бухты Хильда  усадила  близняшек  на  заднее
сиденье. Как обычно, они сидели, взявшись за руки.  Потом  Билл  задремал  и
сполз на пол. Хильда в это время укладывала вещи в багажник.  Карла,  должно
быть, вспомнила про оставленную игрушку и вернулась в домик. А в  это  время
ее мать села за руль и, не проверив, на месте ли дети,  тронула  старый  "Де
Сото"  <Комфортабельный  автомобиль,  в  различных  модификациях  выпускался
фирмой "Крайслер" с 1928 г в течение  тридцати  лет.>  с  места.  Карла  или
осталась в домике в Сияющей бухте,  или  шла  по  дороге,  догоняя  уехавшие
автомобили. В любом случае ей грозила смерть в огне.
   На узкой дороге не  было  никакой  возможности  развернуть  автомобиль  и
поехать назад. Поэтому  Фред  Дин,  отчаянный  смельчак,  побежал  навстречу
ярко-оранжевым языкам пламени и  черному  дыму.  А  пожар  раскрыл  огненные
объятия, чтобы встретить его.
   Я читал все это, стоя на коленях на дощатом  настиле,  и  внезапно  запах
копоти  и  дыма  усилился.  Я  закашлялся..,   а   потом   кашель   заглушил
металлический вкус озерной воды во рту и в горле. Вновь, на этот раз стоя на
коленях под студией моей жены, я почувствовал, что тону. Вновь я  наклонился
вперед, но выблевал лишь жалкий комочек слюны.
   Я повернулся и увидел озеро. Гагары кричали в мареве, направляясь ко мне,
молотя крыльями по воде. Синеву неба затянула дымка. Пахло углем и  порохом.
С неба начал падать пепел. Восточный берег озера Темный След горел. Время от
времени оттуда доносились  громкие  хлопки:  взрывались  деревья  с  дуплом.
Взрывались, словно глубинные бомбы.
   Я смотрел вниз, желая избавиться от этого  видения,  понимая,  что  через
секунду-другую оно  превратится  в  реальность,  как  это  уже  случалось  с
путешествием  на  Фрайбургскую  ярмарку.  Но  вместо  черных  с  золотистыми
ободками глаз пластмассовой совы  я  увидел  перед  собой  ярко-синие  глаза
маленькой девочки. Она сидела за столиком для пикника, вытянув  перед  собой
пухлые ручонки, и плакала. Я видел ее так  же  ясно,  как  по  утрам,  когда
брился, видел в зеркале отражение собственной физиономии.

   Она не старше Киры, только  толстушка,  и  волосы  у  нее  темные,  а  не
светлые. Такие, как  были  у  ее  брата,  пока  он  не  начал  седеть  в  то
невероятное лето 1998 года - года, до которого ей не дожить, если,  конечно,
кто-нибудь не придет ей на помощь. Она в белом шелковом платьице  и  красных
гольфах, и она тянется ручонками ко мне, крича: "Папочка, папочка!" Я смотрю
на нее, а потом что-то горячее проносится сквозь меня, и я понимаю, что  тут
призрак - я, а горячая волна - Фред Дин,  бегущий  к  дочери.  "Папочка!"  -
обращается она к нему - не ко мне. "Папочка!" - и обнимает его,  не  обращая
внимания на то, что сажа марает ее белое платье.
   Фред целует ее, а  дождь  из  пепла  усиливается.  Гагары  поднимаются  в
воздух, оглашая озеро печальными криками.
   "Папочка, огонь приближается", - кричит Карла, когда он усаживает ее себе
на руку.
   "Я знаю, но бояться нечего, - говорит он.  -  Все  у  нас  будет  хорошо,
сливка ты моя, ничего не бойся".
   Огонь не приближается, он уже здесь.  Восточная  часть  Сияющей  бухты  в
языках пламени, и теперь они пожирают маленькие домики,  в  которых  мужчины
так любили расслабиться, вернувшись с охоты или рыбалки.  Горит  развешанное
на веревках белье, выстиранное только утром. На землю  летит  дождь  горящих
листьев. Раскаленная капелька  сосновой  смолы  попадает  на  шею  Карлы,  и
девочка кричит от боли. Фред сшибает смолу и несет дочь к воде.
   "Не делай этого! - кричу  я.  Я  знаю,  что  не  в  моих  силах  что-либо
изменить, но все равно пытаюсь. - Борись! Ради Бога, борись!"
   "Папочка, кто этот мужчина?" - спрашивает Карла и указывает на меня в тот
самый момент, когда вспыхивает домик Дикое.
   Фред смотрит в ту сторону, куда указывает  ее  пальчик,  и  на  его  лице
отражается чувство вины. Он знает, что творит, и в этом весь ужас. В глубине
души он знает, что он делает здесь, в Сияющей бухте, у которой заканчивается
Улица. Он знает и боится, что кто-то станет свидетелем  его  деяний.  Но  он
никого не видит.
   Или видит? Его глаза на мгновение широко раскрываются, будто  он  заметил
что-то подозрительное.
   Возможно, воздушный вихрь. Или он чувствует мое присутствие? Возможно  ли
такое? Чувствует холодное дуновение  в  этой  адской  жаре?  Как  еще  можно
почувствовать  руки,  пытающиеся  удержать   его,   если   принадлежат   они
бестелесному существу? Потом он отворачивается  и  входит  в  воду  рядом  с
маленьким причалом.
   "Фред! - кричу я. - Ради Бога, посмотри на дочь! Неужели ты думаешь,  что
твоя жена специально одела ее в белое шелковое  платье?  Разве  так  одевают
детей перед тяжелой дорогой?"
   "Папочка, почему мы идем в воду?" - спрашивает она.
   "Чтобы подальше уйти от огня, сливка".
   "Папочка, я не умею плавать!"
   "Плыть тебе не придется", - отвечает он, и от этих  слов  по  моему  телу
пробегает дрожь! Потому что говорит он правду:  плыть  ей  не  придется,  ни
сейчас, ни потом. По крайней мере Фреду повезло больше, чем Нормалу  Остеру:
ему не пришлось топить своего ребенка под струей ледяной воды.
   Подол белого платья Карлы всплывает на поверхность, словно водяная лилия.
Красные гольфы мерцают сквозь толщу воды. Она крепко обнимает отца за шею, и
теперь они уже среди гагар. Гагары бьют по воде  мощными  крыльями,  взбивая
пену, поднимая фонтаны брызг, и с интересом смотрят на  мужчину  и  девочку.
Воздух полон дыма, неба уже не видно. Я бреду  за  Фредом,  ощущая  прохладу
воды, но мое тело не рассекает ее толщу. Восточный и северный берега озера в
огне - и Фред Дин уходит все дальше от огненного полумесяца,  с  дочерью  на
руках, словно собираясь провести обряд крещения. И он  по-прежнему  убеждает
себя, что старается ее спасти, только спасти, точно так  же,  как  до  конца
своих дней Хильда будет убеждать себя, что девочка случайно забежала в домик
за оставленной игрушкой, что она не бросила свою дочь, обрядив  ее  в  белое
шелковое платье и красные гольфы. Не бросила с тем,  чтобы  Карлу  нашел  ее
отец, в свое время совершивший что-то ужасное. Это - прошлое, это  -  страна
Былого, и здесь грехи отцов  падают  на  детей,  иной  раз  даже  в  седьмом
поколении, которого еще нет и в помине.
   Он все глубже  заходит  в  воду,  и  Карла  начинает  кричать.  Ее  крики
вливаются в хор гагар, но Фред останавливает их, целуя дочь  в  перекошенный
ротик. "Я тебя люблю. Папочка любит свою сливку",  -  говорит  он,  а  потом
опускает ее в воду. Как при крещении, только на берегу не стоит  хор.  Никто
не поет "Аллилуйя", а Фред не позволяет девочке  вынырнуть  на  поверхность.
Она отчаянно сопротивляется, одетая в белое платье мученицы, и он больше  не
может смотреть на нее: он переводит взгляд на западный берег озера,  еще  не
охваченный пожаром (огонь туда так и  не  добрался),  на  еще  синеющее  над
западным берегом небо. Пепел черным дождем сыплется с неба, слезы  текут  по
его щекам. Карла все вырывается из его рук, которые держат ее под  водой,  а
он уже говорит себе:  "То  был  несчастный  случай,  трагический  несчастный
случай. Я понес ее в воду, потому что другого безопасного  места  просто  не
было, а она перепугалась, начала  вырываться,  сумела-таки  выскользнуть  из
моих рук и..."
   Я забываю, что здесь я - призрак. Я кричу:
   "Ки!  Держись,  Ки!"  -  и  ныряю.  Подрываю  к  ней,  вижу  ее  насмерть
перепуганное личико, вылезшие из  орбит  синие  глаза,  ротик  бантиком,  из
которого к поверхности озера бегут серебряные пузырьки. Фред стоит по  горло
в воде, держит дочь под водой и говорит себе, раз за разом, что он  пытается
ее  спасти,  это  единственная  возможность,  он  пытается  ее  спасти,  это
единственная возможность... Я тянусь к девочке, снова и снова тянусь к  ней,
моему ребенку, моей дочери, моей  Ки  (они  все  Ки,  как  мальчики,  так  и
девочки, все они - мои дочери), но всякий раз мои руки проходят сквозь  нее.
А теперь, о ужас! - теперь она протягивает ко  мне  свои  ручонки,  молит  о
помощи. Но и ее ручонки проходят сквозь мои руки. Мы не можем  ощутить  друг
друга, потому что здесь я - призрак.
   Я - призрак, и, по мере того как ее сопротивление слабеет, я осознаю, что
не могу.., не могу.., не могу...

   Я не могу дышать - я тону.
   Я согнулся пополам, открыл рот и на  этот  раз  из  него  вырвался  поток
озерной воды, залив пластмассовую сову, которая  лежала  на  досках  у  моих
коленей. Коробочку "Мелочи Джо" я инстинктивно  прижал  к  груди,  чтобы  не
намочить ее содержимое, и это движение вызывает новый приступ рвоты. На этот
раз озерная вода полилась не только  изо  рта,  но  и  из  носа.  Я  глубоко
вдохнул, тут же закашлялся.
   - Это должно закончиться, - пробормотал я и тут же  осознал,  что  это  и
есть конец, пусть еще и непонятно, куда что повернется. Потому  что  Кира  -
последняя.
   По ступенькам я поднялся в студию и сел на заваленный хламом  пол,  чтобы
перевести  дыхание.  Снаружи  грохотал  гром  и  хлестал  ливень,   но   мне
показалось, что пик уже миновал и буйство стихии идет на  убыль.  Во  всяком
случае, у меня сложилось такое впечатление.
   Я сидел, свесив ноги в люк, зная, понятия не имею,  откуда,  что  никакие
призраки более не схватят меня за лодыжку.  Снял  резинку,  стягивающую  оба
блокнота.  Раскрыл  первый  и  увидел,  что  почти  все  страницы  заполнены
аккуратным почерком Джо - вон они, результаты поездок в  Тэ-Эр  в  1993-м  и
1994  годах.  Короткие  комментарии,  а  в  большинстве  своем   расшифровки
магнитофонных  записей.  Думаю,  сами  кассеты  поджидали  меня  в  подвале,
оставалось только их  найти.  Но  скорее  всего  я  мог  прекрасно  без  них
обойтись. Потому что всю основную информацию Джо перенесла в блокноты,  я  в
этом нисколько не сомневался. Что  случилось,  кто  что  сделал,  кто  замел
следы. В тот момент, однако, меня это нисколько не волновало. В  тот  момент
мне хотелось только одного: сделать все  возможное,  чтобы  Кире  ничего  не
грозило. Для этого от меня требовалось только одно - сидеть тихо.
   Я попытался надеть  резинку  на  блокноты,  но  тот,  который  я  еще  не
просмотрел, выскользнул из моей мокрой руки и упал на пол. Из него  выскочил
зеленый листок. Я поднял его и увидел следующее:

   Джеймс Нунэн р. 1868 и Бриджет Нунэн р. 1866 Пол Нунэн  1892  Джек  Нунэн
1920 Сид р. 1956 и Майк Нунэн р. 1958/Джо Наша К.?

   Бентон Остер р. в Моттоне Гарри Остер р. 1885 Норман Остер р. 1915  Кенни
Остер р. 1940 Керри Остер р. 1943 - ум. 1945 Дэвид Остер р. 1970 Киша  Остер
1974 (ОНА В БЕЗОПАСНОСТИ)

   На мгновение я вышел из того странного состояния, в  котором  пребывал  в
последние часы; мир вновь обрел привычные  измерения.  Но  цвета  оставались
слишком уж яркими, а очертания предметов  -  чересчур  четкими.  Внезапно  я
оказался в шкуре солдата  на  ночном  поле  боя,  которое  неожиданно  залил
ослепительно белый свет. Свет, в котором видно все.
   Предки моего отца жили в Нек, тут ошибки не  было;  моего  прадеда  звали
Джеймс Нунэн, и он никогда не срал в ту  же  выгребную  яму,  что  и  Джеред
Дивоур. Макс Дивоур то ли сознательно лгал Мэтти, то  ли..,  ошибся,  что-то
перепутал. Удивляться этому не приходилось, старику шел  восемьдесят  шестой
год. Даже такой мозг, как у Дивоура,  мог  давать  сбои.  Однако  далеко  от
истины он не ушел. Потому что, если исходить из этого клочка бумаги, у моего
прадеда была старшая сестра,  Бриджет.  И  эта  Бриджет  вышла  замуж  за...
Бентона Остера.
   Мой  палец  двинулся  ниже,  к  Гарри  Остеру.  Сын  Бриджет  и  Бентона,
родившийся в 1855 году.
   - Святый Боже! - прошептал я. - Я  прихожусь  внучатым  племянником  деду
Кенни Остера. А он был одним из них. Уж не знаю, что они там  натворили,  но
Гарри Остер был одним из них. Вот она, ниточка, протянувшаяся ко мне.
   С ужасом я вспомнил о Кире. В доме она одна, почти что час. Как я мог так
сглупить? Пока я был в студии, в  дом  мог  зайти  кто  угодно.  Сара  могла
использовать кого...
   И тут я понял, это не так. Убийц и детей-жертв связывало кровное родство,
а теперь со сменой  покол