а, и очень быстро. Поэтому я протянул руку и толкнул
дверь.
   На мгновение я увидел красное, похожее на осьминога пятно на кровати, так
глубоко засел во мне ужас, вызванный ночным кошмаром. Потом я закрыл  глаза,
открыл, пригляделся. Смятые простыни, нижняя практически сорвана с  матраца.
Я видел атлас обивки. Одна подушка - у дальнего края изголовья. Вторая  -  у
ближнего изножья. Коврик, связанный Джо, сдвинут в сторону, стакан  с  водой
на  прикроватном  столике  перевернут.  В  спальне  то  ли  дрались,  то  ли
трахались, но никак не убивали. Ни тебе крови, ни набивной игрушки с  черным
мехом.
   Я опустился на колени и заглянул под кровать. Ничего, даже катышков пыли,
спасибо Бренде Мизерв. Я посмотрел на нижнюю простыню, провел по ней  рукой,
потом  расправил,  зацепил  эластичные  ленты  за  края   матраца.   Великое
изобретение, эти простыни. Если бы Медаль свободы <Высшая  награда  США  для
гражданских  лиц,  которой  награждаются  как  за   существенный   вклад   в
обеспечение национальной безопасности, так и за достижения в общественной  и
культурной жизни. Учреждена в 1945  г.  С  1963  г,  по  решению  президента
Кеннеди  получила  название  "Президентская  медаль  свободы".>   присуждали
женщины, а не горстка политиканов, которые  никогда  в  жизни  не  застилали
кровать и не стирали белье, парень, который придумал такие  простыни,  точно
получил бы награду. На торжественной церемонии в Розовом саду Белого дома.
   Натянув простыню, я вновь оглядел ее. Никакой крови, ни единого пятнышка.
Нет и пятен от спермы. Первой я увидеть  и  не  ожидал  (во  всяком  случае,
убеждал себя в этом), а вот как насчет второй? Сон, который я видел, по идее
не мог не закончиться поллюцией: я одновременно трахал двух женщин, а третья
ублажала меня рукой. Я подумал, что этим утром я  чувствовал  себя  примерно
так же, как и после бурных ночей с Джо. Однако если фейерверк  был,  то  где
сгоревший порох?
   - Скорее всего в студии Джо, -  поделился  я  своей  догадкой  с  пустой,
залитой солнечным светом комнатой. - Или на тропе  между  домом  и  студией.
Радуйся, что  ты  не  кончил  в  Мэтти  Дивоур,  дружище.  Только  романа  с
молоденькой вдовой тебе и не хватало.
   Но какая-то часть моего сознания с  этим  не  согласилась.  Она  как  раз
считала, что именно Мэтти Дивоур мне и нужна. Но я не трахался с ней прошлой
ночью, как не трахался с моей умершей  женой  на  плоту,  покачивающемся  на
воде, и Сара Тидуэлл не гоняла мне шкурку. Теперь, когда я убедился, что  не
убивал малышку, мысли мои вернулись к пишущей машинке. Зачем я притащил ее в
дом? С какой стати?
   Старичок, что за глупый вопрос? Моя жена могла  иметь  от  меня  секреты,
возможно, даже завела любовника: в доме могли обретаться призраки; живущий в
полумиле к югу богатый старик с удовольствием свернул бы мне шею; в подвале,
при желании, я нашел бы несколько набивных игрушек. Но  все  это  отошло  на
задний план. Я стоял, залитый падающим через окно солнечным светом,  смотрел
на собственную тень, протянувшуюся по полу  и  захватывающую  часть  дальней
стены, а в голове у меня крутилось: во сне я сходил в  студию  моей  жены  и
принес старую пишущую машинку,  и  тому  есть  только  одно  и  единственное
объяснение.
   Я прошел в ванную, потому что первым делом хотел смыть с тела пот и грязь
- с ног. Протянул руку, чтобы включить  душ,  и  замер,  увидев,  что  ванна
наполнена водой. То ли я по какой-то причине наполнил  ее,  когда  ходил  во
сне.., то ли это сделали без меня. Я хотел вытащить  затычку,  вновь  замер,
вспомнив, как на обочине  Шестьдесят  восьмого  шоссе  ощутил  во  рту  вкус
холодной воды. И понял, что жду повторения. Не дождался, вытащил  затычку  и
включил душ.

***

   Я мог бы снести "селектрик" вниз,  даже  поставить  на  террасе,  которую
обдувал ветерок с озера, но не стал этого делать. Раз уж во сне я  донес  ее
до  дверей  моего  кабинета,  значит,  и  работать  мне  предстояло  в  моем
кабинете.., если б я смог работать. А если бы смог, то работал бы при  любой
температуре, даже если б воздух прогрелся до пятидесяти градусов (а  к  трем
часам дня он так и прогревался).
   В листке, вставленном в  каретку,  я  узнал  розовый  дубликат  счета  из
магазина фототоваров "Щелк!". Находился он в Касл-Роке, и  каждое  лето  Джо
покупала там все расходные материалы.  Я  вставил  его  в  каретку  обратной
стороной и шрифтом "курьер" напечатал имена всех дам, с которыми  имел  дело
прошлой ночью:

   Джо Сара Мэтти Джо Сара Мэтти
   Мэтти Мэтти Сара Сара
   Джо Джоанна Сара Джо МэттиСараДжо

   А ниже, уже без прописных букв:

   Нормальное количество
   Спериатоэиодов количество
   Нормальное все розовое.

   Я открыл дверь в кабинет, внес машинку, поставил под старым посте  ром  с
изображением Никсона. Вытащил розовый дубликат счета, смял в комок, бросил в
корзинку для мусора. Взялся за штепсель пишущей машинки, вставил в  розетку.
Сердце у меня билось сильно и часто, совсем как  в  тот  день,  когда  я,  в
тринадцать лет, поднялся на десятиметровую  вышку  для  прыжков  в  воду.  В
двенадцать я забирался на нее трижды, но потом спускался тем  же  путем,  по
лесенке. Но тут мне  исполнилось  тринадцать,  и  пути  назад  не  было:  не
оставалось ничего иного, как прыгнуть.
   - Упокойся, - сказал я себе. - Успокойся.
   Но не мог я успокоиться, как не мог успокоиться и  узкоплечий  подросток,
который стоял на вышке над зеленым  прямоугольником  бассейна,  а  задранные
кверху лица других мальчишек и девчонок казались такими маленькими...
   Я наклонился, выдвинул ящик стола. Дернул так сильно, что он  соскочил  с
направляющих. Я едва успел убрать ногу с места его приземления, и с моих губ
сорвался громкий, невеселый сметок. В  ящике  лежала  бумага,  полпачки,  не
меньше. Углы верхних листов чуть загнулись, так случается,  если  они  лежат
слишком долго. Я тут же вспомнил, что привез с  собой  целую  пачку  бумаги,
куда как более новой. Не доставая листы из ящика, я поставил его  на  место.
То ли с третьей, то ли с четвертой попытки, так дрожали мои руки.
   Наконец я опустился в кресло, наслаждаясь привычным  поскрипыванием:  под
моей тяжестью оно всегда так скрипело. Долго смотрел на  клавиатуру,  потел,
вспоминал доску на вышке, пружинящую  у  меня  под  ногами,  голоса  стоящих
внизу, запах хлорки и мерный рокот вентиляторов.  Я  стоял  и  гадал  (не  в
первый раз), парализует ли, если войти в воду не под  тем  углом.  Наверное,
нет, но ты мог умереть и от страха. Такие случаи описывались в  книге  Кипли
"Хотите - верьте, хотите - нет", которая в период от восьми до  четырнадцати
лет служила мне основным источником научной информации.
   Давай! Голос Джо. Обычно  в  моей  интерпретации  он  звучал  спокойно  и
сдержанно, но тут чуть не сорвался на крик: Хватит тянуть резину!
   Протягивая руку к клавише включения машинки, я вспоминал тот день,  когда
отправил шестой "Ворд" в корзину моего  "Пауэрбука".  "Прощай,  дружище",  -
подумал я тогда.
   - Пожалуйста, пусть сегодня все  у  меня  получится,  -  взмолился  я.  -
Пожалуйста.
   Я опустил руку, нажал на клавишу. Машинка загудела. Я взял  лист  бумаги,
увидел пятна, которые оставили на нем мои потные  пальцы,  но  меня  это  не
волновало. Вставил лист в каретку, выставил по центру, потом напечатал:

   Глава первая

   И замер в ожидании неминуемой кары.

Глава 14

   Телефонный звонок, точнее, звук телефонного звонка, донесшийся  до  моего
кабинета, показался мне  таким  же  знакомым,  как  поскрипывание  кресла  и
гудение "Ай-би-эм селектрик". Сначала он донесся из далекого  далека,  потом
приблизился, словно свисток накатывающего на тебя курьерского поезда.
   На втором этаже телефонный аппарат - старый, еще с диском  -  у  нас  был
один, и стоял он на столике в коридоре между моим кабинетом и комнаткой Джо.
Как она говорила, на ничейной земле. В коридоре температура  зашкаливала  за
тридцать градусов, но в сравнении с кабинетом там царила прохлада. Тело  мое
покрывал слой пота, как после интенсивных занятий в спортивном зале.
   - Слушаю?
   - Майк? Я вас разбудила? Вы спали? - Голос Мэтти звучал  совсем  не  так,
как вчера вечером. Из него напрочь исчезли страх и осторожность.  Он  звенел
от счастья. Именно таким голоском Мэтти и могла увлечь Лэнса Дивоура.
   - Я не сплю. Сел поработать.
   - Да перестаньте! Я поняла, что вы с этим завязали.
   - Вчера я тоже так думал, но, возможно, поторопился. Как  дела?  Судя  по
вашему голосу, вы как раз добрались до седьмого неба.
   - Я только что говорила с Джоном Сторроу. Неужели? А как давно я поднялся
на второй этаж? Я посмотрел на левое запястье, но увидел только светлый круг
от часов. Сами часы остались внизу, в северной спальне, лежали, наверное,  в
лужице воды, вытекшей из перевернутого стакана.
   - .его возраст, и он может вызвать повесткой другого сына!
   - Мэтти, вы говорите слишком быстро, и я от вас отстал. Вернитесь назад и
давайте сначала, только в два раза медленнее.
   Она  вернулась.  На  основные  новости  времени  у  нее  много  не   ушло
(по-другому обычно и не бывает): Сторроу  прилетает  завтра.  Приземлится  в
аэропорту округа и остановится в отеле "Высокая скала" в Касл-Роке.  Большую
часть пятницы они проведут вместе, обсуждая подробности  дела.  "Кстати,  он
нашел адвоката и для вас, - добавила она. - Чтобы вы давали показания в  его
присутствии. Кажется, он из Льюистона".
   Новости хорошие, но еще больше меня обрадовало другое: к Мэтти  вернулась
воля к борьбе. До этого утра (время я мог  определить  только  по  солнцу  и
решил, что полдень еще  не  наступил)  я  и  не  осознавал,  в  какой  тоске
пребывает эта молодая женщина в красном платье и белых кроссовках.  И  сколь
уверовала она в неизбежность потери ребенка.
   - Отлично! Я очень рад, Мэтти.
   - И все благодаря вам. Если б вы были рядом, я бы вас расцеловала.
   - Он сказал, что победа может остаться за вами, не так ли?
   - Да.
   - И вы ему поверили.
   - Да! - Радости в голосе чуть поубавилось. -  Он  не  пришел  в  восторг,
узнав, что вчера вы обедали у нас.
   - Естественно. Иначе и быть не могло.
   - Я объяснила, что ели мы во дворе, а он ответил,  что  для  того,  чтобы
пошли сплетни, достаточно провести в трейлере шестьдесят секунд.
   - На  это  я  могу  сказать,  что  он  невысокого  мнения  о  сексуальных
способностях янки. Но, с другой стороны, он же из Нью-Йорка.
   Она смеялась дольше, чем заслуживала  моя  маленькая  шутка.  Почему?  От
облегчения, что у нее наконец-то появились двое защитников? Или  потому  что
секс для нее теперь под запретом? Лучше не задаваться этим вопросом.
   - Ругать он меня не ругал, но ясно дал понять,  чтобы  больше  такого  не
повторялось. А вот когда все закончится, я приглашу вас  на  настоящий  пир.
Будет все, что вы захотите, и как вы захотите.
   "Все, что вы  захотите,  и  как  вы  захотите".  И  она,  клянусь  Богом,
абсолютно не понимала, что ее слова можно истолковать в ином аспекте, тут  я
мог поспорить на что угодно. На мгновение я закрыл глаза и улыбнулся. Почему
нет? Она так хорошо говорила, особенно,  если  очистить  сказанное  от  того
подтекста, что уловил похабный ум Майкла Нунэна. Она же  говорила  только  о
том, что исход будет счастливым, как в сказке, при  условии,  что  мы  будем
храбро следовать выбранному курсу. Если я смогу  сдержать  себя  и  не  буду
пытаться соблазнить молодую женщину, годящуюся мне  в  дочери,  с  курса  мы
точно не сойдем. Если не смогу, возможно, получу то, что заслуживаю.  А  вот
Кира - нет. Она всего лишь пассажир и  направление  движения  автомобиля,  в
котором она едет, не зависит от ее воли. И мне, решил я, надобно  вспоминать
об этом перед всяким телодвижением.
   - Если судья оставит Дивоура у разбитого корыта, я отвезу вас в  Портленд
и в "Ночах Ренуа" угощу девятью блюдами  французской  кухни.  Сторроу  тоже.
Может, даже приглашу эту судебную крысу, с  которой  встречаюсь  в  пятницу.
Видите, какой я незлопамятный?
   - Вы просто чудо, Майк! - Она говорила серьезно. - Я с  вами  расплачусь,
Майк. Сейчас я на мели, но я не всегда буду на мели. Пусть  на  это  у  меня
уйдет вся жизнь, но я с вами расплачусь.
   - Мэтти, вот это уже совсем ни к...
   - Расплачусь, - решительно оборвала она меня. -  Обязательно.  А  кое-что
сделаю уже сегодня.
   - Что же? - полюбопытствовал я. Нравился мне ее голос, веселый, свободный
- прямо-таки заключенный, выпущенный на поруки, - но  я  уже  с  нетерпением
поглядывал на дверь моего кабинета. Я знал, что  долго  работать  не  смогу,
слишком велик риск превратиться в печеное яблоко, но мне хотелось напечатать
еще пару страниц. Делай что хочешь, сказали мне женщины в моих  снах.  Делай
что хочешь.
   - Я должна купить Кире большого  плюшевого  медведя,  какие  продаются  в
касл-рокском "Кей-марте". Я скажу ей, что медведя она  получает  за  хорошее
поведение, потому что не могу сказать правду. На самом-то деле она заслужила
этот подарок благодаря прогулке по разделительной полосе.
   - Только не покупайте черного! - вырвалось у меня, прежде  чем  я  понял,
что говорю.
   - Черного? - в ее голосе слышались недоумение и тревога.
   - Мне представляется, что коричневые  смотрятся  лучше.  И  в  жизни  они
такие, - попытался я сгладить свою последнюю фразу.
   - Понятно. - По голосу чувствовалось, что она  собирается  дальше  пытать
меня на предмет цвета медвежьего меха. - Знаете, если вчера вечером я чем-то
вас расстроила, пожалуйста, извините. У меня и в мыслях не было...
   - Не беспокойтесь. Я не расстроился. Возникли некоторые  вопросы,  ничего
больше. Я практически  забыл  об  этом  загадочном  свидании  Джо.  -  Ложь,
конечно, но, как я представлял себе, во благо.
   - И это правильно. Не буду отрывать вас.., возвращайтесь к работе. Вам же
не терпится, так?
   Я удивился:
   - С чего вы так решили?
   - Не знаю. Просто... - она замолчала. И внезапно в моей голове прозвучали
слова, которые она собиралась произнести, но не произнесла:  Этой  ночью  ты
мне снился. Мне снилось, что мы вместе. Мы  собирались  заняться  любовью  и
один из нас сказал: "Делай что хочешь". А может, мы оба это сказали.
   Вероятно, шестое чувство все-таки есть. А может, и  седьмое,  и  восьмое.
Просто задействовать их могут далеко  не  все.  А  избранные  могут,  но  не
всегда.
   - Мэтти? Вы на проводе?
   - Конечно. Хотите, чтобы я и дальше держала  вас  в  курсе  событий?  Или
будете узнавать все, что вас интересует, от Джона Сторроу?
   - Если вы не будете держать меня в курсе, я на вас рассержусь. Капитально
рассержусь. Она рассмеялась:
   - Тогда буду. При условии, что в это время  вы  не  будете  работать.  До
свидания, Майк. И большое вам спасибо.
   Я с ней попрощался, положил трубку, какое-то время стоял, глядя на старый
телефонный аппарат из черного бакелита. Она будет держать меня в  курсе,  но
только когда я не буду работать. Откуда ей знать, в какое время звонить? Она
с этим разберется. Я в этом не сомневался. Как не сомневался в том, что  она
солгала, сказав, что Джо и мужчина в коричневом пиджаке спортивного покроя с
кожаными заплатами на локтях пошли к автостоянке. И я знал, что одета сейчас
Мэтти в белые шорты и топик. По средам она обходилась без платья  или  юбки,
потому что в этот день библиотека не работала.
   Ты же ничего этого не знаешь, ты все выдумываешь.
   Но я не выдумывал. Если б выдумывал,  одел  вы  ее  во  что-нибудь  более
соблазнительное, как Веселую Вдову из "Секрета Виктории".
   Эта мысль потянула за собой другую. Делай что хочешь, сказали  они.  Обе.
Делай что хочешь. Я знал, откуда эта зараза. Отдыхая на Киларго, я  прочитал
в "Атлантик мансли" статью о порнографии, написанную  какой-то  феминисткой.
Кем именно, не помню, но точно не Найоми Вулф и не Камиллой  Пагли.  Женщина
употребила эту фразу. Может, Салли Тисдейл? Или мое подсознание искало имя и
фамилию, созвучные с Сарой Тидуэлл? Как бы то ни  было,  она  заявляла,  что
"делай что хочешь" у женщин вызывает эротические  ассоциации,  тогда  как  у
мужчин - порнографические. Женщины представляют себе, что они произносят эту
фразу в соответствующей ситуации, мужчины представляют себе, что  фраза  эта
обращена к ним. И когда, продолжала автор, секс не  доставлял  удовольствия,
то ли из-за чрезмерной доли насилия, то ли из-за стыда, то  ли  по  какой-то
иной причине, мужчина всегда обвинял в этом женщину.  "Ты  этого  хотела!  -
безапелляционно заявлял он. - Перестань лгать и признавайся. Ты именно этого
и хотела!"
   Журналистка утверждала, что каждый  мужчина  мечтает  услышать  от  своей
партнерши:
   "Делай что хочешь". Кусай меня, трахай в зад, лижи мои пальцы  на  ногах,
пей вино из моего пупка, причесывай меня, подставляй свою задницу,  чтобы  я
ее отшлепала. Делай что хочешь. Дверь закрылась, мы в спальне, но  на  самом
деле в спальне только ты, а я лишь покорная исполнительница твоих  фантазий.
У меня нет  собственных  желаний,  собственных  потребностей,  для  меня  не
существует никаких табу. Делай что хочешь с этой тенью, с этой фантазией,  с
этим призраком.
   Прежде я думал, что журналистка как минимум на пятьдесят процентов  несет
пургу: предположение,  что  мужчина  может  получить  настоящее  сексуальное
удовлетворение лишь превратив  женщину  в  подопытного  кролика,  в  большей
степени раскрывает характер наблюдателя, а не участников. Дамочка  в  полной
мере владела соответствующим сленгом и не была чужда  остроумию,  но  из-под
всего этого вылезали уши высказывания Сомерсета Моэма, вложенные им  в  уста
Сейди Томпсон, персонажа рассказа "Дождь", написанного восемьдесят лет  тому
назад: мужчины - животные, эгоистичные животные, все до одного. Но ведь  мы,
как правило, не животные, пока нас не загоняют за  предельную  черту.  А  уж
если загоняют, то речь редко идет не о сексе; обычно это  вопрос  власти.  Я
слышал аргумент феминисток, будто для мужчин секс и власть -  все  одно,  но
подобное утверждение очень уж далеко от правды.
   Я направился к кабинету,  открыл  дверь,  и  тут  за  моей  спиной  вновь
зазвонил телефон. Тут же ко мне  вернулись,  казалось  бы,  забытые  эмоции:
злость на телефон, желание вырвать шнур и запустить телефонным  аппаратом  в
стену. Почему они звонят именно тогда, когда я пишу? Почему они не  могут..,
ну.., не могут позволить мне делать то, что хочется?
   Я усмехнулся и вернулся к столику, заметив на трубке влажный  след  своей
ладони.
   - Слушаю.
   - Я же просил в ее обществе оставаться на виду.
   - И вас с добрым утром, адвокат Сторроу.
   - Вы, должно быть, в другом временном поясе,  дружище.  В  Нью-Йорке  уже
четверть второго.
   - Мы пообедали вместе. Во дворе. Действительно, потом я  почитал  девочке
книжку и уложил ее в постель, но...
   - Половина местного населения уже думает, что вы трахаетесь без перерыва,
а вторая половина придет к тому же выводу,  как  только  я,  представляя  ее
интересы, появлюсь в суде. - Но злости в его голосе не  было.  Наоборот,  по
всему чувствовалось, что жизнью он доволен.
   - Они смогут заставить вас сказать, кто оплачивает ваши услуги? - спросил
я. - На судебном процессе по опеке?
   - Нет.
   - А в пятницу, когда я буду давать показания?
   - Господи, да нет же! Дарджин тут же распрощается с опекунством ad litem,
если двинется в этом направлении. Опять же, у них ее основания  не  касаться
секса. Они  сосредоточатся  на  том,  что  Мэтти  пренебрегает  материнскими
обязанностями и, возможно, грубо обращается с дочерью. Довод, что мать -  не
монахиня, мог сработать только в фильме "Крамер против Крамера". И потом,  у
них есть куда более серьезная проблема. - Голос Сторроу радостно зазвенел.
   - Какая же?
   - Максу Дивоуру восемьдесят пять лет и он разведен. Более того,  разведен
дважды. Прежде чем доверить опеку  над  ребенком  мужчине  такого