нутого.
В Фаруке он не сомневался - парень умный и восприимчивый. Если он  подслушал
хотя бы часть беседы Джима с профессором Эмерсоном - не велика беда. Так или
иначе, он не подал вида, что слышал что-то или о чем-то догадывается.  Когда
Джим попросил его выключить свет и  запереть  дверь,  что  главный  редактор
делал обычно сам, Фарук подчинился безропотно.
   Джим ждал его в коридоре, на полпути к лифту, и упрекал себя за  то,  что
послал приятеля, ни о чем не предупредив.  Мало  ли  какие  там  могут  быть
неожиданности...
   Но тут появился Фарук.
   - Большое спасибо, - с чувством произнес Джим. Фарук странно покосился на
него и бросил:
   - Не за что.
   Джим сделал все, чтобы к  лифту  они  шли  большой  группой.  Когда  Джин
вспомнила, что забыла в  комнате  какую-то  папку,  он  остановил  коллег  и
заставил дожидаться, когда она вернется. Джим не мог найти предлога  послать
с ней еще кого-нибудь, а сам пойти не решился - струсил.
   Его поведение, наверное, удивило  сотрудников,  но  ему  было  наплевать.
Сегодня он предпочитает быть в коллективе до тех пор, пока  не  окажется  на
улице. И по мере сил не подставлять других.
   Фарук понес готовый номер в типографию. Джин направилась в библиотеку,  а
остальные зашагали в студенческий  клуб  -  отдохнуть  и  расслабиться.  Они
приглашали Джима с собой, но он вежливо отказался -  сказал,  что  ему  надо
заглянуть к больному Хоуви.
   Расстались у выхода  здания.  Джим  зашагал  в  сторону  автостоянки,  за
которой находилось здание общежития. Но как только его  сотрудники  скрылись
за поворотом, Джим побежал, словно за ним собаки гнались.
   И не останавливался и даже не замедлял бега до самого  общежития.  Только
там он ощутил себя в безопасности.

3

   Бакли мог лишь гадать, что случилось: он ли сегодня был из рук вон  плох,
или студенты слушали невнимательно. Так или иначе, занятие не задалось, и он
отпустил учащихся своего чосеровского семинара на целый час раньше.
   Сегодня  намечалось  обсуждение  "Рассказа   мельника"   -   обычно   это
кульминация всего курса, самое оживленное и любопытное занятие.  Но  сегодня
семинар тянулся, как жила в сосиске, и расшевелить студентов  не  удалось  -
каждый его  вопрос  встречал  такие  кислые  лица,  что  Бакли  ощущал  себя
зубодером.
   И в конце концов он  сдался.  Ему  надоело  слушать  одного  себя,  стало
противно от того, что прелестные, полные юмора эпизоды новеллы падают словно
на глухие уши - у студентов были тупые отсутствующие лица.  Бакли  распустил
группу, велев написать к  следующему  занятию  трех-  или  четырехстраничный
разбор "Рассказа мельника", ориентируясь на  определение  юмора,  данное  не
Нортропом Фраем, а Хью Холманом.
   Это задание будет обременительно не только для студентов, но и  для  него
самого - надо прочитать,  выставить  оценки.  Но  все  легче,  нежели  вести
лекцию, которую никто не слушает.  Пусть  понесут  заслуженное  наказание  и
помучаются, сочиняя эти три-четыре странички.
   Кстати, их работы  не  обязательно  проверять  самому  -  можно  передать
ассистенту.
   Бакли взглянул на часы и собрал портфель. Восемь тридцать. Неплохо. Будет
дома к девяти и успеет посмотреть по телику "Клоунов-убийц из космоса".
   Нет лучше способа закончить неудачный день, чем посмотреть по  телевизору
талантливую "страшилку"!
   Бакли выключил свет в аудитории, запер дверь и направился по  коридору  к
лифту.
   В коридоре уже никого не было. В полной тишине он слышал свое  дыхание  и
скрип туфель. Это было не слишком приятно.
   Он ускорил шаги.
   Сегодня днем Ян усадил его в своем кабинете и рассказал  ему  сущую  дичь
касательно университета.
   Бакли был скептиком из скептиков, но, слушая друга,  он  чувствовал,  что
сегодня его скептицизм срабатывает не в полную силу.
   Конечно, он принялся возражать Яну, потому что угадал, чего тот  от  него
хочет: логического разбора сказанного и четкой аргументации против - словом,
хорошей дозы здорового рационализма против иррациональной концепции.  Однако
самым удивительным было то, что рассказ Яна нисколько не шокировал Бакли. Он
как бы ожидал чего-то в этом роде.
   Правда, демон на  экране  компьютера  -  это  уж  слишком,  такое  трудно
проглотить.
   Впрочем, данный конкретный эпизод Бакли списал на  стресс  -  у  парнишки
была галлюцинация от нервного перенапряжения.
   Но что  касается  небывалого  уровня  преступности,  противоестественного
поведения  многих  студентов  и  преподавателей  -  здесь  нельзя  было   не
согласиться. Бакли, при всей его репутации рассеянного ерника,  далекого  от
жизни, на самом деле все кругом подмечал. Поэтому был в  курсе  всего  того,
что  творилось  в  университете.  И  сверхъестественное  объяснение  ему  не
казалось таким уж глупым. Но сам  он  охарактеризовал  бы  происходящее  как
проявление исконной гнусной человеческой природы. Если  тут  и  присутствует
сверхъестественное, то ему не было нужды трудиться и слишком долго подбивать
людей на плохие поступки - они с готовностью  ринулись  выполнять  пожелания
Зла.
   Даже  появление  демона  на  экране,  если  подумать,   могло   быть   не
галлюцинацией,  а  вполне  реальным  фактом.  Возможно,  какой-то  спятивший
компьютероман нарочно ввел в машину несчастного редактора программу  с  этой
зеленой рожей - чтобы напугать парня.
   Бакли нельзя было удивить отвратительным поступком - он и  так  постоянно
ожидал от людей всяческих пакостей. Только относился к этому философски:  он
был веселым пессимистом.
   А в нынешнем семестре университетская публика словно  сговорилась  давать
пищу его мрачному веселью по поводу порочной человеческой натуры.
   Лифт прибыл, Бакли вошел в кабинку и нажал кнопку первого этажа.
   Он всегда считал К. У. Бреа странным местом. С тех самых пор,  как  начал
преподавать здесь. Поскольку он никогда не работал в  других  университетах,
то ему временами казалось, что все высшие учебные заведения точно такие  же.
Но чаще думалось, что К. У. Бреа - некое исключение,  какая-то  патология  в
здоровом сообществе университетов.
   Еще в самом  начале  работы  Бакли  был  поражен  всеобщей  враждебностью
здешних людей - и преподавателей, и студентов, и администрации.  Разумеется,
на лицах у всех цвели улыбки - как и положено. Однако он нутром  чувствовал,
что за этими улыбками гораздо меньше искреннего чувства, чем в любом  другом
месте. Он только с трудом мог бы указать на конкретные  проявления  взаимной
немотивированной враждебности - она была как бы разлита в  воздухе.  Все,  с
кем он контактировал на территории университета, относились к нему с  глухой
ненавистью, словно к нежелательному чужаку.
   Сперва он относил это на собственный счет - думал, что он  один  вызывает
такое отторжение. Затем пригляделся и увидел, что взаимная скрытая неприязнь
царит в отношениях почти всех людей, у которых есть дело на  университетской
территории.
   С годами первое гнетущее впечатление сгладилось, у него появились друзья,
люди кругом уже  не  казались  такими  буками.  Однако  количество  недоброй
энергии продолжало удивлять: сколько грызни в  среде  преподавателей,  какие
психованные студенты, как высок среди них  процент  неврастеников  и  ребят,
страдающих разными формами депрессии!
   Словом, Бакли с самого  начала  относился  к  университету  как  к  месту
странному и малоприятному. Он не чувствовал себя уютно в его стенах.
   А уж в этом  семестре  все  вообще  пошло  вразнос.  Похоже,  то  скрытое
отрицательное напряжение, которое он подмечал на протяжении нескольких  лет,
теперь выходило наружу. Злоба начинала перекипать через край.  Так  сказать,
крысы вылезли из нор и перешли в открытое наступление.
   И это многие замечали.
   Скажем, такой прожженный типчик, как бармен Майк  в  заведении  Бреннана,
куда  Бакли  частенько  захаживал,  -  даже  Майк  при   последней   встрече
пожаловался ему, что в этом  семестре  студенты  словно  озверели:  взаимное
хамство и бессмысленная драчливость достигли запредельного уровня. По словам
Майка, за последний месяц ему пришлось вышвырнуть из бара за  отвратительное
поведение  столько  же  студентов,  сколько  за  предыдущие  три  года.   Он
подумывает о том, чтобы нанять  вышибалу,  потому  что  в  одиночку  уже  не
справляется с такими агрессивными посетителями. "Храм  науки,  мать  его!  -
сказал Майк. - На деле самый настоящий гадюшник!"
   Да, странные дела творятся в университете.
   Лифт остановился на первом этаже, Бакли пересек холл и  вышел  на  улицу.
Вечер был прохладный, но влажный, так  что  было  душновато.  В  свете  ламп
замечалась оранжеватость воздуха - опять смог, черт бы его побрал!
   Время только близилось к девяти, но университетская территория была почти
пустынна. Парочка на скамейке, студент на дорожке, еще один -  пьет  кофе  у
киоска-пирожковой.
   Бакли пошел через центральную площадь. Слева от него был ярко  освещенный
корпус ИВИ - исполнительских видов искусства. Судя по количеству огней,  там
не просто занятия,  а  какое-то  большое  событие.  Концерт  или  спектакль?
Странно, ни в газете, ни по радио никаких объявлений не было.
   Бакли свернул к корпусу ИВИ. А ну как что-либо любопытное!
   На стенде перед входом висел плакат: "ТРИО:
   ФЛЕЙТА, РОЯЛЬ И ВИЗЖАЩИЙ ФЛАГЕЛЛАНТ. МАЛАЯ СЦЕНА. 20.00".
   Бакли удивленно сдвинул брови, открыл дверь и вошел в  холл.  Со  стороны
зала доносились звуки флейты и рояля - в сопровождении истошных криков.
   Что за хрень такая?
   Какая-нибудь шутка, подумал профессор.  Однако  в  глубине  души  он  уже
понял, что шуткой здесь и не пахнет. Его  даже  подташнивало  от  нехорошего
предчувствия.
   Бакли прошел через холл мимо входа в Большой зал и направился  к  Малому.
Звуки флейты и рояля становились все слышнее.
   Затем последовала новая серия воплей.
   Бакли вошел внутрь.
   Студенточка в  аккуратном  голубом  костюмчике  билетерши  протянула  ему
программку, но он, не обращая внимания, пересек фойе  и  оказался  в  темном
зале.
   Похоже, там не было ни одного свободного места.
   На сцене лысый пожилой мужчина во фраке играл  на  рояле,  а  молоденькая
женщина в вечернем платье с открытыми плечами играла  на  флейте.  Слева  от
этой пары устроился крупный мужчина,  настоящий  громила,  одетый  в  плотно
обтягивающий кожаный костюм. Перед ним на пюпитре стояли ноты. Глядя в  них,
он периодически поднимал плеть, которую держал  в  правой  руке,  и  бил  ею
совершенно голого мужчину, привязанного к двум столбам.
   Голый мужчина истекал кровью от  многочисленных  ран  на  всем  теле.  Он
корчился от боли. В промежутках между ударами он жутко стонал, а когда плеть
касалась его тела - истошно вопил и извивался.
   Бакли невольно закрывал глаза при каждом ударе плети.  Однако  зрители  в
зале получали видимое удовольствие. Одни самозабвенно покачивали головой при
каждом ударе, другие отбивали ритм сложенными в трубочку программками.
   Мороз пробегал по спине Бакли. Чего только в жизни не бывает!.. Возможно,
это действительно спектакль. Актеры - чудной народ,  в  наше  время  они  на
сцене всякое творят: и раздеваются, и трахаются. Стало быть,  могут,  потехи
ради, и калечить себя, и делать на глазах у публики татуировки  или  ставить
друг другу клизмы - Бакли слышал о таком. Быть  может,  то,  что  он  сейчас
видит, относится к разряду подобных маразматических представлений?
   Да вот только зрители совсем не те, что посещают подобные  мерзопакостные
спектакли. Бакли обвел глазами зал. Сплошь люди  за  пятьдесят  -  очевидно,
бывшие студенты К. У. Бреа и патроны университета. Все в строгих костюмах  и
платьях. Консервативнейшая публика. Не какая-нибудь богема, готовая  скушать
любое дерьмо и облизаться.
   Несоответствие между происходящим на сцене и чинными  пожилыми  зрителями
было ошеломляющим. У Бакли закружилась голова от ирреальности увиденного.
   В ярком свете прожекторов плеть "удачно" опустилась на спину  избиваемого
мужчины - во все  стороны  полетели  брызги  крови.  Следующий  удар  исторг
особенно  дикий  крик  из  груди  флагелланта  -  плеть  полоснула  его   по
гениталиям.
   До Бакли дошло, что порка происходит помимо воли избиваемого.  Несчастный
был близок к агонии. Характер и количество ран говорили о том,  что  зрители
присутствуют на самом  обычном  убийстве,  а  не  на  кровавом,  но  все  же
спектакле. Ни один мазохист не подвергает себя такой смертельной  опасности.
Значит, человек привязан к столбам неспроста и привязан по-настоящему - так,
что он не может прервать действо, когда оно зайдет слишком далеко. А оно уже
зашло слишком далеко...
   Бакли вздрогнул всем телом - кто-то прикоснулся к его плечу.
   Он резко обернулся и увидел билетершу в голубенькой форме.
   - Извините, сэр, - сказала она. - Вам бы лучше сесть, я  провожу  вас  на
свободное место.
   - Нет, нет, я  ухожу,  -  торопливо  сказал  Бакли.  Билетерша  понимающе
улыбнулась:
   - Я так и думала, сэр.
   Бакли выхватил программку из ее  рук  и  быстрым  шагом  пошел  прочь  из
театра. Он чувствовал, что лицо его искажено ужасом, и надеялся отдышаться в
холле, прийти в себя и выйти на главную площадь в нормальном  виде  -  чтобы
люди не шарахались от него.
   За спиной продолжало звучать изломанное арпеджио воплей флагелланта.

4

   Наступила  ее  очередь  участвовать  в  закрытии   библиотеки,   и   Фейт
добровольно вызвалась помогать на первом, третьем и пятом этаже.
   Лишь бы ее не назначили на шестой этаж.
   Уже не один раз  она  пыталась  намеками  выведать,  как  другие  девушки
относятся к шестому этажу. Но ни Тленна, ни Сью не испытывали  ни  малейшего
дискомфорта на шестом этаже. Похоже, болезненная реакция наблюдалась  только
у Фейт. Другие вроде бы ничего странного на последнем этаже  не  замечали  и
работали  там  совершенно  спокойно,  не  тревожась  о  какой-то   неведомой
неопределенной опасности.
   Фейт пришла к выводу, что зря она  так  боится  шестого  этажа.  Это  все
избыток воображения, преувеличенные и беспочвенные детские страхи.
   Однако теперь ее вера в свою интуицию выросла - после разговора с Джимом,
который  предупреждал  ее  об  опасности   университета,   а   также   после
собственного жуткого опыта на аллейке, где из кустов на нее  вылетело  нечто
страшное,   крылатое.   Возможно,   следует   больше   доверять    глубинным
бессознательным страхам.
   Инстинкт - штука надежная.
   Джиму она ничего  не  рассказала  про  жутковатое  приключение  в  аллее.
Неизвестно почему. Она стыдилась этого своего молчания.  Ей  было  совестно,
что  она  не  доверилась  ему.  Как  будто  этим  предала  его,  обманула  и
переметнулась на сторону враждебных ему сил. Конечно, глупая мысль...
   Действительно ли глупая?
   Нет. Это была правильная мысль. Фейт была в курсе опасений  Джима  и  его
желания знать о всех необычных явлениях на  университетской  территории.  Он
сказал, что знания дают силу и ему нужно обладать всей полнотой информации о
странных или сверхъестественных событиях.
   Так почему же она промолчала о том, что случилось с ней в той аллее?
   Возможно, просто хотела поберечь ему нервы, не пугать его. Ведь он тут же
заведет прежний разговор о том, что ей надо незамедлительно  бросить  К.  У.
Бреа. Таким образом, в конечном счете она оберегала от волнений  себя  -  не
хотелось выслушивать очередную нудную проповедь.
   И все же нет, причина ее молчания не в этом.
   Она не знала подлинной причины - только чувствовала, что  у  ее  молчания
какие-то низменные, грязные мотивы.
   И поэтому девушку мучила совесть.
   Поскольку Фейт  впервые  участвовала  в  процедуре  закрытия  библиотеки,
Гленна вначале подробно проинструктировала ее, а потом сопровождала  подругу
на первом и третьем этажах, чтобы та не допустила никаких промахов.
   Следовало предупредить о закрытии всех служащих  и  последних  читателей.
Для этого обходили книжные залы, запасники, служебные помещения и туалеты  -
словом, заглядывали чуть ли не в  каждый  угол,  чтобы  никто  случайно  или
намеренно не остался в здании библиотеки.
   После того как все до одного служащие  и  читатели  покидали  проверяемый
этаж, Фейт должна была выключить свет.
   Гленна занималась тем, что проверяла отключение компьютеров и  ксероксов,
запирала двери и включала сигнализацию. Дел у нее было  много,  поэтому  она
поручила Фейт самостоятельно обойти пятый этаж - подвела ее к лифту, а  сама
поехала на первый этаж.
   Когда Фейт очутилась на пятом этаже, она начала обход с того же, что и на
третьем, - с туалета, который был расположен почти у самого лифта.
   Она зашла в женский туалет, заглянула во все кабинки  и  выключила  свет.
Потом направилась в мужской туалет, предварительно постучав в дверь и громко
крикнув: "Библиотека закрывается!" Никто не отозвался, и она зашла внутрь.
   Самая дальняя кабинка была занята - кто-то переступал с ноги  на  ноги  и
рвал бумагу.
   - Ах, извините! - смущенно воскликнула  девушка  и,  невольно  покраснев,
быстро вышла вон. Она решила идти дальше, чтобы не  смущать  мужчину,  когда
тот выйдет. Свет в мужском туалете можно выключить позже,  уже  обойдя  весь
этаж.
   Тут в ее сознании мелькнул  детский  вопрос:  как  странно,  что  она  не
почувствовала вони. Мужчина уже рвал  бумагу  -  стало  быть,  он  уже...  А
впрочем, черт его знает, может, его дерьмо без запаха.
   Фейт улыбнулась своей глупой мысли и зашагала  по  коридору.  Большинство
сотрудников и читателей уже заметили, что свет везде притушен в  знак  того,
что библиотека закрывается, и покинули этаж. Однако кое-кто все же оставался
- Гленна не зря предупреждала, что всегда кто-то задерживается. В  одной  из
маленьких читальных аудиторий Фейт натолкнулась на группу  студентов,  потом
увидела девушку, которая искала  какую-то  книгу  на  стеллаже...  Она  всех
направляла к выходу.
   В коридоре ей встретился парень, шагавший к лифту. Он был  немного  похож
на Кейта, и мысли Фейт переключились на брата. Недавно он переселился от них
в гараж приятеля на Раитт-стрит. Когда матери не было дома, он  приходил  за
своими вещами. Фейт попробовала расспросить  его  о  дальнейших  планах.  Он
отмахнулся от нее. Поэтому вопрос о том, ушел ли он  из  дома  навсегда  или
только временно переселился к другу, так и остался открытым. Разговаривать с
Кейтом - все равно что идти по тонкому льду. Фейт всегда боялась его  чем-то
обидеть. Если Кейт еще колебался и не принял окончательного решения, то  она
могла все испортить своим  настойчивым  выпытыванием  или  случайным  грубым
словом: а ну как разговор повернется так, что  Кейт  будет  загнан  в  угол,
сгоряча поклянется никогда не возвращаться и отрежет себе дорогу  назад.  Он
упрямый и гордый. Такому если что втемяшится в голову, ничем не выбьешь...
   Что касается мамаши, то она, похоже, даже не заметила, что сын больше  не
живет в ее доме.
   Этой пьянчужке и шлюхе наплевать.
   Ох-хо-хо, если бы  библиотека  работала  круглые  сутки!  Тогда  бы  Фейт
никогда не возвращалась домой.  Спала  бы  где-нибудь  в  глухом  уголке  на
столе...
   Девушка обходила комнату за комнатой, быстрым шагом прошлась между  всеми
рядами стеллажей. Кажется, никого на этаже больше не осталось.  Теперь  надо
еще раз проверить мужской туалет, а уж потом выключить свет.
   Она зашла в туалет. Кабинка была все еще  занята.  У  этого  типа  что  -
понос? Она постучала в  дверь.  Ответа  не  последовало,  но  раздался  звук
спускаемой воды, потом зазвенели монеты в кармане - мужчина надевал штаны.
   Фейт быстро вышла в коридор и стала ждать  у  стены  напротив  выхода  из
туалета. При этом она делала вид, будто рассматривает схему этажа,  висевшую
у лифта. Ей не хотелось встречаться глазами с мужчиной, когда он  выйдет  из
туалета.
   Однако он все не выходил.
   Она скучала и сердилась.
   Прошла минута. Две. Три. Четыре.
   Что-то тут