газетной работе  -  свобода.  Можно  явиться  с
опозданием, уйти пораньше, и в любое время  дня  ты  волен  прошвырнуться  в
соседнюю забегаловку и неторопливо съесть гамбургер.  Пока  выполняешь  свою
работу исправно - никто тебе и слова не скажет.
   А трудился он на совесть.
   Особых иллюзий на свой счет Ричард не  питал.  Он  не  был  ни  блестящим
студентом, ни подающим надежды  ученым.  Учеба  давалась  ему  с  превеликим
трудом. Зато он был фотографом "от Бога". В фотографии  сосредоточились  все
его интересы, тут он не энергии жалел. Такая одержимость плюс талант  давали
впечатляющие результаты. Пусть Ричард и  не  ведал,  кто  такой  архиепископ
Фердинанд и чем он славен, а также путал косинус с тангенсом, но  "кэнон"  в
его руках творил чудеса - что было  подтверждено  многочисленными  дипломами
фотоконкурсов.
   В  фотоделе  Джеймсон  был   достойным   профессионалом:   имел   хороший
художнический глаз, тонкое монтажное и композиционное  чутье,  разбирался  в
химических премудростях проявления и печати. Однако сам Ричард полагал,  что
своим успехом он обязан прежде всего умению оказаться в нужный час в  нужном
месте. Можно применять разные  объективы,  использовать  тысячу  трюков  при
проявлении и печати, но,  если  сюжет  снимка  никуда  не  годится,  никакие
технические штучки-дрючки его не спасут.
   Вот почему Ричард никогда не расставался со своим фотоаппаратом. Он  едва
ли  не  круглосуточно  был  в  состоянии  полной  боевой  готовности;   если
происходило нечто, достойное быть запечатленным, он мог начать съемку  через
десять - двадцать секунд, а то и быстрее. Здесь он действовал почти  так  же
шустро, как ковбой из вестерна со своим револьвером. Поэтому-то он  и  делал
обалденные снимки.
   Поэтому-то его и отличали на всевозможных конкурсах.
   Занятия были в самом разгаре, но на центральной площади  университетского
городка студентов хватало. Правда, никто не  бездельничал,  все  спешили  по
своим делам. Из корпуса социальных наук вышла роскошная блондинка, по  всему
видно первокурсница. Ричард  двигался  ей  навстречу.  Он  поправил  ремешок
фотокамеры на плече, проворно пригладил волосы.
   Согласно его наблюдениям, женщины неравнодушны к мужчине с фотоаппаратом.
У такого мужчины как бы другой статус, он кажется особенным, в  нем  видится
"художник".
   Ричард не считал себя красавцем и очень ценил  тот  дополнительный  шарм,
который ему придавала  дорогая  профессиональная  фотокамера  на  плече.  По
крайней мере с ней ему было намного легче завязывать знакомства  со  всякими
цыпочками.
   А эта блондинка была, вне сомнения, цыпочкой из цыпочек.
   Ричард взял немного левее, чтобы их пути  пересеклись.  Девушка  заметила
его и задержала взгляд на камере, которую он еще  разок  вскинул  на  плече.
Потом блондинка подняла глаза и встретилась  взглядом  с  Ричардом.  У  того
екнуло сердце. Как она посмотрела!.. Обалдеть! Ясное дело,  крошка  на  него
запала.
   Ричард громко откашлялся и окликнул:
   - Извините, мисс...
   Она остановилась и повернулась  к  нему.  Какие  глазищи!  Умереть  и  не
встать!
   Он ослепительно улыбнулся и заговорил солидной скороговоркой :
   - Видите ли, я ведущий фотограф газеты  "Сентинел".  В  данный  момент  я
работаю над темой "Первая неделя в университете" - или что-то в  этом  роде.
Снимки пойдут на первую полосу. Не могли  бы  вы  попозировать  мне?  Ничего
особенного делать не надо. Просто сойдите по ступенькам, как вы  только  что
сошли. И пусть у вас будет серьезное, сосредоточенное лицо, будто вы спешите
на занятия.
   Еще прежде чем он договорил последнюю фразу, девушка решительно  замотала
головой.
   - Нет, нет, я вынуждена отказаться.
   -  Почему  "нет"?  Ваш  снимок  и  ваше  имя  будут  на   первой   полосе
университетской газеты. Чем плохо? Кстати, а как вас зовут?
   - Марша.
   - Я серьезно, Марша. Ваш снимок  действительно  будет  на  первой  полосе
"Сентинел"! Я позабочусь,  чтобы  вы  получили  два  десятка  экземпляров  -
сможете разослать родным и друзьям. Итак, вы согласны?
   Она снова отрицательно мотнула головой.
   - Не люблю, когда меня  фотографируют.  На  снимках  я  всегда  на  черта
похожа.
   - Это от фотографа зависит. На моих снимках вы будете сущим ангелом.  Еще
ослепительнее, чем в жизни! - Ричард победно усмехнулся. - Право же, бросьте
ломаться. Мне эти снимки позарез нужны.
   Срок поджимает. Если я опоздаю с материалом - главный голову снесет!
   Девушка, видимо, заколебалась.
   - Какой вы... Я, честно говоря, не знаю...
   - Ну, пожалуйста...
   Оно упало как раз между ними. Совершенно неожиданно - не было  ни  крика,
ни шума; похоже, не было  даже  звука  рассекаемого  воздуха.  Просто  нечто
большое свалилось откуда-то сверху, и, прежде чем оба  опомнились,  раздался
глухой шлепок и во все стороны брызнула кровь.
   На пару секунд Ричард остолбенел, потом сознание вернулось, и  он  понял,
что это тело мужчины. Бедняга упал на асфальт не головой или ногами вперед и
даже не плашмя, он приземлился на странно поджатые колени - из-за чего  кожа
на его животе прорвалась и внутренности вылетели наружу. Кишки,  не  потеряв
связи с телом, еще покачивались. Голова погибшего  была  расколота,  из  нее
вываливался мозг. Лицо превратилось в кровавую кашу.
   Марша словно к земле приросла от ужаса.  Наконец  девушка  в  достаточной
степени пришла в себя и завизжала, таращась на изуродованный труп. Она  даже
не заметила, что ее голые ноги и белые шорты забрызганы чужой кровью. Да что
там ноги!.. Ричард заметил капли крови на ее лице и в волосах!
   Но тут его замешательству пришел конец. Он деловито поднял  глаза  вверх,
потом  опустил  их  на  труп,  осмотрелся,  выбрал  наилучший  угол  съемки,
стремительно перебрал в уме варианты композиции. Затем окинул визжащую Маршу
быстрым пытливым взглядом - кровь на белых шортах и на белых ногах. В  цвете
это  получится  вульгарно.  Зато  в  черно-белом  варианте  будет   отличный
контраст.
   Он сделал несколько быстрых шагов  назад,  одновременно  срывая  защитный
колпачок с объектива.
   Затем припал  на  одно  колено,  проворно  направил  камеру  на  Маршу  и
окровавленный труп.

2

   И хладнокровно принялся щелкать кадр за кадром.
   В редакции было еще оживленнее, чем за неделю до начала  семестра,  когда
верстали первый номер нового учебного года.
   Сотрудники рекламного отдела давно закончили работу и разошлись по домам,
но небольшая комната была набита людьми: литсотрудники, соперничая за  места
за столом, вычитывали статьи; ответственный секретарь  сидел  перед  экраном
единственного компьютера и вносил последние срочные изменения в  верстку,  а
две его помощницы лихорадочно переклеивали  макет.  Радио  было  включено  -
какая-то станция непрестанно гнала в эфир ядреный хэви метал.
   Чтобы его услышали, Джиму Паркеру пришлось кричать во весь голос:
   - Десять минут! Мы  обязаны  закончить  через  десять  минут!  Типография
велела, чтобы к восьми все было готово.
   Ноль реакции. Словно  никто  и  не  расслышал  отчаянный  вопль  главного
редактора. Однако Джим знал, что все его услышали и не подведут.
   Он подошел к ближайшему столику и просмотрел  спортивную  страничку.  Две
статьи и ни одного снимка. В иное время он пришел бы в ярость. Не далее  как
на прошлой неделе пришлось устроить выволочку  заведующим  отделов:  слишком
мало даете фотографий! У страниц нудный вид. В  любом  разделе  должен  быть
хотя бы один снимок, а  колонку  редактора  следует  сопровождать  рисунком.
Однако сегодня  Джим  Паркер  был  озабочен  более  серьезными  делами,  чем
веселенький вид каждой страницы.
   Джим протолкался сквозь группу литсотрудников и принялся  изучать  первую
полосу. В конце ударной статьи зияло небольшое белое пространство,  но  Тони
уже трудился ножницами, раздвигая абзацы. "Шапка" гласила:

СТУДЕНТ ГЕОФАКА ПРЫГАЕТ НАВСТРЕЧУ СМЕРТИ ИЗ ОКНА КОРПУСА СОЦИАЛЬНЫХ НАУК

   Джим прочитал заголовок вслух - так сказать, взвесил  на  языке.  Не  бог
весть как оригинально, зато доходчиво и броско. Сразу под "шапкой" помещался
снимок первокурсницы Марши Толмасофф; девушка  в  ужасе  таращилась  куда-то
вниз, на невидимый труп. За ее спиной было то самое здание, из окна которого
выпрыгнул самоубийца.
   - Славный снимок,  -  констатировал  Джим.  Ричард  оказался  поблизости,
расслышал похвалу и отозвался:
   - Спасибо, босс!
   В проявочной висели черно-белые  фотографии,  снятые  Ричардом  на  месте
трагедии. Он нащелкал не один десяток кадров - и самые  впечатляющие  крепко
засели в памяти  Джима.  К  сожалению,  большинство  этих  кадров  никак  не
подходили для университетской газеты. Крупные  планы  кишок  на  асфальте  и
беловатых ошметков мозга, забрызганное кровью, искаженное криком ужаса  лицо
Марши Толмасофф... Зрелище не для  слабонервных.  Но  самый  душераздирающий
кадр - общий план: скорченный труп на асфальте и толпа радостно возбужденных
зрителей, ожидающих прибытия полиции.
   Джиму вдруг  подумалось:  а  ведь  судя  по  тому,  как  Ричард  усиленно
подчеркивает свое равнодушие к происшедшему, он тоже потрясен увиденным.
   Тем временем Джин и ее помощницы закончили возню с  макетом.  Все  статьи
были вычитаны и на месте.
   - Готово! - торжествующе провозгласила Джин. Джим облегченно вздохнул.
   - Теперь надо отправить в типографию. Кто понесет?
   - Давайте я, - вызвался Ричард,  деловито  поправляя  ремешок  камеры  на
плече. - Мне все равно по пути.
   - Спасибо, - сказал Джим, еще раз  взглянул  на  первую  полосу,  тряхнул
головой и положил листок в коробку - к остальным. - В этом семестре  готовый
номер будем относить в типографию по очереди. Надо составить график.
   Ричард ушел, а  Джин  с  помощницами  занялась  уборкой  столов.  Главный
редактор повернулся к остальным сотрудникам, которые выжидающе  смотрели  на
него.
   - Отлично поработали, друзья, - сказал Джим. - На сегодня  все.  Увидимся
завтра. -  Тут  он  кивнул  Стюарту.  -  С  утра  выясни  побольше  об  этом
самоубийце. Пошли репортеров.
   - "Репортеров"? - насмешливо переспросил Стюарт. - Стало быть, у нас есть
репортеры? Вот это новость! Покажите мне хоть одного!
   Все рассмеялись. Первый номер был целиком  составлен  с  помощью  штатных
литсотрудников, которые должны были в принципе  только  редактировать  чужие
материалы. Они же были единственными авторами и второго номера.
   - Ладно, - сказал Джим, - по домам. Сотрудники  стали  расходиться.  Джим
оглянулся на Джин - надо бы извиниться перед  ней  за  то,  что  он  ее  так
безбожно задержал. Но тут в  коридоре  раздалось  знакомое  жужжание  мотора
инвалидной коляски Хоуви.
   - Ах ты черт! - процедил Джим. В суете  перед  сдачей  номера  он  совсем
позабыл о своем обещании заехать за приятелем в книжный магазин.
   Джим двинулся в коридор, ожидая заслуженной нахлобучки от Хоуви, который,
видимо, кипит от праведной ярости. Однако у приятеля был обычный невозмутимо
добродушный вид.
   - Извини, - поспешно сказал Джим, прежде чем Хоуви успел раскрыть рот.  -
Тут  такая  запарка!..  Нам  пришлось  сдвинуть  время  сдачи  номера  из-за
самоубийства - целиком переделывали первую полосу..
   Хоуви улыбнулся и махнул рукой: дескать. Бог с ними, с извинениями.
   - Ладно, простил. Я же понимаю, что такое сдача номера. Когда ты  вовремя
не появился, я сразу сообразил, что у вас аврал,  и  направился  сюда  своим
ходом.
   На Хоуви был его привычный старенький  джемпер,  но  глаз  Джима  заметил
справа на груди приятеля новый значок. Он нагнулся, чтобы  прочитать  мелкие
буковки.
   - "Ешь дерьмо и вой на луну", - со смехом подсказал Хоуви. - Какой-то тип
продавал рядом со студцентром. Как я мог устоять перед соблазном!
   - Покупочка в твоем  духе.  -  покачал  головой  Джим.  -  Ладно,  сейчас
по-быстрому собираю  манатки,  и  дуем  куда-нибудь  перекусить.  Умираю  от
голода!
   - Заметано,  -  отозвался  Хоуви,  нажал  переключатель  на  подлокотнике
инвалидного кресла и покатил вслед за Джимом в редакционную комнату. Там  он
приветственно кивнул Джин и  ее  помощникам,  а  потом  обратился  к  Джиму,
который собирал какие-то бумаги:
   - Так что там случилось-то? Какого хрена парень сиганул из окна? Разбитое
сердце? Я слышал, вроде неудачный роман...
   - Достоверно еще не знаем, - ответил  Джим.  -  Записки  пока  не  нашли.
Возможно, бедолага оставил  записку  дома  или  еще  где.  Полиция  пытается
связаться с его родителями - пока безрезультатно.
   - Вряд ли это из-за учебы. Ведь только одна неделя прошла.
   - Пока можно только гадать, - сказал Джим, застегивая молнию рюкзачка.  К
этому времени они остались в комнате одни. Джим махнул  рукой  -  "сваливаем
отсюда!" - и выключил свет.
   В этот час в университетском городке  стояла  удивительная  тишина.  Пока
друзья двигались к автостоянке, в вечернем воздухе были слышны  только  стук
каблуков Джима да жужжание мотора инвалидной коляски. Дневные студенты давно
разошлись по домам, а вечерники были на занятиях. Только несколько студентов
сидели на террасе кафе рядом с естественно-научным корпусом -  пили  кофе  с
пирожками. Хотя осень только-только начиналась, в воздухе царила прохлада, и
уже выпала роса.
   Джим поймал себя на мысли: отчего же мне  так  не  хотелось  возвращаться
сюда, в Бреа? Когда он приехал в университетский городок чуть больше  недели
назад, зарегистрировался, записался на  семинары  и  разместился  в  комнате
студенческого  общежития,  все  его  летние  страхи  показались  ему  чистым
вздором. Чуть было не взял академический отпуск! С какой стати?
   Теперь  летние  настроения  он  рассматривал,  как  детский  каприз,  как
досадную дурь. Однако после самоубийства несчастного  парня,  труп  которого
так классно сфотографировал Ричард, и в угрюмой тишине холодного  вечера  на
почти безлюдной  и  плохо  освещенной  улице  студгородка  прежние  сомнения
нахлынули вновь, и Джим с тревогой подумал: что ни говори, а у  моей  летней
неприязни к университету все же были кое-какие основания... Что-то в  К.  У.
Бреа настораживало его, заставляло чувствовать  себя  не  в  своей  тарелке.
Сейчас неприятное ощущение было легко  списать  на  впечатление  от  слишком
натуралистических фотографий самоубийцы. Однако Джим знал, что на самом деле
его тревожит нечто другое. Назвать причину страха  он  бы  не  смог.  Просто
чувствовал в темноте некую почти осязаемую угрозу.
   Без видимой  причины  мороз  пробежал  по  его  спине,  кожа  на  затылке
неприятно заныла.
   - Куда мы направляемся? - спросил Хоуви. -  Перехватим  по  гамбургеру  у
Билла?
   - Что? - Джим непонимающе уставился на приятеля. - А! Ну да.  Можно  и  к
Биллу.
   - Я не был там с прошлого семестра.
   - Я тоже.
   Хоуви увеличил  скорость  инвалидной  коляски  и  понесся  вперед,  затем
повернул налево и по специальному скату съехал на автостоянку.
   Джим проводил его глазами. Вернувшись в  студгородок,  он  был  неприятно
поражен видом товарища. Тот был бледнее обычного и еще больше похудел - кожа
да кости. Вообще, он стал как бы меньше и выглядел хуже некуда.  Когда  Джим
впервые после лета зашел в комнату Хоуви, сердце у него так и сжалось: какая
горестная перемена! Друзья никогда не обсуждали  болезнь  Хоуви  -  мышечную
дистрофию. Хоуви разговоров на эту тему не любил, а Джим тешил себя  мыслью,
что болезнь друга удалось как-то приостановить. Сейчас он  воочию  убедился,
что мышечная дистрофия штука коварная, неумолимая - и Хоуви ничего  хорошего
не светит.
   Впервые Джим всерьез подумал о том, что Хоуви может умереть.
   Тогда, в комнате Хоуви, Джим вдруг решил перестать прятать голову в песок
и побеседовать с другом о том,  как  протекает  болезнь,  но  застеснялся  и
вместо этого завел банальный разговор:
   - Как лето?
   Хоуви ухмыльнулся и пожал плечами:
   - Что лето? Сам понимаешь как.
   На самом деле Джим не  понимал.  Но  хотел  бы  понять.  Поэтому  вдохнул
побольше воздуха и спросил:
   - Хорошо или плохо?
   - И так, и сяк... Старик, слышал  обалденную  новость?  Симмонс  подал  в
отставку. Якобы приставал к студентке. Ну его и попросили.
   Они стали оживленно обсуждать эту тему, и момент для серьезного разговора
был упущен.
   Наблюдая, как Хоуви выруливает по направлению к машине, Джим снова ощутил
камень под ложечкой. На душе было очень кисло. Само собой разумеется,  Хоуви
проведет  всю  свою  жизнь  в  инвалидном  кресле.  Против  этого  факта  не
поборешься. И  совершенно  очевидно,  что  физическая  слабость  никогда  не
позволит ему вести "нормальную" жизнь. Однако по крайней мере в рамках  этой
постоянной немощи его здоровье  могло  бы  оставаться  стабильным!  Но  злая
судьба и этого жалкого утешения не оставляет! Увы, увы...
   Джим зашагал быстрее, чтобы догнать  друга.  Он  старался  спрятать  свои
горестные размышления, но, видимо, неудачно, потому что Хоуви спросил, когда
они оказались рядом у дверцы пикапа:
   - Джим, что с тобой?  Вид  у  тебя  хреновый.  Джим  отрицательно  мотнул
головой.
   - Ничего, все в порядке.
   - Кончай заливать.
   - Просто устал. Эта чертова редакция...
   Хоуви недоверчиво покосился на него, но промолчал.
   А тем временем Джима вновь прошила неприятная дрожь. Ему опять было не по
себе. Казалось, что кто-то.., точнее, что-то.., словом, нечто  наблюдает  за
ним, и шпионит оно за ним уже давно и неотступно.
   Джим устоял перед желанием быстро оглянуться. Это ведь глупости,  за  его
спиной ничего быть не может... Он молча сунул руку в карман и вынул ключи от
машины.

3

   Ян вернулся домой уже в темноте. Час был поздний - но  что  с  того?  Все
равно дома его никто  не  ждал.  Некому  отчитать  его  за  слишком  позднее
возвращение. Нет человека, которому было бы небезразлично, в какое время  Ян
пришел домой и пришел ли вообще...
   Наверное, поэтому, из нежелания идти в  одинокую  берлогу,  он  стал  без
особой нужды регулярно задерживаться на работе допоздна. В  своем  крохотном
кабинете он или читал в кресле, или просто  мечтал,  таращась  отсутствующим
взглядом в пространство.
   Его кабинет нельзя было назвать удобным. Тесно, много лишних вещей; вдоль
одной  стены  книжные  полки  с  учебными  пособиями,  к  которым  никто  не
притрагивался много лет; вдоль стены напротив тоже книжные полки -  классика
и "черные фантазии", романы  и  сборники  рассказов.  Стол  завален  разными
бумагами и журналами -  тут  смешивалась  работа  уже  сделанная  и  работа,
которую только  предстояло  выполнить.  Словом,  сам  черт  ногу  сломит.  А
разбирать завалы все как-то недосуг. В комнате было одно маленькое оконце, и
у Яна периодически  возникали  приступы  клаустрофобии  -  пространство  его
кабинета  было  действительно  удручающе  замкнутое.  Поэтому  он,  соблюдая
психическую гигиену, давно привык избегать этой комнатушки  -  забегал  сюда
между занятиями крайне редко, после работы никогда в ней не задерживался.
   И вдруг в последнее  время  гадкая  комнатка  превратилась  в  его  почти
постоянное прибежище. Уже с утра, до занятий, Ян забивался в эту  нору  и  в
одиночестве завтракал. И после лекций и семинаров он теперь не  ехал  домой,
как прежде, а шел в свой кабинет. Странную перемену он  объяснял  себе  тем,
что тут много требующих работы бумаг что надо много готовиться к занятиям  и
здесь это удобнее. Но сам же и не верил этому вздору.
   Просто ему не хотелось возвращаться домой, где его никто не ждал.
   Он припарковал машину на  подъездной  дороге  к  дому  и  какое-то  время
продолжал сидеть за рулем. Очевидно, таймер опять сломался - свет в доме  не
горел. Ян не любил возвращаться в неосвещенный дом. Так было еще неприятнее.
Отсутствие света подчеркивало одиночество.
   Сейчас в доме царила темнота. В окнах  отражалась  тихая  угрюмая  улица.
Стоял поздний вечер - время, когда газоны перед домом должен  заливать  свет
из о