лы  с  этими  подсказками  давно
стерты, а книги с опасными клочками информации уже пропали из библиотеки.  -
Стивенс набычился, насмешливо фыркнул и закончил:
   - Вы мыслите, как двухлетний ребенок. У нас тут не детский  сад,  учитесь
думать по-взрослому!
   Ян поспешил сменить тему разговора, прежде чем побагровевший Бакли  успел
найти слова для достойного ответа.
   - Сегодня вечером мы встречаемся для того, чтобы...
   И он стал в подробностях говорить о том, чего  он  ждет  от  предстоящего
собрания. Ян старательно уводил дискуссию от всего, что могло вызвать сшибку
мнений и ссору. Не хватало им  только  передраться  за  несколько  часов  до
важнейшего коллективного обсуждения!
   Когда все разошлись, Стивенс задержался в кабинете Яна.
   - Пообещайте мне одну вещь.
   - Что именно?
   - Если со мной что-нибудь случится и оно меня уничтожит, то  вы  возьмете
из моей квартиры взрывчатку  и  оставите  от  этого  проклятого  места  лишь
выжженную землю.
   Стивенс сказал это с почти умоляющей интонацией, но при этом  смотрел  на
Яна исподлобья, и в его взгляде было столько яростной требовательности,  что
возражать не хватало  сил.  Поэтому  Ян  дипломатично  ответил  вопросом  на
вопрос:
   - Но отчего вы полагаете, будто с вами непременно что-нибудь случится?
   - Я слышал Его. Я слышал Его голос. - Тут Стивенс вдруг перешел на шепот.
- Он знает меня. Он помнит меня. А сегодня я уже имел  случай  сказать,  что
мозг компьютерного типа ничего не забывает.
   - Он вас.., помнит? Вы имеете в виду?.. Стивенс печально кивнул.
   - Да, мне тоже непонятно, откуда он мог узнать.
   - Я думал, что все эти взбесившиеся университеты  -  разные,  независимые
друг от друга организмы, которые не способны обмениваться информацией...
   - Я тоже так думал.
   - Значит, Университет имеет против вас зуб? Он только и ждет...
   - Не знаю. Я могу лишь констатировать  факт:  я  был  в  подвале  корпуса
социальных наук - проверял верность имеющихся у  меня  чертежей  -  и  вдруг
услышал, как кто-то шепотом позвал меня: "Гиффорд!" Это был голос моей жены.
Я не сумасшедший и голосов не слышу. Значит...
   - Матерь Божья!
   - Там, в  подвале,  я  был  совершенно  один.  Работник  эксплуатационной
службы, который пустил меня туда, сидел  в  своей  подсобке  наверху.  Голос
доносился из трубы  воздухозаборника.  Точнее,  не  из  самой  трубы,  а  из
небольшого отверстия на стыке двух секций трубы.  При  каждом  слове  оттуда
вырывался дымок - уж не знаю, что это было, фреон  или  углекислый  газ,  но
только это напоминало рот, из которого на морозе  вылетают  облачка  пара...
Так вот, голос шел из этого отверстия. И это был голос  Пэт,  моей  покойной
жены.  Она  сказала:  "Уноси  отсюда  ноги,  Гиф.  И   больше   никогда   не
возвращайся".
   Только я точно знаю, что это не Пэт, потому что она никогда  в  жизни  не
называла меня "Гиф". Я приложил  руку  к  отверстию  и  ощутил  пульсирующий
холод. Это было как дыхание. Наконец я отнял руку -  и  в  то  же  мгновение
отверстие стало вдвое больше  и  грубый  мужской,  какой-то  машинный  голос
произнес отчетливо:
   "Я убью тебя, Гиффорд. На этот раз я тебя убью".
   - "На этот раз"? Стивенс кивнул.
   - Я хотел схватить кувалду и превратить в лепешку ни в  чем  не  повинную
трубу. Но это было бы смешно - Университет попросту использовал ее  в  своих
целях. И я развернулся и  ушел.  Он  продолжал  говорить,  продолжал  сыпать
угрозами... Я не обращал внимания. Поднялся  по  лестнице,  нашел  работника
эксплуатационной службы, поблагодарил его  за  любезность  и  был  таков.  -
Стивенс сделал паузу, потом мрачно закончил:
   - Но эта сволочь все обо мне знает. Знает мое имя.  И  кто  я.  И  где  я
раньше жил. И что делал потом. Могу только гадать,  что  именно  Университет
использует в качестве глаз, но он видит. И глаза у него повсюду.  Поэтому  я
не считаю удачной мысль собрать сегодня наших друзей  здесь,  на  территории
университета.
   - А в другом месте, вне университета, нужных  людей  собрать  практически
невозможно, - сказал Ян. - Боюсь, и сегодня-то мало кто придет.  Пообещавших
окажется больше, чем людей в зале...
   - И все равно здесь не стоит встречаться. Мы здесь находимся...
   - ..во чреве зверя?
   - Правильно. И пока мы на территории кампуса, мы должны следить за каждым
своим словом, за каждым своим действием.
   - Но не значит ли это, что мы обречены? Если  Университет  в  курсе  всех
наших действий, если он слышит все наши речи, следит за каждым шагом, то как
мы будем сражаться против него?
   Стивенс угрюмо покачал головой.
   - Не знаю, - сказал он. - Как ни печально, я не знаю...

2

   Было бы странно делать вид, что  сегодня  самый  обычный  день  и  ничего
особенного не происходит. Джиму хотелось плюнуть на семинары и на  газету  и
заняться исключительно борьбой  с  монстрами  -  распрощаться  с  нормальной
повседневной жизнью до тех пор, пока Университет не будет побежден.
   На самом же деле, несмотря на бурные события, в основе  своей  жизнь  шла
заведенным порядком. В этом было немало трагической иронии:  конечно,  можно
бросить на время  учебу  и  полностью  отдаться  делу  изгнания  демонов  из
университета, но в случае  успеха,  если  он  спасет  мир  и  вернет  его  к
нормальному  состоянию,  то  и  самому  Джиму  не  миновать  возвращения   к
нормальному состоянию, то есть  к  каждодневной  рутине  контрольных  работ,
семинаров и лекций, да к тому же придется наверстывать упущенное.
   И нельзя было забывать о том, что это его последний год  в  университете.
Сейчас следовало подчистить все "хвосты", набрать нужное количество курсов и
баллов для диплома. Он обязан учиться с предельным напряжением. Одновременно
нельзя запускать работу в "Сентинел" - во-первых,  стыдно  ударить  лицом  в
грязь перед сотрудниками, которые верят  в  него,  а  во-вторых,  необходимо
вписать побольше успехов в свою характеристику, ибо от  нее  будет  зависеть
высота ступеньки, с  которой  он  начнет  будущую  карьеру.  Если  он  будет
трудиться на посту главного редактора "Сентинел" спустя рукава, то недолго и
вылететь с этого места. О таком повороте событий и думать не хочется!
   Короче говоря, ни занятия, ни газету бросать нельзя, и бороться  со  Злом
приходилось исключительно в свободное от учебы и работы время. Вот это-то  и
смущало Джима.
   А между тем занятия прогуливало невообразимое  количество  студентов.  Те
немногие, кто все-таки посещал лекции и семинары, проявляли удручающе низкий
интерес к учебе - просто отсиживали положенные часы.
   В аудиториях  стало  намного  больше  свободных  мест,  студенты  слушали
профессоров равнодушно, отвечали вяло, любые дискуссии стали  пресными  -  и
все же форма университетской жизни  сохранилась,  даром  что  ее  содержание
решительным образом изменилось. Писали и сдавали зачетные  работы,  получали
какие-то баллы, лекции и семинары проходили вовремя. В этой  чинной  рутине,
из  которой  давно  ушел   смысл,   был   некий   сюрреализм,   что-то   или
противоестественное, или сверхъестественное. У Джима ум  за  разум  заходил,
когда он задумывался над происходящим. Но ведь  и  он  был  актером  в  этой
сюрреалистической  пьесе  -  он  исправно  прикидывался  самым  обыкновенным
студентом, который учится в самом обыкновенном университете  и  каждый  день
совершает будничные действия, характерные для всякого нормального студента!
   "После семинара по американской литературе Фейт уехала, чтобы  продолжить
поиски работы вне университета.  Джим  не  преминул  убедиться  в  том,  что
девушка  покинула  территорию  университета  без  приключений.  Он  проводил
глазами ее "фольксваген", пока тот не скрылся за пеленой смога в конце улицы
- будучи уже на "безопасной земле". Затем Джим направился в редакцию.
   В редакционной комнате не было ни души. Это  несколько  насторожило  его.
Разумеется, время приближается к ленчу, а на столах разложена  корректура  с
сегодняшней правкой - стало быть, редакторы с утра уже поработали... Но есть
что-то ненормальное в полном  отсутствии  сотрудников.  По  крайней  мере  в
прошлом семестре народ в редакции толпился постоянно -  с  семи  утра  и  до
восьми, а то и девяти часов вечера. И это  не  говоря  о  техперсонале  -  в
производственном  отделе   всегда   кто-либо   дежурил.   А   сейчас   и   в
производственном отделе ни души!
   Джим в растерянности пересек большую  комнату  производственного  отдела,
смежную с редакционной, и зашел в фотолабораторию.
   И там никого.
   Джим включил  свет,  обвел  помещение  рассеянным  взглядом.  На  веревке
сушились фотографии, которые он видел впервые. И на стенах были  фотографии,
которые он видел впервые.
   И век бы еще не видел!
   Снимки демонстрировали крупные планы пыток и сцен  сексуального  садизма.
Исполосованные спины, отрезанные пальцы, гениталии и  женские  груди  и  еще
много-много всяких страшных мерзостей.
   Джим медленно обошел комнату, приглядываясь к фотографиям.  Он  не  сразу
сообразил, что именно так поразило его и отчего похолодело сердце.  Все  это
были не  случайные,  где-то  подсмотренные  кадры;  это  были  постановочные
снимки. Ричард делал  фотографии  специально  разыгранных  сцен!  Хороши  же
постановки, в которых отрезаются гениталии, пальцы и груди!
   Ричард.
   Но с какой стати он решил, что эти мерзкие работы выполнены Ричардом?
   Да потому что во всем чувствуется его стиль -  рука  профессионала,  глаз
профессионала,  композиционный  талант,   умение   правильно   акцентировать
детали...
   На нескольких фотографиях Джим узнал бывшую подружку Ричарда Люсинду.
   Джим остановился, чтобы получше рассмотреть эти  снимки.  Они  составляли
серию - с постепенным развитием сюжета. Вот Люсинда, связанная  по  рукам  и
ногам, в мужском туалете. Нога в сапоге прижимает к полу ее голову.  В  руке
мужчины опасная бритва.  Он  держит  лезвие  у  самого  подбородка  Люсинды.
Девушка визжит. Ее обычно красивое лицо  изуродовано  гримасой  смертельного
ужаса. На следующих снимках мужчина полосует ей бритвой грудь,  бьет  носком
сапога  по  зубам,  потом  перерезает  ей  горло.   Заключительные   снимки:
неузнаваемая мертвая Люсинда, вся в  крови;  черный  провал  беззубого  рта,
изорванные губы; скрупулезная фиксация всех ран на  теле  -  крупные  планы,
почти как фотографии судебной  медэкспертизы,  только  сделанные  любовно  и
талантливо, с эстетским смакованием...
   Между тем серия об убийстве Люсинды была наименее страшной из всего,  что
предстало глазам Джима.
   - Отпадные снимки, да?
   Джим проворно обернулся. В  дверном  проеме  стоял  Ричард.  Фоторепортер
самодовольно улыбался. В одной руке у него была дорогая камера, а в другой -
альпеншток.
   - Ты разглядел эту цыпочку?  -  продолжал  Ричард,  показывая  киркой  на
фотографию голой блондинки, во влагалище которой  был  загнан  острый  конец
альпенштока.  Рана  была  чудовищной.  -  Поверь  мне,  сучка   кончила   от
удовольствия!
   - Нет,  не  верю,  -  спокойным  тоном  сказал  Джим,  не  сводя  глаз  с
альпенштока в руке Ричарда.
   - И напрасно. Я говорю чистую правду.
   - Зачем ты это сделал?
   - Ты имеешь в виду снимки? Ведь это моя работа - фотографировать!
   - Я спрашиваю, зачем ты это сделал?
   - Зачем я убил этих сучек? - со смехом переспросил Ричард. - А как еще  я
мог сделать такие бесподобные снимки? Подобные вещи не каждый день увидишь и
просто так не щелкнешь!  Приходится  самому  заботиться...  Кстати,  в  этом
случае  я  могу   правильно   поставить   свет,   выстроить   задний   план.
Художественное фото - гораздо более сложное искусство, нежели фоторепортаж!
   Джим хранил молчание, не сводя  глаз  с  альпенштока  в  руке  Ричарда  и
внутренне готовясь к нападению. Возможно, ему удастся  перехватить  руку  со
смертельным оружием или сбить безумца с ног и выскочить из комнаты...
   Ричард с улыбкой посмотрел на Джима, поднял альпеншток.., и  повесил  его
на настенный крючок, рядом с полочкой, где стояли проявители.
   - Ты еще не видел моих самых  последних  снимков,  -  сказал  он.  -  Это
что-то!
   Ричард вынул кассету из фотоаппарата и гордо потряс ею в воздухе.
   Джим растерянно моргал. У Ричарда  нет  и  следа  угрызений  совести.  Он
попросту не понимает, что его действия -  чистой  воды  уголовщина.  У  него
окончательно поехала крыша! Он всерьез уверен, что мучить и убивать женщин и
снимать на пленку их гибель - вполне  нормальное  поведение.  Мол,  чего  не
сделаешь ради искусства! Ричард настолько безумен, что даже не заметил ужаса
на лице Джима, не разглядел  осуждения  в  его  глазах.  Он  живет  в  своем
герметичном мире, где убийство в порядке вещей, и совершенно искренне  верит
в  то,  что  главный  редактор  зашел  в  фотолабораторию  полюбоваться  его
"шедеврами"...
   - Сейчас я быстренько проявлю эту кассету,  -  сказал  Ричард.  -  Но  ты
оставайся. Не пожалеешь. Снимки - первый класс!
   Джим отрицательно мотнул головой и стал медленно продвигаться  в  сторону
двери, все еще поглядывая на  зловещий  альпеншток  на  стене.  Быть  может,
Ричард  только  дурачит  его,  играет  в  кошки-мышки,  хочет  убаюкать  его
дружескими речами, а сам задумал убийство...
   Ричард пожал плечами и улыбнулся:
   - Напрасно. Это настолько любопытно, что я бы на твоем месте  остался.  А
впрочем, дело твое. Я принесу тебе снимки, как только они будут готовы.
   Джим вышел из фотолаборатории. Ему все еще не верилось, что он  отделался
только испугом.
   Ричард закрыл дверь, погасил свет и включил красный фонарь.

3

   - Ты возьмешь на себя левую сторону, - сказал Фил, - а я - правую. Гленна
кивнула:
   - Хорошо.
   Она направилась по проходу между  рядами  стульев  к  группе  вьетнамцев,
которые вполголоса обсуждали содержание раскрытого перед ними учебника.
   - Библиотека закрывается через десять минут, - объявила девушка.
   Затем она продолжила обход  левой  стороны  этажа.  Дальше  располагались
индивидуальные столы, с трех сторон отгороженные невысокой перегородкой. Она
заглядывала в каждую "кабинку" и повторяла:
   - Библиотека закрывается через десять минут.
   В "кабинках" сидели в основном парни и в основном почему-то блондины.
   Гленна шагала вперед, слыша за собой хлопки закрывающихся книг.
   Издалека доносился голос Фила, который предупреждал читателей о  закрытии
на правой стороне этажа. Пока был слышен этот голос, Гленна чувствовала себя
в безопасности. С некоторых пор  она  не  переносила  одиночества  в  стенах
библиотеки - девушка впадала  в  полуистеричное  состояние,  и  ее  начинало
трясти от страха. А ведь  когда-то  время  закрытия  библиотеки  было  самым
приятным для нее - идешь себе по этажу и властно покрикиваешь на  читателей;
куда лучше, чем сортировать и расставлять книги!  И  вот  теперь  это  время
стало самым ненавистным, потому что приходилось перемещаться  по  библиотеке
преимущественно  в  одиночку.  Гленне  больше  не  нравилась  гулкая  тишина
последних этажей и бесконечные коридоры между книжными стеллажами, где могло
случиться что угодно. Что угодно!
   "Засуньте ей ракетку в задницу!"
   Нет, не стрельба в библиотеке сделала ее пугливой. Она стала такой  после
изнасилования в спортивном зале. А стрельба только закрепила в душе  девушки
постоянную тревогу, которая то и дело превращалась в панический страх.
   Да, то дикое происшествие во  время  игры  в  бадминтон,  горестный  опыт
общения с Кэлхоуном, наблюдения за университетской жизнью последних недель -
словом, у нее  было  достаточно  причин  вздрагивать  от  каждого  шороха  и
пугаться каждого мужчины...
   "Суньте ракетку в ее переднюю дырку!"
   А что, если она встретит в библиотеке кого-нибудь из тех,  кто  насиловал
ее тогда? А что, если в конце одного из проходов между  стеллажами  ее  ждет
тренер по бадминтону с ракеткой в руках?!  А  что,  если  все  насильники  и
Кэлхоун поджидают на шестом этаже - выставили караулы,  чтобы  перекрыть  ей
все пути к отступлению, и она сейчас идет прямо в приготовленную  ловушку!..
Эти мысли посещали Гленну часто. Вот и сейчас что-то  подобное  вертелось  в
голове.
   Ей очень не хватало Фейт. Им вместе хорошо работалось, и  Гленна  считала
ее своей подругой, выделяла из массы  других  сотрудников  библиотеки,  хотя
была в приятельских отношениях со многими. Теперь Фейт больше не было. И это
лишь увеличивало нервное напряжение Тленны. Фейт  бежала  из  библиотеки  из
страха. Тем более неприятно оставаться здесь,  зная,  что  самые  умные  уже
покинули это проклятое место.
   Возможно, Гленне тоже стоило  бы  уволиться  и  поискать  другую  работу.
Ничего хорошего нет в том, чтобы  постоянно  испытывать  опасность  заболеть
манией преследования и попасть в психушку.
   Кроме того, что-то в библиотеке действительно изменилось. Тленна не могла
точно  сказать,  что  именно,  но  она  знала:  какое-то  роковое  изменение
произошло. И это знание холодило  ей  сердце,  было  предметом  нескончаемых
волнений...
   Дойдя до конца ряда читательских столов, девушка повторила:
   - Библиотека закрывается через десять минут.
   Поблизости не было ни единого студента, но  она  все-таки  нарочно  очень
громко и четко произнесла эту фразу - звук собственного голоса успокаивал  и
вселял в нее уверенность. Тишина была частью страшного.
   Стараясь посильнее топать ногами и бессознательно шмыгая носом - то  есть
продолжая  бороться  с  гробовой  тишиной,  Гленна  направилась  в   учебные
кабинеты.
   Сюда уже не доносился голос начальника - возможно, шустрый  Фил  закончил
обход и вернулся к лифтам.
   В коридоре ковер был особенно толстый, он полностью скрадывал звук шагов.
Здесь тишина победила, и Гленна, нервно поеживаясь, ускорила шаг.
   Слева на стене она увидела граффити - какой-то хулиган черным фломастером
написал крупными буквами: "А сейчас мы развлечемся всласть, ребятки!"
   "А сейчас мы развлечемся всласть, ребятки!"
   Дрожь прошла по всему ее телу. Вроде бы невинные слова. По  крайней  мере
их можно воспринять как невинные - в другом месте и при  ином  настроении...
Но в последнее время Тленна видела и слышала достаточно плохого - и  ожидала
еще худшего. То, что надпись была сделана здесь, на шестом этаже, превращало
эту фразу в что-то зловещее, в грозную декларацию о намерениях, и  исключало
простодушную интерпретацию...
   Гленна заспешила дальше по коридору.
   Постучав в дверь первого учебного кабинета, она вошла в него. Внутри было
темно. Девушка проворно нащупала выключатель.  Комната  была  пуста.  Гленна
облегченно вздохнула, выключила свет и заперла дверь.
   Затем постучала во второй учебный кабинет.
   Распахнув дверь, она застыла на пороге  и  чуть  было  не  взвизгнула  от
неожиданности.
   Середину комнаты занимал длинный стол, за которым  проводились  групповые
занятия или студенческие  конференции.  Стоящие  вокруг  стола  стулья  были
свободны.  Зато  у  дальней  стены  сгрудилось  десятка  два  карликов.  Они
испуганно смотрели на нее и выглядели как загнанные зверьки.
   Растерянная Гленна сделала шаг  внутрь  комнаты  -  и  карлики  в  страхе
попятились. На их лицах было написано горестное отчаяние,  маленькие  глазки
были полны паники.
   "Что за ерунда такая?" - подумала Гленна.  Она  дружелюбно  улыбнулась  и
сказала:
   - Библиотека закрывается. Худенький  карлик  с  пышными  усами,  стоявший
впереди всех, спросил дрожащим голоском:
   - Они уже ушли?
   Гленна непонимающе сдвинула брови.
   - Кто "они"? - ответила девушка вопросом на вопрос.
   Напряжение в толпе карликов спало, маленькие человечки сделали  несколько
шагов в сторону Тленны, у которой тоже отлегло от сердца.  Тут  было  что-то
непонятное - зато не страшное.
   - Швырялы, - пояснил усатый карлик. Гленна продолжала непонимающе моргать
глазами. Карлик с усами подошел к ней и,  трагически  заламывая  руки,  стал
расск