е чубы  давно  канули  в  лету.  Теперь  бывшие  панки  аккуратно
зализывают назад остатки волос, чтобы прикрыть начинающую лысеть голову...
   Беда заключалась в том, что те давние времена никак не желали забываться.
Пришла на память строка  Элиота:  "Вставай,  настало  время..."  Вставать  и
убираться восвояси не  хотелось.  Пригибало  к  земле  сознание,  что  время
пролетело так незаметно. Осталось меньше, чем прожито. Только  кажется,  что
он был студентом год или два назад. На самом  деле  дети  его  самых  первых
студентов скоро пойдут в университет!
   Дальше Ян шел глядя в пол. Он заметил, что с годами фанатики  моды  стали
действовать ему на нервы. Стали казаться дураками. А в  конце  шестидесятых,
когда движение хиппи было в самом разгаре, он, помнится, отстаивал и длинные
волосы, и потертые джинсы, а  также  злоупотребление  бусами  и  пуговицами.
Профессора, осуждавшие хиппи, казались ему отвратительными ретроградами.  Он
твердил,  что  за  длинными  волосами  и  потертыми  джинсами  стоит   целая
философия, и одежда для хиппи - способ самовыражения.
   Но когда в конце семидесятых явились панки, Ян заметил, что его  симпатии
мало-помалу  смещаются  в  сторону  благовоспитанных  граждан  в  нормальных
костюмах. Словом, истеблишмент перетягивает его на свою сторону.  Панки,  по
мнению Эмерсона, были намного тупее своих предшественников, их  стиль  лишен
философской начинки и насквозь надуман.
   В последнее время стили менялись часто и были настолько  бессодержательны
и глупы, что Ян не тратил время на то, чтобы разбираться в них.
   "Старею", - горестно вздыхал он про себя.
   Профессор дошел до конца коридора, открыл дверь на  лестницу  и  стал  не
спеша спускаться на пятый этаж - на кафедру английского языка и  литературы.
Тяжелый портфель оттягивал руку. Ян был как медленно двигающееся  бревно  на
реке студентов, которые торопливо сновали по лестнице  вверх  и  вниз.  Мимо
пробегали парни и девушки, громко болтая о каких-то своих делах, о планах на
уик-энд и других вещах, никак  не  связанных  с  университетской  жизнью.  В
лестничном колодце стояла духота, одуряюще пахло разными духами и потом. Эхо
громких разговоров больно било по барабанным перепонкам.  Доносились  только
обрывки разговоров - по две-три фразы. Большая часть  слов  тонула  в  общем
гвалте.
   Вот, наконец, и пятый этаж - тихая гавань  кафедры  английского  языка  и
литературы.
   Из крохотных аудиторий слышались лишь приглушенные голоса. Коридоры  были
почти пусты. Сюда редко заглядывали всяческие комиссии.
   В отличие от шестидесятых и  семидесятых  годов,  когда  курс  английской
литературы норовили пройти студенты буквально всех гуманитарных факультетов,
нынче изучение изящной словесности явно не  в  фаворе.  Прежде  трудно  было
вообразить интеллигента без солидных знаний  в  области  литературы.  Теперь
курс по связям с общественностью в интеллигентском наборе котируется выше...
Да, лучшие времена минули. Кафедра идет ко дну, а с ней и Ян...
   "Господи, - подумал он, - что же я так разбрюзжался? Что со мной такое?"
   "Маленькая Девочка и большой осел".
   Очевидно, всему виной желтый листок  с  программой  фильмов.  Он  здорово
ударил по нервам и с самого утра испортил настроение.
   Да, вся муть со дна души поднялась и не желает оседать.
   Не хочется признаваться, но происходит черт знает что. Чтоб  его,  такого
прогрессивного обожателя "черных фантазий", любителя эротических  фильмов  и
ярого поборника права граждан иметь оружие - чтоб его повергло в  такой  шок
коротенькое  объявление  о  нескольких  глупых  порнофильмах!  Фу!   Эмерсон
представлял, каким  словцом  припечатал  бы  его  Бакли,  если  бы  узнал  о
происходящем. Он бы презрительно процедил: "Старпер  хренов".  Может,  он  и
прав. Может, Ян и не заметил, как превратился в банального старпера, ханжу и
зануду... Так или иначе, но клубная программа фильмов не выходила из памяти.
   Зайдя в свой кабинетик, Ян посмотрел на настенные часы и бросил  портфель
на стол. 11.10. Заседание кафедры начнется лишь через двадцать минут. Вполне
достаточно времени, чтобы смотаться в буфет и перекусить - хотя бы гамбургер
на ходу проглотить. Но не было  настроения  толкаться  в  очередях.  Поэтому
Эмерсон рухнул в вертящееся кресло и просто отпил глоток теплой кока-колы из
наполовину пустой банки, стоявшей на столе.  Затем  взял  в  руки  антологию
"черной фантазии", по которой он занимался со студентами.
   Гиффорд.
   Неужели тот чокнутый, который говорил ему  апокалиптические  слова  после
лекции, и есть автор этой отличной антологии?
   Похоже, так и есть.
   Ян полистал книгу.  Отменный  выбор!  Совершенно  ясно,  что  составитель
великолепно знаком с жанром и обладает хорошим литературным вкусом. Отобраны
не только лучшие работы в области "черной фантазии", но и самые характерные!
Причем никто из достойных авторов  не  пропущен.  Имея  столько  достоинств,
антология одновременно короче других, куда менее  удачных  (а  их  на  рынке
десятки!). Этот Гиффорд потрудился на славу и  сумел  выбрать  самые  лучшие
произведения.
   "Нам надо покончить с университетом, пока он не покончил с нами".
   Ян отложил книгу и открыл портфель, чтобы найти  "диссертацию"  Гиффорда.
Ее в портфеле не оказалось. Вот досада - дома забыл!  Несколько  дней  назад
после работы он попытался  прочесть  творение  Гиффорда,  но  осилил  только
десять  страниц.  Текст  был  хаотичный,  почти  неудобочитаемый.   Какая-то
бессмыслица. Не было ясной  композиции  и  предварительных  тезисов,  как  в
нормальной научной работе, зато вся "диссертация" составлена из "умных слов"
- сухой, псевдонаучный жаргон не мог не раздражать такого тонкого  стилиста,
как Ян.
   Но сейчас, благодаря мизантропическому  настроению,  он  с  удовольствием
почитал бы это научное брюзжание. Жаль,  жаль,  что  он  забыл  гиффордятину
дома...
   "Маленькая девочка и большой осел".
   ...было бы любопытно выяснить, что же Гиффорд  пытался  сказать  в  своей
пухлой работе.
   Ян закрыл портфель и откинулся на спинку кресла, глядя на книжные полки у
противоположной стены. Возможно, он так  угнетен  потому,  что  в  последнее
время  читает  исключительно  "черные  фантазии"?  Неужели  эта   литература
исподволь нехорошо действует на его сознание, превращая в подозрительного  и
всем недовольного настороженного типа? Ведь  обхохочешься,  что  происходит:
сидит он  сейчас  в  своем  кабинете  и  вожделеет  прочитать  "диссертацию"
больного человека о том, что университет - гнездилище зла и в скором времени
пожрет своих детищ. И это настроение спровоцировано  тем,  что  Ян  узнал  о
постыдной деградации вкусов в студенческом клубе любителей кино!
   Надо бы встряхнуться и обновить свой интерес к жизни.
   Что значит "надо бы"? Просто необходимо встряхнуться и воспрянуть к новой
жизни! Иначе ему кранты.
   С тех пор как Эленор оставила на автоответчике сообщение,  отменяющее  их
свидание, Ян так и не связался с ней. А она безуспешно пыталась поговорить с
ним. Университетские секретарши передавали ему, что некая Эленор просила его
срочно позвонить ей.
   Сколько же можно оставаться в позе обиженного и мучить женщину?
   Он покосился на телефон и хотел немедленно позвонить бедняжке Эленор,  но
потом решил, что она, наверное, на работе, а звонить туда...  Его  одолевала
странная вялость.
   - Привет, дружище!
   Профессор повернулся к двери. На  пороге  стоял  Бакли  и  жевал  жареный
картофель.
   - Поделиться? - спросил он, протягивая пакетик с картофелем.
   Ян отрицательно мотнул головой.
   - Занят?
   Ян пожал плечами:
   - Не то чтобы очень.
   - Нам бы надо обсудить стратегию.
   - Какую еще стратегию?
   - Стратегию нашего поведения на предстоящем заседании кафедры.
   Бакли зашел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь и сел на стул.
   - Кифер только что вернулся с совета  попечителей,  -  сообщил  он.  -  Я
прошел в двух шагах от него, а  он  сделал  вид,  будто  не  замечает  меня.
Паскудник просто потупил взгляд и молча шмыгнул  мимо.  Понимаешь,  чем  это
пахнет для всех нас?
   - Стало быть, ему вставили пистон, - произнес Ян.
   - Ты знаешь, такие, как он, сами с готовностью снимают  штаны,  чтобы  им
вставили.
   - Ив чем же будет  заключаться  наша  стратегия?  Бакли  запустил  в  рот
пригоршню картофеля и, жуя, сказал:
   - Надо выступить против мерзавца с открытым забралом. Этот старпер хренов
нас всех продаст с потрохами. Мы должны его хорошенько  вздрючить,  чтобы  в
следующий раз он не стелился перед начальством и  отстаивал  интересы  нашей
кафедры, как мужчина. А так ему прикажут,  и  он  покорно  нами  подотрется.
Любым из нас.
   - Тактика встречного запугивания?
   - Срабатывает неизменно.
   Ян кивнул.
   - Ладно, будем давить на начальство, пока оно нас не задавило.  А  теперь
дай мне картошечки. В животе бурчит от голода.

***

   Заседание кафедры происходило, как всегда, в конференц-зале.
   Бакли и Ян прошествовали через холл вместе, заглядывая по пути в кабинеты
приятелей и собирая рекрутов-сторонников.  Они  прихватили  Иоахима  Переса,
Лоуренса Роже, Миджа Коннорса, Элизабет Сомерсби,  Тодда  Круза  и  Франсину
Эшентон. Группа получилась впечатляющая.
   Когда восьмерка, маленькая демонстративно  сплоченная  толпа,  прибыла  в
конференц-зал, вся старая преподавательская гвардия во главе с  Кифером  уже
была там и подчеркнуто проигнорировала появление  бунтарски  настроенной  не
слишком молодой "молодежи".
   Новопришедшие  расселись  вокруг  огромного  стола.  Но  обе   группы   -
"молодежь" и "старая гвардия" - держались настороженно.
   Постороннему человеку достаточно было один раз взглянуть  на  сидящих  за
длинным столом, чтобы сразу догадаться об идущей тут войне и точно  показать
пустующие стулья, которые отделяют один лагерь от другого.
   Ян сел напротив Кифера - левый фланг "молодежи"; Бакли сидел через  шесть
стульев, замыкая правый фланг.
   - Ну, как дела? - осведомился Бакли у противной стороны стола. И  тут  же
предостерегающе поднял руку:
   - Не надо, не надо отвечать. Вопрос риторический. Я не желаю получить  по
голове цитатой из античной классики. На другое ваша переначитанная братия не
способна.
   - Переначитанная? - ядовито переспросил Тодд Круз.
   Остальная "молодежь" с готовностью рассмеялась.
   Кифер, заведующий кафедрой, промолчал,  рассеянно  обводя  глазами  стены
конференц-зала и теребя свой галстук. Экая дубина, подумал Ян.
   Он встретился взглядом с Бакли, и тот незаметно подмигнул  ему:  дескать,
знай наших!
   Наконец Кифер нервно откашлялся.
   - Итак, все в сборе. До одиннадцати тридцати  еще  несколько  минут,  но,
думаю, можно начинать. Как вам  известно,  в  последние  годы  наша  кафедра
тяжело пострадала от сокращения бюджета. Объявлен мораторий на  прием  новых
преподавателей, пришлось отказаться от многих хороших внештатных лекторов, а
кое-кого даже уволить. Количество студентов, желающих прослушать наши курсы,
упало до трагически малого уровня. Мне горестно выступать  в  роли  вестника
беды, но я вынужден сообщить, что в этом году государственное финансирование
университета будет  снова  уменьшено.  Сегодня  совет  попечителей  обсуждал
перспективы на будущий год; сказано было: надо  экономить,  потуже  затянуть
пояса. Таким образом, кафедре на поддержку надеяться  не  стоит  -  остается
уповать исключительно на собственные силы. Денег у нас будет еще меньше, чем
в прошлом году.
   - И вы, Кифер, сидели на совещании и помалкивали? - возмущенно воскликнул
Бакли. -  Вам  говорили  о  расточительности  кафедры  английского  языка  и
литературы, а вы покорно кивали и обещали исправиться? Тогда как  вы  должны
были вопить о нашей нищете, вносить предложения и биться за нас, как тигр!
   - Разумеется, я протестовал против намерения  сэкономить  за  счет  нашей
кафедры. Я протестовал до хрипоты. Ведь это мой долг -  отстаивать  интересы
кафедры английского языка и литературы!
   - И однако... - не унимался Бакли.
   - И однако я не смог найти весомых аргументов, почему именно моей кафедре
надо выделить побольше  денег,  когда  страдают  от  недофинансирования  все
кафедры. Другие могут похвастаться увеличением количества студентов, которое
требует расширения штата преподавателей и приобретения нового  оборудования.
Мне тут крыть нечем. А совет попечителей видит не отдельные деревья, а  весь
лес. Они думают об университете в целом и распределяют  деньги  в  интересах
всего университетского сообщества.
   - Да бросьте вы, - вмешался Ян. - Пустые слова!  Скажем,  бюджет  кафедры
легкой атлетики неимоверно раздут и никак  не  соответствует  количеству  их
студентов.
   - Университетские спортивные команды...
   - ..полное фуфло. Их успехи равны нулю. Кто слышал о спортивных  командах
К. У. Бреа? Никто. Бреаская  футбольная  команда  никудышная.  Баскетболисты
никчемные. Проснитесь, Кифер! Раскройте глаза!  Славу  университета  создают
его академические, а не спортивные успехи. В нашем же  случае  даже  и  этих
последних нет. Только денежки переводим. На самом  деле  все  средства  надо
вкладывать в фундаментальную науку.
   - Да! -  поддержал  его  Мидж  Коннорс.  -  Сколько  нам  терпеть  статус
второстепенной кафедры!
   - Что вы хотите - начальство любит спорт.  Бакли  с  негодованием  затряс
головой.
   - Господи, Кифер, выньте мозги из задницы и попробуйте начать соображать!
   -  Ладно,  мистер  хам,  что  вы  предлагаете?  Бакли   и   Ян   довольно
переглянулись, и Ян с улыбкой сказал:
   - Ну, если вы наконец соизволили  спросить  наше  мнение,  то  мы  думаем
так...

5

   Фейт возненавидела семинар по американской литературе двадцатого века.
   Этот досадный факт обнаружился  через  неделю.  Профессор  Лоуренс  Роже,
читающий курс, виноват не был - хотя он  мог  бы  вести  занятия  и  с  куда
большим жаром. И содержание курса никак не могло оттолкнуть Фейт - она давно
планировала прочитать все те книги, которые предстояло проработать.
   Все дело было в остальных членах группы.
   Никогда  она  не  видела  коллектива,  где  собрано  столько  дураков   и
претенциозных жлобов!
   Напрасно Фейт воображала, что Кейт превратился в  никудышного  сноба.  Ее
брат был сущим ангелом по сравнению с этим интеллектуальным сбродом - юнцами
и девицами,  которые  уже  судили  обо  всем  и  фыркали  на  "безмозглость"
профессоров.
   Ей было особенно тошно от того, что эти дураки и дуры действительно  были
умны. Очень умны. Рядом  с  такими  блистательными  умами  Фейт  тушевалась.
Впервые в жизни она попала в среду, где все были - или казались - умнее  ее.
Она постоянно чувствовала себя неполноценной. Во время семинара, при разборе
рассказов, многие студенты высказывали с ходу такие глубокие и  оригинальные
мысли, какие не пришли бы Фейт в голову и после целого  вечера  размышлений!
Правда,  говорили  эти  ребята  с  отвратительным   высокомерием,   как   бы
растолковывая профессору очевидные истины, но Фейт в глубине души знала, что
злится не на манеру вещать свысока, а на  то,  что  они  такие  талантливые.
Когда профессор пытался разнести в пух и  прах  их  концепции,  эти  гордецы
смело отстаивали свои идеи.
   Да, очевидно, именно за это она ненавидела группу - потому  что  семинары
пробуждали в  ней  комплекс  неполноценности.  Она  чувствовала  себя  такой
дурой...
   А впрочем, и это не было истинной причиной ее злости.
   Разве что только составной частью причины.
   Причина лежала где-то глубже.
   К счастью, с другими предметами дела обстояли лучше.  Курс  литературного
мастерства не доставлял никаких хлопот. Там хоть совсем мозгами не  работай.
Антропология и мировая история, алгебра и ботаника также никаких проблем  не
порождали.
   Зато американская литература...
   На семинарах по  американской  литературе  в  аудитории  было  достаточно
свободных мест. Большинство студентов уже выбрали постоянные места. И только
Фейт каждый раз перебиралась на новое, пристраиваясь  то  там,  то  здесь  в
поисках общения. Сегодня она приглядела самого надменного  и  претенциозного
парня и продрейфовала к нему. Он был лишь на несколько лет старше ее, но уже
начинал лысеть. Длинные волосы были собраны  на  затылке  в  конский  хвост,
отчего его женоподобное лицо становилось еще более женоподобным. Зато он  не
говорил, а ронял слова, одаривал окружающих своей мудростью.  Перед  началом
семинара парень уже  успел  выдать  несколько  перлов  о  том  о  сем,  и  в
частности, об иностранном фильме, виденном накануне. Его слушали двое  таких
же высокомерных, самовлюбленных студентов.
   - Так, ребятки, - сказал профессор Роже.  -  Давайте  приступим.  Сегодня
разбираем "Освобождение" Джеймса Дикки. Все прочитали роман?
   Лес поднятых рук.
   - Хорошо, хорошо. Я, конечно, понимаю, что кое-кто из вас врет,  но  ценю
то, что у вас хватает ума врать. Только инициативные люди берут на себя труд
лгать. Поэтому я на них не сержусь. Как сказал герой Достоевского: "Я люблю,
когда врут! Вранье есть единственная  человеческая  привилегия  перед  всеми
организмами". Итак, что вы думаете о романе?
   - Он намного лучше фильма, - сказал кто-то.  Студенты  рассмеялись.  Фейт
резко обернулась, чтобы узнать,  кто  это  сказал.  Первый  раз  она  видела
порезанный цензурой  фильм  по  телевизору  еще  девочкой.  Пару  лет  назад
смотрела по кабельному телевидению полный вариант -  и  он  ей  не  очень-то
понравился. Верная дружба грубых мужчин не произвела на Фейт впечатления,  а
сцены насилия были просто  отвратительны.  Но,  как  ни  странно,  роман  ей
понравился. Вроде бы тот же сюжет, те же герои,  но  живые,  интересные,  их
поступки и чувства действительно мотивированы  и  понятны.  Весьма  занятный
роман.
   Мистер Мудрец, рядом с которым  она  сидела,  решил  одарить  всех  своим
мнением.
   - Я нахожу, - изрек он, - что описания природы крайне  затянуты.  Слишком
много деталей, которые не несут никакого символического или  метафорического
значения. Описания ради описаний. Роман в итоге чересчур длинный.  Будь  это
повесть, эффект получился бы куда сильнее.
   Господи! Сказанул так сказанул!
   - А мне понравились описания природы. По-моему, это  самое  прекрасное  в
романе.
   Голос прозвучал с последнего ряда. Фейт оглянулась. Говорил высокий худой
парень с длинными спутанными волосами и открытым интеллигентным лицом.  Даже
сидел он иначе, чем другие: не вразвалку, а  прямо.  Знакомое  лицо..,  хотя
Фейт прежде его вроде бы не видела.
   - Продолжайте, - поощрил молодого человека профессор.
   - Когда выезжаешь на природу, происходит так, как в  романе  -  начинаешь
обращать внимание на детали окружающего пейзажа. Каждый  пустяк  приобретает
значение.  Замечаешь  узловатый  ствол,  запоминаешь,  где  и  что   растет,
любуешься формой лишайников. Природа вокруг кемпинга становится твоим миром,
и ты с энтузиазмом изучаешь его. Дикки  отлично  запечатлел  это  неспешное,
любовное освоение окружающего пространства.
   Мистер Мудрец медленно повернулся на стуле в сторону говорящего.
   - На мой взгляд, то же самое  можно  было  изложить  вдвое  короче.  Нам,
читателям, совсем нет нужды знать все подробности, если  в  них  отсутствует
смысловая нагрузка. Подробности ради подробностей - это непрофессионально.
   - А по-моему, читатель наслаждается именно точными подробностями.
   - Но какой от этого прок - в интеллектуальном плане?
   Фейт глубоко вдохнула, собрала в кулак всю свою смелость и сказала:
   - Я считаю,  что  Дикки  прибегает  к  таким  пространным  описаниям  для
правдоподобия. Он стремится создать реальный  мир,  а  всякий  реальный  мир
полон вроде  бы  ненужных  подробностей.  Так  не  бывает,  чтобы  в  романе
абсолютно  все  несло  смысловую,  символическую,  метафорическую  или   еще
какую-то нагрузку. Многие вещи описывают  ради  удовольствия  описывать  их,
ради со