дной,  Бутурлин на сию весть ответил,  что имеет
царскую грамоту гетману и  всему  войску,  передал эту  грамоту мне,  я  же,
приняв с  радостью,  поцеловал,  сломал печати и передал грамоту Выговскому,
чтобы прочел громко при всех людях. После этого сказаны были все необходимые
слова,  Бутурлин  произнес  речь,  за  которую  мы  поблагодарили  его,  как
надлежит, и я, взяв боярина с товарищами в карету, поехал в соборную церковь
Успения.  Московское  духовенство -  архимандрит Казанского  собора  Прохор,
протопоп Андриян,  попы и  дьяконы с царским образом Спаса прошли процессией
впереди нас.
     Переяславский протопоп Григорий с духовенством встретили меня с боярами
на  церковном крыльце с  крестами и  кадилами,  напевая "Буди  имя  господне
благословенно отныне и до века!".
     В  церкви Успения учинил я  со  старшиной присягу охотно и  с  надеждою
тихомирья и  всякого добра,  что быть нам с  землями и  городами под высокой
государевой рукой навеки неотступно, боярин Бутурлин со своей стороны дал от
имени монарха клятвенное обещание,  что он,  пресветлый российский государь,
будет  держать  всю  Малую  Россию  со  всем  Войском Запорожским под  своим
покровительством,   при   нерушимом  сохранении  всех  ее   древних  прав  и
вольностей,  и  охранять войсками и помогать казною от всяких неприятельских
нападений, и было в церкви всенародное множество мужского и женского пола, и
от многой радости плакали.
     Это были чистые и честные слезы.
     Ветер свободы прошумел над  моим народом,  может,  впервые под  Желтыми
Водами,  а  тут,  на раде в Переяславе,  мой народ стал собою,  стал нацией,
историей.
     Последняя моя ночь в Переяславе была вся в звездах.  Снега тихо белели,
беспредельная твердь небесная сливалась с твердью земной, будто могучая рука
вселенной наклонила небеса -  и  звезды сияют у  тебя  над  головою,  словно
золотые  яблоки  в  саду  Гесперид.  Тайна,  пророчество,  бездна  вечности,
напоминающая тебе о  малости и бессилии,  но одновременно и поднимающая душу
на  крыльях  неземных.  Когда  поля  незасеяны и  покрыты  снегами,  и  даль
открывается бесконечная,  и земля сливается с небом в тишине и гармонии,  ты
стоишь среди  этого дива,  будто малое дитя,  и  в  сердце тоска и  радость,
потрясения великие из прошлого и грядущего, полки на шляхах, кровь и огонь -
и надежды, бессмертные надежды.
     Вселенная посмотрела на мою землю золотыми глазами звезд,  и они уже не
ужасали меня, как когда-то в минуты бессилия и отчаяния.
     24 января попрощался с Бутурлиным,  насухо, без обедов, банкетов, чтобы
не  тыкали  в  глаза  злые  потомки:   дескать,  в  горилке  утопил  волю  и
независимость свою,  и в тот же день выехал в Чигирин.  Бутурлин, разослав в
полки со  словом царским своих стольников и  дворян,  тоже  в  тот  же  день
отправился из Переяслава, чтобы прибыть в Киев и провозгласить великую весть
о воссоединении народов наших в этом праславянском граде,  где впервые мысль
сия родилась и прозвучала.
     В  сопровождение Бутурлину дал я  киевского наказного полковника и полк
казацкий.  Дважды заночевав в дороге, 26 января прибыли они в Киев, подъехав
к  городу с  левой стороны.  Встретили их киевские сотники с тысячей казаков
под девятью хоругвями,  когда же переправились через Днепр и  приблизились к
городскому  валу,   то   за   полторы  версты  от   Золотых  ворот   выехала
приветствовать их  депутация  киевского  духовенства:  митрополит  Сильвестр
Косов с  владыкой черниговским Зосимой и Печерским архимандритом Тризной,  с
монастырскими игуменами и наместниками.
     Митрополит,  при всем своем недоброжелательстве к делу нашему великому,
все же должен был исполнять свой долг наивысшего пастыря народа украинского,
потому он  вышел из своего возка и  произнес речь уже вроде бы и  не от себя
самого, а от всего народа нашего:
     - Вы  приходите от  благочестивого царя  с  желанием  посетить наследие
древних великих князей русских,  к  седалищу первого благочестивого русского
великого князя,
     и мы исходим вам во сретение;
     в лице моем приветствует вас оный благочестивый Владимир,  приветствует
вас святой апостол Андрей Первозванный, провозвестивший на этом месте сияние
великой   божьей   славы,   приветствуют  вас   начальники   общежительства,
преподобные Антоний и  Феодосий и  все  преподобные,  изнурившие для  Христа
жизнь свою в пещерах;
     приветствуем во Христе и мы со всем освященным собором благородие ваше,
     приветствуя, с любовью зовем:
     войдите в дом бога нашего,
     на седалище первейшего благочестия русского, и пусть вашим присутствием
обновится, как орляя юность, наследие благочестивых русских князей.


        "38"

     Как орляя юность...

                Зозуля лiтала над ним, куючи,
                Коники iржали, його везучи,
                Колеса скрипiли, пiд ним котючись,
                Служеньки плакали, за ним iдучи!

     Всадники черные полетят во все стороны.  Народ кинется в  Чигирин.  Кто
мог ехать,  идти,  кто не мог,  того будут везти.  Старые, немощные, калеки.
Женщины на последнем месяце. Дети.
     Земля обнажится,  и станет видно,  кто есть кто.  Народ будет рыдать, а
полковники будут прикидываться, что опечалены. Для них герой - пока в живых,
мертвый же сразу становится обузой.
     Зной и духота будут стоять такие, что людям будет казаться, будто они и
сами мертвы.  Деревья,  травы,  птицы,  звери,  земля -  все вымерло.  Страх
повиснет  над  всеми  вместо  неба.   Как  же  так?   Смерть  и   бессмертие
несовместимы.  Боже, защити пана гетмана от смерти, ибо всяк человек смертен
- и  без этого не может быть.  Не мог их гетман умереть,  они не могли в это
поверить и не хотели, бунтовали, возмущались, святотатствовали, посылая хулу
самому богу.  Крик отчаяния в глубину судьбы и всего мира. Времена смешались
и перепутались, все перепуталось.
     С  высоты  своей  смерти  я  буду  видеть  множество голов  чупринных -
мужских,  женских,  детских,  они так тесно сбиты воедино,  что по ним можно
идти, как по дороге или по полю. Все будут плакать: и те, кто знал почему, и
те, кто и не знал.
     И  тогда  появится  мой  Самийло  из  Орка,  обретет  свою  телесность,
утраченную,  казалось,  уже навеки, и скажет им слово об их гетмане, которое
он уже провозгласил мне, явившись духом в покои, где я лежу in extremis:
     "Любезные  паны  полковники  и   вся  старшина  со  всем  товариществом
Запорожского Войска и вся Украинская Речь Посполитая!
     Хотя  жизнь  и  смерть  от  начала  сотворения  мира  присуждены  волей
всемогущей,   выраженной  нашим   предкам  высочайшим  законом:   "Живите  и
размножайтесь",  "земля вы  и  в  землю войдете",  однако,  несмотря на это,
смерть  человека  наполняет  сердца  живущих  невыносимой  и   непреоборимой
скорбью.  Суждено  наконец  и  нам  после  прошедших веселых  дней  услышать
печальное рыдание и  потоками слез  заливать лица  свои,  видя,  что  нашего
гетмана  Богдана  Хмельницкого,   которого  в  самом  деле  бог  дал  нам  в
полководцы,  поразила неумолимая смерть и  что  тут  на  одре мы  отдаем ему
последние почести.
     Умер  наш  рыцарский полководец,  оставив после себя бессмертную славу,
тот,  от мудрости которого не только мы,  его подручные, но и вся Украинская
Речь  Посполитая уповали на  долгие годы счастливой жизни и  расцвета!  Умер
тот, которому десница всемогущего оказывала всюду быструю помощь, когда он с
вашими  милостями,   любезным  панством,   праведно  ополчался,  вставал  за
вольности и древние права на братьев и одновременно врагов наших -  польских
савроматов!  Умер тот,  от  чьих пушечных и  мушкетных громов сотрясалась не
только ясносветная Сарматия древних вандалов и берега бурного Евксинопонта с
их  крепостями и  замками (прежде всего в  войне 1621 года,  которая долго и
счастливо велась  под  Хотином  между  польской короной и  оттоманским царем
Османом  при  помощи  казаков,  нашей  братии),  но  и  дрожали  сами  стены
Царьграда,  окуренные  дымом  казацких  ружей!  Умер,  наконец,  тот,  чьими
усилиями  возрождены,  может,  раз  и  навсегда  давние  украинские права  и
вольности.  Не  время мне  рисовать и  выставлять заслуги и  рыцарские дела,
которыми вы  славно проявили себя  с  сим  полководцем,  богом  вам  данным,
гетманом Хмельницким,  успешно и  храбро сражаясь за давние права и свободы,
растоптанные и  поруганные поляками,  нашими братьями;  это  шли вы  следами
древних помощников Александра Великого Македонского,  своих  предков славян,
также  скифов,  кимвров и  хазар.  Пусть говорят человеческой речью о  вашей
рыцарской храбрости поля и долины,  вертепы и горы,  замки и пушечные жерла;
пусть известят,  с  какой храбростью и  геройской отвагой стояли вы  за свои
вольности  против  неприятелей  и  нашей  сарматопольской  братии,   к  чему
направлялись и чем обозначали себя,  при всесильной божьей помощи, на Желтых
Водах,  под Корсунем,  Пилявой,  Збаражем,  Зборовом, Берестечком, под Белой
Церковью,  Львовом, Замостьем, Нестерваром и Баром, под Каменцом на Подолии,
Батогом, Охматовом и на многих других местах, которых не могу перечислить.
     К  тебе обращаю я  свое суетное слово,  наш любимый полководец,  давний
украинский Одоакр*,  славный Скандербег,  гетман всего славного Запорожского
Войска и всей казако-русской Украины,  Хмельницкий Богдан! К тебе обращаюсь,
хотя ты  теперь неподвижно молча лежишь между четырьмя гробовыми досками;  к
тебе,  чье  властное слово мы,  в  числе ста тысяч,  недавно слушали и  были
готовы по мановению твоей руки,  по кивку головы броситься на врага!  Почему
так  быстро превратился ты  в  безмолвного Гарпократа?**  Лучше иди  следами
немого Агиса!***  Заговори к  нам  и  научи,  как  жить и  как  вести себя с
друзьями и  недругами,  которые нас  окружают.  Немой от  рождения Агис спас
выразительным  предостережением  своего  отца-царя  от   убийства;   ты  же,
красноречивый от  рождения,  скажи  и  охрани нас,  чтобы не  победили и  не
погубили наши враги;  разорви хотя бы на малое время кандалы смерти и  скажи
нам ласковое и  доброе слово на  путь нашей дальнейшей жизни,  наш храбрый и
любимый гетман! Если же, подчиняясь смертному приговору, не можешь выполнить
желание живых,  то хотя бы там,  у трона всевышнего, где мы надеемся увидеть
тебя,  выпроси, чтобы всемогущий дал нам после твоего ухода счастливую жизнь
и сохранил нашу отчизну от врагов в целости и мире. А мы, жители земли, даем
от себя торжественное обещание, что будем молить всевышнего, чтобы вместе со
своими избранниками сделал тебя участником беспредельной хвалы".
     ______________
     *  Одоакр (умер в  493  г.)  -  король герулов,  вождь армии германцев,
находившийся на  службе в  Западноримской империи.  В  476  году лишил трона
последнего римского императора Ромула  Августа и  провозгласил себя  королем
Италии.  В 489 году побежден королем остготов Теодорихом, убит Теодорихом на
пире в Равенне.
     **  Гарпократ -  греческая транскрипция одного из  эпитетов египетского
бога солнца Гора. Он изображался с детской костью на голове и пальцем правой
руки во  рту  -  признаки детства.  Греки не  поняли этого условного знака и
сделали из Гарпократа бога молчания.
     *** Агис - сын спартанского царя (IV в. до н.э.).

     Будучи в здравом уме,  твердой памяти и добром рассудке,  как это нашли
свидетели по моим словам, жестам и поведению, и считая, что нет ничего более
определенного,  чем  смерть,  и  более неопределенного,  чем  день и  час ее
прихода,  и не желая покинуть сей мир,  не сказав всего,  что о нем думаю, я
залег  в  гетманских покоях in  extremis и  веду  сию  исповедь своей жизни,
ничего не утаивая, придерживаясь во всем истины. Если истину не всегда можно
защитить,  то  всегда есть возможность за  нее умереть.  Часто я  спасался в
словах и в посланиях к владыкам этого мира,  и в гетманских универсалах, и в
речах, обращенных к людям. Не услышаны будете в многоглаголании. Как сказано
когда-то:  aliud in ore, aliud in corde - одно на словах, другое - в сердце.
Теперь могу утешиться, потому что слово и сердце слились в моем умирании.
     Завистники грызутся  возле  моего  смертного ложа.  Ходят  по  помосту,
большие,  возмутительно здоровые,  равнодушные,  стучат-гремят,  как кобылья
голова в сказке.  Какая суета! Я умираю, а где-то в соседней светлице играют
в подкидного.  "Твой ход,  Иван!  Чем ты кроешь?  Черви козырь! Не выставляй
карт:  у тебя ведь одни карасики! Не буду дивиться, нехай козырится!" Игра в
подкидного дурачка.  Всю  жизнь  -  в  подкидного.  Накидывают,  обкидывают,
закидывают.  Паскаль сказал:  человек играет в  карты,  чтобы не  оставаться
наедине с  самим  собой.  А  они  играют,  чтобы показать мне,  какие живые.
Заглядывают в мой покой.  Смотрят, как умираю, не умер ли еще. Всегда любили
смотреть, как страдает плоть, потому что страдания души для них недоступны и
неведомы.  Только смерть знает все. Теперь я могу судить о своих преемниках,
вижу  их  нагими  перед  судом  вечности,  жалкими  и  бездарными.  Система,
созданная  таким  трудом,  будет  управляться ничтожествами.  Кому  передать
власть?  И  как  ее  передавать,  когда  сам  получил из  рук  всего народа?
Властелины смертны,  но  добро  общества  бессмертно,  как  молвил  Тацит  в
"Анналах": "Principes mortales, rem publicam aeternam esse".
     До  чего  доведут оказавшиеся моими  преемниками великое дело,  начатое
мною?  Только до упадка и полнейшего разорения.  В моих словах много горечи,
но нет несправедливости.  Всех их я поднял из неизвестности, возвысил, а что
получил взамен?  Гордыню, несправедливость и месть даже после смерти. Мстить
человеку -  это еще может быть простительным,  но мстить великому делу - это
уже преступление и подлость перед людьми и богом.
     Чем больше мне вечереет, тем больше просветляется.
     "Еще огонь многокровной и многоплачевной войны моей,  зажженный и через
восемь лет сильно пылающий и  Украину с  короной польской в распре сушу зело
снедающий,  не  погас.  Еще  трупы  людские на  ляшских и  украинских полях,
бранным оружием постланные,  до  конца  не  истлели,  еще  земля  по  многим
горизонтам кровью людскою обагрена,  дождевыми каплями не смыта, еще камыши,
от трупов человеческих просмердевшие,  не вернулись к первобытному чистому и
невредительскому естеству своему,  еще  у  матерей по  сыновьям и  у  жен по
мужьям и  другим кровным своим,  оружием военным умерщвленным,  от  слез  не
высохли зеницы,  еще ни Украина от поляков,  ни поляки от Украины не могли в
домах своих собрать милую компанию с  кровными своими,  или же  сладким сном
уснуть, ни в вожделенном спокойствии уверенными быть: как вдруг тут, на этой
стороне Днепра, от Переяслава и Полтавы, по причине двух мужей, нового тогда
гетмана  Выговского  и  Мартына  Пушкаря,   полковника  полтавского,   новый
внутренней  междоусобицы  и  кровопролития  великого  огонь,  добро  людское
сжигающий и  дотла истребляющий,  воспламеняется и свою на разорение людское
приемлет силу".
     Выговский  начал   топтать   великий  Переяславский  договор,   Пушкарь
воспротивился.
     Потом топтался по моему сердцу Тетеря,  за ним Брюховецкий,  Дорошенко,
Мазепа.  Разве же  не  я  внес в  первый свой реестр сразу нескольких Мазеп:
Черкасского полка  сотни  Лазаря  Петровича Васько  Мазепа,  полка  и  сотни
Белоцерковских  Мирон  Мазепа,  Уманского  полка  сотни  романовской  Максим
Мазепа,  Кальницкого полка сотни оментовской просто Мазепа, Полтавских полка
и  сотни Василь Мазепа,  Миргородского полка сотни краснопольской Мазепа без
имени.
     Если ж бы знать, в каких фамилиях гнездится измена! Но фамилий столько,
сколько и людей,  и земной круг дано тебе пройти среди них и с ними,  потому
что и ты человек.
     После смерти я уже не встречаю людей.  Потому-то помыслы мои чисты,  не
омрачены злобой,  наветами,  горечью и даже -  страшно сказать!  - правдой о
том,  чего не хотелось слышать при жизни. Теперь слух мой наконец очистился,
не  доносятся до  меня ни  стоны,  ни  проклятия,  ни клевета.  При жизни мы
приемлем за  истину даже услышанное от тех,  кого мы презираем и  ненавидим,
зато после смерти освобождаемся от всего, что отвратительно нам.
     Смерть приносит одиночество?  А может, мы присоединяемся к большинству?
Ведь как бы много ни рождалось людей на земле, мертвых всегда будет больше.
     Доброта не стареет,  жестокость не стареет, мир остается вечно молодым,
стареет и  умирает только  человек,  и  нет  ничего  надежнее,  чем  смерть.
Говорят:  там  соединяются души,  там  в  Елисейских райских полях встретишь
самых  дорогих  утраченных,  ибо  любовь  счастлива даже  тогда,  когда  она
бесприютна и беззащитна.  Какое заблуждение!  Даже в тот момент, когда будет
угасать последняя искра солнца во мне,  предстанет передо мною лицо, которое
               я знал и любил живым и молодым, вечно молодое
            для меня, чистое и честное, как ее душа. И взгляд ее
            серых глаз летит теперь из такой страшной дали, что
         неизвестно даже, долетит ли до меня, если же это случится,
          полетит он дальше, мимо меня, и в нем усталость, и мука,
              и бездна, которую мне никогда уже не заполнить.
                 И никогда больше не засмеется мне солнце в
                             зеленых листьях...
                     А потом песня родилась в последний
                    раз в моей душе, далекая, как степи,
                      и тоскливая, как осень в рощах.
                        Она идет от меня, и я иду за
                           нею, догоняю и не могу
                             догнать, никогда,
                                  никогда:

                        Ей, козаки, дiти, друзi!
                        Прошу вас, добре дбайте:
                        Борошно зсипайте,
                        До ЗагребельноУ могили прибувайте,
                        Мене, Хмельницького,
                        К собi на пораду ожидайте.



        "ИСТОРИЯ ЖИВА!"

                            (Вместо комментария)

     Общеизвестна легенда,  что  человек сотворен из  глины.  Глина материал
мягкий,  пластичный,  удобный.  Но  значит ли  это,  что  и  человек как  бы
податливо "лепится" или  как  вода  принимает форму  сосуда,  в  который она
налита.  Конечно,  нет.  В  человеке  существует  сопротивление  -  это  его
сознание.  Если оно в  нем развито,  то человек резко реагирует на красоту и
уродство,  на сострадание и  жестокость,  насилие и доброту.  Человек уже не
ждет, когда его вылепят, сформируют, так или иначе одухотворят, - он создает
себя сам и чаще всего не благодаря чему-то, а вопреки.
     Жизнь  моего  поколения  сложилась столь  тяжело  и  трагично,  что  мы
вырастали именно "вопреки".  Судьбой нам  было  суждено всем погибнуть.  Так
почти оно и случилось.  Уцелели лишь единицы.  Из каждых ста моих ровесников
вернулись с  войны только трое.  Нам был отпущен величайший дар -  жить и за
самих  себя,   и   за   погибших  товарищей!   Нужно  было   с   глубочайшей
ответственностью отнестись к  этому  дару.  Нет  ничего  удивительного,  что
многие  из  нас  стали  учеными,   писателями,  государственными  деятелями,
заслуженными и прославленными людьми.  Могу назвать имена писателей рождения
1924 года:  Виктор Астафьев,  Юрий Бондарев,  Василь Быков,  Булат Окуджава,
Владимир Солоухин.  Это не для сравнения,  а для сведения. Каждый идет своим
путем, работает в силу своей боли и своих возможностей.
     Один  из  любимых моих  писателей -  Томас  Манн.  У  него  есть  такое
высказывание:   "Тому,   кто   заинтересован   в   значимости   собственного
повествования, полезно пребывать в контакте с высокой эпикой, словно набирая
у нее сил".
     Для меня "контакт с высокой эпикой" - чтение наших летописей, сочинений
средневековых х