поцелуя,  сделав  при  этом
небольшой реверанс. Эван, который среди горских красавиц  слыл  за  шутника,
тоже сделал шаг вперед, как бы намереваясь добиться той  же  привилегии,  но
Алиса, схватив свою корзину,  с  быстротой  козули  побежала  по  скалистому
берегу, оглянулась, крикнула ему со смехом  что-то  по-гэльски,  на  что  он
ответил в том же тоне и на том же наречии; затем, помахав рукой Эдуарду, она
продолжала свой путь и вскоре исчезла в кустах, хотя долго  еще  раздавалась
звонкая песня, которой она увеселяла свою одинокую прогулку.
   Они снова  вошли  в  пещеру  и  сели  в  лодку.  Горец  оттолкнул  ее  и,
воспользовавшись утренним ветерком, поднял довольно неуклюжий  парус,  в  то
время как Эван взялся за руль. Лодку он повел, как показалось Уэверли, не  к
тому месту, откуда они накануне прибыли, а несколько выше. В  то  время  как
они скользили по гладкой поверхности озера, Эван начал разговор с панегирика
Алисе, которая была, по его выражению, ловкая и искусная  и,  в  довершение,
танцевала стратспей <Стратспей - шотландский  народный  танец.>  лучше,  чем
кто-либо во всей округе. Эдуард присоединился к этим похвалам, насколько мог
уловить их смысл, но не удержался от сожаления, что она  обречена  на  такую
опасную и безотрадную жизнь.
   - Ну, а на этот счет, - сказал Эван, - вот что я  вам  скажу:  нет  такой
вещи во всем Пертшире, которой бы отец не достал  ей,  если  бы  она  только
попросила. Разве уж только что-нибудь слишком горячее или слишком тяжелое.
   - Но быть дочерью скотокрада, обыкновенного вора!
   - Обыкновенного вора! Как бы не так! Доналд Бин Лин никогда за свою жизнь
не подымал меньше гурта.
   - Так вы считаете его необыкновенным вором?
   - Нет, вор  -  тот,  кто  крадет  корову  у  бедной  вдовы  или  бычка  у
крестьянина, а того, кто угоняет стадо у  помещика-сассенаха  <Саксонца,  то
есть англичанина (гэльск.).>, я называю  джентльменом-гуртовщиком.  А  кроме
того, для гайлэндца нет ничего зазорного забрать у сассенаха дерево  из  его
леса, лосося из его реки, оленя с его горы или корову с его долины.
   - Но чем может кончиться дело, если его поймают на месте преступления?
   - Конечно, он умрет за закон, как умирали и другие не хуже его.
   - Умрет за закон?
   - Ну да, из-за закона или по закону; вздернут его на  добрую  виселицу  в
Крифе, где умер его отец,  где  умер  его  дед  и  где  ему,  надеюсь,  тоже
доведется умереть, если только его раньше не застрелят  или  не  зарубят  во
время набега.
   - И вы надеетесь на такую смерть для вашего друга, Эван?
   - Ну конечно. А что, вы хотели бы, чтобы я желал ему  околеть  на  охапке
мокрой соломы в этой его пещере, как какой-нибудь паршивой собаке?
   - Но что тогда будет с Алисой?
   - Уж если такое случится, она больше не нужна будет своему отцу, и  я  не
вижу, почему бы мне тогда на ней не жениться.
   - Молодец! - воскликнул Эдуард. - Но пока что, Эван, я  хотел  бы  знать,
что  ваш  тесть  (то  есть  будущий  тесть,  если  ему  посчастливится  быть
повешенным) сделал с бароновыми коровами?
   - О, - ответил Эван, - они уже  плелись  перед  вашим  слугой  и  Алланом
Кеннеди нынче утром, прежде чем солнце успело выглянуть из-за Бен-Лоэрса,  а
теперь они, вероятно, уже миновали  Бэлли-Бруфский  проход  и  идут  себе  к
тулли-веоланским загонам, все, кроме двух, которых, по несчастью,  прирезали
до того, как я добрался до Уаймх ан Ри.
   - А куда мы плывем, Эван, осмелюсь спросить?
   - А куда нам ехать, как не в собственный дом нашего  Лэрда  Гленнакуойха?
Неужто вы думаете побывать на его землях и не зайти к нему? Это может стоить
жизни.
   - А далеко нам до Гленнакуойха?
   - Да какие-нибудь пять миль. И Вих Иан Вор выйдет нас встречать.
   Примерно через полчаса они добрались  до  верхнего  края  озера.  Высадив
Уэверли, оба горца отвели лодку в небольшую бухточку и совершенно укрыли  ее
среди тростников и касатиков. Весла они спрятали в другом  месте,  очевидно,
предназначая и то и другое для Доналда Бин  Лина,  когда  какое-нибудь  дело
заведет его в это место.
   Путники шли некоторое время прелестной долиной, по которой  пробивался  к
озеру ручеек. Они не прошли и нескольких минут, как Уэверли  снова  принялся
расспрашивать о хозяине пещеры:
   - И что, он так всегда и живет в этом подземелье?
   - Как бы не так! Никто на свете не скажет, где он иной раз скрывается. Во
всем краю нет такого укромного уголка, дыры или щели, которую бы он не  знал
как свои пять пальцев.
   - А кроме вашего господина, кто-нибудь еще дает ему приют?
   - Моего господина? Мой господин на небесах, - высокомерно ответил Эван, а
затем, сразу же перейдя на свой обычный вежливый тон:
   - но вы имеете в виду вождя; нет, он Доналда у себя не укрывает и  вообще
не укрывает таких, как он; он  только  (тут  Эван  улыбнулся)  позволяет  им
пользоваться лесом и водой.
   - Не очень-то большое благодеяние. Этого добра здесь вдоволь.
   - Э, да вы не смекнули, о чем идет речь. Когда я говорю: "лесом и водой",
я разумею: "сушей и озерами". И, сдается мне,  круто  бы  пришлось  Доналду,
если бы лэрд явился за ним с шестью десятками людей и  обшарил  бы  вон  тот
Кэйлихэтский лес, а еще сорок других во  главе  со  мной  или  другим  каким
молодцом двинулись на лодках к его пещере.
   - Ну, а если бы сильный  отряд  вышел  за  ним  с  Равнины,  неужели  ваш
начальник не защитил бы его?
   - И пальцем о палец не ударил бы для него, если бы они пришли по закону.
   - А что ж тогда осталось бы делать Доналду?
   - Ему пришлось бы утекать и, возможно, перебраться через  горы  в  Леттер
Скривн.
   - Ну, а если бы и там стали за ним охотиться?
   - Ручаюсь, он отправился бы к двоюродному брату в Раннох.
   - А что, если бы добрались и до Ранноха?
   - Это, - ответил Эван, - уж совсем невероятно. И, сказать вам правду,  ни
один житель Нижней Шотландии не  проберется  дальше  ружейного  выстрела  от
Бэлли-Бруфа, если его не будут поддерживать сидиер дху.
   - Что это за люди?
   - Сидиер дху? Это черные солдаты. Их набрали в свое время  и  разбили  на
отряды, чтобы в горах был закон и порядок. Вих Иан Вор командовал  одним  из
таких отрядов в течение пяти лет, а я там тоже служил  сержантом.  Их  зовут
сидиер дху потому, что они носят темные  тартаны,  а  ваших  людей  -  людей
короля Георга - сидиер рой, или красными солдатами.
   - Но ведь если вы были на жалованье у короля Георга, Эван, вы же были его
солдатами?
   - Верно. Но об этом вы лучше спросите Вих Иан Вора; мы за  его  короля  -
вот и все, а какой это там король, нам дела мало. Но сейчас никто  не  может
сказать, что мы люди короля Георга: мы целый год не видели его жалованья.
   Против  последнего  довода  нечего  было  возразить,  и  Эдуард  не  стал
пытаться. Он предпочел снова завести разговор о Доналде Бин Лине.
   - Скажите, Доналд ограничивается скотом или подымает, как вы выражаетесь,
и что-нибудь другое, что ему попадается под руку?
   - По правде говоря, он не очень разборчив. Забирает все, но больше  любит
скот, коней или живых христиан. С овцами ему мука, больно медленно  идут,  а
домашний скарб тяжело тащить, и не так-то его легко сбыть в наших краях.
   - А разве он уводит мужчин и женщин?
   - Еще бы! Разве вы не слышали, что он рассказывал о пертском судье? Этому
молодцу пришлось выложить пятьсот марок за то, чтобы снова попасть на юг  от
Бэлли-Бруфа. А раз Доналд выкинул здоровую штуку. В Мирнской  лощине  должны
были сыграть веселую свадьбу леди Крэмфизер (она была вдовой прежнего  лэрда
и не так молода, как прежде) и молодого Гиллиуокита, который, как  настоящий
джентльмен, просадил свое родовое имение на петушиных  драках,  боях  быков,
конских скачках и тому подобном. Ну,  Доналд  Бин  Лин,  сообразив,  что  на
жениха есть спрос, и желая поживиться денежками, ловко похитил  Гиллиуокита,
когда тот возвращался домой,  подремывая  на  своей  лошади  (он,  очевидно,
хватил лишнего), и с помощью своих слуг увлек его с быстротой молнии в  лес,
так что, когда жених проснулся, он  увидел  себя  в  Королевской  пещере.  И
здорово же пришлось похлопотать, чтобы его  выкупить!  Доналд  не  скинул  и
фартинга <Фартинг - самая мелкая разменная монета, равная четверти пенса.> с
тысячи фунтов.
   - Вот черт!
   - Шотландских фунтов, не бойтесь. А невесте нипочем не наскрести бы  этих
денег, заложи она даже все свои тряпки; и она пошла жаловаться к  коменданту
Стерлингского замка и к майору Черной стражи, и комендант  сказал,  что  это
слишком далеко на север, а майор - что он своих людей распустил по домам  на
уборку хлеба и до конца работ отзывать их не будет,  что  бы  там  со  всеми
Крэмфизерами на свете ни стряслось, не говоря уже о Мирнсе,  потому  что  от
этого краю может быть ущерб. А тем временем Гиллиуокит возьми да  и  заболей
оспой. И не нашлось ни одного доктора ни в Перте, ни  в  Стерлинге,  который
согласился бы полечить беднягу; и я их понимаю:  дело  в  том,  что  Доналда
когда-то чуть не уморил какой-то парижский доктор, и он поклялся, что утопит
в озере первого, который ему попадется под руку по сю  сторону  Бэлли-Бруфа.
Однако несколько старух, которые оказались под рукой у Доналда,  так  хорошо
выходили Гиллиуокита, что он на вольном воздухе  да  на  молочной  сыворотке
поправился в пещере лучше, чем если бы лежал на кровати под занавесками и  в
какой-нибудь комнате со стеклянными окнами  и  его  поили  красным  вином  и
кормили белым мясом. А Доналду так все это опротивело, что, как только жених
поправился и  окреп,  он  отправил  его  домой  без  выкупа  и  заявил,  что
удовольствуется всем, что бы ему ни послали, за все неприятности и  хлопоты,
которых Гиллиуокит доставил ему прямо в немыслимой  степени.  Сейчас  я  вам
точно не скажу, как они договорились, но  они  осталась  так  довольны  друг
другом, что Доналда даже пригласили на свадьбу, и он танцевал  там  в  своих
клетчатых гайлэндских штанах, и говорят,  что  никогда  столько  серебра  не
звенело в его кошельке ни раньше, ни после. И в довершение всего  Гиллиуокит
заявил, что, какие бы  сильные  улики  ни  были  против  Доналда,  если  ему
посчастливится быть присяжным у него на суде, он  никогда  не  признает  его
виновным, если только Доналд  не  провинится  в  злонамеренном  поджоге  или
предательском убийстве.
   Такими безыскусственными речами, перескакивая с  одной  темы  на  другую,
Эван Дху продолжал пояснять тогдашнее положение  вещей  в  горах  Шотландии,
доставляя этим, возможно, больше удовольствия Уэверли, чем нашим  читателям.
В конце концов, находившись по горам и долам, по мху и вереску, Эдуард, хотя
и привычный к щедрости,  с  которой  шотландцы  измеряют  расстояния,  начал
думать, что пять  миль  по  счету  Эвана  надо,  пожалуй,  удвоить.  На  его
замечание, что шотландцы очень щедро отмеривают свою землю, но зато деньги у
них больно мелки, Эван не полез за  словом  в  карман  и  ответил  старинной
поговоркой:
   - Пусть дьявол  заберет  тех,  кто  мерит  вино  самой  маленькой  пинтой
<Шотландцы при измерении земель и вина весьма размашисты. Шотландская  пинта
соответствует двум английским квартам. Что же касается их  монеты,  то  всем
известно двустишие.

   С чего бы плутам зазнаваться?
   В их фунте пенсов только двадцать.

   (Прим. автра.)>.

   В этот момент раздался ружейный выстрел, и в дальнем конце  узкой  долины
показался охотник со слугой и собаками.
   - Тише, - сказал Дугалд Махони, - это начальник.
   - Нет, не он, - решительно возразил Эван, - неужели ты  думаешь,  что  он
вышел бы встречать сассенахского джентльмена в таком виде?
   Но когда они подошли поближе, он сказал обиженным тоном:
   - Однако это он, ничего не скажешь; и без хвоста - с ним живой души  нет,
кроме Каллюма Бега.
   И действительно, Фергюс Мак-Ивор, о котором  француз,  как  и  о  многих,
впрочем, гайлэндцах, сказал бы, qu'il connait bien ses gens <что он знает, с
кем имеет дело (франц.).>, и не подумал возвеличивать себя в глазах богатого
молодого англичанина, появившись со свитой праздных  горцев,  совершенно  не
соответствующей обстановке. Он отлично понимал, что такие ненужные  спутники
не только не внушат к нему уважения, но покажутся Эдуарду смешными;  и  хотя
немногие так ревниво, как он, относились к феодальным правам и  прерогативам
вождя, именно по этой  причине  он  весьма  осторожно  прибегал  к  внешнему
проявлению своего  величия,  приберегая  его  для  тех  случаев,  когда  оно
действительно могло импонировать. Если бы ему  пришлось  выйти  навстречу  к
такому же лэрду, он, наверно, окружил бы себя всей той свитой, о  которой  с
таким благоговением говорил Эван, но навстречу Уэверли он решил выйти лишь с
одним спутником: очень миловидный  гайлэндский  мальчик  нес  его  охотничью
сумку и палаш, с которым он редко расставался.
   При  встрече  с  Фергюсом  Уэверли  был  поражен   cовершенно   особенным
изяществом и достоинством  фигуры  вождя.  Он  был  выше  среднего  роста  и
прекрасно сложен. Национальный  костюм,  который  он  носил  без  каких-либо
украшений, обрисовывал его фигуру самым выгодным образом. На нем были трюзы,
или облегающие ногу штаны, из клетчатого красного с белым тартана,  во  всем
же остальном его одежда в точности соответствовала одежде Эвана, но вооружен
он был только кинжалом с богато украшенной серебряной рукоятью. Как  мы  уже
говорили, палаш свой он дал нести пажу, а ружье,  которое  держал  в  руках,
предназначалось, видимо, только для охоты. За время прогулки он успел  убить
нескольких молодых уток, потому что, хотя запрет охотиться до  определенного
срока был в те годы еще неизвестен, стрелять куропаток в это время года было
еще рано. По  наружности  он  решительно  походил  на  шотландца,  со  всеми
особенностями северного типа, однако без его резких и  преувеличенных  черт,
так что в любой стране признали бы, что он очень хорош  собой.  Воинственный
вид  его  шапочки,  в  которую  было  воткнуто  в  качестве  знака  различия
одно-единственное  орлиное  перо,  подчеркивал  мужественность  его  головы,
украшенной вдобавок густыми черными кудрями, гораздо более  естественными  и
изящными, чем те, которые выставляются для продажи в  витринах  парикмахеров
на Бонд-стрит.
   Открытое и приветливое выражение усугубляло благоприятное впечатление  от
этой красивой и полной достоинства наружности. Однако зоркий физиономист  со
второго взгляда вынес бы менее благоприятное впечатление.  Брови  и  верхняя
губа говорили о том, что этот человек привык повелевать и ставить себя  выше
других. Даже обращение его,  пусть  открытое,  искреннее  и  непринужденное,
указывало на сознание собственной важности. При  малейшем  противоречии  или
даже случайном раздражении в глазах его  загорался  хоть  и  мимолетный,  но
зловещий огонь, обличая вспыльчивый, надменный и  мстительный  характер,  не
менее опасный оттого, что обладатель всех этих свойств умел себя сдерживать.
Короче говоря, наружность  вождя  напоминала  безоблачный  летний  день,  по
каким-то неуловимым признакам предвещающий  гром  и  молнию  до  наступления
ночи.
   Но эти менее благоприятные наблюдения Эдуарду не удалось  еще  сделать  в
первый день их знакомства. Вождь принял его как друга барона Брэдуордина  со
всевозможными изъявлениями доброжелательства и благодарности  за  посещение,
лишь  немного  попеняв  ему  за  непривлекательное  убежище,  избранное   им
накануне. Он немедленно вступил  с  ним  в  оживленную  беседу  о  хозяйстве
Доналда Бина, но ни единым словом не намекнул на его разбойничьи наклонности
или на непосредственную причину путешествия Уэверли. А раз вождь не коснулся
этой темы, и наш герой также решил от нее воздержаться. Так, весело беседуя,
они шли к замку Гленнакуойх, в то время как Эван, почтительно  перешедший  в
арьергард, замыкал шествие вместе с Каллюмом Бегом и Дугалдом Махони.
   Мы воспользуемся этим обстоятельством, чтобы сообщить читателю  кое-какие
сведения о личности и прошлой жизни Фергюса Мак-Ивора, которые Эдуард  узнал
лишь после того, как он стал его другом. Их встрече, хоть и  происшедшей  по
самому случайному поводу, суждено было в течение длительного периода оказать
глубочайшее влияние на нравственный  облик,  действия  и  стремления  нашего
героя. Но, поскольку эта тема весьма важная, надо будет посвятить ей  начало
новой главы.

Глава 19

Вождь и его замок

   Остроумный лиценциат Франсиско  де  Убеда  в  своей  повести  "La  picara
Justina Diez" <"Плутовка Хустина Диэс" (исп ). (1610) - испанский плутовской
роман. Автор его,  доминиканский  монах  Андрес  Перес,  ввиду  скабрезности
романа выпустил его под псевдонимом Франсиско Лопес де Убеда.>
   - одной из  замечательнейших  испанских  книг  -  начинает  с  того,  что
жалуется на волосок, попавший в его перо, и  тотчас  принимается  с  большим
красноречием, нежели здравым смыслом,  по-дружески  попрекать  это  полезное
орудие  тем,  что  оно  происходит  от  гуся,  который  по   природе   своей
непостоянен, обитает с одинаковым удобством в трех  стихиях  -  в  воде,  на
земле и в воздухе - и, разумеется, "ничему не верен". Позволь заявить  тебе,
любезный читатель, что в данном вопросе я совершенно расхожусь  с  Франсиско
де Убеда и наиболее ценным свойством своего пера почитаю то, что  оно  может
быстро переходить от серьезного к  веселому,  от  описаний  и  диалога  -  к
повествованию и характеристикам. Так что, если ему не присущи иные  качества
гуся, на котором оно выросло, кроме изменчивости,  я  поистине  буду  весьма
доволен и полагаю, мой достойный друг,  что  и  ты  также  не  будешь  иметь
оснований для недовольства.  Итак,  от  болтовни  гайлэндских  челядинцев  я
перехожу к биографии их хозяина. Это важная материя, и поэтому, как Догберри
<Догберри - глуповатый констебль в комедии Шекспира "Много шума из  ничего",
который обещает "не пожалеть ума" при  допросе  задержанных  (акт  III,  сц.
5).>, мы не должны пожалеть на нее ума.
   Лет  за  триста  до  нашего  рассказа  предок  Фергюса  Мак-Ивора  заявил
претензию на то, чтобы его признали вождем многочисленного и могущественного
клана,  к  которому  он  принадлежал.   Называть   этот   клан   здесь   нет
необходимости. У него был соперник, который одержал над ним верх, потому ли,
что имел больше прав, или, может быть,  попросту  из-за  того,  что  на  его
стороне было больше сил. Подобно второму Энею <Эней - герой  поэмы  Вергилия
"Энеида", троянский  воин,  который  после  разрушения  Трои  переселился  в
Италию.  Римляне  считали  его  своим  родоначальником.>,  этот  неудачливый
соперник вынужден был со своими сторонниками отправиться  на  юг  в  поисках
новых земель. Состояние, в котором пребывали в это время пертширские  горные
области, благоприятствовало его намерениям.  Как  раз  в  этих  местах  один
могущественный барон изменил своему государю. Иан  -  ибо  таково  было  имя
нашего искателя приключений - присоединился к  отряду,  высланному  королем,
чтобы покарать преступника, и сумел оказать столь  важные  услуги,  что  ему
было пожаловано право на владение землями, на которых поселился сначала  он,
а затем обитали его потомки. Он принял участие в походе  своего  монарха  на
плодородные области Англии и так успешно использовал свое свободное время на
взыскание податей с крестьян Нортумберленда  и  Дургама,  что  после  своего
возвращения смог построить каменною башню, или крепостцу,  вызывавшую  такое
восхищение среди его вассалов и соседей, что имя его, бывшее  до  этого  Иан
Мак-Ивор, то есть Иоанн, сын  Ивора,  было  потом  прославлено  в  песнях  и
генеалогии высоким титулом Иана нан Чейстела, или Иоанна  с  Башни.  Потомки
этого достойного мужа так гордились им, что  верховный  вождь  клана  всегда
носил родовое имя Вих Иан Вор, то есть сын Великого Джона, в  то  время  как
весь его клан, в отличие от  клана,  от  которого  он  откололся,  называл