пников из рук военных властей в руки гражданским.
   - Да здравствует  король  Георг!  -  воскликнул  верховный  шериф,  когда
церемония окончилась. В ответ на это Фергюс встал в санях во весь рост и,  в
свою очередь, твердым и спокойным голосом воскликнул: "Да здравствует король
Иаков!" Это были последние слова, которые слышал от него Уэверли.
   Процессия снова  двинулась  вперед,  сани  выехали  из-под  портала,  под
сводами которого они на мгновение остановились. Раздался похоронный марш,  и
его мрачные звуки слились с приглушенным звоном колоколов, который доносился
из соседнего собора. Но процессия уходила все дальше, звуки марша  замирали,
и вскоре слышен был один лишь мрачный  колокольный  звон.  Последний  солдат
исчез под сводами ворот, через которые шествие тянулось в течение нескольких
минут; двор совершенно опустел, а Уэверли все еще стоял недвижимый, устремив
глаза на черный проход, где еще несколько мгновений до этого он в  последний
раз видел своего друга. Наконец какая-то служанка коменданта,  увидев  этого
молодого человека с окаменевшим от муки лицом, сжалилась над ним и спросила,
не хочет ли он зайти отдохнуть к ее хозяину. Он не  сразу  понял,  чего  она
хочет, и ей пришлось повторить свое приглашение. Только  тогда  он  очнулся.
Торопливым жестом отклонив ее любезность, он  надвинул  шляпу  на  глаза  и,
выйдя из замка, пустился почти  бегом  по  опустевшим  улицам,  добрался  до
гостиницы, бросился в свою комнату и запер дверь на ключ.
   Часа через полтора невыразимо мучительного ожидания,  которое  показалось
ему целой вечностью, по звукам барабанов и флейт, игравших веселый мотив,  и
по смутному говору толпы, снова заполнившей улицы, он узнал, что все кончено
и солдаты и горожане возвращаются с места казни. Не  беремся  описывать  его
душевное состояние.
   Вечером его посетил священник и  сказал,  что  пришел  по  поручению  его
покойного друга. Он сообщил, что Фергюс Мак-Ивор умер так же, как и  жил,  и
до последнего мгновения помнил их дружбу. Он добавил, что был также у  Флоры
и что она как будто несколько успокоилась, когда узнала,  что  все  кончено.
Сам он собирался вместе с ней и с сестрой Терезой выехать на следующий  день
из Карлейла, чтобы из  ближайшего  порта  отправиться  во  Францию.  Уэверли
заставил  этого  достойного  человека  принять  от  него  на  память  ценный
перстень, а также некоторую сумму денег на  поминовение  души  усопшего,  по
обычаю католической церкви.  Этим  он  думал  доставить  некоторое  утешение
Флоре.
   - Fungarque inani munere <Я окажу бесполезную услугу (лат.).>, - произнес
он  про  себя,  когда  удалился  священник.  -  Но  почему  не  отнести  это
поминовение к другим почестям, которыми любящие  души  всех  вероисповеданий
чтят память мертвых?
   На следующее утро, еще до восхода солнца, он распрощался с Карлейлом, дав
себе зарок никогда больше не возвращаться в его стены. Он  едва  осмеливался
взглянуть в сторону готических зубцов  на  вершине  укрепленных  ворот,  под
которыми он проезжал (город со всех сторон окружает старинная стена).
   - Они не тут, -  сказал  Алик  Полуорт,  угадавший,  почему  Уэверли  так
нерешительно посмотрел на верх стены. По  свойственному  всем  простолюдинам
пристрастию к ужасному, он,  разумеется,  знал  малейшие  подробности  этого
зверского зрелища, - головы там, над Шотландскими  воротами,  как  их  здесь
зовут. Как жалко, что Эван  Дху,  такой  славный,  приветливый  парень,  был
горец. Да, собственно, и лэрд из Гленнакуойха тоже был ничего себе  человек,
когда на него не находило.

Глава 70

Сладостно домой...

   Ощущение ужаса, которое испытывал  Уэверли,  покидая  Карлейл,  понемногу
смягчилось и превратилось в тихую грусть. Этот переход  ускорила  тягостная,
но вместе с тем и успокаивающая обязанность написать письмо Розе. Не  будучи
в состоянии скрыть  собственные  чувства  по  поводу  ужасного  события,  он
постарался представить его в таком свете, который мог тронуть ее сердце,  не
оскорбив воображения. К этой картине, которую он нарисовал для нее, он  стал
понемногу привыкать и сам. Следующие письма его были уже более радостными  и
относились к их будущей мирной и счастливой жизни. Однако  и  теперь,  когда
первые ужасные впечатления превратились в грусть, Эдуард добрался до  родных
мест раньше, чем смог, как это было с ним прежде,  наслаждаться  окружающими
его картинами.
   Лишь тогда, впервые после отъезда своего из Эдинбурга, стал он испытывать
ту радость, которую  чувствует  почти  всякий,  возвращающийся  в  цветущую,
населенную  и  прекрасно  обработанную  страну  после  сцен  разорения,  или
покидающий пустынные и  бесплодные,  хоть  и  величественные  края.  Но  как
усилилось это впечатление, когда он вступил на  родную  землю,  которой  так
долго владели его предки: узнал  старые  дубы  Уэверли-Чейса;  подумал,  как
радостно будет он знакомить Розу со своими любимыми уголками;  увидел  башни
древнего замка, возвышающиеся над окрестными лесами, и  бросился  наконец  в
объятия своих почтенных родственников, которым он был стольким обязан!
   Ни одно слово упрека не омрачило радости свидания. Напротив  того,  какие
бы тревоги ни пришлось переживать  сэру  Эверарду  и  мисс  Рэчел  во  время
опасной службы Уэверли у принца, поведение его  настолько  согласовалось  со
взглядами, в которых они были воспитаны с детства,  что  они  не  только  не
бранили его, но даже не  высказали  ни  одного  слова  сожаления.  Полковник
Толбот также очень умело подготовил момент этой встречи, подчеркнув в  своих
рассказах воинскую отвагу Уэверли и в особенности храбрость  и  великодушие,
проявленные им во время боя под Престоном, так что в воображении баронета  и
его сестры поединок их племянника с  таким  выдающимся  офицером  английской
армии, каков был полковник,  его  пленение  и  спасение  выросли  в  подвиг,
достойный Уилиберта, Хилдебранда и Найджела - прославленных героев их рода.
   Внешний вид Уэверли, который приобрел за  это  время  воинскую  выправку,
загорел, окреп и закалился, не только подтвердил рассказ полковника, но даже
привел в удивление всех  обитателей  Уэверли-Онора.  Они  собрались  толпой,
чтобы поглядеть на него, послушать его речи и осыпать его похвалами.  Мистер
Пемброк втайне был очень горд, что его воспитанник так мужественно вступился
за дело истинной англиканской церкви, но все же слегка пожурил  его  за  то,
что он так беззаботно отнесся  к  его  рукописям,  что,  как  он  выразился,
причинило ему некоторые личные неудобства, поскольку, после ареста  баронета
королевским эмиссаром,  он  почел  за  благо  удалиться  в  потайное  место,
носившее название Поповой норы, так как использовалось с тою же  целью  и  в
былые времена. Туда, как он  сообщил  нашему  герою,  дворецкий  отваживался
носить ему пищу только раз в день,  так  что  ему  неоднократно  приходилось
довольствоваться совершенно остывшими  блюдами,  или,  что  было  еще  хуже,
тепловатыми, не говоря уже о том, что его постель не перестилали по два  дня
кряду. Уэверли мысленно обратился  к  Патмосу  барона  Брэдуордина,  который
довольствовался стряпней Дженнет и несколькими пучками соломы, брошенными  в
расселину скалы  из  песчаника,  но  воздержался  от  каких-либо  замечаний,
которые могли только обидеть его достойного воспитателя.
   В Уэверли-Оноре все теперь были поглощены хлопотами к предстоящей свадьбе
Эдуарда - событию, которое для доброго старого баронета и  мисс  Рэчел  было
как бы возвращением их собственной  молодости.  Этот  брак,  как  уже  писал
полковник Толбот, представлялся им в высшей степени подходящим, ибо, если не
считать того,  что  у  невесты  не  было  приданого,  она  отличалась  всеми
решительно достоинствами, а богатства у  них  и  без  того  было  более  чем
достаточно. По этому поводу мистер Клипперс был вызван  в  Уэверли-Онор  под
более благоприятными знамениями,  чем  в  начале  нашего  повествования.  Но
мистер Клипперс на этот раз появился не один, ибо,  согбенный  под  бременем
годов, он принял к себе на службу племянника, коршуна помоложе (как  мог  бы
его назвать наш английский Ювенал - автор повести о стряпчем Суолоу) <...наш
английский Ювенал - автор повести о стряпчем  Суолоу...  -  Имеется  в  виду
английский поэт Джордж Крабб (1754- 1834). Ювенал Децим Юний  (род.  в  60-х
гг. I в. - ум. после 127  г.)  -  римский  поэт-сатирик  Стряпчий  Суолоу  -
персонаж из поэмы Крабба "Местечко".>, и они вели  теперь  дело  под  фирмой
"Господа Клипперс и Хукем". Этим почтенным личностям  были  даны  инструкции
составить брачный договор на столь широкую ногу, словно  Уэверли  вступал  в
брак с дочерью пэра, имеющей за собой еще  и  родовое  имение  в  придачу  к
отцовским горностаям.
   Но перед тем как коснуться предмета юриспруденции, где волокита  вошла  в
пословицу, я должен напомнить читателю о том, что происходит с камнем,  если
его скатывает с горы какой-нибудь  юный  бездельник  (развлечение,  которому
предавался и я в более юные годы); он движется сначала медленно,  отклоняясь
в сторону при малейшем препятствии, но когда набирает скорость и уже недалек
от конца пути, летит, как пущенный из пращи, гремя и вздымая пыль, проносясь
по несколько сажен за прыжок, перемахивая через канавы и  изгороди,  подобно
какому-нибудь йоркширскому охотнику, и несется с особенно бешеной  быстротой
как раз перед тем, как успокоиться навеки. Таково и  течение  повествования,
которое ты сейчас читаешь. На ранних событиях мы останавливались  подолгу  с
единственной целью, чтобы ты, любезный читатель, познакомился с действующими
лицами скорее по их поступкам, нежели на основании голой характеристики, что
гораздо скучнее; но когда повесть наша подходит к  концу,  мы  перескакиваем
через ряд событий, как бы важны они ни были, если ты  мог  их  себе  заранее
мысленно нарисовать,  и  предоставляем  твоему  воображению  вещи,  излагать
которые во всех подробностях значило бы злоупотреблять твоим терпением.
   Поэтому мы нисколько не намерены  расписывать  ни  нудные  деяния  господ
Клипперса и Хукема, ни действия их достойных собратьев по профессии, которым
поручено было выхлопотать помилование Эдуарду Уэверли и его будущему  тестю,
и остановимся на вещах более привлекательных. Послания,  например,  которыми
обменялись по этому поводу сэр Эверард и барон, хотя  и  представляли  собою
своего рода  образцы  несравненного  красноречия,  должны  быть  безжалостно
преданы забвению. Я также  не  могу  подробно  рассказывать,  как  достойная
тетушка Рэчел, ласково и деликатно  намекнув  на  обстоятельства,  вызвавшие
переход бриллиантов Розы в руки Доналда  Бин  Лина,  наполнила  ее  шкатулку
драгоценностями, которым могла бы позавидовать герцогиня.  Более  того  -  я
попрошу читателя представить себе, что Джоб Хотон и его жена получили весьма
приличное обеспечение, хотя им так и не удалось втолковать, что сын их погиб
не в рядах тех войск, в которых сражался  молодой  сквайр;  тaк  что  Алику,
который  безуспешно  пытался  из   любви   к   истине   изложить   настоящие
обстоятельства дела, было наконец приказано не  говорить  о  нем  больше  ни
слова. Впрочем, он вознаградил себя, не щадя красок при  описании  отчаянных
битв, леденящих казней и  прочих  ужасов,  которым  прислуга  замка  внимала
разинув рты.
   Но хотя все эти важные дела могут занять в романе столь  же  мало  места,
как в газете  -  сообщение  о  каком-нибудь  процессе,  протекавшем  в  суде
лорда-канцлера, однако, действительное время, ушедшее на  них,  было  весьма
немалым. Несмотря на все старания Уэверли побыстрее  протолкнуть  свое  дело
через суды, он смог вернуться к лэрду Духрану за  невестой  лишь  через  два
месяца с лишним, в чем были, разумеется, повинны и проволочки,  связанные  с
тогдашними способами передвижения.
   Свадьба  была  назначена  на  шестой  день  после  его   приезда.   Барон
Брэдуордин,  для  которого  бракосочетания,  крестины  и  похороны  являлись
событиями особо знаменательными  и  торжественными,  почувствовал  некоторую
обиду, когда вместе с семьей лэрда и всеми ближайшими соседями,  которых  по
такому поводу необходимо было пригласить, удалось набрать не более  тридцати
гостей.
   Впрочем, гордость его несколько утешалась мыслью, что, поскольку он и его
зять еще так недавно участвовали в мятеже  против  правительства,  последнее
могло оскорбиться и даже  испытать  вполне  оправданные  опасения,  если  бы
собрались все  родственники,  друзья  и  приближенные  обеих  фамилий  в  их
воинских доспехах, как этого требовал в подобных случаях шотландский этикет.
   - Да, - закончил он со вздохом, - многие из тех, кто так  бы  ликовал  на
этом торжестве, либо отошли в лучший мир, либо  изгнанниками  покинули  свое
отечество.
   Свадьба состоялась в  назначенный  день.  Достопочтенный  мистер  Рубрик,
родственник гостеприимного хозяина дома, где  она  справлялась,  и  капеллан
барона Бредуордина имел удовольствие соединить руки жениха и невесты.
   Обязанности шафера невесты исполнял Фрэнк  Стэнли,  приехавший  в  Духран
вслед за Эдуардом. Предполагал приехать и полковник Толбот  с  супругой,  но
оказалось, что здоровье  леди  Эмили  не  позволяет  ей  совершить  подобную
поездку. Их отсутствие решили возместить тем, что Эдуард  Уэверли  с  женой,
вместо того чтобы ехать прямо в Уэверли-Онор, заедут по  пути  на  несколько
дней в имение, которое полковник Толбот соблазнился купить на очень выгодных
условиях в Шотландии и где он собирался прожить некоторое время.

Глава 71

   То не дом мой родимый, его я узнать не могу
   Старинная песня

   Свадебный поезд был великолепен. Сэр Эверард  подарил  своему  племяннику
карету новейшего образца с  шестеркой  лошадей,  ослеплявшую  своим  блеском
глаза половины Шотландии; кроме этого, была  еще  фамильная  карета  мистера
Рубрика. Обе были заполнены дамами, между тем как мужчины ехали верхом, а за
ними  скакали  на  конях  добрых  два  десятка  слуг.  Несмотря   на   столь
значительное количество гостей, приказчик Мак-Уибл  не  испугался  истощения
своих запасов и вышел к ним на дорогу с покорнейшей просьбой заехать к  нему
в Малый  Веолан.  Барон  взглянул  на  него  с  изумлением  и  сказал,  что,
разумеется, проезжая мимо Малого Веолана,  не  преминет  навестить  с  зятем
своего старого приятеля, но приводить к нему весь comitatus  nuptialis,  или
свадебный поезд, немыслимо.
   - Я слышал, - добавил он, - что  мой  недостойный  преемник  продал  свое
имение, и я очень рад, что мой старый друг Дункан и при новом dominus'e, или
владельце, сохранил свое прежнее место.
   Приказчик кивал, кланялся, проявлял  всяческие  признаки  беспокойства  и
снова упорно  повторял  свое  приглашение,  пока  барон,  хоть  и  несколько
раздосадованный его настойчивостью, не вынужден  был  согласиться,  дабы  не
выказать чувств, которые он предпочитал скрывать.
   Подъезжая к началу аллеи,  он  погрузился  в  глубокую  задумчивость,  из
которой  вышел  только  тогда,  когда   заметил,   что   зубцы   на   стенах
восстановлены, обломки убраны и - самое удивительное - два каменных медведя,
эти поверженные Дагоны <Дагон - верховное  божество  финикиян  с  головой  и
руками  человека  и  телом  рыбы,  в  данном  случае  -  вообще  идол.>  его
идолопоклоннических чувств, обрели свое прежнее место на воротах.
   - А знаете, - заметил он Эдуарду, - этот новый  владелец  проявил  больше
gusto <вкуса (итал.).>, как говорят итальянцы, за то короткое время, что  он
здесь хозяйничает, чем эта собака Малколм vita adhuc  durante  <за  всю  его
жизнь (лат.).>, хотя я и сам водворил его сюда. А раз речь пошла о  собаках,
это не Бэн ли и Баскар несутся к нам по аллее вместе с Дэви Геллатли?
   - Я предлагаю проехать к ним навстречу, сэр, -  сказал  Уэверли,  -  ибо,
насколько мне известно, теперешний хозяин дома -  полковник  Толбот,  а  он,
несомненно, ждет нас к себе. Мы сначала не решались  сообщить  вам,  что  он
приобрел вашу вотчину, но даже и теперь,  если  вы  не  испытываете  желания
навестить его, мы можем проехать прямо к приказчику.
   Тут барону пришлось призвать на помощь  всю  свою  выдержку.  Он  глубоко
вздохнул, медленно понюхал табаку и наконец заметил, что раз  уж  они  почти
добрались до замка, не заехать к полковнику было бы неприлично, и  он  будет
рад повидать нового хозяина своих прежних арендаторов. После этого он слез с
лошади, мужчины последовали его примеру, дамы вышли из карет, и он под  руку
с дочерью пошел вперед по аллее, обращая ее внимание на то, как быстро  Diva
Pecunia - богиня-покровительница южан, как ее могли бы  назвать,  уничтожила
все следы разрушений.
   И действительно, поваленные  деревья  не  только  были  убраны,  но  были
выкорчеваны и пни, а земля вокруг них выровнена и засеяна  травой,  так  что
лишь глаз, знакомый с малейшими подробностями этих мест, мог  заметить,  что
чего-то  тут  недостает.  Такое  же  благотворное  влияние  сказалось  и  на
наружности выбежавшего  им  навстречу  Дэви  Геллатли,  который  то  и  дело
останавливался, чтобы полюбоваться на украшавшее  его  особу  новое  платье,
выдержанное в тех же красках, что и раньше, но разукрашенное так пестро, что
его не стыдно было бы надеть и  самому  Оселку  <Оселок  -  шут  из  комедии
Шекспира  "Как  вам  это  понравится".>.  Приплясывая  со  своими   обычными
странными ужимками, он подскочил сначала к барону, а затем и Розе, все время
ощупывая себя и восклицая: "Красавчик, красавчик Дэви". От перехвативших его
дыхание чувств он почти не в состоянии был пропеть и такта  своей  тысяча  и
одной песни. Собаки тоже на тысячу ладов  выражали  свой  восторг  при  виде
старого хозяина.
   -  Клянусь  честью,  Роза,  -  воскликнул  барон,  -  благодарность  этих
бессловесных тварей и этого несчастного дурачка растрогала меня, старика, до
слез, между тем как  этот  мерзавец  Малколм...  Однако  я  премного  обязан
полковнику Толботу за то, что он привел в такое  прекрасное  состояние  моих
псов и бедного Дэви. Но, Роза, голубушка, не следует  допускать,  чтобы  они
всю жизнь оставались у него нахлебниками.
   В эту  минуту  леди  Эмили,  опираясь  на  руку  своего  мужа,  вышла  из
внутренних ворот навстречу гостям и самым приветливым образом  поздоровалась
с ними. Как только закончилась церемония взаимных представлений, которая  не
заняла слишком  много  времени  благодаря  светским  навыкам  и  прекрасному
воспитанию леди Эмили, она  извинилась  за  то,  что  прибегла  к  небольшой
хитрости, чтобы заманить их в такое место, которое могло навеять им грустные
воспоминания.
   - Но так как этому дому суждено переменить владельца,  мы  очень  хотели,
чтобы барон...
   - Мистер Брэдуордин, сударыня, - поправил старик.
   - Хорошо было бы, чтобы  мистер  Брэдуордин  и  мистер  Уэверли  посудили
лично, насколько нам удалось придать жилищу ваших предков его прежний вид.
   Барон ответил глубоким поклоном. Действительно, выйдя во двор, он увидел,
что всему, за  исключением  тяжеловесных  конюшен,  совершенно  уничтоженных
огнем и замененных более изящной и легкой  постройкой,  был  по  возможности
возвращен тот же вид, как несколько месяцев назад, когда барон ушел воевать.
Голубятня снова  наполнилась  своими  обычными  обитателями;  фонтан  бил  с
прежней резвостью, и не только медведь, возвышавшийся над его бассейном,  но
и все решительно медведи были водружены на положенные места, и подновлены, и
подправлены с такой заботой, что не носили и следа  недавних  насилий.  Если
столько внимания было уделено мелочам, излишне говорить,  что  сам  дом  был
совершенно  восстановлен,  а  сад  приведен  в  порядок,  причем   во   всем
чувствовалось  стремление  сохранить  прежний  вид  и  удалить   все   следы
разрушений. Барон осматривался в немом удивлении.  Наконец  он  обратился  к
полковнику Толботу:
   - Премного обязан вам, сэр, за восст