.)>!
   - Monseigneur! <Ваше высочество! (франц.)> -  отозвался  весьма  красивый
французский кавалерийский офицер из числа его телохранителей.
   - Ayes la bonte d'aligner ces montagnards-la,  ainsi  que  la  cavalerie,
s'il vous plait, et de les remettre en marche. Vous parlez si bien l'anglais
que cela ne vous donnerait pas beaucoup de peine <Будьте так добры построить
этих горцев, равно как и кавалерию, пожалуйста,  и  прикажите  им  двинуться
вперед. Вы так хороню говорите по-английски, что это  не  составит  для  вас
особого затруднения (франц.).>.
   - Ah! pas du tout, Monseigneur, <О, нисколько, ваше высочество (франц.).>
- отвечал monsieur Ie comte de Beaujeu, <господин Граф  де  Боже  (франц.).>
склонив  голову  до  самой   шеи   своего   изящно   гарцующего,   прекрасно
выдрессированного конька. Полный энергии и  самоуверенности,  он  немедленно
понесся к  первым  рядам  Фергюсова  полка,  хоть  и  не  понимал  ни  звука
по-гэльски и весьма слабо по-английски.
   - Messieurs les sauvages ecossais <Господа шотландские дикари (франц.).>,
то ест, жантельмени  дикари,  будтэ  добрй  de  vous  arranger  <построиться
(франц.).>.
   Клан, уловивший приказание больше по жестам, чем по команде,  видя  перед
собою принца, поспешил выстроиться.
   - А, карашо, то ест fort bien <очень хорошо (франц.).>, - сказал граф  де
Боже.  -  Жантельмени  дикари...  Mais  tres  bien...   <Прямо   превосходно
(франц.).> Eh bien! Qu'est-ce que vous appeles  visage,  monsieur?  <А  как,
по-вашему, будет лицо, Сударь? (франц.)> - он  обратился  к  подвернувшемуся
кавалеристу, - ah oui! лисо... Je vous remercie,  monsieur...  Gentilshommes
<Ну конечно!.. Благодарю вас, сударь... Господа дворяне  (франц.).>,  имейтэ
любезност  сделят  de  face  <лицом  (франц.).>  направо  par  file  <рядами
(франц.).>, то ест радами. Марш! Mais tres  bien...  encore,  messieurs;  il
faut mettre en marche. Marches donс, au nom de Dieu, parce que  j'ai  oublie
Ie mot anglais... mais vous etes de braves gens et me  comprenez  tres  bien
<Превосходно... еще, господа; вам надо идти вперед. Так  марш  вперед,  черт
побери, так как Я забыл английское слово... но вы славные ребята и прекрасно
меня понимаете (франц.).>.
   Вслед за этим граф поспешил к коннице и стал приводить и ее в движение.
   - Жантильмени кавалерья, ви должни осадит кони... Ah, par ma roi <Клянусь
честью (франц.).>, я нэ командоваль падат с лошади. Боюс,  маленьки  тольсти
жантильман сильно ушибса. Ah, mon Dieu! c'est  Ie  commissaire  qui  nous  a
apporte les premieres nouvelles  de  ce  maudit  fracas  <Ах,  господи,  это
комиссар, который первый сообщил нам об этой проклятой свалке (франц.).>.  Я
ошен сожалею, monsieur!
   Действительно, в общей сутолоке  всадников,  стремившихся  не  ударить  в
грязь лицом перед принцем и поскорее построиться, беднягу Мак-Уибла, который
теперь в качестве комиссара состоял при огромном палаше и кокарде  величиной
с оладью, сбили с ног,  прежде  чем  он  успел  добраться  до  своей  верной
лошадки, и теперь, весь красный от смущения, он постарался скрыться в задних
рядах под дружный хохот присутствующих.
   - Eh bien, messieurs, направо кругом... А, прекрасно... Eh,  monsieur  de
Bradwardine, ayez la bonte de vous mettre a la tete de votre regiment,  car,
par Dieu, je n'en puis plus <Так вот, господа...  Эй,  господин  Брэдуордин,
будьте любезны встать во главе вашего полка, так как, ей-богу, я выбился  из
сил (франц.).>.
   Барон был  вынужден  устремиться  на  выручку  мосье  де  Боже,  так  как
последний исчерпал почти весь свой запас английских  командных  слов.  Таким
образом, принц достиг уже одной из своих целей. Другая  цель  заключалась  в
том, чтобы отвлечь внимание солдат на попытки как-нибудь разобраться в столь
неясно отдаваемых в его августейшем присутствии приказаниях и  устремить  их
мысли в безопасное русло.
   Как только Карл Эдуард оказался наедине с Мак-Ивором и Уэверли,  так  как
его свита отошла в этот момент в сторону, он сказал:
   - Если бы я был менее обязан вашей бескорыстной дружбе, господа, я не  на
шутку рассердился бы на вас за эту непонятную и беспричинную ссору, и притом
ссору в такой момент, когда долг ваш по отношению к моему  отцу  требует  от
вас полнейшего единодушия. Но самое худшее в моем положении -  это  то,  что
мои лучшие друзья считают себя вправе губить как себя, так и дело,  которому
служат, по самому вздорному поводу.
   Оба молодых человека с горячностью стали уверять принца, что  они  готовы
представить все свои разногласия на его третейский суд.
   - Собственно говоря, - сказал Эдуард, - я даже не вполне уяснил  себе,  в
чем меня обвиняют. Я подъехал к полковнику Мак-Ивору исключительно  с  целью
доложить, что меня чуть не застрелил  его  непосредственный  подчиненный.  Я
отлично знал, что он не мог разрешить такой  гнусной  мести.  Но  почему  он
хочет навязать мне ссору, я  совершенно  не  могу  понять,  если  только  он
действительно  не  думает,  и  абсолютно  неосновательно,  будто  я  добился
расположения одной молодой особы в ущерб его интересам.
   - Если произошла ошибка, - сказал предводитель, - то только  потому,  что
сегодня  утром  я  беседовал  по  этому  поводу  лично  с  его   королевским
высочеством.
   - Со мной? - воскликнул принц. - Как мог полковник Мак-Ивор так превратно
истолковать мои речи?
   Он отвел Фергюса в сторону и после пятиминутного разговора пришпорил свою
лошадь и подъехал к Эдуарду.
   - Возможно ли... Нет, подъезжайте к нам, полковник, я  не  желаю  никаких
секретов...  Возможно  ли,  мистер  Уэверли,  что  я  ошибся,   считая   вас
помолвленным с мисс Брэдуордин - обстоятельство, в котором я, правда,  не  с
ваших слов, был так твердо уверен, что даже сослался на него нынче утром Вих
Иан Вору как на причину, почему без всякой  обиды  для  него  вы  не  можете
дольше добиваться союза, столь привлекательного, что от надежд  на  него  не
так-то легко отказаться, даже несмотря на полученный отказ?
   - Ваше королевское высочество оказали мне  большую  честь,  полагая  меня
помолвленным с мисс Брэдуордин, - сказал Уэверли, - но, вероятно, основывали
свое мнение на совершенно неизвестных мне обстоятельствах. Я вполне  сознаю,
какое почетное отличие заключено в подобном предположении,  но  не  имею  на
него никаких прав. Кроме того, мое мнение о своих собственных  достоинствах,
по справедливости, настолько невысоко, что я не допускаю и мысли об успехе у
кого-либо,  после  того  как  мои  притязания  оказались  столь   решительно
отвергнутыми.
   Принц некоторое время молча вглядывался в обоих, а затем промолвил:
   - Честное слово, мистер Уэверли,  я  имел  основания  считать  вас  более
счастливым человеком, чем вы оказываетесь на самом  деле...  Ну,  а  теперь,
джентльмены, позвольте я рассужу вас не как принц-регент, а как Карл Стюарт,
ваш собрат по оружию в этом славном деле. Забудьте о том, что вы обязаны мне
повиноваться, и посудите сами, совместимо ли с честью, разумом  и  приличием
давать нашим врагам повод торжествовать, а нашим друзьям - стыдиться, что  и
в наших скромных рядах существуют раздоры. И простите меня, если  я  добавлю
еще одно: имена упомянутых вами дам требуют  от  нас  такого  уважения,  что
вмешивать их в наши ссоры совершенно недопустимо.
   Он опять отвел Фергюса в сторону и проговорил с ним минуты три, а  потом,
вернувшись к Уэверли, сказал:
   - Полагаю, что я убедил полковника Мак-Ивора в  том,  что  его  гнев  был
вызван недоразумением, виной которого был я  сам;  надеюсь,  мистер  Уэверли
слишком великодушен, чтобы  хранить  в  себе  какую-либо  горечь  по  поводу
происшедшего. Заверяю его, что все было именно так, как я ему  говорю...  Вы
должны разъяснить все это вашему клану,  Вих  Иан  Вор,  чтобы  предупредить
повторение подобных покушений. - Фергюс поклонился. - А теперь, джентльмены,
доставьте мне удовольствие и пожмите друг другу руки.
   Холодно, размеренным шагом подошли они друг к другу: никто не желал  идти
первым на уступки. Однако руки они все же пожали и  расстались,  почтительно
склонившись перед принцем.
   Покончив с этим делом, Карл Эдуард подъехал к  первым  рядам  Мак-Иворов,
соскочил с коня, попросил у старого Бэлленкейроха напиться из его  фляжки  и
прошел вместе с ними с полмили,  расспрашивая  их  об  истории  Слиохда  нан
Ивора, об их родне и связях, ловко вставляя немногие известные ему  гэльские
слова и выражая горячее желание более углубленно  изучить  их  родной  язык.
Затем он опять  вскочил  на  коня,  догнал  конницу  Брэдуордина,  шедшую  в
авангарде, остановил ее, осмотрел  снаряжение  и  проверил,  хорошо  ли  она
обучена; обратил свое благосклонное внимание на всех старших офицеров  и  не
пропустил даже младших; осведомился о здоровье их  супруг,  похвалил  коней,
проехал более часа в обществе барона и выдержал три нескончаемые  истории  о
фельдмаршале герцоге Берикском.
   - Ah, Beaujeu, mon cher ami, - сказал он,  возвращаясь  на  свое  обычное
место в колонне, - que mon metier de prince  errant  est  ennuyeux  parfois.
Mais courage! C'est Ie grand jeu, apres tout <Ах, Боже, мой дорогой  друг...
как  мое  ремесло  странствующего  принца  бывает  порою  скучно.  Но   надо
крепиться! В конце концов мы ведем большую игру! (франц.)>!

Глава 59

Стычка

   Едва ли нужно напоминать читателю, что после военного совета,  собранного
5 декабря в Дарби,  гайлэндцы,  к  великому  неудовольствию  их  молодого  и
отважного вождя, отказались от своей отчаянной попытки проникнуть  глубже  в
Англию и  решили  возвращаться  на  север.  Отступать  они  начали  сразу  и
благодаря своей исключительной подвижности превзошли скоростью даже  герцога
Камберлендского, который преследовал их с огромным отрядом кавалерии.
   Это отступление было фактическим отказом от блестящих планов  повстанцев.
Среди них никто не лелеял столь пылких надежд, как Фергюс, а потому никто не
был столь жестоко разочарован такой переменой тактики. На военном совете  он
спорил или, скорее, протестовал с необычайным жаром, а когда его мнение было
отвергнуто, расплакался от горя  и  возмущения.  С  этого  момента  все  его
поведение настолько изменилось, что в нем с трудом можно было узнать прежний
восторженный и пламенный дух, для которого еще неделю назад весь мир казался
тесен. Отступление продолжалось уже несколько дней, когда утром 12 декабря в
небольшой деревушке на полпути от Шэпа  к  Пенриту  на  квартиру  к  Эдуарду
неожиданно заявился предводитель.
   Поскольку Эдуард не разговаривал с ним со дня их ссоры,  он  с  некоторой
тревогой ожидал от Мак-Ивора объяснения этого непредвиденного посещения. Его
удивила и даже болезненно поразила перемена в наружности Фергюса. Глаза  его
значительно потускнели, щеки впали, голос звучал вяло; даже походка -  и  та
стала менее твердой и упругой;  а  одежда,  на  которую  он  обращал  особое
внимание, была наброшена как-то небрежно. Он предложил  Эдуарду  пройтись  с
ним вдоль небольшой речки,  протекавшей  поблизости,  и  грустно  улыбнулся,
когда заметил, что Уэверли снимает со стены палаш и застегивает свой поясной
ремень.
   Как только  они  вышли  на  уединенную  тропинку  у  речки,  предводитель
заговорил:
   - Все наше славное предприятие пошло теперь прахом, Уэверли, и я хотел бы
знать, что вы намерены делать. Да не  смотрите  же  на  меня  так.  Я  вчера
получил письмо от сестры, и если бы я раньше знал его содержание, не было бы
этой ссоры, о которой я не могу теперь  вспомнить  без  стыда  и  досады.  В
письме, которое я ей послал после нашей размолвки, я  объяснил,  из-за  чего
она произошла. Теперь сестра  пишет,  что  никогда  не  поощряла  вас  и  не
собиралась этого делать; так что, выходит, я действительно  вел  себя  тогда
как сумасшедший. Бедная Флора! Она еще полна бодрости; как убьет ее известие
об этом несчастном отступлении!
   Уэверли, искренне тронутый  глубокой  печалью,  звучавшей  в  голосе  его
друга, от всей души просил его забыть все прошлые разногласия, и они еще раз
пожали друг другу руки, но теперь с несравненно большей сердечностью. Фергюс
снова осведомился о намерениях Уэверли:
   - Не лучше ли тебе бросить эту несчастную армию и раньше нас добраться до
Шотландии, чтобы оттуда переправиться на континент через какой-нибудь  порт,
который еще остался у нас в руках? Когда ты будешь за пределами Англии, твои
друзья без труда исхлопочут тебе прощение; и,  по  правде  говоря,  я  очень
хотел бы, чтобы ты увез отсюда Розу Брэдуордин  в  качестве  своей  жены,  а
Флору взял бы под свое с женой покровительство в тоже захватил  с  собой.  -
Эдуард посмотрел на него в изумлении. - Она тебя  любит,  и  ты  ее  любишь,
хоть, быть может, и не отдаешь себе в этом отчета,  так  как  ты  вообще  не
славишься способностью разбираться в своих чувствах. -  Последние  слова  он
произнес со слабым подобием улыбки.
   - Как! - ответил Эдуард. - Неужели ты советуешь мне бросить  предприятие,
в которое мы все пустились?
   - Пустились? - сказал Фергюс. - Корабль наш течет по всем швам и идет  ко
дну. И всем, кто может, пора спускаться в шлюпки и отваливать.
   - А что будут делать другие джентльмены? - спросил Уэверли.  -  И  почему
ваши гайлэндские вожди пошли на это отступление, если оно так гибельно?
   - О, они думают, - ответил Мак-Ивор, - что, как  бывало  раньше,  вешать,
обезглавливать и лишать имущества будут в основном пограничных помещиков,  а
их бедность и крепости послужат им достаточной защитой. Они хотят отсидеться
в своих горах и, по поговорке, "слушать свист ветра, пока не  спадут  воды".
Но они жестоко ошибаются. Уж слишком часто они донимали своих соседей, чтобы
им спустили и на этот раз; нынче Джон Буль слишком перетрусил, чтобы к  нему
так скоро вернулось его благодушие. Ганноверские министры всегда заслуживали
того, чтобы их вздернули на виселицу за их пакости;  но  сейчас,  когда  они
заберут власть б свои руки, что рано или поздно должно  случиться,  так  как
Англия  не  восстает,  а  Франция  не  шлет  подкреплений,  если  они  дадут
возможность хоть одному клану опять беспокоить правительство,  их  следовало
бы повесить за глупость. Ручаюсь,  что  они  не  только  обрубят  ветви,  но
примутся и за корни.
   - Ты советуешь мне бежать? Скорее умру, чем соглашусь, - сказал Эдуард. -
А ты-то сам что думаешь делать?
   - О, - ответил Фергюс уныло, - моя судьба уже решена. Еще сегодня я  буду
или убит, или взят в плен.
   - С чего ты это взял? - сказал Эдуард. - Противник отстал от нас на целый
дневной переход, а если он и подойдет к нам, то сил, чтобы дать ему отпор, у
нас хватит. Вспомни Глэдсмюр.
   - А все же то, что я тебе говорю, - правда, во всяком случае, в том,  что
касается меня.
   - И на чем ты основываешь такие мрачные предсказания? - спросил Уэверли.
   - На том, что никогда не обманывало никого  в  нашем  роду.  Я  видел,  -
произнес он, понизив голос, - Бодах Глас.
   - Бодах Глас?
   - Да. Неужели ты столько времени  прожил  в  Гленнакуойхе  и  никогда  не
слышал о Сером призраке?  Хотя,  правда,  у  нас  об  этом  не  очень  любят
говорить.
   - Нет, никогда.
   - Да, эту историю тебе лучше было бы выслушать от бедной Флоры.  Конечно,
если бы эта вершина звалась Бенмор, а то длинное голубое озеро, что  доходит
до гор, - Лох Тэй или было бы хотя бы моим собственным Лох ан Ри,  местность
более гармонировала бы с моим рассказом. Ну что же, присядем на этот  бугор,
даже Сэдлбэк и Аллзуотер  более  подходят  к  тому,  что  я  собираюсь  тебе
сообщить, нежели английские стриженые изгороди, заборы  и  фермы.  Так  вот,
слушай. Когда один из моих предков разорил Нортумберленд, в этом  набеге  он
объединился со своего рода вожаком - или предводителем - банды, составленной
из южан пограничной области, по имени Хэлберт-холл. На обратном  пути  через
Чевиотские горы они поссорились по поводу дележа  огромной  добычи,  которую
захватили, и от слов перешли к драке. Южане были перебиты  все  до  единого,
последним пал их вожак, весь израненный мечом моего предка. С этих  пор  его
призрак всегда является старшему в роде Вих Иан Вора,  когда  тому  угрожает
какое-нибудь великое несчастье, но особенно перед смертью.  Мой  отец  видел
его дважды: раз перед тем, как попал в плен при Шериф-мюре; другой  -  утром
того дня, когда умер.
   - Как ты можешь, дорогой Фергюс, рассказывать  с  серьезным  видом  такой
вздор?
   - Верить я тебя не прошу, но я говорю тебе правду, проверенную по крайней
мере за триста лет; а  прошлой  ночью  я  видел  этот  призрак  собственными
глазами.
   - Расскажи, ради бога, со всеми подробностями! - воскликнул Уэверли.
   - Хорошо, но при условии, что ты не будешь шутить над этими  вещами.  Так
вот, с того времени, как началось это несчастное отступление, мне  почти  не
давали спать мысли о моем клане, о падении моего рода и об  этом  несчастном
принце, которого они тащат за собой, как  собачку  на  привязи,  не  обращая
внимания на то, хочет он идти или  нет.  Прошлую  ночь  я  чувствовал  такое
возбуждение, что решил выйти прогуляться, в  надежде,  что  свежий  морозный
воздух укрепит мои нервы... если бы ты знал, как неприятно мне  рассказывать
тебе все это, сознавая, что ты вряд ли поверишь моим словам... Но, как бы то
ни было, я перешел по дощечке через соседний ручей и стал прохаживаться взад
и вперед, как вдруг в ярком свете луны с удивлением заметил высокую фигуру в
сером пледе, который обычно носят пастухи на юге Шотландии. Я пробовал  идти
то быстрее, то медленнее, но фигура держалась передо мной  точно  в  четырех
шагах.
   - Тебе, вероятно,  попался  камберлендский  крестьянин  в  своей  обычной
одежде.
   - Нет. Сначала я так и подумал и изумился, что этот человек имел наглость
ко  мне  привязаться.  Я  его  окликнул,  но  ответа   не   последовало.   Я
почувствовал, что сердце у меня начинает тревожно  биться,  и,  чего  я  так
боялся, я остановился и  стал  поворачиваться  на  все  четыре  стороны,  и,
господи, в какую бы сторону я ни смотрел, фигура  немедленно  оказывалась  у
меня перед глазами в точности на том же расстоянии! Тогда  я  убедился,  что
это Бодах Глас. Волосы у меня стали дыбом  и  колени  затряслись.  Однако  я
собрал все свое мужество и решил вернуться в лагерь.  Мой  зловещий  спутник
скользил передо мной (так как нельзя  сказать,  что  он  шел),  пока  мы  не
добрались до мостика. Тут он остановился и обратился ко мне лицом. Я  должен
был либо идти вперед, либо пройти мимо него так же близко, как я  теперь  от
тебя. Я знал, что смерть моя все равно близка, и это придало  мне  отчаянную
смелость: я выбрал мостик.  Я  перекрестился,  выхватил  палаш  и  произнес:
"Заклинаю тебя именем божьим, злой дух, уступи  дорогу!"  "Вих  Иан  Вор,  -
ответил призрак голосом, от  которого  у  меня  кровь  застыла  в  жилах,  -
берегись завтрашнего дня!" В этот момент  мне  казалось,  что  он  стоит  не
дальше как на шаг от конца моего меча; но не успел он произнести этих  слов,
как мгновенно растаял, и ничто больше не преграждало мне  пути.  Я  вернулся
домой, бросился на кровать и провел несколько часов в мучительном состоянии.
Нынче утром, поскольку о близости противника никто не слышал, я сел па  коня
и поехал к тебе, чтобы загладить свою вину. Мне не хотелось бы  умереть,  не
помирившись с другом, которого я обидел.
   Эдуард ничуть не сомневался, что призрак был плодом физического истощения
и моральной подавленности Мак-Ивора в сочетании  с  суеверием,  свойственным
решительно всем гайлэндцам. Это не мешало ему искренне жалеть  его.  Теперь,
когда на Фергюса посыпались несчастья, все прежние чувства  снова  нахлынули
на него. Чтобы  отвлечь  друга  от  мрачных  мыслей,  он  предложил  ему,  с
разрешения барона (который, он был уверен, не откажет ему в его просьбе), не
уходить от него, пока отряд Фергюса не доберется до их деревни, а потом ид