встречи  на  нижней  аллее  до  двери
дома, где четверо или  пятеро  слуг  в  старомодных  ливреях,  возглавляемые
дворецким Александром Сондерсоном, на котором, после того как он облачился в
свой парадный костюм, уже не было видно ни малейших следов его садоводческих
занятий, провели их

   В древний зал, где щиты красовались и латы,
   Что от грозных ударов спасали когда-то.

   С  большими  церемониями  и  с  еще  большей   сердечностью   барон,   не
останавливаясь ни в одной из промежуточных комнат, прошел со своим гостем по
целой анфиладе покоев до большого обеденного зала, отделанного мореным дубом
и увешанного портретами его предков. Здесь был  стол,  парадно  накрытый  на
шесть  приборов,  и  старомодный  буфет,  уставленный  массивным   фамильным
серебром рода Брэдуординов. В  этот  момент  у  ворот  аллеи  раздался  звон
колокола; дело в том, что старик, исполнявший  по  торжественным  дням  роль
привратника, уловил перемену в обстановке, вызванную прибытием  Уэверли,  и,
заняв свой пост, возвещал о прибытии новых гостей.
   Последние,  по  словам  барона,  были  все  люди,  достойные   всяческого
уважения.
   - У нас будет, во-первых, молодой лэрд Балмауоппл из рода Гленфаркуар, по
прозвищу Фолконер, или Сокольник, молодой человек, весьма преданный охоте  -
gaud et equis et canibus <получает удовольствие от лошадей и собак (лат.).>,
впрочем очень  скромный.  Во-вторых,  лэрд  Килланкьюрейт,  досуги  которого
направлены до хлебопашества и сельского хозяйства и который хвастается быком
несравненных достоинств, вывезенным из графства Девоншир  (Дамнония  римлян,
если верить Роберту  Сайренсестерскому  <Роберт  Сайренсестерский.  -  Здесь
Вальтер  Скотт  ошибается:  о  дамнониях   писал   не   Роберт,   а   Ричард
Сайренсестерский (ум. в 1401 г.), монах, написавший "Историческое  зерцало",
охватывающее историю Британии с 447 по 1066 г.>). Он, как  вы  легко  можете
себе представить по его вкусам, крестьянского происхождения. Servabit odorem
testa diu <Сосуд будет долго хранить запах (лат.);  "Servabit  odorem  lesta
diu" - цитата из Горация ("Послание", кн. I. 2,69-70).>, и я полагаю,  между
нами, что его дед - некто Буллзэгг, прибывший сюда в качестве  управляющего,
или приказчика, или сборщика податей, или чего-то в этом роде  к  последнему
Джерниго из Килланкьюрейта, умершему от  изнурения,  происходил  не  с  этой
стороны границы. Так вот, после смерти своего патрона этот  самый  Буллзэгг,
мужчина осанистый и красивый собой - вы представить себе не можете, что  это
был за скандал! - женился на  его  молодой  и  влюбчивой  вдове  и  завладел
имением, полученным  этой  несчастной  женщиной  от  ее  покойного  мужа  по
свадебному  контракту,  и  тем  прямым  образом  нарушил  неписаную  taillie
<договор; отдельная статья договора (франц.).> и нанес великий ущерб плоти и
крови завещателя в лице законного его наследника, хотя и в  седьмой  степени
родства, Джерниго из Тепперхьюита, семья которого  настолько  разорилась  от
последовавшей тяжбы, что один из ее  представителей  служит  теперь  простым
часовым  в  Гайлэндской  черной  страже.  Но  у  теперешнего  Буллзэгга   из
Килланкьюрейта, как его величают, в жилах все  же  течет  голубая  кровь  от
матери и от прабабки, которые обе были из рода Пиклтиллим, и его все любят и
уважают, и место свое он знает. И боже упаси,  Уэверли,  чтобы  мы,  люди  с
безупречной родословной, позволили себе смеяться  над  человеком,  потомство
которого в девятом или десятом поколении до известной степени сравняется  со
старым дворянством страны. Нам, сэр, людям  безукоризненного  происхождения,
следует реже всего упоминать о знатности и предках. Vix ea  nostra  voco  <Я
едва могу назвать эти вещи своими  (лат.).>,  как  говорит  Назон  <Назон  -
древнеримский поэт Публий Овидий Назон (43 до н.э. - 17 н.э.).>.  В-третьих,
мы ожидаем духовное лицо - пастора истинной (хоть и  гонимой)  епископальной
шотландской церкви. Он был ревностным ее защитником и после  тысяча  семьсот
пятнадцатого года и пострадал за нее:  как-то  раз  к  нему  ворвался  сброд
вигов, разрушил его молитвенный дом, изорвал  его  рясу  и  похитил  из  его
жилища четыре серебряные ложки, посягнув также на провизию,  мучной  ящик  и
две бочки, одну простого, а другую  двойного  эля,  не  говоря  уже  о  трех
бутылках водки. Мой приказчик и агент мистер Дункан Мак-Уибл -  четвертый  в
нашем списке. Но в связи с неопределенностью древнего правописания нельзя  с
уверенностью  сказать,  к  какому  клану   он   принадлежит   <...нельзя   с
уверенностью сказать, к какому клану он принадлежит - Уидл или Куиббл... - в
подлиннике игра слов: wheedle - подольщаться, выманивать и quibble -  играть
словами, уклоняться от прямого ответа.  Смысл  ее  в  том,  что  управляющий
обладает "талантами" юриста.> - Уидл  или  Куиббл;  впрочем,  оба  они  дали
людей, прославившихся в юриспруденции.

   И как поименно он всех перечел;
   Тут гости явились и сели за стол.

Глава 11

Пир

   Обед был обильный и,  по  шотландским  понятиям  того  времени,  роскошно
подан. Гости его вполне оценили. Барон ел как  изголодавшийся  солдат;  лэрд
Балмауоппл - как охотник; Буллзэгг  из  Килланкьюрейта  -  как  фермер;  сам
Уэверли - как путешественник, а приказчик Мак-Уибл - как все четверо, вместе
взятые. Однако, из сугубой ли почтительности или для того,  чтобы  сохранить
приличную согбенность, выражающую сознание, что он находится  в  присутствии
своего патрона, он сидел на краю стула в трех футах от  стола  и  вступал  в
непосредственное  общение  с  тарелкой,  склоняя  свою  персону  под  углом,
начинавшимся в нижней части его позвоночника, так что сидевший  против  него
мог видеть только верхушку его парика.
   Такое склоненное положение другому человеку было бы трудно выдержать,  но
наш достойный приказчик, в силу долговременной привычки,  с  ним  совершенно
сжился. Правда, когда он ходил, фигура его представляла для  идущих  за  ним
достаточно неприглядный выступ, но, поскольку это  были  люди  ниже  его  по
положению (ибо мистер Мак-Уибл  весьма  старательно  пропускал  всех  прочих
вперед), ему было совершенно безразлично, принимают ли они или нет его  позу
за выражение невеликого к ним почтения и уважения. Поэтому, когда он ковылял
через двор от своего серого пони до  дверей  замка  и  обратно,  он  изрядно
напоминал вставшую на задние лапы собаку  той  породы,  которую  используют,
чтобы вращать вертел.
   Диссидентский <Диссиденты, или нонконформисты - христиане, не разделявшие
догматов официальной церкви.> священник был задумчивый старик, вызывавший  к
себе невольный интерес. У него  был  вид  человека,  пострадавшего  за  свои
убеждения. Он был одним из тех, кто отказался сам от благ мирских.
   За это чудачество приказчик подтрунивал над мистером Рубриком, когда  был
уверен, что  барон  не  может  его  услышать,  и  корил  его  за  чрезмерную
щепетильность. Надо признаться, что сам  он,  хотя  в  глубине  души  и  был
убежденным сторонником изгнанной династии, сумел прожить  в  ладу  со  всеми
правительствами своего времени, что заставило Дэви Геллатли  как-то  назвать
его особенно хорошим человеком с удивительно чистой  и  спокойной  совестью,
которая никогда его не мучит.
   Когда убрали со стола, барон провозгласил тост за здравие короля,  учтиво
предоставляя совести своих гостей в зависимости от их политических воззрений
пить за государя de facto или государя de jure. Разговор принял теперь общий
характер, и вскоре после  этого  мисс  Брэдуордин,  с  грацией  и  простотой
исполнявшая роль хозяйки, удалилась к себе. Вслед за ней вышел и  священник.
Вино, которое вполне заслуживало похвал хозяина, продолжало литься вкруговую
среди оставшихся, хотя Уэверли не без труда выговорил себе право  не  каждый
раз осушать свой стакан. Наконец, когда уже стемнело, барон  подал  условный
знак  мистеру  Сондерсу  Сондерсону,  или,  как  он  его  шутливо  именовал,
Alexander ab Alexandro <Александр,  сын  Александра  (лат.).>.  Тот  кивнул,
вышел из комнаты и вскоре вернулся, торжественно  и  загадочно  улыбаясь,  с
небольшой дубовой шкатулкой, отделанной причудливыми бронзовыми украшениями,
которую он поставил перед своим хозяином. Барон отпер  ее  особым  ключиком,
приподнял крышку и вынул золотой кубок странного и древнего вида, отлитый  в
виде стоящего на задних лапах медведя. Старик глядел на него  с  выражением,
сочетавшим благоговение, гордость и наслаждение, и невольно вызвал в  памяти
Уэверли бен-джонсоновского Тома Оттера <Оттер Томас  -  капитан  из  комедии
английского драматурга Бена  Джонсона  (1573-1637)  "Эписин  или  Молчаливая
женщина". Во время пира  он  называл  свои  заздравные  чаши  именами  быка,
медведя и коня.> с его Быком, Конем и Псом, как этот шутник  игриво  называл
свои главные заздравные чаши. Но мистер  Брэдуордин  не  без  самодовольства
предложил ему разглядеть эту любопытную реликвию древности.
   - Этот кубок, - сказал он, - представляет эмблему на гребне шлема  нашего
герба - медведя, как вы видите, и притом  rampant  -  стоячего;  потому  что
хороший гербовед выбирает для каждого животного наиболее благородную осанку;
так, коня он изображает salient - вздыбленного; борзую - currant, в бегу, и,
как нетрудно из этого вывести, всякое хищное животное - in actu ferociori <в
наиболее свирепом  его  действии  (лат.).>,  или  в  свирепой,  терзающей  и
пожирающей позе. Так вот, сэр, эту в  высшей  степени  почетную  эмблему  мы
получили по Wappen-Brief, или гербовой грамоте,  от  германского  императора
Фридриха Барбароссы. Пожалована была она моему предку Годмунду  Брэдуордину.
Это был гребень шлема гигантского  датчанина,  которого  он  убил  во  время
поединка на Святой земле, происшедшего  из-за  ссоры  по  поводу  целомудрия
супруги или дочери императора - предание точно об этом не упоминает, и таким
образом, как говорит Вергилий, Mutemus  clypeos.  Danaumque  insignia  nobis
Aptemus <Обменяемся щитами и присвоим себе эмблемы данайцев (лат.).>.
   Что же до самого кубка,  то  он  был  изготовлен  по  приказанию  святого
Дутака, настоятеля Абербротокского монастыря, в дар другому барону  из  дома
Брэдуординов, доблестно защищавшему земли этого монастыря  от  посягательств
некоторых  дворян.  Он   по   праву   называется   Благословенным   Медведем
Брэдуординов (хотя старый доктор Даблит и имел обыкновение шутливо  называть
его Ursa Major <Большой Медведицей  (лат  ).>),  и  в  древние  католические
времена ему приписывались мистические и сверхъестественные свойства. И  хотя
я не верю подобным anilia <старушечьим сказкам (лат.).>,  но  знаю,  что  он
всегда считался Драгоценным и священным наследием нашего дома  и  пользуются
им лишь в дни величайших торжеств, каковым почитаю я прибытие под мою кровлю
наследника сэра Эверарда. И эту мою чашу я посвящаю здоровью  и  процветанию
древнего и достопочтенного дома Уэверли.
   В течение этой длинной речи он осторожно  переливал  содержимое  покрытой
паутиной бутылки бордоского в кубок, вмещавший почти целую английскую пинту,
и в заключение, передав бутылку дворецкому, который должен  был  держать  ее
точно под тем же углом  к  горизонту,  благоговейно  осушил  Благословенного
Медведя Брэдуординов.
   Эдуард с тревогой  и  ужасом  увидел,  что  Медведь  пошел  вкруговую.  С
замиранием сердца вспомнил он как нельзя более подходящий  девиз:  "Берегись
медведя!" В то же время он  отчетливо  сознавал,  что,  поскольку  никто  из
гостей не преминул оказать ему эту  исключительную  честь,  было  бы  грубой
неучтивостью с его стороны не поддержать их. Решившись поэтому подвергнуться
и этому последнему насилию, а потом уж, если представится возможность, выйти
из-за стола, и,  полагаясь  на  свою  крепкую  натуру,  он  оказал  уважение
присутствующим, осушив до дна Благословенного  Медведя,  причем  испытал  не
такое неприятное ощущение, какого мог, естественно, ожидать.  Другие,  более
деятельно использовавшие свое время, начинали проявлять себя с новых  сторон
- "доброе вино оказывало доброе действие"  <"Доброе  вино  окавывало  доброе
действие..." -  цитата  из  поэмы  Роберта  Саути  "Мэдок",  героем  которой
является кельтский князь, обращающий в христианство мексиканских  ацтеков.>.
Под влиянием этого  милостивого  созвездия  таял  лед  этикета  и  сдавалась
родовая  спесь.  Церемонные  обращения,  применявшиеся  до  этих  пор  тремя
сановниками, были  заменены  фамильярными  уменьшительными  Тулли,  Балли  и
Килли. Когда Медведь прошел еще несколько  раз  по  кругу,  двое  последних,
пошептавшись между собой, испросили разрешения (радостная для Эдуарда весть)
произнести заключительную здравицу. Последняя  с  некоторой  задержкой  была
наконец возглашена, и  Уэверли  решил,  что  Вакховы  оргии  на  этот  вечер
окончены. За всю свою жизнь он никогда так жестоко не ошибался.
   Ввиду того что гости оставили своих коней на небольшом  постоялом  дворе,
или в "домике для перекладных", расположенном в соседней деревне,  барон  не
мог отказать им в любезности проводить их пешком по аллее, и Уэверли по  тем
же соображениям, а также для того, чтобы подышать прохладой  летнего  вечера
после этой лихорадочной попойки, решил пойти вместе с  ними.  Но  когда  они
добрались до домика  тетушки  Мак-Лири,  лэрды  Балмауоппл  и  Килланкьюрейт
заявили, что намерены отплатить за гостеприимство в Тулли-Веолане,  испив  в
обществе своего хозяина и его гостя капитана Уэверли так называемый deoch an
doruis, то есть прощальный кубок, в честь матицы баронова дома.
   Следует  заметить,  что  приказчик,  зная   по   опыту,   что   угощение,
происходившее до сих пор за счет его патрона, может закончиться  частично  и
за его счет, взобрался на  своего  страдающего  шпатом  серого  пони  и  под
влиянием как веселья духа, так и страха быть втянутым в расплату по  счетам,
пустил его спотыкающимся галопом (о рыси не могло быть и речи) и  уже  исчез
из деревни. Остальные вошли в "домик  для  перекладных",  увлекая  за  собой
Уэверли. Он уже смирился со своей судьбой, так как  барон  шепнул  ему,  что
отказ от такого приглашения будет истолкован как  жестокое  нарушение  leges
conviviales, или правил совместных возлияний. Вдова  Мак-Лири,  по-видимому,
ожидала подобного посещения,  да  это  и  неудивительно,  так  как  подобным
образом кончались шестьдесят лет назад  все  веселые  пирушки  не  только  в
Тулли-Веолане, но и почти во всех шотландских поместьях. Гости  одновременно
отплачивали хозяину за его  гостеприимство,  поддерживали  торговлю  домика,
оказывали честь месту, служившему приютом для их коней, и вознаграждали себя
за  стеснения,  испытанные  в  положении  гостей,  проводя,   по   выражению
Фальстафа, "сладость ночи" в веселом разгуле таверны.
   Итак, вдова Мак-Лири была уже вполне готова принять знатных  посетителей,
а именно подмела свой дом в первый раз  за  две  недели,  развела  в  камине
огонь, необходимый в ее сырой лачуге даже  в  разгар  лета,  вынесла  в  зал
свежевымытый  сосновый  стол,  подперев  его  хромую  ножку  комком   торфа,
разместила четыре-пять огромных, неуклюжих табуретов там, где в  глинобитном
полу оказалось меньше выбоин, и, надев в довершение  всего  чистую  повязку,
пелерину и алый плед,  стала  важно  дожидаться  прибытия  компании,  твердо
уверенная в клиентуре и барышах. Когда  все  разместились  под  закопченными
балками ее единственного апартамента, густо  затканного  паутиной,  хозяйка,
подхватив  на  лету  намек,  брошенный  лэрдом  Брэдуордином,  появилась   с
"хохлатой курочкой", как в просторечье назывался огромный оловянный  кувшин,
вмещавший по крайней мере три английские кварты и в данный момент  до  краев
наполненный прекрасным, по словам хозяйки, бордоским, только что налитым  из
бочки.
   Вскоре стало очевидным, что все  те  крохи  рассудка,  которые  не  успел
пожрать медведь, будут склеваны курочкой; но  царившая  сумятица,  казалось,
помогала Эдуарду в его решении пропускать мимо себя весело ходившую по кругу
чашу. У других уже начинали заплетаться языки, все  говорили  разом,  каждый
свое, нимало  не  считаясь  с  соседом.  Барон  Брэдуордин  пел  французские
застольные песенки  и  извергал  латынь;  Килланкьюрейт  нудным,  однотонным
голосом толковал об удобрении почвы сверху и снизу <Это вызвало критику  как
анахронизм, и следует признать, что  сельское  хозяйство  такого  рода  было
незнакомо шотландцам шестьдесят  лет  назад.  (Прим.  автора.)>,  о  ягнятах
одногодках и двухлетках, барашках между первой и  второй  стрижкой,  бычках,
яловых коровах, гайлэндской породе скота и предполагаемом сборе на заставах,
между тем как Балмауоппл перекрывал всех,  восхваляя  своего  коня  и  своих
соколов, а также гончую по имени  Свисток.  Среди  всего  этого  гама  барон
неоднократно умолял своих  гостей  быть  потише,  и  когда  наконец  чувства
приличия возобладали в такой степени, что он на мгновение добился своего, он
поспешил испросить у присутствующих внимание "в отношении  военной  песенки,
которую особенно любил lе Маrechal due de Berwick" <маршал герцог  Берикский
(франц.).>.  Затем,  подражая  по  силе  возможности  манере  и   интонациям
французского мушкетера, он немедленно запел:

   Mon coeur volage, dit-elle,
   N'est pas pour vous, garcon;
   Est pour un homme de guerre,
   Qui a barbe au menton.
   Lon, Lon, Laridon.

   Qui porte chapeau a plume,
   Soulier a rouge talon,
   Qui joue de la flute,
   Aussi du violon.
   Lon, Lon, Laridon.

   <Она сказала: "Мальчик,
   Напрасно ты влюблен.
   Лишь воин с бородою
   Судьбою мне сужден.
   Лон, лон, ларидон.

   Чтоб мог играть на флейте
   Да и на скрипке он,
   Носил перо на шляпе,
   Был ловок и силен.
   Лон, лон, ларидон" (франц.).>

   Тут Балмауоппл не выдержал и втесался с какой-то дьявольски  хорошей,  по
его мнению, песней, сочиненной Гибби Гетруитом, волынщиком из Купара, и,  не
теряя времени, затянул:

   Я уходил за дичью вслед
   За Гленбаркан и Киллебред;
   Клянусь я, для меня там нет
   Местечек незнакомых.

   Барон, голос  которого  потонул  в  более  шумных  вокальных  упражнениях
Балмауоппла, отказался от состязания, но продолжал  напевать  себе  под  нос
"лон,  лон,  ларидон",  пренебрежительно  взирая  на  соперника,  отвлекшего
внимание общества, между тем как Балмауоппл не унимался:

   В листве тетерку уследить
   Да мигом дробью прошибить
   И до краев ягдташ набить -
   Вот в этом я не промах.

   .

   После безуспешной попытки  восстановить  в  памяти  следующий  куплет  он
принялся опять за первый и, в довершение своей победы, объявил, "что  в  нем
одном больше смысла, чем во всех балладах Франции, да и Файфшира в  придачу"
<...в нем одном больше смысла, чем во всех балладах Франции, да и Файфшира в
придачу... - Графство Файфшир на востоке Шотландии не проявляло  в  1745  г.
особого  рвения  в  борьбе  за  реставрацию  Стюартов.  Поэтому   Балмауоппл
относится к нему неодобрительно.>. Барон ответил лишь взглядом  бесконечного
презрения и долгой понюшкой табаку. Но двое благородных союзников -  Медведь
и Курочка - сбросили с  молодого  лэрда  оковы  почтительности,  которую  он
обычно  проявлял  по  отношению  к  барону.  Он  объявил  бордо   бурдой   и
оглушительно  требовал  водки.  Ее  принесли;  и   тут-то   Демон   Политики
позавидовал гармонии даже этого своеобразного концерта, где каждый  пел  то,
что ему заблагорассудится, так как в странном сочетании его звуков не слышно
было ни одной злобной ноты. Под наитием этого духа лэрд Балмауоппл, решивший
уже более не считаться ни с ка