кими покачиваниями  головы  и  подмигиваниями,
которыми барон Брэдуордин из уважения к Эдуарду удерживал его до сих пор  от
политических споров, потребовал бокал и громовым голосом  провозгласил:  "За
маленького джентльмена в черном бархате <...маленький  джентльмен  в  черном
бархате... - имеется в виду крот.>, оказавшего столь важную услугу в  тысяча
семьсот втором году, и пусть белый конь сломает  себе  шею,  споткнувшись  о
кочку его изделия!"
   Голова Эдуарда в этот момент была не слишком ясна, и он не вспомнил,  что
смерть  короля  Вильгельма  Оранского  была  вызвана  падением   с   лошади,
споткнувшейся о кротовину. Как бы то ни было,  он  готов  был  обидеться  на
тост,  заключавший,  судя  по  взгляду  Балмауоппла,   какой-то   особый   и
оскорбительный смысл для правительства, которому он служил. Но прежде чем он
успел что-либо предпринять, в их ссору вмешался барон Брэдуордин.
   - Сэр, - сказал он, - каковы бы ни были мои чувства в этих делах  tanquam
privatus <как частного  лица  (лат.).>,  я  не  потерплю,  чтобы  речи  ваши
задевали благородные чувства джентльмена, гостящего под  моим  кровом.  Сэр,
если вы не считаетесь с законами благопристойности, неужели вы  не  уважаете
присяги - sacramentum militare, - приковывающей каждого солдата  к  знамени,
которому он служит? Загляните-ка в Тита Ливия. Что он говорит о тех  римских
воинах, которые имели несчастье  exuere  sacramentum  -  отречься  от  своей
легионерской присяги? Но вы, сэр, столь же малосведущи  в  древней  истории,
как и в современных приличиях.
   - Не такой  уж  я  неуч  в  этих  делах,  как  вы  заявляете,  -  взревел
Балмауоппл, - я прекрасно понимаю, что вы имеете в  виду  Священную  лигу  и
Ковенант  <Священная  лига  и  Ковенант  -  союз  Шотландии   с   английским
парламентом, заключенный в 1643 г. для совместной борьбы против Карла  I.  В
основу Ковенанта легло соглашение о введении пресвитерианской церкви в обеих
странах.>, но если бы все чертовы виги приняли...
   Тут  барон  и  Уэверли  заговорили  оба  сразу,  причем  первый   кричал:
"Замолчите, сэр, вы не только выставляете напоказ свое невежество, но еще  и
позорите свое отечество перед чужестранцем, да еще англичанином", а  Уэверли
в то же время умолял барона позволить ему ответить на оскорбление,  которое,
видимо, относилось только к нему. Но барон был  возбужден  вином,  гневом  и
презрением превыше всяких житейских соображений.
   - Прошу вас помолчать, капитан Уэверли; в ином месте, допускаю, вы можете
держаться и sui juris <своего права (лат.).>, вне покровительства рода,  так
сказать и, возможно, имеете право постоять за себя; но в моих владениях,  на
этой бедной баронской земле Брэдуординов и под этой кровлей,  которая  quasi
<как бы (лат.).> моя, поелику арендуется по взаимному соглашению  у  меня  в
бессрочное пользование, я по  отношению  к  вам  in  loco  parentis  <вместо
родителя (лат.).> и ответствен за то, чтобы никто не смел вас задеть. А  что
касается вас, мистер Фолконер Балмауоппл, предупреждаю вас, что не  потерплю
дальнейших уклонений со стези благоприличия.
   - А я вам  заявляю,  мистер  Козмо  Комин  Брэдуордин  из  Брэдуордина  и
Тулли-Веолана, - ответил охотник с превеликим презрением, - что я пристрелю,
как тетерева, всякого,  кто  не  выпьет  со  мной  моей  здравицы,  будь  то
корноухий английский виг с черной лентой на ухе или тот, кто  бросает  своих
друзей, чтобы подмазаться к ганноверским крысам.
   В одно мгновение  обе  рапиры  были  выхвачены  из  ножен,  и  противники
обменялись несколькими яростными ударами. Балмауоппл  был  человек  молодой,
крепкого  сложения  и  подвижный,  но  барон,  несравненно  лучше  владевший
оружием, подобно сэру Тоби  Белчу,  похлеще  бы  отделал  своего  противника
<...подобну сэру Тоби Белчу, похлеще  бы  отделал  своего  противника.  -  В
комедии Шекспира "Двенадцатая ночь" (акт V, сц. 1) сэр Эндрю говорит о  сэре
Тоби Белче и его дуэли: "Не будь он в подвыпитье, он  бы  вас  пощекотал  не
этаким манером".>, если бы не находился под влиянием Большой Медведицы.
   Эдуард  ринулся  разнимать  сражающихся,  но  преградой   ему   послужила
рухнувшая туша лэрда Килланкьюрейта, о которую он споткнулся. Каким  образом
этот джентльмен оказался  в  горизонтальном  положении  в  столь  интересный
момент, так и не  удалось  в  точности  установить.  Одни  считали,  что  он
намеревался укрыться под стол, сам он утверждал,  что  споткнулся,  поднимая
табурет,  которым,  в  предупреждение  кровопролития,  собирался   сокрушить
Балмауоппла. Как бы то ни было,  если  бы  в  это  дело  не  вмешались  люди
попроворнее Уэверли или Килланкьюрейта, кровь несомненно  бы  пролилась.  Но
знакомый лязг мечей, не слишком необычный в ее жилище,  взбудоражил  тетушку
Мак-Лири; сидя за глиняной перегородкой,  она  углубилась  в  книгу  Бостона
<Бостон, Томас (1676-1732) - шотландский  проповедник.  Его  книга  "Поворот
судьбы" пользовалась в то время популярностью среди  шотландских  крестьян.>
"Поворот  судьбы",  между  тем  как  в  мыслях  подбивала  итог   счета.   С
пронзительным восклицанием: "Неужто ваши милости хотят зарезать  друг  друга
здесь и осрамить дом честной вдовы, когда на дворе сколько угодно пустырей!"
- ворвалась она в комнату и с  большой  ловкостью  набросила  свой  плед  на
оружие дуэлянтов. К этому времени  подоспели  и  слуги,  и  они,  будучи  по
счастливой  случайности   достаточно   трезвыми,   с   помощью   Эдуарда   и
Килланкьюрейта   разняли   взбешенных   противников.   Килланкьюрейт    увел
Балмауоппла, который расточал ругань и проклятия и  божился  отомстить  всем
вигам, пресвитерианам и фанатикам в Англии  и  Шотландии  от  Джон  О'Гротса
<Джон  О'Гротс  -  самая  северная  оконечность  Шотландии.>  до  Лэндс-энда
<Лэндс-энд - юго-западная оконечность  Англии  в  Корнуолле.>,  и  с  трудом
усадил его на  коня.  Бароном  Брэдуордином  занялся  Уэверли  и  с  помощью
Сондерса Сондерсона отвел своего хозяина в его покои,  причем  барона  никак
нельзя было убедить лечь спать, пока он не  принес  обстоятельных  и  ученых
извинений за все, что произошло в этот  вечер,  в  которых,  однако,  ничего
нельзя было разобрать,  за  исключением  каких-то  намеков  на  кентавров  и
лапифов <Лапифы - в  древнегреческой  мифологии  горное  племя,  родственное
кентаврам, но непрестанно с ними враждовавшее. Здесь, по-видимому, намек  на
вражду между шотландцами и англичанами.>.

Глава 12

Раскаяние и примирение

   Уэверли не привык пить  вино  в  таких  количествах.  Поэтому  он  крепко
проспал всю ночь и,  проснувшись  поздно  утром,  стал  с  очень  неприятным
чувством восстанавливать в памяти то, что случилось накануне. Итак, ему было
нанесено личное оскорбление - ему,  дворянину,  офицеру  и  члену  семейства
Уэверли! Правда, оскорбитель был лишен в тот момент даже той  скромной  доли
рассудка, которой наделила его природа; правда, мстя за обиду, он нарушил бы
как божеские законы, так и законы своей страны; правда, спасая  свою  честь,
он мог бы лишить  жизни  молодого  человека,  который,  возможно,  достойным
образом выполнял свои общественные обязанности, и  повергнуть  семью  его  в
отчаяние; наконец, он мог и сам поплатиться жизнью - перспектива не  слишком
приятная даже для самого смелого, если ее  оценить  хладнокровно  наедине  с
самим собой.
   Все эти соображения теснились в его голове, но  первоначальное  положение
возвращалось все с  той  же  неумолимой  силой.  Ему  было  нанесено  личное
оскорбление; он принадлежал к роду Уэверли, и он  был  офицером.  Выбора  не
оставалось; он спустился  в  столовую  к  утреннему  завтраку  с  намерением
распроститься с хозяевами и написать одному из своих товарищей  по  полку  с
просьбой встретить его в трактире на полпути от Тулли-Веолана к городу,  где
они были расквартированы. Оттуда он мог отправить лэрду  Балмауопплу  вызов,
как того, видимо, требовали обстоятельства. Он нашел мисс  Брэдуордин  перед
чашками, чайником и  кофейником  за  столом,  уставленным  теплыми  хлебами,
пирогами, сухарями и прочим печеньем из пшеничной, овсяной и ячменной  муки;
тут же были яйца, олений  окорок,  баранина,  говядина,  копченая  лососина,
варенье и всяческие деликатесы, заставившие  даже  самого  доктора  Джонсона
<Джонсон, Сэмюел (1709-1784) - английский писатель, критик и языковед, автор
"Словаря английского языка"  (1755).>  признать  шотландский  завтрак  самым
роскошным в мире. Перед прибором барона стояло, однако, лишь блюдо овсянки и
серебряный кувшинчик со сливками пополам с обратом,  но  сам  барон  еще  не
завтракал:  он,  объяснила  Роза,  вышел  из  дому  еще  рано  утром,  отдав
распоряжение не тревожить своего гостя.
   Уэверли сел за стол, не произнеся почти ни слова, и  все  время  сохранял
отсутствующий и рассеянный вид, вряд ли способный внушить мисс Розе  высокое
мнение о его способности поддерживать разговор. На одно или  два  замечания,
которые она отважилась  сделать  по  поводу  самых  обыкновенных  вещей,  он
ответил невпопад; так что, видя, что все ее попытки занять гостя встречают с
его стороны почти отпор,  и  втайне  удивляясь,  что  красный  мундир  может
прикрывать такую невоспитанность, она предоставила ему возможность  мысленно
развлекаться, осыпая проклятиями любимое созвездие доктора  Даблита  Большую
Медведицу - источник всех  бед,  уже  случившихся  и,  по  всем  видимостям,
предстоящих. Но вдруг он вздрогнул, и краска залила  его  лицо;  взглянув  в
окно, он увидел барона и молодого Балмауоппла;  они  шли  под  руку  и  были
заняты, насколько он мог понять, очень серьезным разговором.
   - Разве мистер Балмауоппл ночевал здесь? - спросил он поспешно.
   Роза,  которой  не  слишком  понравилась  внезапность,  с  какой  молодой
незнакомец задал ей первый вопрос, сухо ответила: "Нет",  и  разговор  снова
замер.
   В этот момент появился мистер Сондерсон и передал, что его  хозяин  хочет
поговорить с капитаном Уэверли в другой комнате. Сердце у  Эдуарда  учащенно
забилось, но не от страха, а от неизвестности и тревоги; он  повиновался.  В
соседней комнате оба джентльмена ожидали  его  стоя.  На  лице  барона  было
написано благодушное достоинство, между  тем  как  самоуверенный  Балмауоппл
выглядел не то угрюмым, не то пристыженным, а может быть,  и  тем  и  другим
одновременно. Барон взял его под руку и, делая вид, что идет с  ним  вместе,
между тем как  на  самом  деле  он  вел  его,  вышел  навстречу  Уэверли  и,
остановившись посреди комнаты, торжественно произнес:
   - Капитан Уэверли, мой  молодой  и  уважаемый  друг  мистер  Фолконер  из
Балмауоппла обратился ко мне, как к человеку пожилому, опытному и  несколько
искушенному во  всем,  что  относится  к  щепетильным  вопросам  дуэлей  или
единоборств, с просьбой быть его посредником и  выразить  вам  сожаление  по
поводу возникших в его  памяти  воспоминаний  о  некоторых  событиях  нашего
вчерашнего пиршества, которые не могли не вызвать у вас  иных,  кроме  самых
неприятных, чувств, как у офицера, находящегося на  службе  у  существующего
ныне правительства. Он  умоляет  вас,  сэр,  утопить  в  забвении  память  о
прегрешениях его против законов учтивости, от каковых прегрешений отрекается
его более здравый рассудок, и принять руку, протянутую им в знак  дружбы;  я
же должен заверить вас, что лишь сознание d'etre dans son tort  <своей  вины
(франц.).>, как сказал мне однажды по такому же поводу  храбрый  французский
офицер,  monsieur  Le  Bretailleur  <господин  ле  Бретаер  (фамилия  значит
"забияка", "дуэлянт") (франц.).>, и уверенность в ваших высоких достоинствах
смогли исторгнуть у него такие уступки; ибо как он, так и вся его семья были
и являются с незапамятных времен mavortia  pectora  <воинственными  сердцами
(лат.).>, как выразился Бьюкэнен <Бьюкэнам, Джордж (1506-1582) - шотландский
поэт, писавший по-латыни и на гэльском (шотландском) языке,  автор  "Истории
Шотландии".>, смелым и воинственным кланом или племенем.
   Эдуард немедленно с  присущей  ему  учтивостью  принял  руку,  протянутую
Балмауопплом или, скорее, бароном в качестве посредника.
   - Я не в состоянии, - сказал Уэверли, - хранить память о  речах,  которые
благородный человек пожелал взять  обратно.  Все,  что  произошло,  я  готов
приписать вчерашним обильным возлияниям.
   - Прекрасно сказано, - отвечал барон, - ибо, без сомнения,  если  человек
ebrius,  то  есть  в  опьянении,  состоянии,  которое  в   торжественные   и
праздничные дни возможно и даже привычно у всех  порядочных  людей,  и  если
этот  джентльмен,  освежившись  и  протрезвев,  отрекается   от   поношений,
произнесенных им в состоянии винного пресыщения, следует считать, что  vinum
locutum est <говорило вино (лат.).>, слова эти уже  нельзя  расценивать  как
принадлежащие ему. Однако я не счел бы это извинение  достаточным  в  случае
человека ebriosus, или привычного пьяницы, потому что, если  этот  последний
по собственной воле  проводит  большую  часть  своего  времени  в  нетрезвом
состоянии, никаких послаблений в кодексе приличий ему сделать нельзя,  и  он
прежде всего должен научиться вести себя мирно и учтиво, когда находится под
винными парами. А теперь пойдем завтракать и не будем больше думать об  этой
дурацкой истории.
   Я должен признаться, каковы бы ни были выводы, которые можно  сделать  из
этого обстоятельства, что Эдуард после столь удовлетворительного  объяснения
оказал несравненно больше внимания яствам, уставлявшим стол мисс Брэдуордин,
чем обещало начало  завтрака.  Балмауоппл,  напротив,  казался  смущенным  и
подавленным, и Эдуард только теперь заметил, что у него  рука  на  перевязи,
чем, видимо, и объяснялось, почему молодой лэрд так неловко и смущенно подал
ему руку. На вопрос мисс Брэдуордин он что-то пробормотал о падении с лошади
и, желая, очевидно, поскорее избежать разговора на эту тему и нежелательного
ему общества, встал из-за стола сразу же по окончании завтрака  и,  отклонив
предложение барона остаться обедать, распрощался, сел на коня  и  отправился
домой.
   В  свою  очередь,  и  Уэверли  объявил  о  своем  намерении   уехать   из
Тулли-Веолана сразу после обеда, чтобы засветло добраться до предполагаемого
ночлега, но неподдельное и  глубокое  огорчение,  с  которым  добродушный  и
приветливый старик принял это  известие,  совершенно  отбили  у  него  охоту
упорствовать в своем решении. Не успел барон добиться  от  Уэверли  согласия
погостить у него еще несколько дней, как постарался устранить  все  причины,
побудившие его гостя сократить, как ему казалось,  продолжительность  своего
визита.
   - Капитан Уэверли, - сказал он, - я не хотел бы, чтобы вы сочли меня,  на
деле или по взглядам своим, сторонником пьянства, хотя, возможно,  во  время
нашего вчерашнего пиршества некоторые из наших гостей были если и не  совсем
ebrii,  пьяны,  то  ebrioli,   одурманены,   по   выражению   древних,   или
half-seas-over, вполпьяна, как выражаются у вас в Англии. Не думайте,  чтобы
я говорил это на ваш счет, капитан Уэверли, ибо, как  благоразумный  молодой
человек, вы скорее воздерживались от возлияний;  и  вряд  ли  это  можно  по
справедливости сказать обо мне, который, побывав на  торжественных  пирах  у
многих славных генералов и маршалов, научился  искусству  изрядно  пить  без
неприятных последствий и в течение всего вечера, как вы, без сомнения, имели
случай заметить, не выходил из границ скромной веселости.
   Невозможно  было  не  согласиться  с  утверждением,   столь   определенно
высказанным, и притом человеком, который, несомненно, был  лучшим  судьей  в
этом деле; хотя,  если  бы  Эдуард  основывал  свое  мнение  на  собственных
воспоминаниях, он счел бы барона не только ebriolus, но на грани того, чтобы
стать ebrius, или, выражаясь без обиняков, несомненно самым пьяным  из  всей
компании, за исключением, быть может, его противника  -  лэрда  Балмауоппла.
Однако, получив ожидаемую или, вернее, требуемую  похвалу  своей  трезвости,
барон продолжал:
   - Нет, сэр, хотя я сам человек и крепкий, пьянство я ненавижу и видеть не
могу тех, кто упивается вином gulae causa,  ради  услаждения  своей  глотки,
хотя и не сочувствую закону Питтака Митиленского <Питтак Митиленский (род. в
651 до н.э.) - был избран правителем Митилены (579-569 до н.э.) и  установил
ряд новых законов,  в  частности  уголовных.  Он  считался  одним  из  "семи
мудрецов"  (наряду  с  Солоном   и   др.).>,   который   вдвойне   наказывал
преступления, совершенные под влиянием Liber  Pater  <Отца  Либера  (лат.).;
Либер  -  древнеиталийское   божество   винограда   и   хмельного   веселья,
соответствующее греческому Дионису.>, и в равной мере я  не  вполне  склонен
согласиться с упреками Плиния Младшего <Плиний Младший (Гай  Плиний  Цецилий
Секунд,  62-114  н.э.)  -  римский  писатель  и   государственный   деятель.
"Естественная история" написана не им, а его дядей  Плинием  Старшим  (23-79
н.э.),  видным  ученым.>  в   четырнадцатой   книге   "Historia   Naturalis"
<"Естественной истории" (лат.).>. Нет, сэр, я эти вещи различаю и отношусь к
ним по-разному. Я сочувствую вину лишь постольку, поскольку оно веселит лицо
и его пьют, выражаясь языком Флакка <Флакк - Гораций Флакк  Квинт  (65-8  до
н.э.) - римский поэт.>, recepto amico <принимая друга (лат.).>.
   Такими словами закончились извинения, которые барон счел нужным  принести
за избыточность своего гостеприимства; и легко можно поверить,  что  его  не
прерывали ни возражениями, ни какими-либо выражениями недоверия.
   После этого он пригласил своего  гостя  на  утреннюю  прогулку  верхом  и
приказал Дэви Геллатли встретить их у так называемой темной тропинки с Бэном
и Баскаром.
   - Пока не начался настоящий сезон, я с удовольствием  познакомил  бы  вас
хотя бы с некоторыми видами охоты. С  божьей  помощью  нам  может  попасться
косуля, а на косулю, капитан Уэверли, можно охотиться круглый год,  ибо,  не
нагуливая никогда много жира, она также никогда не  бывает  особенно  тощей,
хоть и  верно,  что  мясо  ее  не  сравнится  по  вкусу  с  мясом  лани  или
благородного оленя  <Сведущие  в  кулинарном  деле  не  согласны  с  бароном
Брэдуордином и считают мясо косули жестким и невкусным, если только из  него
не делать супа или мяса по-шотландски. (Прим. автора.)>. Но  она  пригодится
нам для того, чтобы показать, насколько  прытки  мои  собаки;  поэтому-то  я
приказал Дэвиду Геллатли привести их.
   Уэверли выразил некоторое удивление по поводу того, что его приятелю Дэви
можно доверять такие дела, но барон объяснил ему, что этот бедный  простачок
не был ни глупец, nec naturaliter idiota <ни идиот от рождения (лат.).>, как
сказано в законах о буйно помешанных, но  попросту  несколько  придурковатый
плут, способный великолепно выполнить любое поручение, если только  оно  ему
по вкусу, а слабоумием своим пользовался для того, чтобы  не  делать  ничего
для себя неприятного.
   - Мы ему очень обязаны, - продолжал барон,  -  за  то,  что  он  однажды,
рискуя собственной жизнью,  спас  Розу  от  большой  опасности;  поэтому  мы
разрешаем этому хитрому бездельнику есть наш хлеб,  пить  из  нашей  чаши  и
делать все, что он может или хочет; а  это,  если  подозрения  Сондерсона  и
приказчика справедливы, возможно, для него вещи равнозначные.
   Тут мисс Брэдуордин рассказала Уэверли, что этот бедный дурачок  страстно
любит  музыку  и  что  особенно  глубокое  впечатление  на  него  производит
грустная, а от легкой и веселой он приходит в неистовую радость.  Памятью  в
этом отношении он  одарен  изумительной,  и  голова  его  набита  кусками  и
отрывками всяких мелодий и песен,  которые  он  при  случае  весьма  уместно
применяет, если хочет укорить кого-нибудь, объясниться  или  посмеяться  над
кем-нибудь. Дэви очень привязан к тем немногим, кто с ним ласково обходится,
прекрасно улавливая пренебрежительное или дурное