тав
грубым двуногим скотом, как Килланкьюрейт.
   Так Флора предсказывала изменение порядков,  действительно  совершившееся
впоследствии, но совсем по-иному, чем это ей представлялось.
   Потом она перешла на милую Розу и с самой теплой похвалой отозвалась о ее
наружности, манерах и способностях.
   - Тот счастливец, которого она полюбит, найдет неоценимое сокровище в  ее
чувствах. Она всей душой предана семейной  жизни  и  выполнению  тех  мирных
обязанностей, которые сосредоточиваются вокруг домашнего очага.  Муж  станет
для нее тем, кем сейчас является для нее отец, - предметом забот,  попечения
и  нежной  привязанности.  Она  на   все   будет   смотреть   его   глазами,
интересоваться лишь тем,  что  его  занимает.  Если  он  окажется  человеком
разумным и нравственным, она будет сочувствовать его  печалям,  подбадривать
его в усталости и разделять его радости.  Но  если  ею  завладеет  грубый  и
невнимательный  муж,  она  также  угодит  ему,  ибо  недолго  переживет  его
грубости. Увы! Сколько шансов на то, что именно такая судьба  постигнет  мою
бедную подругу! О, если бы я могла стать сию же минуту королевой и приказать
самому приятному и достойному юноше моего королевства принять  свое  счастье
из рук Розы Брэдуордин!
   - Хорошо было бы, если бы en attendant <пока что (франц.).> ты  приказала
ей принять это счастье из моих рук, - промолвил со смехом Фергюс.
   Не знаю почему, но это желание, хоть  и  высказанное  в  шутливой  форме,
покоробило Эдуарда, несмотря на то, что  Флора  вызывала  в  нем  все  более
пламенное чувство, а к мисс Брэдуордин он  был  совершенно  равнодушен.  Это
одна из необъяснимых сторон человеческой природы, и пытаться разгадывать  ее
мы не станем.
   - Из твоих рук, брат? - ответила Флора, пристально посмотрев на  него.  -
Никогда. У тебя  другая  суженая  -  Честь;  опасности,  которым  ты  должен
подвергнуть себя, добиваясь ее благосклонности,  разбили  бы  сердце  бедной
Розы.
   Беседуя таким образом, они дошли  до  замка,  и  Уэверли  быстро  написал
письма в Тулли-Веолан. Зная, насколько педантичен барон в  таких  делах,  он
собирался запечатать свою записку печатью с фамильным гербом, но не нашел ее
на цепочке от часов и решил, что забыл ее в Тулли-Веолане. Он сказал об этом
Фергюсу и попросил его одолжить ему фамильную печать Мак-Иворов.
   - Не может быть, чтобы Доналд Бин Лин... - сказала мисс Мак-Ивор.
   - Ручаюсь жизнью, особенно при таких обстоятельствах, - ответил брат. - А
кроме того, если бы он взял печать, он не побрезговал бы и часами.
   - Знаешь, Фергюс, - сказала Флора, - что там ни говори,  а  мне  страшно,
что ты покровительствуешь этому человеку.
   - Я покровительствую ему? Моя любезная сестрица еще, чего доброго, убедит
вас, что я получаю от него то, что люди в старину называли  "стейкредом",  -
кусок  мяса  с  добычи,  или,  проще  говоря,  часть   добычи,   захваченном
разбойником, которую он  выплачивает  лэрду  или  вождю  клана  за  то,  что
прогоняет захваченный скот через ею земли. Нет сомнения, что если я не найду
какого-нибудь магического средства, чтобы придержать язычок  Флоры,  в  один
прекрасный день генерал Блекни пришлет сюда из Стерлинга отряд воителей (это
слово он произнес с высокомерной иронией), чтобы захватить Вих Иан Вора, как
они прозвали меня, в его собственном замке.
   - Перестань, Фергюс, неужели нашему гостю не ясно, что  с  твоей  стороны
все это сумасбродство и аффектация?  У  тебя  хватает  людей,  и  нет  нужды
вербовать бандитов, а твоя собственная честь выше всяких подозрений.  Почему
бы тебе сразу не выслать из своих земель этого Доналда Бин Лина, которого  я
прямо не выношу за его льстивость и двуличие еще больше, чем за его грабежи?
Никакая высокая цель не заставила бы меня терпеть такую личность.
   - Никакая, Флора? - спросил Фергюс многозначительно.
   - Никакая, Фергюс! Даже та, которая ближе всего моему сердцу. Избавь  это
святое дело от таких зловещих пособников!
   - Но, сестричка, - весело ответил Мак-Ивор, - ты забыла мое уважение к la
belle passion <прекрасной страсти (франц.).>. Эван Дху Мак-Комбих влюблен  в
Доналдову дочку Алису, и ты ведь не хотела бы, чтобы я расстроил их любовные
дела. Весь клан восстал бы против меня. Ты же знаешь  их  мудрое  изречение,
что для всякого человека родственник - часть его тела,  а  молочный  брат  -
кусок его сердца.
   - Тебя, Фергюс, не переспоришь.  Дай  бог,  чтобы  все  это  благополучно
кончилось!
   - Благочестивое пожелание, дорогая моя пророчица, и самый  лучший  способ
закончить спор по сомнительному вопросу. Однако, капитан Уэверли, неужели вы
не слышите волынок? Не испытываете ли вы желания поплясать  а  зале  под  их
звуки?  Это  лучше,  чем  быть  оглушенным  ими,  не  принимая   участия   в
упражнениях, к которым они нас призывают.
   Уэверли подал руку Флоре. Песни, пляски и веселье продолжались  допоздна,
и ими на этот день закончилась программа развлечений в замке Вих  Иан  Вора.
Наконец Эдуард удалился к себе,  охваченный  незнакомыми  и  противоречивыми
чувствами, которые долго не давали ему уснуть  Он  был  в  том  не  лишенном
прелести состоянии, когда за руль берется фантазия, а душа  скорее  несется,
увлекаемая потоком мыслей, чем старается определить, расположить в известном
порядке и исследовать их. Заснул он поздно и видел во сне Флору Мак-Ивор.

Глава 24

Охота на оленя и ее последствия

   Длинная  это  будет  глава  или  короткая?  Это  такой  вопрос,  любезный
читатель, в котором ты не имеешь права голоса, как бы  тебя  ни  интересовал
конечный результат. Дело тут обстоит совершенно так  же,  как  при  введении
нового налога. До него тебе (так же,  как  и  мне)  нет  никакого  дела,  за
исключением того пустячного обстоятельства,  что  его  придется  платить.  В
настоящем случае ты  в  более  благоприятном  положении,  и  хотя  от  моего
произвола и зависит развить мой материал настолько, насколько  я  сочту  это
нужным, я не потяну тебя в казначейство, если ты  почему-либо  не  пожелаешь
читать мое повествование.  Разберемся  в  этом  вопросе.  С  одной  стороны,
следует признать, что летописи и документы, находящиеся в моем распоряжении,
мало говорят об этой гайлэндской охоте; с другой - я  могу  восполнить  этот
пробел богатейшим  материалом  из  других  источников.  У  меня  под  рукой,
например, старик  Линдсей  из  Питскотти  с  его  описанием  охоты  в  Атоле
<...старик Линдсей из Питскотти с его  описанием  охоты  в  Атоле...  -  Сэр
Роберт Линдсей из  Питскотти  (1500-1565)  -  шотландский  историк.  Отрывок
заимствован  из  его  описания  охоты  времен  Иакова  V,  на  которую  было
приглашено двенадцать тысяч гостей.> и его "высокими  палатами  из  зеленого
леса"; и всеми напитками, которые можно было достать в городах и  поместьях,
как-то: элем, пивом, мускателем, мальвазией, медом и водкой; с хлебом белым,
черным и имбирным; говядиной, бараниной, мясом ягнят,  телятиной,  олениной,
гусями, каплунами, кроликами, журавлями, лебедями, куропатками (шотландскими
и  обыкновенными),  ржанками,  утками,   селезнями,   индюками,   павлинами,
тетеревами, болотной птицей и глухарями; "не забывая  о  дорогих  постельных
принадлежностях, посуде и столовом белье" и,  в  заключение,  о  "прекрасных
слугах, искусных пекарях, отличных поварах и кондитерах, готовивших  варенье
и сласти  на  десерт".  Кроме  различных  подробностей,  которые  можно  там
почерпнуть для  описания  этого  гайлэндского  пиршества  (пышность  которых
побудила  папского  легата  отказаться  от  мнения,   которого   он   раньше
придерживался, и прийти к выводу, что Шотландия не совсем... Ну, как бы  это
сказать... на краю света, что ли?) -  кроме  этих  подробностей,  говорю  я,
разве не мог бы я расцветить свои страницы цитатами из Тэйлора <Тэйлор, Джон
(1580-1653) - второстепенный английский поэт, служивший одно  время  гребцом
на Темзе и называвший себя поэтому  "водяным  поэтом".>  -  водяного  поэта,
живописующими его охоту по склонам Марских холмов, где

   И вверх и вниз, по мхам, пескам, кустам,
   По склонам, скалам, вереску, болотам
   Стрелки за дичью скачут по следам,
   И каждый час полсотни туш дает им.
   Охота на низинах - сущий вздор,
   Но в играх горцев - гордый дух их гор.

   Однако, не донимая больше моих читателей и  не  выставляя  напоказ  своей
начитанности, я удовлетворюсь заимствованием одного-единственного эпизода из
достопамятной охоты в Люде, увековеченном в остроумном "Очерке о каледонской
музе" мистера Ганна <Ганн, Уильям (1750-1841) - английский историк.>, и буду
в дальнейшем своем повествовании настолько краток, насколько  это  позволяет
свойственный мне стиль, отличающийся, по  выражению  ученых,  склонностью  к
перифрастическому выражению мыслей <...перифрастическое выражение  мыслей...
- изобилующее  "перифразами"  -  описательными  выражениями  вместо  прямого
называния предметов, например: "Уэверли в обществе своей волшебницы"  вместо
"Уэверли с Флорой", "дщери Евы" вместо "женщины" и  т.п.>,  а  по  выражению
неученых - ко всяким штучкам, фокусам и околичностям.
   Торжественная охота по различным причинам была отложена  на  три  недели.
Это время Уэверли провел в Гленнакуойхе с превеликим удовольствием, так  как
впечатление, произведенное на него Флорой при первой встрече, становилось  с
каждым днем все сильнее. Она была как раз тем типом женщины,  который  может
обворожить юношу с романтическим воображением. Ее манеры, речь,  поэтическая
и музыкальная одаренность  -  все  это  придавало  дополнительную  и  притом
разностороннюю  прелесть  ее  привлекательной  наружности.  Его  воображение
подымало ее превыше всех дочерей Евы  даже  в  те  минуты,  когда  она  была
весела; ему казалось, что  она  лишь  на  мгновение  снисходит  до  забав  и
кокетства, составляющих для  некоторых  женщин  весь  смысл  жизни.  Уэверли
проводил каждое утро на охоте, а вечер - за музыкой  и  танцами  в  обществе
своей волшебницы и с каждым днем находил все больше привлекательных  черт  в
своем гостеприимном хозяине и все больше  влюблялся  в  его  обворожительную
сестру.
   Но вот время, назначенное для великой охоты, наконец наступило, и  Фергюс
со своим гостем  направился  к  месту  сбора,  расположенному  к  северу  от
Гленнакуойха, на расстоянии дневного перехода, - Мак-Ивора по  этому  случаю
сопровождало триста человек из его клана в  полном  вооружении  и  в  лучшем
платье. Уэверли настолько подчинился Местным обычаям,  что  надел  узкие,  в
обтяжку, штаны горца  (облачиться  в  юбочку  он  постеснялся),  башмаки  из
сыромятной кожи и шапочку.  Для  подобного  рода  занятий  эта  одежда  была
наиболее подходящей, и в ней  он  меньше  всего  рисковал  привлечь  к  себе
внимание как к чужестранцу, когда все охотники будут в сборе. На условленном
месте они нашли нескольких вождей могущественных кланов; Уэверли был каждому
формально представлен и всеми сердечно обласкан. Вассалы их и члены  кланов,
в феодальные  обязанности  которых  входило  принимать  участие  в  подобных
увеселениях, прибыли в таких количествах, что из них получилась чуть  ли  не
целая армия. Эти проворные  помощники  разошлись  по  всем  окрестностям  и,
образовав огромный круг, стали стягивать его,  сгоняя  стада  оленей  к  той
лощине, где вожди и главные охотники ожидали их в засаде. Тем  временем  эти
знатные особы, укутавшись в пледы,  расположились  бивуаком  среди  цветущей
вереском пустоши. Такой способ провести  летнюю  ночь  Эдуард  нашел  весьма
приятным.
   Уже много часов прошло после восхода солнца,  а  горные  кряжи  и  долины
продолжали хранить обычное безмолвие и безлюдность. Вожди  кланов  со  своей
свитой развлекались, как могли, причем "радости чаши", по выражению  Оссиана
<Оссиан - легендарный кельтский герой, живший,  по  преданию,  в  III  в.  В
данном случае речь идет  о  "Сочинениях  Оссиана"  (1762-1765)  шотландского
поэта Джеймса Макферсона (1736-1796), выдавшего свою  собственную  обработку
древних кельтских легенд за поэзию Оссиана.>, не были при этом забыты.
   Иные же на холмах собрались и, видимо, столь  же  глубоко  погрузились  в
обсуждение политических вопросов и последних известий, как духи Мильтона - в
метафизические изыскания. Наконец раздались сигналы, возвещавшие приближение
зверя. Одна долина за другой оглашалась далекими криками, по мере  того  как
отдельные партии горцев, карабкаясь по скалам, продираясь сквозь  кустарник,
переходя вброд ручьи и проламываясь сквозь чащобы, подходили все ближе  друг
к другу и заставляли изумленных оленей  и  других  лесных  зверей,  бежавших
перед ними, стягиваться во все  более  тесный  круг.  Поминутно  раздавались
выстрелы мушкетов, тысячу раз повторенные эхом. К этому хору прибавился  еще
лай собак, который становился все громче и громче. Наконец стали  появляться
передние группы оленей, и, в то время как отбившиеся  от  стад  одиночки  по
двое, по трое прыгали в лощину, вожди  кланов  соревновались  в  сноровке  и
меткости, мгновенно выбирая и укладывая  из  ружья  самых  жирных  животных.
Фергюс оказался тут весьма ловким, и Эдуарду также посчастливилось  обратить
на себя внимание охотников и вызвать их одобрение.
   Но вот основная масса оленей показалась в дальнем конце лощины.  Их  было
так много и сбиты они были в такую тесную кучу, что  рога  их,  показавшиеся
над краем крутого перевала, выглядели рощей с опавшими  листьями.  Это  было
огромное стадо доведенных до отчаяния  животных.  По  тому,  как  они  вдруг
остановились и перестроились в нечто  напоминавшее  боевой  порядок,  причем
самые крупные благородные олени заняли место впереди, не сводя  пристального
взора с кучи людей, преграждавших им дорогу по лощине, наиболее  опытные  из
охотников почуяли серьезную опасность. Между тем побоище уже  начиналось  со
всех сторон. Охотники и собаки принялись за дело, и мушкеты и  ружья  палили
отовсюду. Доведенные до крайности, олени бросились наконец в атаку прямо  на
то место, где стояли самые  знатные  охотники.  Кто-то  крикнул  по-гэльски:
"Ложись!" - но до английских ушей Уэверли это предостережение не дошло.  Еще
мгновение - и он поплатился бы жизнью за свое незнание  древнего  языка,  на
котором подали  команду.  Фергюс,  оценив  опасность,  мгновенно  вскочил  и
быстрым движением повалил его на землю как  раз  в  тот  момент,  когда  все
обезумевшее стадо налетело на них. Так  как  противиться  этой  лавине  было
абсолютно невозможно, а раны, нанесенные оленьими рогами, в  высшей  степени
опасны <Удар, нанесенный рогами оленя, считался гораздо более  опасным,  чем
удар от клыка кабана:

   Готовься к смерти, коль тебя олений рог пронзил.
   Но костоправ спасет того, кто вепрем ранен был.

   (Прим. автора.)>

   , можно считать, что вмешательство Мак-Ивора спасло жизнь его  гостю.  Он
крепко прижал его к земле и не отпускал  до  тех  пор,  пока  все  олени  не
пронеслись над ними. Уэверли попытался встать, но почувствовал, что  получил
несколько очень сильных ушибов, а при дальнейшем осмотре выяснилось, что  он
растянул себе связки на ноге.
   Все это омрачило общее  веселье,  хотя  сами  горцы,  привыкшие  к  таким
случаям и научившиеся к ним  приспособляться,  нисколько  не  пострадали.  В
мгновение ока соорудили вигвам, в который на подстилку из вереска и положили
Эдуарда. Призванный лекарь, или то лицо, которое  выполняло  эту  должность,
по-видимому соединял в своей персоне врача и заклинателя.  Это  был  старый,
как будто высушенный на дыму седобородый горец, облаченный в  длинную,  ниже
колен, клетчатую рубаху, служившую ему одновременно  и  камзолом  и  штанами
<Эта рубаха, смахивающая на полоний (от слова "польский"), в которую часто в
Шотландии наряжают детей, - очень древнее видоизменение шотландской  одежды.
Собственно говоря, она представляет собой кольчугу, только из сукна, а не из
железных колец. (Прим.  автора.)>.  К  Эдуарду  он  приблизился  с  большими
церемониями, и хотя наш герой извивался от боли, не стал облегчать страданий
своего пациента, пока не обошел его три раза по солнцу с востока  на  запад.
Этот ритуал, носящий название дэасил <Старики в горной Шотландии  и  по  сей
день производят дэасил  по  отношению  к  тем,  кому  желают  добра.  Обойти
человека  в  обратном  направлении,  или  уидершинз  (выражение  германского
происхождения), значит накликать на него беду. (Прим. автора.)>, как лекарь,
так и все присутствующие  считали,  по-видимому,  исключительно  важным  для
успешного  лечения,  и  Уэверли,  которого  боль  лишила  даже   способности
протестовать  (да  он  и  не  питал  надежды,  что  его  послушают),   молча
подчинился.
   После того как эта церемония  была  должным  образом  завершена,  древний
эскулап очень ловко пустил Эдуарду кровь  при  помощи  кровососной  банки  и
приступил, все время  бормоча  себе  что-то  под  нос  по-гэльски,  к  варке
каких-то трав, из которых он приготовил  растирание.  Затем  он  наложил  на
ушибленные места припарки, не переставая бормотать  не  то  молитвы,  не  то
заклинания - этого Эдуард разобрать не мог, так как  его  ухо  уловило  лишь
слова:  Гаспар-Мельхиор-Валтасар-Макс-пракс-факс  и  тому  подобную  ерунду.
Припарки очень скоро уменьшили боль и  опухлость,  что  наш  герой  приписал
действию трав или растиранию, а окружающие единодушно  признали  результатом
магических заклинаний, сопровождавших операцию. Эдуарду объяснили,  что  все
без исключения составные части лекарств были  собраны  в  полнолуние  и  что
собиравший их все время произносил заговор, звучащий  в  переводе  следующим
образом:

   Хвала тебе, трава святая,
   Трава святой земли!
   Тебя с вершины Елеонской
   Впервые принесли.

   Как много раз твои побеги
   Болящим помогли!
   Во имя господа и девы
   Беру тебя с земли.

   Эдуард с некоторым удивлением заметил, что даже Фергюс, несмотря на  свои
знания и образованность, как будто  соглашался  со  своими  земляками,  либо
потому, что считал недипломатичным проявлять скептицизм в тех вопросах,  где
мнение  других  было  единодушным,  либо,  вероятнее,   потому,   что,   как
большинство людей, не привыкших глубоко и тщательно продумывать эти вопросы,
он  хранил  в  себе  запас  суеверия,  который  уравновешивал  свободу   его
высказываний и поступков в других случаях. Поэтому Уэверли не стал вдаваться
с ним в обсуждение методов, применявшихся при  его  лечении,  и  вознаградил
врачевателя с щедростью,  намного  превосходившей  его  самые  ослепительные
надежды. Старик произнес по этому случаю  столько  бессвязных  благословений
по-гэльски и по-английски, что Мак-Ивор, которому стало стыдно за то, что он
так  унижается,  прекратил  поток  благодарности  восклицанием:  "Ceud  mile
mhalloich ort!" - "Будь ты проклят  сто  тысяч  раз!"  и  вытолкал  целителя
человеков из шалаша.
   Уэверли потерял так много сил от боли и  утомления,  -  ибо  эта  поездка
оказалась весьма изнурительной, -  что,  как  только  его  оставили  одного,
погрузился в глубокий, но лихорадочный сон, которым он был обязан  какому-то
навару из трав, составленному  древним  эскулапом  по  правилам  собственной
фармакопеи.
   Рано утром на следующий день, поскольку охота закончилась, а настроение у
всех было  испорчено  досадным  происшествием  с  нашим  героем,  по  поводу
которого Фергюс и все его друзья выражали Эдуарду живейшее сочувствие, стали
думать, как поступить с пострадавшим охотником.  Задачу  разрешил  Мак-Ивор,
приказав смастерить носилки из ветвей "березы и серой лещины"

   <Наутро были готовы носилки
   Из березы и серой лещины

   (Чеви Чейс (Чеви  Чейс  ("Баллада  о  Чеви  Чейс")  -  баллада  XV  в.  о
бессмысленной  битве  между  шотландцами  и  англичанами  из-за   охотничьих
угодий.)). (Прим. автора )>

   , эти носилки люди вождя понесли с такой легкостью  и  так  бережно,  что
вполне могли сойти за пре