в три раза больше и скорее похож на лес, чем на обыкновенный парк.
   - Флора будет счастливой женщиной.
   - Я надеюсь, что и без Уэверли-Онора мисс Мак-Ивор будет иметь достаточно
оснований для счастья.
   - И я на это надеюсь; но если она станет хозяйкой  такого  поместья,  это
значительно увеличит общий итог ее благополучия.
   - Но даже если этого и не случится, я уверен, что мисс Мак-Ивор с  лихвой
вознаградит себя иным образом.
   - Что? - воскликнул Фергюс, внезапно останавливаясь лицом  к  Эдуарду.  -
Как прикажете это понимать, мистер Уэверли? Я, видимо, ослышался?
   - Нисколько, Фергюс.
   - Вы, может быть, хотите сказать, что раздумали  породниться  со  мной  и
получить руку моей сестры?
   - Ваша сестра отказала мне, - сказал Уэверли, - и не только прямо, но и с
помощью  всех  средств,  которыми  женщины  имеют   обыкновение   отваживать
нежелательных поклонников.
   -  Что-то  я  не  слыхивал,  -  ответил  предводитель,  -  чтобы  девушка
отказывала человеку,  одобренному  ее  законным  опекуном,  или  чтобы  этот
человек брал свое предложение назад до объяснения  опекуна  с  девушкой.  Не
думали же вы в самом деле, что моя сестра свалится вам  в  рот,  как  спелая
слива, как только вам заблагорассудится его открыть?
   - Если говорить о правах девушки отвергать искателя ее руки, полковник, -
отвечал Эдуард, - то это вопрос, который вы должны выяснить с ней, а  не  со
мной, так как я  не  знаком  с  гайлэндскими  обычаями  по  этой  части.  Но
относительно  моего  права  принять  ее  отказ,  не  обращаясь  к   вам   за
посредничеством,  скажу  вам  откровенно,  не  собираясь  нисколько  умалять
общепризнанных талантов и красоты мисс Мак-Ивор, что я не  взял  бы  в  жены
ангела с целой империей в приданое, если  бы  ее  согласие  было  исторгнуто
назойливостью друзей или опекунов, а не было бы дано по собственной ее воле.
   - Ангела с целой империей  в  приданое,  -  промолвил  Фергюс  с  горькои
иронией, - вряд ли будут понуждать выйти за хххширского сквайра. Но, сэр,  -
прибавил он, меняя тон, - если за Флорой нет империи в приданое, то она ведь
не чья-нибудь, а моя сестра, и этого, я думаю, достаточно, чтобы оградить ее
от отношения, хоть сколько-нибудь смахивающего на легкомыслие.
   - Она - Флора Мак-Ивор, - сказал Уэверли твердо, - а это в  моих  глазах,
если  бы  я  вообще  был  способен   к   какой-нибудь   женщине   относиться
легкомысленно, служит для нее самой надежной защитой.
   Чело Фергюса теперь совсем омрачилось, но Уэверли  был  слишком  возмущен
его неразумным  тоном,  чтобы  предотвратить  надвигающуюся  грозу  хотя  бы
малейшей уступкой. Во время этого краткого диалога они не трогались с места,
и Фергюс, по-видимому, хотел сказать что-то еще более  резкое,  но,  подавив
свой гнев могучим усилием воли, отвернулся и мрачно зашагал вперед. Так  как
до сих пор они почти все время шли рядом, Уэверли продолжал молча идти в том
же направлении, решив дать Фергюсу время одуматься  и  вновь  обрести  столь
неразумно утраченное доброе расположение духа, но с  твердым  намерением  не
поступаться своим достоинством.
   После того как они угрюмо прошагали около мили, Фергюс  заговорил  опять,
но уже другим тоном:
   - Дорогой Эдуард, я, кажется, погорячился. Но ты выводишь  меня  из  себя
незнанием светских приличий. Ты дуешься на Флору потому, что она  вела  себя
как недотрога или  фанатичка  дома  Стюартов,  а  теперь,  как  ребенок,  ты
сердишься на игрушку, которую только  что  требовал,  заливаясь  слезами,  и
колотишь меня, свою верную няньку, за  то,  что  я  не  могу  дотянуться  до
Эдинбурга и подать тебе ее. Если я и  вспылил,  то,  будь  уверен,  и  более
спокойный человек  мог  бы  взбеситься  от  такой  обиды.  Шутка  сказать  -
неизвестно почему и ради чего порвать связь с  таким  другом,  и  это  после
того, как о вашей предстоящей свадьбе  только  и  было  разговоров  по  всей
Шотландии! Я напишу в Эдинбург и все улажу, то есть, конечно, если ты на это
согласен. Право, мне в ум нейдет, чтобы ты вдруг изменил свое доброе  мнение
о Флоре, которое ты мне не раз высказывал.
   - Полковник Мак-Ивор, - сказал Эдуард  (он  вовсе  не  хотел,  чтобы  ему
указывали путь, на котором он уже поставил крест, да еще и подгоняли в  этом
направлении), - я глубоко ценю  предложенное  вами  посредничество,  и,  без
сомнения, своей заботой вы оказываете мне большую честь. Но так как  решение
мисс Мак-Ивор было совершенно свободно и  добровольно,  а  в  Эдинбурге  все
знаки моего внимания были приняты более чем холодно, я не имею права, уважая
достоинство вашей сестры и свое собственное, согласиться  на  то,  чтобы  ее
снова беспокоили по этому поводу. Я бы и сам заговорил об этом раньше, но вы
видели наши отношения, и я полагал, что вам и так все ясно. Если бы только я
думал иначе, я бы уже давно переговорил с  вами;  но  мне,  естественно,  не
хотелось касаться предмета, равно мучительного для нас обоих.
   - Превосходно, мистер Уэверли, - надменно произнес Фергюс. - Все кончено.
Свою сестру я никому не навязываю.
   - А я не намерен набиваться на новый отказ со стороны этой молодой особы,
- в том же тоне ответил Эдуард.
   - Однако же я наведу справки, - сказал предводитель, не обращая  внимания
на слова Уэверли, - и выясню, что моя сестра об  этом  думает:  тогда  будет
видно, должно ли все кончиться на этом.
   - Касательно таких справок - действуйте,  как  вам  заблагорассудится,  -
сказал Уэверли. - Я уверен, что мисс Мак-Ивор своего мнения не изменит;  но,
если бы такая невероятная вещь и случилась, для меня вполне ясно, что своего
решения я не изменю. Я говорю это только для  того,  чтобы  предотвратить  в
будущем какое-либо ложное толкование моих слов.
   С каким наслаждением довел бы в эту минуту Мак-Ивер  ссору  до  поединка!
Его глаза бешено сверкали, он смерил Эдуарда с  головы  до  ног,  как  будто
отыскивая место, куда  бы  он  мог  нанести  смертельный  удар.  Но  хотя  в
настоящее время мы не разрешаем своих ссор по  правилам  и  канонам  Карансы
<Каранса, Альфонс -  испанский  юрист  XVII  в.,  писавший  о  дуэлях.>  или
Винченцо Савиолы <Савиоло, Винченцо - непобедимый фехтовальщик XVI в., автор
книги о дуэлях и вопросах чести,  решавшихся  посредством  дуэлей.>,  Фергюс
прекрасно знал, что для поединка насмерть  должен  быть  какой-то  приличный
повод. Например, человека можно вызвать на дуэль за то, что он наступил  нам
на мозоль, или притиснул нас к стенке, или занял наше  место  в  театре;  но
современный кодекс чести не позволяет нам  затевать  ссору,  основываясь  на
праве заставить человека  ухаживать  за  родственницей,  когда  та  уже  ему
отказала. Итак, Фергюсу пришлось проглотить эту мнимую обиду  до  той  поры,
пока круговорот времени, за которым он собирался теперь пристально  следить,
не принесет ему желанной возможности отмщения.
   Слуга Уэверли всегда вел для него оседланную лошадь позади его батальона,
хотя хозяин редко ездил на ней. Но сейчас, взбешенный высокомерным  тоном  и
неразумным поведением своего недавнего друга, он отстал от колонны,  сел  на
коня и решил разыскать барона Брэдуордина, чтобы просить у  него  разрешения
перейти в его отряд из полка Мак-Ивора.
   "Вот была бы история,  -  размышлял  он,  сидя  на  коне,  -  если  бы  я
породнился  с  этим   великолепным   образчиком   гордости,   самомнения   и
заносчивости! Полковник! Да ему самое  меньшее  быть  генералиссимусом!  Эка
важность  командовать  какими-нибудь  тремя-четырьмя  сотнями  людей!  Этому
гран-синьору хватило бы гордости на  целого  татарского  хана  или  Великого
Могола <Великий Могол - титул индийского монарха в  период  1526-1803  гг.>!
Слава богу, что я от него избавился. Если бы даже Флора была ангел во плоти,
она преподнесла бы мне нового Люцифера <Люцифер - падший ангел, низвергнутый
в преисподнюю. Его имя  стало  синонимом  дьявола.>  честолюбия  и  злобы  в
качестве шурина".
   Барон, эрудиция которого (подобно шуткам Санчо  Пансы  в  Сиерре  Морене)
начинала  покрываться  плесенью  от  недостаточного   применения,   радостно
ухватился за предложение Уэверли послужить в его полку, так как  это  давало
ему возможность  несколько  поупражнять  ее.  Добродушный  старик  приложил,
однако, все усилия, чтобы примирить бывших друзей. Фергюс остался глух к его
убеждениям, хотя и почтительно выслушал их. Что же касается Уэверли,  он  не
видел, почему он должен делать первый шаг, чтобы возобновить дружбу, которую
предводитель нарушил так безрассудно. Барон упомянул об этой истории принцу,
который, желая предупредить раздоры в своей небольшой  армии,  обещал  лично
пожурить полковника Мак-Ивора за неразумность его поведения. Но  в  суматохе
переходов прошло еще два дня, прежде чем он успел оказать на него надлежащее
воздействие.
   Между тем Уэверли пустил в ход науку, которую  он  почерпнул  в  бытность
свою в полку Гардинера, и помогал барону обучать солдат  в  качестве  своего
рода адъютанта. "Parmi les  aveugles  un  borgne  est  roi"  <"Среди  слепых
одноглазый  -  король"  (франц.).>,  -  гласит  французская   пословица,   и
кавалерийский  отряд,  состоявший  главным  образом  из   помещиков   Нижней
Шотландии, их фермеров и слуг, составил себе самое высокое мнение о талантах
Уэверли и весьма полюбил его. К этому  примешивалось  и  удовлетворение  при
виде того, что знатный английский доброволец бросил горцев и стал в их ряды,
так как между кавалерией и пехотой существовала тайная неприязнь,  вызванная
не только различием оружия, но еще и тем, что большинству этих джентльменов,
живущих по соседству с горными кланами, пришлось хоть раз да  поссориться  с
ними, а все они с завистью смотрели на то, что горцы претендуют  на  большую
доблесть и заслуги в армии принца.

Глава 58

Смятение в лагере царя Аграманта

   У Уэверли вошло в привычку иной раз отъезжать в сторону от колонны, чтобы
обозреть какой-либо любопытный предмет, встретившийся на пути. Теперь, когда
они проходили Ланкашир, Эдуард, заинтересовавшись одним укрепленным  замком,
на полчаса покинул эскадрон, желая поближе посмотреть его и сделать  с  него
беглый набросок. Когда он возвращался верхом по аллее, ведущей к  замку,  он
повстречался с прапорщиком Мак-Комбихом. Этот человек  как-то  привязался  к
Эдуарду еще тогда, когда он впервые познакомился с  ним  в  Тулли-Веолане  и
провожал его потом в горы. Но когда Уэверли  поравнялся  с  ним,  он  только
подошел к его стремени, произнес единственное слово: "Берегитесь!" - а затем
быстро зашагал вперед, не желая вступать в дальнейшие объяснения.
   Эдуард,  несколько  озадаченный  этим  предостережением,   проводил   его
взглядом, пока он не скрылся  за  деревьями.  Слуга  Уэверли  Алик  Полуорт,
ехавший за ним следом, также поглядел на удаляющегося горца,  а  подъехав  к
своему хозяину, воскликнул:
   - Я не я, если эти мошенники не замышляют чего-нибудь против вас!
   - С чего ты это взял? - спросил Уэверли.
   - Мак-Иворы, сэр, вбили себе в башку, что вы  обидели  сестру  их  вождя,
мисс Флору; и  я  от  многих  слышал,  что  они  недорого  бы  взяли,  чтобы
подстрелить вас, как тетерева. Вы же знаете,  какой  это  народ:  достаточно
вождю мигнуть - и они пустят пулю в кого угодно, хоть  в  самого  принца,  а
может, и этого им не надо, и так сделают, лишь бы знать, что они ему угодят.
   Уэверли, хоть и был уверен  в  том,  что  Мак-Ивор  неспособен  на  такую
низость, далеко не был убежден в выдержке его сторонников. Он знал, что там,
где, по их мнению, дело шло о чести вождя или его семьи, тот,  кто  смог  бы
отомстить за обиду первым, почитал бы себя счастливейшим человеком. Он часто
слышал от них поговорку: "Тем лучше месть, чем она скорее и вернее".  Связав
все это с намеком Эвана, он почел за благо пришпорить  коня  и  поскакать  к
своему эскадрону. Но не успел он выехать из длинной  аллеи,  как  мимо  него
просвистела пуля и он услышал пистолетный выстрел.
   - Это чертов сын Каллюм Бег!  -  воскликнул  Алик.  -  Я  видел,  как  он
прошмыгнул в кусты.
   Взбешенный, как  и  следовало  ожидать,  этим  предательским  покушением,
Эдуард галопом бросился из аллеи и в  некотором  отдалении  увидел  батальон
Мак-Иворов, двигавшийся по выгону, на который она выходила. Он также  увидел
какого-то человека, который изо всех сил старался догнать отряд.  Он  решил,
что это должен быть не кто иной, как стрелявший. Действительно,  ему  стоило
только перемахнуть через изгородь, и, срезав угол,  он  мог  гораздо  скорее
добраться до колонны, чем можно было за это время проскакать на лошади не  в
силах сдержать себя, Уэверли приказал Алику немедленно отправиться к  барону
Брэдуордину, ехавшему во главе своего полка примерно в полумиле  расстояния,
и поставить его в известность о  случившемся.  Сам  он  бросился  в  полк  к
Фергюсу. Как раз в этот момент предводитель  подъезжал  к  своим  людям:  он
только что вернулся от принца. Увидев, что Эдуард едет  к  нему,  он  пустил
коня к нему навстречу.
   - Полковник Мак-Ивор, - начал Уэверли без всяких  приветствий,  -  должен
вам сообщить, что один из ваших людей сию минуту стрелял в меня из засады.
   - Поскольку это как раз то удовольствие, которое я -  разумеется,  не  из
засады - собирался себе доставить, я не прочь был бы узнать, кто  из  членов
моего клана осмелился предвосхитить мои намерения.
   - Я, конечно, к вашим услугам, когда вам угодно; а джентльмен, взявший на
себя вашу роль, не кто иной, как Каллюм Бег.
   - Выходи из рядов, Каллюм! Стрелял ты в мистера Уэверли?
   - Нет, - отвечал, не краснея, Каллюм.
   - Врешь! - воскликнул Алик Полуорт, уже успевший вернуться. (По пути  ему
попался  кавалерист,  которому  он  наказал  уведомить  барона  о  том,  что
происходило во главе колонны, а сам прискакал к своему хозяину, не жалея  ни
шпор, ни боков своей лошади.) - Врешь, стрелял. Я видел тебя  так  же  ясно,
как старую кирку в Кудингаме.
   - Сам ты врешь, - ответил Каллюм с обычным своими невозмутимым упорством.
Поединок между рыцарями, несомненно, начался бы с  ратоборства  оруженосцев,
как водилось в старину (ведь  Алик  был  бравым  мерсийцем  и  боялся  стрел
Купидона гораздо больше, чем кинжала или палаша гайлэндца), если  бы  Фергюс
обычным повелительным тоном не потребовал у  Каллюма  его  пистолета.  Курок
оказался спущенным, полка и дуло почернели от дыма. Ясно было, что  из  него
только что стреляли.
   - На тебе! - воскликнул Фергюс и со всей силы  ударил  мальчишку  тяжелой
рукояткой по голове. - Вот тебе за  то,  что  действовал  без  приказания  и
пытался прикрыться ложью. - Каллюм  не  стал  уклоняться  от  удара  и  упал
замертво.
   - Смирно! Не сметь выходить из  рядов!  -  крикнул  Фергюс  остальным.  -
Размозжу голову первому, кто встанет между мной и мистером  Уэверли!  -  Все
стояли  как  вкопанные;  Эван  Дху  один   выказывал   признаки   досады   и
беспокойства. Каллюм истекал  кровью  на  земле,  но  никто  не  осмеливался
оказать ему помощь. Казалось, удар сразил его насмерть.
   - А теперь рассчитаемся с вами, мистер Уэверли; потрудитесь  отъехать  со
мною двадцать ярдов на выгон.
   Уэверли повиновался. Когда  они  оказались  на  некотором  расстоянии  от
колонны, Фергюс повернулся к нему и с притворным хладнокровием начал:
   - Я никак не мог понять, сэр, изменчивости вашего вкуса, о которой вам не
так давно угодно было мне сообщить. Но, как вы  справедливо  заметили,  даже
ангел не мог бы вас пленить, если бы не  имел  целого  царства  в  приданое.
Теперь я в состоянии дать прекрасный комментарий к этому не  слишком  ясному
тексту.
   - Я даже отдаленно  не  представляю  себе,  куда  вы  клоните,  полковник
Мак-Ивор. Мне ясно только то, что вы во что бы то ни  стало  ищете  предлога
для ссоры.
   - Не притворяйтесь непонимающим, сэр. Это  вам  не  поможет.  Принц,  сам
принц раскрыл мне ваши маневры. Мне и в голову не  приходило,  что  причиной
разрыва предполагаемого брака с моей сестрой является ваша помолвка  с  мисс
Брэдуордин. По-видимому, стоило только вам узнать, что барон решил  передать
права наследства своей дочери, как вы  сочли  возможным  пренебречь  сестрой
вашего друга и отбить у него невесту!
   - Как! Принц сказал вам, что я  помолвлен  с  мисс  Брэдуордин?  Быть  не
может!
   - Именно так и сказал, - ответил Мак-Ивор. - Так вот, одно из двух:  либо
обнажайте палаш и защищайтесь, либо отказывайтесь  от  всяких  намерений  по
отношению к этой девице!
   -  Да  это  сплошное  безумие,  -  воскликнул  Уэверли,  -  или  какое-то
непонятное недоразумение!
   - Не  пытайтесь  отлынивать!  Обнажайте  оружие!  -  закричал  взбешенный
предводитель и выхватил свой палаш.
   - Не хочу я драться с сумасшедшим!
   - Ну, так откажитесь сейчас и навсегда от всяких притязаний на руку  мисс
Брэдуордин.
   - По какому праву, - воскликнул Уэверли, совершенно теряя  самообладание,
- по какому праву вы или кто бы там ни было предписываете мне такие условия?
- И он тоже выхватил свой палаш.
   В этот момент к ним подъехал барон Брэдуордин в сопровождении  нескольких
кавалеристов. Одних привлекло сюда любопытство, других - желание участвовать
в ссоре, которая, по смутным слухам, возникла между их полком и Мак-Иворами.
Видя их приближение, те двинулись на защиту своего вождя. Началось  всеобщее
смятение, которое, весьма вероятно, закончилось бы кровопролитием. Раздалась
сразу сотня голосов. Барон отчитывал,  предводитель  бушевал,  горцы  вопили
по-гэльски,  всадники  ругались  и  сыпали  проклятья  по  нижне-шотландски.
Наконец дошло до того, что барон поклялся пойти в атаку на Мак-Иворов,  если
они не вернутся в свои ряды. Смуту тайно разжигал  старый  Бэлленкейрох,  не
сомневавшийся, что час отмщения для него наконец настал.  Вдруг  послышались
крики: "Дорогу, посторонитесь! Place a Monseigneur!  Place  a  Monseigneur!"
<Дорогу его высочеству! (франц.)>. Эти возгласы  были  вызваны  приближением
принца,  который  в  самом  деле  через  несколько  мгновений  показался   в
сопровождении отряда фиц-джеймсовских иноземных драгун, служивших ему личной
охраной. Его появление навело  какой-то  порядок  в  этом  хаосе:  гайлэндцы
заняли свои ряды, кавалерия построилась  эскадроном,  барон  и  предводитель
умолкли.
   Принц подозвал к себе барона, полковника и  Уэверли.  Он  осведомился,  с
чего началась на этот раз ссора, и, узнав о подлом  поступке  Каллюма  Бега,
приказал передать  его  в  руки  начальника  военной  полиции  и  немедленно
казнить, если только он переживет  рану,  нанесенную  рукой  вождя.  Но  тут
Фергюс обратился к принцу как человек, добивающийся своего законного права и
испрашивающий вместе с тем милость. Он выразил желание, чтобы преступник был
предоставлен лично ему, и  обещал  примерно  наказать  его.  Отказ  в  такой
просьбе мог показаться посягательством на патриархальный  авторитет  вождей,
который последние весьма ревниво оберегали, а обижать их в такое время  было
крайне нежелательно. Поэтому Каллюм был отдан на суд своего клана.
   После этого  принц  пожелал  узнать  причину  нового  столкновения  между
Мак-Ивором и Уэверли. Наступило молчание.  Оба  считали  присутствие  барона
Брэдуордина  (к  этому  времени  все  трое  приблизились  к  принцу  по  его
приказанию) непреодолимым препятствием и не решались вступать в  объяснения,
в которых нельзя было не упомянуть имя  его  дочери.  Поэтому  они  опустили
глаза со смешанным чувством неловкости, стыда и досады.  Принц,  воспитанный
среди недовольных и мятежных умов  Сен-Жерменского  двора,  где  свергнутому
монарху ежедневно приходилось разбирать распри всякого рода,  с  малых  лет,
как выразился бы старый Фридрих Прусский, был обучен  королевскому  ремеслу.
Для него было ясно, что он должен прежде всего восстановить  согласие  среди
своих сторонников. Поэтому он тотчас принял меры:
   - Monsieur de Beaujeu <Господин де Боже! (франц