х  надеяться,
было бы праздно гадать. Будьте лишь уверены, что ни о чьей чести и ни о чьем
счастье, кроме чести и счастья брата, я не буду так искренне молиться, как о
ваших.
   С этими словами она рассталась с Эдуардом, так как они дошли уже до  того
места, где расходились  тропинки.  Уэверли  вернулся  в  замок,  обуреваемый
самыми противоречивыми страстями. Он старался не оставаться с глазу на  глаз
с Фергюсом, так как не чувствовал в себе сил ни  сносить  его  насмешки,  ни
отвечать на его уговоры. Буйное веселье, царившее за  обедом,  ибо  Мак-Ивор
продолжал держать открытый стол для своего клана, помогло ему  до  известной
степени забыться. Когда пиршество окончилось, он стал раздумывать,  как  ему
вести себя при встрече с мисс Мак-Ивор после их утреннего захватывающего, но
и мучительного объяснения. Флора, однако, не появлялась. Фергюс, у  которого
вспыхнули гневом  глаза,  когда  он  услышал  от  Катлины,  что  ее  хозяйка
собирается провести вечер в  своей  комнате,  отправился  за  ней  сам;  но,
видимо, все его уговоры не привели ни к чему, так как он  вернулся  один,  с
раскрасневшимся лицом и явно раздосадованный. До конца вечера ни Фергюс,  ни
Эдуард уже больше не заговаривали о  предмете,  который  занимал  все  мысли
последнего, а может быть, и обоих.
   Уединившись в своей комнате, Уэверли  попытался  подвести  итог  событиям
истекшего дня. Нельзя было  сомневаться,  что  Флора  в  течение  ближайшего
времени не отступит от своего решения. Но мог ли он когда-либо надеяться  на
успех, в случае если обстоятельства дадут ему возможность снова  просить  ее
руки? Переживет ли фанатическая преданность Флоры, по крайней  мере  в  виде
той  всепоглощающей  страсти,   которая   в   настоящую   минуту   глубокого
воодушевления не оставляла места для более нежных чувств, успех или  неудачу
нынешних политических махинаций? А если так, может ли он  рассчитывать,  что
то участие,  которое  она,  по  собственному  признанию,  в  нем  принимает,
перейдет в более горячую  привязанность?  Он  напрягал  свою  память,  чтобы
восстановить каждое слово,  произнесенное  ею,  каждый  взгляд  и  движение,
которые  подчеркивали  их,  и  в  конце  концов  оказался   перед   той   же
Неопределенностью. Было уже очень поздно, когда сон  успокоил  бушевавшие  в
нем мысли после самого мучительного и беспокойного дня в его жизни.

Глава 28

Письмо из Тулли-Веолана

   Утром, когда смятенные чувства Уэверли на  некоторое  время  успокоились,
ему сквозь сон почудились музыкальные звуки, но  это  не  был  голос  Сельмы
<Сельма  -  жилище  Фингала  в  поэмах  Оссиана.  Одна  из  частей  сборника
называется "Песни Сельмы".>. Он мысленно перенесся  в  Тулли-Веолан,  и  ему
показалось, что это Дэви Геллатли распевает на дворе  свои  песни,  которые,
как колокольный звон к утрене, были первыми звуками, нарушавшими его  покой,
когда он гостил у барона Брэдуордина.  Звуки,  вызвавшие  это  воспоминание,
становились все громче, пока Эдуард не проснулся по-настоящему.  Но  иллюзия
все еще не рассеивалась. Хотя он был сейчас в замке Иана  нан  Чейстела,  но
голос этот  был  все  же  голосом  Дэви  Геллатли,  распевавшего  под  окном
следующие стихи:

   В горах мое сердце... Доныне я там,
   По следу оленя гоню по скалам.
   Гоню я оленя, пугаю козу.
   В горах мое сердце, а сам я внизу.

   <Эти  строчки  составляют  припев  старинной  песни,  к   которой   Бернс
присочинил несколько дополнительных стихов. (Прим. автора.) (Перевод  стихов
С. Маршака.)>

   Любопытствуя узнать, что заставило  мастера  Геллатли  предпринять  столь
отдаленную экскурсию, Эдуард начал поспешно одеваться. Дэви  во  время  этой
операции не раз переходил от одной песни к другой:

   В горах наших пусто - лишь вереск и дрок,
   И там храбрецы без чулок и сапог.
   Но Джейми-король возвратится, дай срок,
   И хватит на всех и чулок и сапог.

   <Эти стихи тоже старинные, и поются они на мелодию "Как Джейми  вернется,
узнаем покой"; к ним Бернс также приписал несколько строф. (Прим. автора.)>

   К тому времени, когда Уэверли оделся и вышел, Дэви в  обществе  двух  или
трех из многочисленных гайлэндских  бездельников,  всегда  украшавших  своим
присутствием ворота замка, весело прыгал и плясал, выделывая под собственный
свист стремительные па шотландского рила <Рил - шотландский народный танец.>
для двух пар. Так он продолжал  действовать  в  двойной  роли  танцовщика  и
музыканта, пока глазевший на танцы волынщик, подчинившись  всеобщему  крику:
"Seid suas!" (то есть: "Дуй!"), не освободил его от  последней  обязанности.
Тут уже в пляс пустились все - старые и молодые, каждый, кто мог найти  себе
пару. Появление Уэверли не прервало хореографических упражнений Дэвида, хотя
ухмылками, кивками и наклонами туловища, которыми он уснащал  красоты  своих
шотландских па, он дал  понять  нашему  герою,  что  узнал  его.  Затем,  не
переставая прыгать, гикать и  щелкать  пальцами  над  головой,  он  внезапно
подскочил к тому месту, где стоял Эдуард, и, не сбиваясь  с  такта,  подобно
арлекину из пантомимы, сунул в руку нашему герою письмо, продолжая свой пляс
без малейшего перерыва или передышки. Эдуард,  заметив,  что  адрес  написан
Розиным почерком, отошел  в  сторону,  чтобы  прочесть  письмо,  предоставив
верному посланцу  продолжать  свои  упражнения,  пока  он  или  волынщик  не
выбьется из сил.
   Содержание письма  его  сильно  изумило.  Первоначальное  обращение  было
"Дорогой сэр", но эти слова были тщательно стерты и  на  их  месте  написано
просто: "Сэр". Остальное мы приведем в собственных выражениях Розы:
   Боюсь, что, обращаясь непосредственно  к  вам,  я  нарушаю  установленные
приличия, но у меня нет доверенного лица, которое могло бы  сообщить  вам  о
некоторых происшествиях, а между тем вам необходимо о  них  знать.  Простите
меня, если я поступила не правильно, ибо - увы! - мистер Уэверли, мне  не  с
кем посоветоваться, кроме как со своим  собственным  чувством:  мой  дорогой
отец уехал от нас, и одному богу известно, когда он сможет вернуться,  чтобы
помочь мне и защитить меня.  Вы,  вероятно,  слышали,  что  из-за  тревожных
известий из Горной Шотландии был отдан  приказ  арестовать  в  наших  местах
некоторых дворян, и в том числе моего отца. Как я ни плакала  и  ни  умоляла
его отдаться в руки правительства, он отправился на север с отрядом примерно
в сорок  всадников  вместе  с  мистером  Фолконером  и  несколькими  другими
дворянами. Я беспокоюсь не столько о теперешней его безопасности, сколько  о
том,  что  может  произойти  с  ним  впоследствии,  так  как  смута   только
начинается. Впрочем, все это для вас, может быть, и  неинтересно,  только  я
думала, вам будет приятно узнать, что мой отец спасся,  если  вам  случилось
слышать, что он в опасности.
   На следующий день после отъезда отца в Тулли-Веолан прибыл отряд  солдат.
Они очень грубо обошлись с приказчиком Мак-Уиблом, но  офицер  был  со  мной
очень вежлив; он только заявил, что по долгу службы должен произвести  обыск
и отобрать оружие и бумаги. Мой отец предвидел это  и  забрал  с  собой  все
оружие, кроме  бесполезного  старья,  развешанного  в  зале,  а  бумаги  все
припрятал. Но вот что, мистер Уэверли, прямо не знаю, как сказать  вам:  они
самым подробным образом расспрашивали о  вас,  интересовались,  когда  вы  в
последний раз были в Тулли-Веолане и где сейчас находитесь. Офицер со  своим
отрядом теперь ушел, но оставил у нас в качестве гарнизона  унтер-офицера  и
четырех солдат. До сих пор  они  вели  себя  вполне  прилично,  так  как  мы
вынуждены были им угождать, чтобы не испортить  им  настроения.  Но  солдаты
намекнули, что, если вы попадетесь им в руки, вам грозит большая  опасность.
Не могу заставить себя пересказать вам всю ту гадкую ложь, которую  они  про
вас говорили, а что это ложь, я уверена, но вы лучше сами решайте,  что  вам
делать. Уходя, отряд забрал вашего слугу, а также двух ваших лошадей  и  все
то, что вы оставили в Тулли-Веолане. Я надеюсь, что бог сохранит  вас  и  вы
благополучно вернетесь домой, в Англию, где, как вы мне говорили, кланы друг
с  другом  не  воюют  и  солдаты  не  безобразничают,  а  все  делается   по
справедливым законам, защищающим всех безобидных и невинных. Я надеюсь,  что
вы снисходительно посмотрите на то,  что  я  осмелилась  написать  вам;  мне
показалось - быть  может,  ошибочно,  -  что  дело  идет  о  вашей  чести  и
безопасности. Я уверена - по крайней  мере  мне  так  кажется,  -  что  отец
одобрил бы мое обращение к вам, так как другие вам не напишут: мистер Рубрик
бежал в Духран к своему двоюродному брату, чтобы обезопасить себя от  солдат
и вигов, а приказчик Мак-Уибл не любит (как он говорит) вмешиваться в  чужие
дела, хотя я надеюсь, что все, что может послужить на пользу  друзьям  моего
отца, никак нельзя  назвать  неуместным  вмешательством.  Прощайте,  капитан
Уэверли! Вероятно, мне не придется вас больше увидеть, так как было бы очень
нехорошо, если бы я желала, чтобы вы приехали в  Тулли-Веолан  сейчас,  даже
если бы эти люди ушли; но я всегда буду  с  благодарностью  вспоминать  вашу
любезную помощь такой неспособной ученице, как я, и ваше  внимание  к  моему
милому, дорогому отцу.
   Остаюсь вашей благодарной слугой Роза Комин Брэдуордин Р.S. Надеюсь,  что
вы пришлете мне несколько слов с Дэвидом Геллатли. Напишите только,  что  вы
получили мое письмо и что вы будете себя беречь, и  простите  меня,  если  я
буду умолять вас, ради вас  самого,  не  вступать  ни  в  какие  злополучные
заговоры, но бежать возможно быстрее в вашу счастливую страну.  Привет  моей
дорогой Флоре  и  Гленнакуойху.  Не  правда  ли,  она  так  хороша  собой  и
образованна, как я вам говорила?
   Так закончила Роза Брэдуордин свое письмо, содержание которого изумило  и
огорчило Уэверли. То,  что  барон  вызвал  подозрения  у  правительства  при
нынешнем движении среди сторонников Стюартов, казалось, естественно вытекало
из его политических пристрастий; но как могли подобные подозрения  пасть  на
него, который до вчерашнего дня и  мыслью  не  погрешил  против  царствующей
фамилии,  было  совершенно  необъяснимо.  Как  в  Тулли-Веолане,  так  и   в
Гленнакуойхе  хозяева  с  уважением  относились  к  его  обязательствам   по
отношению к существующему правительству, и хотя по отдельным  намекам  он  и
мог понять, что как барон,  так  и  предводитель  принадлежат  к  числу  тех
недовольных дворян, которых в то время еще много было в Шотландии,  до  того
самого момента, когда его отчислили из армии и связь его с ней прервалась, у
него не было никаких оснований предполагать, что они собираются  предпринять
какие-либо непосредственные враждебные шаги  против  существующего  порядка.
Однако он прекрасно понимал, что, если он не собирается  немедленно  принять
предложения Мак-Ивора, для него весьма важно будет возможно скорее уехать из
этой неблагонадежной округи  и  явиться  туда,  где  могли  бы  проверить  и
оправдать его поведение. На это он наконец и решился, под  влиянием  советов
Флоры и потому, что чувствовал непреодолимое отвращение к  участию  в  такой
губительной гражданской воине. Подходя беспристрастно к  этому  вопросу,  он
должен был сделать вывод, что, каковы бы ни были изначальные права Стюартов,
если только отвлечься от вопроса, какое право имел Иаков  Второй  отказаться
от престола за своих потомков, он, по единодушному мнению  народа,  поступил
правильно, когда отрекся от короны. С этого времени четыре монарха  мирно  и
славно правили Британией, поддерживая и умножая величие своей  страны  перед
иностранными государствами и расширяя вольности  ее  граждан.  Спрашивается,
имеет  ли  смысл  тревожить  правительство,   уже   так   давно   и   прочно
утвердившееся, и ввергать страну во все ужасы  гражданской  войны  для  того
лишь, чтобы восстановить на престоле потомков монарха, который  своевольными
действиями лишил себя своих прав? Если же, с другой  стороны,  необходимость
стать на сторону Стюартов была бы после зрелых размышлений продиктована  ему
собственным убеждением в правоте их дела или приказанием отца или дяди,  все
же было необходимо обелить себя от всяких ложных подозрений в  том,  что  он
предпринял какие-либо шаги в этом направлении, еще  оставаясь  на  службе  у
царствующего государя.
   Сердечная простота Розы, ее тревога за его судьбу, наконец,  сознание  ее
беззащитного положения и тех страхов и  действительных  опасностей,  которые
она  могла  испытывать,  произвели  на  него  глубокое  впечатление,  и   он
немедленно написал ей ответ. Он в самых теплых выражениях благодарил  ее  за
внимание, желал искреннейшим образом всего лучшего как ей, так и ее  отцу  и
заверял ее в  том,  что  он  никакой  опасности  не  подвергается.  Приятные
чувства, пробудившиеся у Эдуарда, пока он писал это письмо, вскоре поглотила
горечь неизбежной, как он сам видел, разлуки с Флорой  Мак-Ивор,  я  притом,
возможно, разлуки навсегда. Боль, которую он испытал при  этой  мысли,  была
невыразимой,  ибо  все  -  ее  высокий   нравственный   облик,   беззаветная
преданность избранному делу, щепетильное отношение  к  средствам,  способным
служить ему, говорило за правильность выбора,  сделанного  его  сердцем.  Но
время шло, клевета чернила его  имя,  и  каждый  упущенный  час  мог  только
свидетельствовать против него. Ехать надо было немедленно.
   Приняв это решение, он отправился искать Фергюса и сообщил ему содержание
письма Розы, а также свое намерение немедленно отправиться в Эдинбург, чтобы
передать в руки одного из влиятельных лиц, к которому у него было письмо  от
отца, свое оправдание во всех обвинениях, которые могли на него возвести.
   - Вы суете голову прямо в  пасть  ко  льву,  -  ответил  Мак-Ивор.  -  Вы
представить себе не можете суровость правительства, терзаемого справедливыми
страхами и сознанием, что оно незаконно и ненадежно. Боюсь, что мне придется
выручать вас из какой-нибудь темницы в Стерлинге или Эдинбургском замке.
   - Моя невиновность, положение мое, наконец, близость  отца  к  лорду  М.,
генералу Г. и другим лицам достаточно защитят меня, - сказал Уэверли.
   - В этом вы ошибаетесь, - промолвил предводитель, - у  этих  джентльменов
хватит дел и без вас. Еще раз - согласны вы облечься в  плед  и  остаться  с
нами среди ворон и туманов <В шотландском стихотворении о походе Гленкерна в
1650 году есть такие строки:

   В краю туманов и ворон
   Наш лук натянут и меч обнажен.

   (Прим. автора.)>

   , отстаивая самое правое дело, за которое когда-либо подымался меч?
   - По многим причинам, дорогой Фергюс, я прошу вас уволить меня от этого.
   - Ну что ж, - сказал Мак-Ивор,  -  не  сомневаюсь,  что  я  обнаружу  вас
упражняющимся в тюремных элегиях или в розысках оггамских письмен <Оггaмcкиe
письмена - разновидность древнеирландских букв. Мысль о  соответствии  между
кельтским и финикийским, основанная на одной сцене из Плавта, была высказана
лишь генералом Вэлланси много  позже  Фергюса  Мак-Ивора.  (Прим.  автора.);
Вэлланси, Чарлз (1721-1812) - английский генерал, написавший  невежественный
трактат по ирландской истории и филологии.>  или  пунических  иероглифов  на
ключевых камнях какого-либо  узилища,  примечательного  по  характеру  своих
сводов. А что вы скажете  об  un  petit  pendement  bien  joli  <хорошеньком
небольшом повешенье (франц.). -  цитата  из  комедии  Мольера  "Господин  де
Пурсоньяк".>? - я не поручусь, что вы  избегнете  этой  досадной  церемонии,
если натолкнетесь на отряд вигов из западных областей.
   - А с чего бы им вздумалось так обойтись со мной? - спросил Уэверли.
   - О, для этого у них найдется сотня веских причин, -  ответил  Фергюс.  -
Во-первых, вы  англичанин;  во-вторых,  дворянин;  в-третьих,  отступник  от
церкви; в-четвертых, им давно уже не приходилось упражнять  свои  таланты  в
подобном искусстве. Но не падайте духом, милейший, все  будет  выполнено  со
страхом божьим.
   - Ну что ж, придется рискнуть.
   - Так вы твердо решились?
   - Да.
   - Упрямого не переспоришь, - сказал  Фергюс,  -  но  пешком  вы  идти  не
можете, а мне коня не потребуется, так как во главе сынов Ивора я  пойду  на
своих ногах; мой гнедой Дермид в вашем распоряжении.
   - Если вы мне его продадите, я буду вам очень обязан.
   - Если ваше гордое сердце англичанина не решается принять от меня коня  в
дар или в долг, что ж, я не откажусь от денег перед началом похода. Он стоит
двадцать гиней. (Не забудь, читатель, что это было шестьдесят лет назад.)  А
когда вы думаете ехать?
   - Чем скорее, тем лучше, - ответил Уэверли.
   - Вы правы, раз уж вы должны - или, вернее, решили ехать. Я сяду на  пони
Флоры и провожу вас до Бэлли-Бруфа. Каллюм Бег, готовь лошадей  и  пони  для
себя, чтобы перевезти вещи мистера  Уэверли  до  ххх  (он  назвал  небольшой
город), где он  сможет  достать  себе  лошадь  и  проводника  до  Эдинбурга.
Оденься, как одеваются на равнине, Каллюм, и  придерживай  язык  за  зубами,
чтобы мне не пришлось его отрезать. Мистер  Уэверли  поедет  на  Дермиде.  -
Затем, обратившись к Эдуарду:
   - А с сестрой вы попрощаетесь?
   - Разумеется... То есть если мисс Мак-Ивор окажет мне эту честь.
   - Катлина, передай сестре, что мистер Уэверли  хочет  попрощаться  с  ней
перед отъездом. Но Роза Брэдуордин - о ней надо подумать. Если бы  она  была
здесь! А почему бы ей сюда не перебраться?  В  Тулли-Веолане  только  четыре
солдата, а их ружья пришлись бы нам очень кстати.
   На эти отрывистые замечания Эдуард ничего не ответил. До слуха  его  они,
правда, дошли, но вся душа его была поглощена ожиданием Флоры. Наконец дверь
отворилась - но вошла только  Катлина.  Она  пришла  сообщить,  что  госпожа
просит ее извинить и желает капитану Уэверли счастья и доброго здоровья.

Глава 29

Как Уэверли был принят в Нижней Шотландии после поездки в горы

   Около полудня оба друга достигли перевала Бэлли-Бруфа.
   - Дальше мне нельзя, - сказал Фергюс Мак-Ивор, который, пока  они  ехали,
все время пытался поднять настроение своего друга. - Если моя  несговорчивая
сестрица в какой-либо мере  повинна  в  вашем  угрюмом  виде,  не  унывайте:
поверьте, что она о  вас  самого  высокого  мнения,  хотя  сейчас  настолько
обеспокоена общим делом, что не может думать ни о чем ином. Откройтесь мне и
поручите мне блюсти ваши интересы - я  не  предам  их,  если  только  вы  не
нацепите вновь эту гнусную кокарду.
   - Не бойтесь.  Этому  порукой  обстоятельства,  при  которых  ее  у  меня
отобрали.  Прощайте,  Фергюс;  постарайтесь,  чтобы  ваша  сестра  меня   не
забывала. -  Прощайте,  Уэверли;  скоро,  возможно,  вы  услышите,  что  она
удостоилась более громкого титула.  Отправляйтесь  домой,  пишите  письма  и
заводите побольше друзей, и как можно скорее; знайте, в  скором  будущем  на
побережье Суффолка появятся неожиданные гости, если только вести из  Франции
меня не обманули <Оптимистически настроенные якобиты  в  чреватые  событиями
1745-1746 годы поддерживали дух своей партии слухами о высадке французов для
поддержки шевалье де Сен-Жоржа. (Прим. автора.)>.
   Так друзья и расстались; Фергюс  поехал  обратно  в  замок,  а  Эдуард  в
сопровождении Каллюма Бега,  полностью  преображенного  в  нижнешотландского
конюха, направился в городок.
   Эдуард ехал, погруженный в печальные, хоть и  не  совсем  горькие  мысли,
которые в душе молодого влюбленного порождают разлука и неизвестность. Я  не
вполне уверен, что дамы сознают все значение разлуки, и я не считаю разумным
просвещать их в этом отношении, чтобы, в подражание всяким Клелиям <Клелия -
героиня  одноименного  романа  французской   писательницы   Мадлен   Скюдери
(1607-1701).> и Манданам <Мандана - героиня романа Мадлен Скюдери  "Артамен,
или Великий Кир".> былых времен,  они  не  отправляли  своих  поклонников  в
изгнание.  Расстояние,  по  существу  говоря,  п