нной  одежде - тоге с пурпуровой каймой - и точно придерживаться
принятого   этикета.   Обыкновенным   же   гражданам,  а  тем  более  рабам,
предписывалось  в  отношении  чиновников  соблюдать  должное  почтение  и не
забывать  различие  положений. Известен один характерный для Адриана случай.
Однажды,  заметив  через  окно,  что  один  из его рабов прогуливается среди
сенаторов,  Адриан  приказал дать рабу пощечину и сказал: "Мой друг, не будь
столь дерзок и не смешивайся с теми, рабом которых ты состоишь".
     Любовь  Адриана  к  этикету  не  знала  границ и доходила до соблюдения
самых  мелких  формальностей.  На  государство он смотрел как на собственный
дом,  а  дом,  т.е. дворец императора, содержался в исключительно образцовом
порядке.   Адриан   следил,  как  приготовляются  и  как  подаются  кушанья,
интересовался  и  тем,  что  делается в других домах, особенно влиятельных и
уже по тому самому, значит, подозрительных людей.
     С   особым   вниманием  воспитанник  "величайшего"  Траяна,  покорителя
Дакийского  царства,  относился  к  военному  делу.  Войско  во  все времена
служило  главной  опорой  римских цезарей. Первый чиновник государства хотел
быть  также  и  первым солдатом. Адриан показывал пример военной дисциплины,
выносливости  и  сознательного  отношения  к  службе.  Он  совершал  трудные
переходы  по  суровым  и  холодным  местам  Галлии  и Германии и раскаленным
пескам   Африки.   Адриан  проявлял  интерес  буквально  ко  всем  вопросам,
касавшимся  военного  дела,  вооружения, военных машин, постройки укреплений
(знаменитые  Адриановы рвы и валы) и т.д. Кроме того, он исследовал и изучал
образ   жизни,  жилищные  условия,  пищу,  одежду  и  психологию  солдата  и
командира.
     Большая  часть  жизни  Адриана  проходила  в  путешествиях  и  походах.
Путешествия   Адриана   даже  вошли  в  поговорку.  Наряду  с  субъективными
причинами,  заставлявшими  императора  часто  менять  свое  местопребывание,
имелись  также  и  объективные причины: испортившиеся после инцидента 121 г.
отношения  с  сенатом,  военные  заботы  и,  наконец,  семейные дела. Ни сам
император,  ни  его  августейшая  супруга  не  отличались большими семейными
добродетелями,  и  тот  и  другая  имели  большое  число увлечений. Любовные
истории  в  биографии  Адриана  занимают почетное место, и без них останутся
непонятными  многие  стороны  его  жизни.  Отношения с Юлией Сабиной в конце
концов  настолько испортились, что Адриан приказал отравить свою ворчливую и
капризную подругу жизни.
     Далекие  путешествия отвлекали императора от неприятных для него мыслей
и  открывали широкий простор для его честолюбивой и деятельной натуры. Глава
"круга  земель"  много видел, наблюдал и пережил. В своих походах он доходил
до  крайних  пределов  Востока,  был  в Испании, Галлии, Германии, Британии,
Греции   и   Египте.   Самое   большое,  неизгладимое  впечатление  оставило
пребывание  в  Египте.  В  132  г.  Адриан  посетил Александрию, беседовал с
александрийскими  мудрецами  и  затем  пережил тяжелую личную драму, потеряв
самого  близкого  ему  человека  -  красавца  Антиноя  родом  из Вифинии. По
приказу  императора  Антиной  был  обожествлен, во всех провинциях появились
храмы  в  честь  нового  бога,  несколько  городов получили свое название по
имени императорского фаворита, например Антинополь в Египте.
     Еще  больше  городов получили свое название по имени самого императора,
как  о  том  еще  до  сих  пор  свидетельствует  город Адрианополь в римской
провинции Фракии.
     Пребывание   Адриана   в   провинциях   сопровождалось   празднествами,
раздачами  подарков,  освобождением  от  долгов, постройкой новых зданий или
реконструкцией  старых.  Особенно  многим  Адриану  обязаны Афины, старинный
культурный   центр   эллинского   мира.  Строились  храмы,  дворцы,  театры,
водопроводы,  картинные  галереи  и т.д. О стиле построек дает представление
знаменитая  вилла Адриана в Тиволи, чудо строительного искусства. По замыслу
архитектора  названная  вилла  должна была воспроизводить все замечательное,
что  тогда  имелось в римском мире. Другой образец архитектурного мастерства
и  богатства  художественной фантазии представляет храм Зевса в Афинах, храм
Фортуны в Риме и многое другое.
     Памятники   искусства,   литературы   и   науки  "счастливого  периода"
свидетельствуют  о высоком культурном уровне римского общества. Адриан также
и  на  этом поприще стремился занять первенствующее положение. От природы он
обладал  незаурядными способностями, поразительной памятью, быстро овладевал
предметом  и  мог  одновременно заниматься многими вещами. Он в совершенстве
владел  латинским  и  греческим  языками,  сочинял стихи, писал исторические
трактаты,  занимался  медициной,  геометрией, пел, рисовал, лепил и играл на
различных  музыкальных  инструментах.  Глава  государства,  полагал  Адриан,
должен  все  знать,  все  уметь,  как  то, что касается войны, так и то, что
касается  мира.  Его  идеалом  был "просвещенный монарх", во всех отношениях
являющийся примером для своих подданных.
     Из  сочинений  Адриана,  выходивших  под  его  собственным именем и под
именами  его  ближайших  сотрудников,  например  вольноотпущенника  Флегона,
известны  "История"  его  времени  в  нескольких книгах, "Описание Сицилии",
"Римские  праздники",  "Собрание  речей",  "Беседы  с  философом Эпиктетом",
"Трактат  о  расположении  войск во время сражения" и многие другие. Занятия
литературой,  философией и историей в то время считались неотъемлемым долгом
всякого человека высшего общества.
     В  этом,  как  и  во всех остальных отношениях, Адриан, в конце концов,
был  человеком  своего  круга  и  своего  времени.  Он  делал то, что делали
другие,  но  только  во  всем  желал быть первым. Выше отмечалось, что общие
условия  при  Антонинах  были  благоприятны для расцвета литературы, науки и
искусства  в  пределах  возможных  рамок  рабовладельческого  строя. К эпохе
Антонинов  принадлежат  такие  выдающиеся  таланты  и умы, как философ-стоик
Эпиктет,   Плутарх,  софист  Полемон,  историк  Светоний,  личный  секретарь
императора.
     Далее,  современником  Адриана был писатель Флавий Аррион, автор целого
ряда  больших  и  малых  книг  о  походах  Александра Македонского, "Истории
Вифинии"  - родины Антиноя, "Истории аланов", "Истории Парфии" в семи книгах
и   т.д.  Затем  следует  целая  плеяда  юристов,  творцов  римского  права,
архитекторов, скульпторов, декораторов и живописцев.
     Сам  император  Адриан  принадлежит  к  числу  характерных  фигур  того
периода,  воплотивших  в  своей  личности  идеалы,  стремления,  достижения,
вкусы,  добродетели  и  пороки  своего времени. Многогранная эпоха Антонинов
отражена  в  столь  же  многогранной  личности  императора  Адриана.  Оценка
Адриана  как личности может быть самой различной, но бесспорно одно, что это
один  из  крупных,  сложных  и  в  высшей  степени противоречивых характеров
мировой  истории.  В  одном  человеке  сильный политический ум, охватывавший
целые   эпохи,   уживался  с  душой  бюрократа,  богатый  творческий  талант
существовал  наряду  с  мелкой  завистью  и  эгоизмом,  идеал  просвещенного
политика  в  стиле  Платона  сочетался  с  низкой подозрительностью и мелким
тщеславием,  ясный  и  трезвый интеллект уживался с верой в магию и демонов,
прирожденная  мягкость  и  нежность  -  с  дикой жестокостью и вероломством,
храбрость  -  с  трусостью  и  малодушием, любовь - с утонченным развратом и
т.д.
     Отрицательные   стороны   характера   Адриана  с  наибольшей  резкостью
выступают  в  последний  период  его  жизни. Потеря психического равновесия,
наблюдаемая   в  последние  годы  его  жизни,  объясняется  субъективными  и
объективными   факторами.   В  138  г.  император  опасно  заболел,  болезнь
совершенно  расстроила  его  нервную  систему,  усилила  подозрительность  и
жестокость.  К  субъективным  причинам  присоединились  факторы объективного
порядка  -  начинавшийся  распад империи, о чем говорилось на предшествующих
страницах.
     На  почве  изжившего  себя  рабовладельческого  строя сильнее ощущались
отрицательные  стороны  самодержавия  и  бюрократии. Недовольство провинций,
страдающих  от  высоких  налогов  и вмешательства в дела местного управления
императорских   чиновников,   выражалось  в  глубоком  волнении  и  открытых
восстаниях,  подобных  восстанию  Бар-Кохбы  (136-138)  в  Иудее.  Отношения
императора с сенатом также все более ухудшались.
     В  конце  жизни  Адриана  сенаторское  сословие попадает под подозрение
потерявшего  психическое  равновесие  цезаря,  неизбежным  последствием чего
были  массовые  казни  сенаторов,  которыми  омрачены  последние  годы жизни
Адриана.
     Ненависть  со  стороны  сената  к  императору  выразилась в том, что он
объявил  проклятие  его  имени  после смерти Адриана, которая последовала на
62-м году жизни в мае 138 г.

                                                                 В.С.Сергеев


 * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *


I

     Предрассветный  сумрак исчез. Первого декабря 129 года новой эры солнце
показалось  на  небе,  как  бы  окутанное  пеленой  молочно-белых испарений,
поднимавшихся с моря. Было холодно.
     Казий*,  гора  средней  высоты,  стоит  на  приморской косе между южной
Палестиной  и  Египтом;  с севера она омывается морем, которое в тот день не
сверкало,  как  обычно,  ярким  ультрамариновым  светом.  Дальние  волны его
отливали  мрачной, черной синевой, ближайшие же отличались совершенно другим
колоритом,   переходившим   в  унылый  серо-зеленый  оттенок  там,  где  они
сливались  со  своими  сестрами, соседними с горизонтом, словно пыльный дерн
на темных полосах лавы.
     ______________
     *  Казий  -  небольшая возвышенность на берегу Средиземного моря, подле
города Пелузия, приблизительно в 250 км от Александрии.

     Северо-восточный  ветер, поднявшийся с восходом солнца, начал крепчать;
млечно-белая  пена  показалась  на  гребнях  волн,  но эти волны не бились с
бешенством  о подошву горы; бесконечно длинной, плавной зыбью катились они к
берегу,  медленно,  точно  тяжелый расплавленный свинец. Порою все же от них
отделялись   легкие  светлые  брызги,  когда  их  крыльями  задевали  чайки,
которые,  словно  в  страхе,  метались  туда и сюда и с пронзительным криком
стаями носились над водой.
     По  тропинке, спускавшейся с гребня горы на равнину, медленно двигались
три  путника.  Но  только  один  из  них  -  старший, бородатый, который шел
впереди,  -  обращал  внимание  на небо и на море, на чаек и на дикую долину
внизу.  Вот  он  остановился,  и примеру его в тот же момент последовали его
товарищи.  Ландшафт у его ног, по-видимому, приковал его взгляд и оправдывал
удивление,  с  которым  он  покачал  своей  слегка  опущенной головой. Узкая
полоса  пустыни,  отделяя  воды  двух  морей,  тянулась перед ним к западу в
необозримую  даль.  По этой самой природой созданной дамбе двигался караван.
Мягкие  копыта верблюдов беззвучно ступали по дороге, по которой пролегал их
путь.  Их всадники, закутанные в белые бурнусы, казалось, спали, а погонщики
предавались  грезам. Серые орлы, сидевшие по краям, не трогались с места при
их приближении.
     Справа  от  низкого  прибрежья, по которому шел путь из Сирии в Египет,
лежало  море,  совершенно  лишенное  блеска  и  сливавшееся с серыми тучами;
слева,   посреди  пустыни,  виднелась  какая-то  странная  местность,  конца
которой  не  было видно ни к востоку, ни к западу и которая походила здесь -
на  снежное  поле,  там  -  на  стоячую воду, в иных местах - на чащу густых
тростников.
     Старший  из  спутников непрерывно смотрел то на небо, то вдаль; другой,
раб,  несший  на  своих  широких  плечах  одеяла и плащи, не спускал глаз со
своего  повелителя,  третий  -  юноша  из  свободных  граждан  - с усталым и
мечтательным видом глядел вниз, на дорогу.
     Тропинку,  спускавшуюся  с  вершины  горы к морскому берегу, пересекала
широкая  дорога,  которая  вела  к величественному зданию храма, и на эту-то
дорогу  и  вступил  бородатый  путешественник.  Но  он  прошел  по  ней лишь
несколько  шагов,  затем остановился, с досадой покачал головой, пробормотал
про  себя несколько невразумительных слов, ускоренным шагом повернул назад к
узкой тропе и стал спускаться в долину.
     Его  молодой  спутник  последовал  за  ним  как тень, опустив чело и не
выходя  из  своей  задумчивости;  а раб поднял коротко остриженную белокурую
голову,  и  улыбка  превосходства  пробежала по его губам, когда он увидел у
левого  края  дороги  труп  павшего  черного  козленка  и  возле него старую
пастушку,  которая при приближении мужчин боязливо спрятала свое морщинистое
лицо под сине-черным покрывалом.
     - Есть  из-за чего! - пробормотал раб, выпятив губы, и послал воздушный
поцелуй  молодой  черноволосой девушке, сидевшей на корточках у ног старухи.
Но  она этого не заметила; точно зачарованная, следила она за путниками, и в
особенности  за юношей. Как только все трое удалились настолько, что слов ее
не было слышно, девушка вздрогнула и приглушенным голосом спросила:
     - Кто это, бабушка?
     Старуха  подняла  покрывало,  приложила  руку к губам внучки и боязливо
прошептала:
     - Он!
     - Император?
     Старуха   отвечала   многозначительным  кивком  головы;  но  девушка  с
нетерпеливым любопытством продолжала приставать к бабке и спросила:
     - Молодой?
     - Глупая! Тот, что идет впереди. Седобородый.
     - Вон тот? А мне бы хотелось, чтобы императором был молодой.
     Действительно,  человек, который шел молча впереди своих спутников, был
римский  император  Адриан,  и  казалось,  что его прибытие оживило пустыню:
едва  он  приблизился  к  камышам,  чибисы  поднялись оттуда ввысь с резкими
криками,  а  из-за  песчаного холма, лежавшего у края той широкой дороги, по
которой  не  пошел  Адриан,  вышли два человека в жреческих одеждах. Оба они
принадлежали  к  храму  Казийского  Ваала*  -  небольшому зданию из твердого
камня  горной  породы,  которое  своим  фасадом  выходило  к  морю  и только
накануне того дня удостоилось посещения императора.
     ______________
     *  Ваал,  или  Баал, - божество у древних семитских народов, финикиян и
вавилонян,  олицетворяло  силы  природы  и  созидательное  начало, также бог
солнца.  Каждый  город имел своего Ваала, к имени которого обычно прибавляли
название города.

     - Не  сбился  ли  он  с  дороги?  -  спросил  один  из  жрецов  другого
по-финикийски.
     - Едва  ли,  -  отвечал  тот.  -  Мастор  говорил, что император даже в
темноте найдет любую дорогу, по которой ходил хоть один раз.
     - Однако  же  он  смотрит  больше  на  облака,  чем на землю, - заметил
другой.
     - Но он ведь обещал нам вчера...
     - Не обещал ничего определенного.
     - Нет.  При  прощании он крикнул (я это явственно слышал): "Может быть,
я снова приду посоветоваться с вашим оракулом..."
     - "Может быть..."
     - Мне кажется, он сказал: "вероятно".
     - Кто  знает,  какое знамение, открытое им в небесах, гонит его отсюда,
- сказал другой. - Он идет к лагерю, расположенному на берегу моря.
     - Но в нашей парадной трапезной для него приготовлен обед.
     - Ну,  для  него-то  всегда стол накрыт. Пойдем. Какое скверное утро; я
продрог!
     - Погоди немного, посмотри.
     - Что такое?
     - Его поседевшие волосы не прикрыты даже шапкой.
     - Еще никто не видал его с покрытой головой во время путешествий.
     - Да и его серый плащ кажется вовсе не императорским.
     - Но на пиршествах он всегда носит багряницу.
     - Знаешь ли, кого он напоминает мне походкой и внешностью?
     - Ну?
     - Покойного  верховного жреца нашего - Абибаала, тот тоже шествовал так
величественно и задумчиво и носил такую же бороду, как император.
     - Да, да... и тот же испытующий и задумчивый взгляд.
     - Тот  тоже  часто  смотрел ввысь. Даже широкий лоб у них одинаковый...
Только нос у Абибаала был более крючковат и волосы не такие курчавые.
     - Уста  нашего  учителя  носили  печать достоинства и серьезности, в то
время  как  губы  Адриана  при  каждом  слове,  которое  он  слышит  или сам
произносит, вытягиваются и кривятся, как для насмешки.
     - Взгляни,  вот  он  поворачивается  к  своему  любимцу; кажется, этого
красивого молодца зовут Антонием?
     - Антиноем*,  а  не  Антонием.  Говорят,  что  он  откопал его где-то в
Вифинии.
     ______________
     *  Антиной (ум. в 130 г. н.э.) - красивый юноша, родом из Клавдиополя в
Вифинии,  любимец  императора  Адриана.  Имя  его  стало  нарицательным  для
обозначения красавца.

     - Какой красавец!
     - Да,  красоты  несравненной. Что за стан, что за чудное лицо! Однако я
не желал бы, чтобы он был моим сыном.
     - Как! Ведь он любимец императора.
     - Именно  поэтому... У него уже и теперь такой вид, будто он насладился
всем и ни в чем уже не находит радости.
     На  небольшой  площадке  у самого берега моря, защищенной от восточного
ветра  утесами  из рыхлого камня, стояло множество шатров. Между ними горели
костры,  вокруг  которых  толпились  римские  солдаты  и  слуги  императора.
Полунагие  ребятишки,  сыновья  рыбаков  и  погонщиков верблюдов, озабоченно
бегали  туда  и сюда, подкладывая в огонь сухие стволы тростника и поблекшие
ветви  дикого  колючего  кустарника.  Но  как  ни  усиливалось пламя, дым не
поднимался  в  вышину.  Разгоняемый короткими порывами ветра, он стлался над
землей  легкими  облаками,  подобными  стаду  баранов, рассеявшихся в разные
стороны,  словно  ему  страшно  было  подняться  в  этот серый, неприютный и
влажный воздух.
     Самый  большой  из  шатров,  перед которым ходили попарно взад и вперед
римские  часовые,  был  открыт  настежь  со  стороны  моря. Рабы, выходившие
оттуда  через  широкую  дверь  на  воздух,  должны были обеими руками крепко
придерживать  на  своих  бритых  головах  подносы,  уставленные  золотыми  и
серебряными  блюдами, тарелками, кубками и стаканами, чтобы ветер не сбросил
их на землю. Внутри палатка не блистала никакими украшениями.
     На  мягком  ложе у правой стены палатки, колебавшейся от бурного ветра,
лежал  император.  Его  бескровные  губы были крепко сжаты, руки скрещены на
груди,  глаза  полузакрыты.  Но он не спал. Несколько раз открывал он рот, и
губы  его  шевелились,  точно  он  пробовал какое-то кушанье. По временам он
поднимал  свои  тяжелые  веки,  сплошь  покрытые  мелкими морщинами и синими
жилами, устремлял взор в вышину, в сторону или вниз, в середину шатра.
     Там,  на  шкуре  огромного  медведя,  окаймленной  синим  сукном, лежал
любимец  Адриана,  Антиной.  Его  прекрасная  голова  покоилась  на  искусно
набитой   голове  этого  зверя,  сраженного  его  повелителем.  Правая  нога
свободно  качалась  на  весу,  поддерживаемая  согнутой  левой,  а руки были
заняты  игрою  с  молосской  собакой императора, которая припала своей умной
головой  к  обнаженной  высокой  груди  юноши  и  часто  порывалась,  в знак
привязанности,  лизать  его нежные уста. Но Антиной не допускал ее до этого,
он  шутя  сжимал руками морду собаки или же окутывал ее голову концом белого
паллия*, соскользнувшего с его плеч.
     ______________
     *  Паллий  - прямоугольный плащ, который носили древние греки, драпируя
его  различным  образом  и обычно скрепляя застежкой (фибулой) на шее или на
плече.

     Игра  эта,  по-видимому,  нравилась  собаке;  но,  когда  Антиной обвил
слишком  плотно  ее голову и собака, напрасно стараясь освободиться от этого
покрова,  стеснявшего  ее  дыхание,  громко завыла, император изменил позу и
бросил  недовольный  взгляд  на  своего  любимца. Только взгляд, и ни одного
слова  упрека.  Но  в  ту  же  минуту  выражение глаз Адриана изменилось. Он
устремил  их  на  фигуру юноши