т гороскоп.
     Император  быстро  схватил поданную ему Сабиной табличку и, внимательно
рассмотрев распределенные по часам предзнаменования, сказал:
     - Совершенно   верно!  Как  вот  это-то  ускользнуло  от  меня?  Хорошо
сделано!  Вполне  соответствует  моим  собственным  наблюдениям. Но здесь...
подожди...  здесь  начинается  третий  час,  в начале которого мне помешали.
Вечные боги, что это?
     Император  отдалил  восковую  табличку  Аммония  от  глаз  и не шевелил
губами,  пока  не  дошел  до  последнего часа исчезающей ночи, затем опустил
руку, державшую гороскоп, и вскричал, содрогаясь:
     - Ужасная  судьба!  Гораций  прав.  Тяжелее  всего обрушиваются высокие
башни.
     - Башня,  о  которой  ты  думаешь,  -  любимое  дитя  счастья, и его ты
боишься,  -  сказала  Сабина.  -  Так  позволь  же Веру насладиться коротким
счастьем перед ужасным концом, который ему предстоит.
     Во  время этой речи Адриан задумчиво смотрел в зеркало и затем отвечал,
стоя перед своей супругой:
     - Если  этот  человек  не  впадет в страшное несчастье, то звезды имеют
такое  же  отношение  к  судьбе людей, как море к сердцу пустыни, как биение
пульса  к  камням  в  ручье.  Если  бы  Аммоний  ошибся  даже десять раз, то
все-таки  остается  более десяти зловещих, враждебных претору знаков на этой
дощечке.  Я  жалею Вера; однако же несчастье императора приходится разделять
с ним и государству. Этот человек не может сделаться моим наследником.
     - Не  может?..  -  спросила Сабина и встала со своего ложа. - Нет? Даже
после  того, как ты увидел, что твоя звезда пережила его звезду?.. Нет, хотя
взгляд  на эту табличку мог бы сказать тебе, что он уже превратится в пепел,
между  тем  как  мир еще долго после того будет повиноваться мановению твоей
руки?..
     - Успокойся  и  дай  мне  время. А теперь я говорю тебе: даже и тогда -
нет!
     - Даже  и  тогда  нет?..  -  повторила Сабина глухим голосом. Затем она
встрепенулась  и спросила тоном страстной просьбы: - Даже и тогда, когда я с
мольбою  подниму  к  тебе руки и крикну тебе в лицо: ты и судьба отказываете
мне  в  благословении,  в  счастье,  в прекраснейшей цели жизни женщины, а я
хочу  и  должна  достигнуть этого! Я должна и хочу, чтобы меня когда-нибудь,
хоть  только  на  короткое  время,  называли  милые уста тем именем, которое
последнюю  нищую  с  грудным  младенцем  на  руках  ставит выше императрицы,
никогда  не  стоявшей у колыбели собственного ребенка. Я должна и хочу перед
своей  кончиной  быть и называться матерью и иметь возможность говорить: мое
дитя, мой сын, наше дитя!..
     При этом Сабина громко зарыдала и порывисто закрыла лицо руками.
     Император отступил на шаг от своей супруги.
     Здесь  перед  ним  совершилось  чудо:  Сабина,  в глазах которой он еще
никогда не видел слез, плакала, у Сабины было сердце, как у других женщин!
     Изумленный,   пораженный,   глубоко  тронутый,  он  смотрел,  как  она,
потрясенная  искренним  душевным  волнением,  отвернулась от него, бросилась
перед  ложем,  с  которого  недавно  встала,  на  колени  и  спрятала лицо в
подушки.
     Адриан стоял неподвижно, наконец он подошел к ней ближе и сказал:
     - Встань,  Сабина,  твое  требование справедливо. Ты будешь иметь сына,
по которому тоскует твоя душа.
     Императрица  поднялась, и благодарный взгляд ее подернутых слезами глаз
встретился с его взглядом.
     Сабина  могла и улыбаться, она могла даже быть красивой. Нужен был один
подобный час в целой жизни для того, чтобы показать это Адриану.
     Он  пододвинул  стул и сел возле нее. Несколько времени он молча держал
ее руку в своей. Затем выпустил ее и сказал ласковым тоном:
     - Но выполнит ли Вер то, чего ты ожидаешь от сына?
     Она утвердительно кивнула головой.
     - И  на  чем ты основываешь свою уверенность? - спросил ее император. -
Он  римлянин  и  богат  ценными, даже блистательными дарованиями. Кто умеет,
как  он,  постоять  за себя и на поле сражения, и в Совете, и при этом еще с
большим  успехом  играть  роль  Эрота,  тот сумеет носить и багряницу. Но он
унаследовал легкомыслие своей матери, и его сердце так непостоянно.
     - Оставь  его  таким,  как  он  есть.  Мы  понимаем  друг  друга,  и он
единственный  человек,  на  расположение  которого  я полагаюсь, на верность
которого  я  рассчитываю  с  такой же уверенностью, как будто он мой родной,
любимый сын.
     - Но на каких же фактах основана эта твердая уверенность?
     - Ты  поймешь  меня;  ты  ведь  не  слеп  к знамениям, которые дает нам
судьба. Есть у тебя время выслушать коротенькую историю?
     - Ночь еще длинна.
     - Ну,  так  я буду говорить. Извини, что начну с вещей, которые кажутся
прошедшими.  На  самом  деле  они  еще  не прошли, потому что они продолжают
действовать  во  мне  до настоящей минуты. Я знаю, что ты не сам выбрал меня
себе  в  жены.  Меня выбрала для тебя Плотина. Она любила тебя. Что касается
до  твоей  склонности,  то кто знает, относилась ли она к прекрасной женщине
или же к супруге императора, от которого ты мог ожидать всего.
     - Я уважал и любил Плотину как женщину!
     - Она   избрала   для   тебя   в  моем  лице  жену  высокого  роста  и,
следовательно,  пригодную  для  ношения багряницы, но некрасивую. Притом она
знала  меня,  и  ей  было известно, что я менее других способна привлекать к
себе  сердца.  В  родительском  доме  ни  один  ребенок не пользовался такой
скудной  долей  любви,  как  я,  а  что  мой  супруг  не баловал меня нежной
привязанностью, это ты знаешь отлично.
     - В чем я желал бы раскаяться в этот час.
     - Это  было  бы слишком поздно. Но я не хочу говорить колкостей, право,
нет.  Однако  же  если  бы ты только понял меня, то я должна признаться, что
пока  я  была  молода, я горько тосковала по той любви, которой не дарил мне
никто.
     - А сама ты любила когда-нибудь?
     - Нет.  Но  мне  причиняло  огорчение  то,  что  я не могла полюбить. У
Плотины  я  в  то  время  часто видела детей родственников и не раз пыталась
привлечь   их  к  себе,  но,  доверчиво  играя  с  другими  женщинами,  они,
по-видимому,  боялись  меня.  Скоро я возненавидела их; только сынок Цейония
Коммода,  наш  Вер, бойко отвечал мне на вопросы и приносил ко мне сломанную
игрушку для починки. Таким образом, я полюбила мальчика.
     - Он был изумительно прелестным ребенком.
     - Да.  Однажды  мы,  женщины,  сидели  все  вместе  в  саду императора.
Прибежал  Вер  и принес какое-то особенно прекрасное румяное яблоко, которое
подарил  ему  Траян.  Все удивлялись великолепному плоду. Плотина даже взяла
его  у  мальчика  и  шутя  спросила,  не  подарит  ли он ей это яблоко. Он с
удивлением  посмотрел  на  нее  своими  большими  глазами,  покачал кудрявой
головкой,  подбежал  ко  мне  и  отдал мне яблоко. Да, мне, а не кому-нибудь
другому;  он  обхватил  своими ручонками мою шею и сказал: "Ты получишь его,
Сабина".
     - Приговор Париса*.
     ______________
     *  После  того  как  на  свадьбе  Пелея  богиня  раздора  Эрида бросила
женщинам  золотое  яблоко,  крикнув, чтобы его отдали самой красивой, возник
спор  между  Герой,  Афиной  и Афродитой. Судьей был признан красавец Парис,
который отдал яблоко Афродите.

     - Не  шути  теперь.  Этот  поступок  бескорыстного  ребенка укрепил мое
мужество  для  перенесения  горестей  жизни.  Я  теперь знала, что есть одно
существо,  которое  меня любит, и это одно существо вознаграждало меня своей
ласковой  привязанностью  за все, что я к нему чувствовала и что не уставала
делать  для  него.  Это единственный человек, о котором я знаю, что он будет
плакать,  когда  я  умру.  Дай  ему право называть меня матерью и сделай его
нашим сыном.
     - Он  уже сын наш, - отвечал Адриан с величавым достоинством и протянул
руку Сабине.
     Императрица  попыталась  поднести  ее к своим губам, но он отнял руку и
продолжал:
     - Скажи  ему,  что  мы усыновляем его. Его жена - дочь Нигрина, который
должен  был  пасть,  потому что я желал стоять твердо. Ты не любишь Луциллу,
но  мы  можем  удивляться  ей  оба,  потому  что я, по крайней мере, не знаю
никакой  другой женщины в Риме, за добродетель которой можно поручиться. Я и
без  того  в  долгу  перед ней за ее отца и радуюсь этой дочери. Итак, у нас
будут  дети.  Признаю ли я Вера наследником моим и когда я объявлю миру, кто
должен  сделаться  будущим императором, - этого теперь я не могу решить, для
этого  требуется  час  более спокойный. До завтра, Сабина. Этот день начался
несчастьем;  пусть  то, чем мы сообща заключили его, послужит нам к счастью,
а государству - во благо.


IX

     В  феврале  бывают  иногда  хорошие,  теплые дни, но ошибается тот, кто
думает, что они приводят за собой весну.
     Суровая   Сабина  поддалась  на  несколько  часов  мягким,  женственным
движениям  души,  но  как только исполнилось желание ее сердца, тосковавшего
по  материнскому счастью, это сердце снова замкнулось и согревавший ее огонь
погас.
     На  каждого  приближавшегося  к  ней,  в  том  числе  и  на ее мужа, ее
неприятная  личность  снова  начала  производить охлаждающее и отталкивающее
впечатление.
     Вер захворал.
     Первые  признаки  страдания  печени,  которые  предсказывали ему врачи,
если  он,  европеец,  будет  продолжать  предаваться  в  Александрии  той же
беспутной жизни, какую вел в Риме, принесли ему много тяжелых часов.
     Эти  первые  телесные страдания, ниспосланные ему судьбою, он переносил
с  нетерпением.  Даже  сообщенная  ему Сабиною великая весть, осуществлявшая
самые  смелые  его  надежды,  не  имела  силы примирить его с новым для него
ощущением болезни.
     Он  узнал  также, что опасения Адриана, ввиду слишком яркого блеска его
звезд,  чуть  не  лишили  его  усыновления,  и  так  как  свою болезнь Вер с
уверенностью  приписывал  своему  участию  в  тушении пожара, произведенного
Антиноем,  то  он  горько  раскаивался  в  своем  коварном  вмешательстве  в
астрологические вычисления императора.
     Человек  охотно  сбрасывает  всякую  тяжесть, в особенности бремя своей
вины,  на  плечи  других, и поэтому претор проклинал Антиноя и науку Симеона
Бен-Иохая,  так  как  без  них не было бы совершено преступление, отравившее
ему наслаждение жизнью.
     Адриан  просил  александрийцев  отложить  приготовлявшиеся  в честь его
зрелища   и  процессии,  ввиду  того  что  его  наблюдения  насчет  событий,
предстоявших  в  следующем  году,  еще  не  были  окончены.  Он каждый вечер
поднимался  теперь  на  высокую  обсерваторию Серапейона и оттуда смотрел на
звезды.  Десятого  января  он  кончил свою работу; на другой день начинались
празднества.  Они  заняли  много  дней.  По  желанию  претора  роль  Роксаны
исполняла прекрасная дочь еврея Аполлодора.
     Все,   что   устраивали   александрийцы   в   честь   императора,  было
блистательно и величественно.
     Ни  в одной из других навмахий не бывало уничтожено так много судов при
представлении  зрелища  морского сражения, даже в римском цирке ни при каком
случае  нельзя  было  видеть  большего  числа диких зверей сразу. И как были
кровавы  сражения гладиаторов, при которых черные и белые бойцы представляли
пестрое, беспрестанно меняющееся зрелище, волновавшее сердце и ум!
     Вследствие  пестроты, которую представляло соединение различных культур
-  египетской,  греческой  и  восточной,  -  зрелища  являли  для глаз такое
разнообразие,  что,  несмотря  на  свою чрезмерную продолжительность, они не
утомляли в такой степени, как этого опасались римляне.
     Представления   трагедий   и   комедий  были  так  богаты  неожиданными
эффектами  -  взрывами  пламени,  низвержением  потоков  и  т.п.  - и давали
александрийским  актерам  случай  выказать  свое искусство так блистательно,
что  Адриан и его свита должны были признать: даже в Риме и в Афинах ни одно
представление не выполнялось с таким совершенством.
     Одна  пьеса  еврея Езекииля, писавшего при Птолемеях на греческом языке
драмы,  материалом  для которых служила история его народа, обратила на себя
особенное внимание императора*.
     ______________
     * До нас дошла его драма "Выход из Египта".

     Во  время  этих празднеств префект Титиан мучился припадками застарелой
одышки   и  при  этом  был  по  горло  завален  работой,  однако  же  оказал
архитектору Понтию деятельную помощь по разысканию скульптора Поллукса.
     Оба  они  делали,  что  могли,  но,  хотя  им  и удалось найти Дориду и
Эвфориона, они все-таки не нашли ни малейшего следа их исчезнувшего сына.
     Папия,  бывшего  хозяина  молодого  художника,  не  было  уже в городе.
Адриан  послал  его  в Рим для изготовления там кентавров и других фигур для
императорской  виллы в Тибуре*. Жена его, оставшаяся в Александрии, уверяла,
что  ничего не знает о Поллуксе, за исключением того, что он грубо отказался
работать у ее мужа.
     ______________
     *  Вилла  Адриана  в  Тибуре  (в  30  км  от  Рима) - роскошная вилла с
драгоценным  собранием  статуй,  картин,  мозаик,  мраморных ваз и различных
антикварных  редкостей.  В  саду  были воспроизведены достопримечательности,
виденные  Адрианом  во время его путешествий, и даже преисподняя, устроенная
под землей.

     Товарищи  несчастного  по  работам  не  могли  сообщить  о  нем никаких
сведений,  так  как  никто  из  них  не  присутствовал при аресте. Папий был
достаточно  предусмотрителен  для  того,  чтобы  без  свидетелей  упрятать в
надежное место человека, которого боялся.
     Ни  префект,  ни архитектор не искали честного малого в тюрьмах, а если
бы  и  искали,  то едва ли бы нашли, так как он содержался в заключении не в
самой  Александрии.  Городские  тюрьмы  были после празднеств переполнены, и
потому  Поллукса  отвели  в находившийся по соседству Каноп, где заключили в
тюрьму  и  приговорили  к  наказанию.  Поллукс откровенно сознался, что взял
серебряный  колчан  и  вел  себя  в  высшей степени дерзко при обвинениях со
стороны  своего  бывшего хозяина. Таким образом, он с самого начала произвел
неблагоприятное  впечатление  на  судью,  который почитал Папия как человека
богатого и пользовавшегося большим уважением.
     Осужденному  не  дали  сказать  почти  ни  одной фразы в свою защиту, и
ввиду  тяжких обвинений его бывшего хозяина и его собственного признания над
ним быстро был произнесен приговор.
     Слушать  сказки,  которыми  этот  дерзкий  мальчишка,  забывший  всякое
должное  уважение  к  своему  учителю  и благодетелю, вздумал угощать судей,
значило   бы   терять   время  понапрасну.  Два  года  размышлений,  говорил
блюститель   закона,   научат   этого   опасного   молодца   уважать   чужую
собственность  и  остерегаться  преступлений  против  тех,  кого  он  обязан
благодарить и почитать.
     В  канопской  тюрьме  Поллукс проклинал свою судьбу и напрасно надеялся
на  помощь  друзей.  Последние  наконец оставили бесполезные поиски и только
при  случае  спрашивали  о  нем.  Он вел себя сначала так вызывающе, что его
подвергли  более  строгому  заключению,  от  которого он не был освобожден и
тогда,  когда  перестал  буйствовать и стал проводить целые дни в безмолвных
думах.  Его сторож знал людей и мог сказать с уверенностью, что этот молодой
вор,  когда  пройдут  два  года  его заключения, выйдет из тюрьмы безвредным
душевнобольным.
     Титиан,  Понтий,  Бальбилла  и  даже  Антиной пытались говорить о нем с
императором,  но  все получили резкий отпор и узнали, что Адриан не забывает
ни одного оскорбления своего артистического тщеславия.
     Однако  же  он  доказал  также,  что  обладает твердой памятью о добре,
которое  ему  кто-нибудь сделал. Когда ему однажды подали блюдо из капусты с
маленькими  колбасками,  он  улыбнулся,  схватил  свой  кошелек, наполненный
золотыми  монетами,  и  приказал  передать  от  своего  имени  Дориде,  жене
бывшего, уволенного от должности, привратника на Лохиаде.
     Старая  чета  жила  теперь  в  своем  собственном домике по соседству с
жилищем своей дочери Диотимы.
     Старики  не  испытывали  голода  и  крайней  нужды, но с ними произошла
большая перемена.
     Глаза  бедной Дориды не высыхали от слез и были воспалены. Она плакала,
как  только  какое-нибудь  слово,  какой-нибудь  предмет, какая-нибудь мысль
напоминали  ей  о  Поллуксе,  ее  любимце,  ее гордости, ее надежде. И редко
проходило полчаса, когда бы она не думала о нем.
     Вскоре  после  смерти  Керавна  она отправилась навестить Селену. Вдова
Анна  не  могла и не хотела допустить ее к больной, так как узнала от Марии,
что Дорида - мать неверного возлюбленного подопечной.
     При  вторичном посещении Селена вела себя с Доридой сдержанно, боязливо
и  странно,  и  старуха  принуждена  была подумать, что девушка тяготится ее
присутствием.
     У  Арсинои,  о месте жительства которой Дорида узнала от дьякониссы, ее
приняли еще хуже.
     Она  объявила,  что  она  мать ваятеля Поллукса, но ей ответили, что ей
нельзя  говорить  с  Арсиноей и что ее просят раз и навсегда не возобновлять
своих посещений.
     После  того  как  архитектор  Понтий  навестил  ее  и  уговорил еще раз
сделать  попытку  повидаться  и  поговорить  в  доме  его сестры с Арсиноей,
которая  осталась  верною своей привязанности к ее сыну, она встретилась там
с  самой  Павлиной и получила от нее такой резкий отказ, что вернулась домой
к  своему  мужу,  оскорбленная  до  слез.  Поэтому  она  ничего не возразила
Эвфориону,  когда  он запретил ей когда-нибудь опять переступать порог этого
христианского дома.
     Подарок  императора  был  ей  приятен  и пришелся очень кстати, так как
Эвфорион,  совсем  потерявший  голос  и  память  вследствие волнения и горя,
пережитых  им  в последние месяцы, был уволен из театрального хора и находил
место  среди  певцов только при праздновании мистерий маленьких сект или при
разучивании   гимнов  Гименею*  или  похоронных  заплачек,  получая  за  это
несколько драхм вознаграждения.
     ______________
     * Гименей (греч. миф.) - бог брака.

     При  этом старики должны были еще поддерживать и свою дочь, которой уже
не  мог  больше  помогать Поллукс, да и птицы, и грации, и кошка тоже хотели
есть.  Ни  Эвфориону,  ни  Дориде не приходила в голову даже смутная мысль о
возможности отделаться от этих животных.
     Днем  старуха  была  грустна;  но  ночь доставляла ей несколько хороших
часов.  Тогда  надежда  открывала  перед  ней  прекрасные картины будущего и
разные  возможные  и  невозможные  истории, возбуждавшие новую бодрость в ее
сердце.
     Как   часто  она  видела  Поллукса,  возвратившегося  из  какого-нибудь
далекого  города, куда он, может быть, убежал, например из Рима или из Афин,
великим   человеком,   украшенным  лавровым  венком  и  обладающим  большими
богатствами!
     "Император,  сохранивший  еще обо мне добрую память, не может гневаться
вечно,  -  думала она. - Может быть, он со временем отправит своих посланцев
отыскать  Поллукса  и посредством больших заказов вознаградит его за то зло,
которое причинил ему".
     Что  ее  любимец жив, она не сомневалась и высказывала свою уверенность
в  этом  каждый раз, как Эвфорион старался ей доказать, что он, должно быть,
умер.  Певец  знал много историй о несчастных людях, которые были умерщвлены
и   никогда   больше   не  появлялись.  Но  Дорида  не  поддавалась  никаким
убеждениям,  продолжала надеяться и совсем сжилась с мыслью послать младшего
сына,  Тевкра,  как  только  он  окончит  свое учение - следовательно, через
несколько  месяцев, - путешествовать, чтобы разыскивать пропавшего без вести
брата.
     Антиной,   обожженные   руки   которого  скоро  зажили  под  заботливым
попечением  императора  и  который  никогда не чувствовал дружбы ни к какому
другому  юноше,  сожалел  об исчезновении художника и все собирался посетить
Дориду.  Но  он теперь неохотнее, чем когда-нибудь,