, люди!
     - Вот идет христианская девка! - вскричал канатчик.
     - Хромая  Марфа;  я  хорошо знаю ее, - прервал его нищий, - она шляется
по  всем  зачумленным домам и отравляет людей. У моего брата она торчала три
дня  и  четыре  ночи  и поворачивала детям подушки, пока не уморила их. Куда
она приходит, там оказываются мертвые.
     Селена,  которая  теперь  называлась  Марфой,  со  своим  слепым братом
Гелиосом,  называвшимся  теперь  Иоанном,  шла  по  дороге,  которая вела от
возвышенного берега к пристани, не обращая внимания на толпу.
     Она  хотела  нанять  там лодку, чтобы переправиться через реку. В одной
деревне  на острове, лежавшем против города, жили больные христиане, которым
она  несла  лекарство,  намереваясь ухаживать за ними. Уже несколько месяцев
вся  ее  жизнь  была  посвящена  страждущим.  Она  являлась  с  помощью  и в
языческие  дома, не боясь ни чумы, ни лихорадки. Щеки ее сделались свежее, а
в  глазах  сиял  какой-то  чистый,  мягкий блеск, освещавший строгую красоту
черт.
     Когда девушка подошла ближе к трибуну, он увидал ее и крикнул:
     - Эй ты, бледная девка! Ты христианка?
     - Да, господин, - отвечала Селена и спокойно пошла с братом дальше.
     Римлянин  посмотрел  ей  вслед,  и  когда  она  проходила  мимо  статуи
Адриана,  причем  опустила  голову  ниже, чем прежде, он повелительным тоном
приказал  ей остановиться и сказать ему, почему она отвернула лицо от статуи
императора.
     - Адриан  -  наш  повелитель так же, как и ваш, - отвечала девушка. - Я
спешу, потому что на острове есть больные.
     - Она  не  принесет  им ничего хорошего, - вскричал нищий. - Кто знает,
что скрывается у нее в корзинке?
     - Молчать!  - прервал его трибун. - Говорят, девка, что твои единоверцы
в эту ночь свалили статую императора.
     - Как могло это быть? Мы чтим императора так же высоко, как и вы.
     - Я  хочу  верить  тебе,  а  ты  должна  доказать это. Вот стоит статуя
божественного цезаря, иди за мной и помолись ей.
     Селена  с  ужасом  посмотрела  на  суровое  лицо  трибуна и не нашла ни
одного слова для ответа.
     - Ну! - сказал трибун. - Пойдешь ли ты за мною? Да или нет?
     Селена  постаралась  собраться  с  духом и, когда трибун протянул руку,
чтобы схватить ее, сказала дрожащим голосом:
     - Мы  почитаем  императора,  но  не  молимся статуям. Мы молимся только
нашему отцу в небесах.
     - Вот оно! - засмеялся нищий.
     - Я  спрашиваю  еще раз, - вскричал трибун, - желаешь ли ты поклониться
этой статуе или отказываешься?
     В  душе  Селены  поднялась  жестокая борьба. Если она будет противиться
римлянину,  ее жизнь подвергнется опасности и ярость народа может обратиться
против  ее  единоверцев;  если  же  она  исполнит его требование, то нанесет
поругание  Богу,  нарушит  верность  Спасителю,  согрешит  против  правды  и
совести.
     Страшная  тревога  овладела  ею  и отняла у нее силу вознестись душой в
молитве.
     Она  не  могла, не смела сделать то, чего от нее требовали, но присущая
каждому  человеку  сильная  любовь  к  жизни  толкала ее вперед и остановила
перед каменным идолом.
     - Подними  руки  и  молись  божественному  цезарю!  -  вскричал трибун,
который,  как  и  все  присутствовавшие,  с  напряженным вниманием следил за
каждым ее движением.
     Селена,  дрожа,  поставила  корзинку  на землю и попыталась высвободить
свою  руку из руки брата; но слепой мальчик не выпускал ее. Он понимал, чего
требовали  от  его  сестры;  он  знал  из  повествований разных мучеников, о
которых  ему  рассказывали, что ожидало ее в случае сопротивления римлянину,
однако же не испугался и прошептал ей:
     - Мы  не  сделаем того, чего они хотят, Марфа, мы не поклонимся кумиру,
мы  останемся  верными  Спасителю.  Отверни меня от статуи, а теперь прочтем
"Отче наш".
     Подняв  свои  тусклые  глаза к небу, мальчик громким голосом проговорил
молитву  господню.  Селена  сперва повернула его, а потом и сама отвернулась
от идола лицом к реке. Затем она последовала примеру брата.
     Гелиос  крепко  прижался  к  ней,  ее  громкая  молитва  слилась  с его
молитвой,  и  оба  они  не видели, не слышали и не чувствовали более ничего,
что сделано было с ними.
     Слепому  Гелиосу  мерещился  вдали  яркий  свет,  Селене-блаженный мир,
полный  любви,  когда возбужденная толпа кинулась на девушку и на ее верного
брата и повалила их на землю перед статуей императора.
     Напрасно трибун старался остановить толпу.
     Когда  наконец  солдатам  удалось  оттолкнуть разъяренных граждан от их
жертв,  два  юных  существа  уже лежали неподвижно, в надежде на блаженную и
вечную жизнь.
     Случившееся происшествие огорчало и беспокоило трибуна.
     Эта  девушка,  этот прекрасный ребенок, трупы которых лежали перед ним,
заслуживали  лучшей  участи,  и  он  мог подвергнуться ответственности за их
смерть,  так  как  по  закону ни один христианин не мог быть наказан за свою
веру  без  судебного  приговора*.  Поэтому  он велел отнести убитых в дом, в
котором  они  жили,  и  пригрозил  строгим  наказанием  каждому,  кто войдет
сегодня в христианский квартал.
     ______________
     *   В  124  г.  Адриан  запретил  привлекать  христиан  к  суду  за  их
вероучение.  Христианин  мог  быть привлечен только по обвинению в уголовном
преступлении, причем ложный донос карался законом.

     Нищий  с  криками  шел  впереди  носилок с покойниками и завернул в дом
своего  брата, чтобы сообщить его жене, что хромая христианка Марфа, которая
уходила  ее  дочерей  до смерти, убита. Однако же его плохо поблагодарили за
эту  весть.  Бедная  женщина  оплакивала  Селену,  как  собственное  дитя, и
прокляла убийц.
     Перед  заходом  солнца  Адриан  приехал  в Безу, где нашел великолепный
шатер, устроенный для приема его со свитой.
     Ему  ничего  не  сказали о несчастье, случившемся с его статуей, однако
же он чувствовал себя встревоженным и нездоровым.
     Он  желал  остаться  в  полном  одиночестве  и велел Антиною посмотреть
город, пока еще не наступили сумерки.
     Вифинец  обрадовался  этому  предложению,  как  дару  богов,  пошел  по
разукрашенной  главной  улице  и  попросил  какого-то мальчика проводить его
оттуда в квартал христиан.
     Улицы  этого квартала точно вымерли. Ни одна дверь не была отворена, ни
один человек не показывался на улицу.
     Антиной  наградил  мальчика  подарком, отпустил его и с сильно бьющимся
сердцем  переходил  от  одного  дома  к другому. Все они имели опрятный вид;
большею   частью  они  были  окружены  деревьями  и  кустами.  Но,  хотя  из
нескольких  крыш  поднимался  дым, все эти дома казались покинутыми. Наконец
он  услыхал  вдали  человеческие  голоса.  Он  пошел на эти голоса по узкому
переулку,  который  привел его к открытой площади, где собрались сотни людей
-   мужчин,   женщин  и  детей  -  перед  домиком,  расположенным  в  хорошо
содержавшемся пальмовом саду.
     Антиной  спросил  какого-то  старика, где живет вдова Анна, и тот молча
указал на дом, привлекавший внимание его единоверцев.
     Сердце  юноши  билось бурно, и он чувствовал беспокойство и смущение; у
него  возник  даже  вопрос:  не  лучше  ли ему вернуться и прийти сюда опять
завтра, когда он надеялся застать Селену одну?
     Но нет!
     Может быть, ему еще теперь удастся увидеть ее!
     Он  скромно пробрался через собравшуюся толпу, запевшую какую-то песнь,
и не мог решить, выражает ли она веселые или печальные чувства.
     Теперь  он  дошел  до ворот сада и увидал горбатую Марию. Она стояла на
коленях возле покрытых носилок и плакала.
     Не умерла ли вдова Анна?
     Нет, она жива.
     Вот  она  выходит  из  дверей своего жилища, опираясь на руку какого-то
старика,  бледная,  спокойная,  без  слез, оба и дут вперед. Старик произнес
краткую молитву, затем наклонился и поднял лежавший на носилках покров.
     Антиной  сделал  шаг вперед и отшатнулся, точно пораженный молнией. При
этом он закрыл глаза рукой и остановился, словно врос в землю.
     Не было слышно скорбных похоронных причитаний и воплей.
     Старик обратился с речью к присутствовавшим.
     Вокруг  него слышались тихий плач, пение и шепот молитвы, но Антиной не
видел и не слышал ничего.
     Он  опустил  руку и не отрывал глаз от бледного лица умершей, пока Анна
не  покрыла  носилки  покрывалом.  Но  и  после  этого  он все еще оставался
безмолвным и неподвижным.
     Только  тогда, когда шесть девушек подняли на плечи простой гроб Селены
и  четыре  женщины-матери  взяли  гробик  Гелиоса  и  все собрание удалилось
вместе  с  ними,  Антиной  повернулся и последовал за печальным шествием. Он
издали  видел,  как  оба  гроба  были  отнесены в скалистую пещеру, как люди
накрепко  заперли  дверь  и  затем похоронная процессия рассыпалась в разные
стороны.
     Наконец он один остался у дверей могилы.
     Солнце зашло, и тьма быстро распространялась над долиною и холмами.
     Так  как  кругом  не видно было никого, кто мог бы наблюдать за ним, то
Антиной  обхватил  руками  столбы  у  дверей пещеры, прижал губы к ее грубым
деревянным  доскам и бился о них головою; припадок глубокой горести без слез
потрясал все его тело.
     Он стоял так несколько минут и не слышал приближавшихся к нему шагов.
     Это  пришла  горбатая  Мария, чтобы еще раз помолиться наедине у могилы
своей дорогой подруги.
     Она тотчас же узнала юношу и назвала его по имени.
     - Мария,  -  сказал он, взволнованный, схватил ее руку, порывисто пожал
и спросил: - Как она умерла?
     - Убита,  -  отвечала  Мария  глухим  голосом. - Она не хотела молиться
статуе императора.
     Антиной вздрогнул при этом и спросил:
     - Почему она не сделала этого?
     - Потому  что  осталась  верною  своей  вере  и  надеялась  на  милость
Спасителя. Теперь она - блаженный ангел.
     - Ты уверена в этом?
     - Так  же уверена, как в том, что желаю увидеть снова на небе мученицу,
которая покоится здесь.
     - Мария!
     - Выпусти мою руку!
     - Не окажешь ли ты мне одну услугу, Мария?
     - Охотно, Антиной; но прошу тебя, не прикасайся ко мне.
     - Возьми  вот  эти  деньги  и накупи прекраснейших венков, какие только
можно  найти  здесь.  Положи их на ее гроб и воскликни при этом: "От Антиноя
Селене!"
     Мария приняла деньги и сказала:
     - Я видела часто, как она молилась о тебе.
     - Своему богу?
     - Нашему  Искупителю, чтобы он даровал блаженство и тебе. Она умерла за
Иисуса Христа, теперь она при нем, и он исполнит ее молитву.
     Антиной помолчал некоторое время, затем сказал:
     - Протяни  же  мне еще раз свою руку, Мария! А теперь прощай. Будешь ли
ты охотно вспоминать обо мне, а также молиться обо мне вашему Спасителю?
     - Да, да! А ты тоже не совсем забудешь меня, бедную калеку?
     - Разумеется,  нет,  добрая  ты  девушка!  Мы, может быть, увидимся еще
когда-нибудь.
     С этими словами Антиной пошел вниз с холма и потом через город к Нилу.
     Месяц  взошел  и  отражался в успокоившейся реке. Так же отражались его
лучи на поверхности моря и в ту ночь, когда Антиной спас Селену.
     Юноша знал, что император ждет его, но не пошел к его шатру.
     Глубокое волнение овладело им.
     Он  беспокойно  ходил  взад  и вперед по берегу Нила и быстро вызывал в
своей памяти воспоминания обо всех выдающихся событиях своей прошлой жизни.
     Ему  казалось,  что  он  во  второй  раз  слышит  каждое  слово  своего
вчерашнего разговора с Адрианом.
     До  осязания ясно он видел перед собой свой скромный родительский дом в
Вифинии,  свою  мать,  своих сестер и братьев, с которыми ему уже не суждено
свидеться.
     Он  еще  раз  пережил  тот  ужасный  час,  в  который он обманул своего
доброго  государя  и  сделался поджигателем. Им овладел великий страх, когда
он  вспомнил о желании Адриана поставить его на место человека, которого его
мудрый   повелитель  назначил  своим  наследником,  может  быть,  вследствие
преступного деяния его, Антиноя.
     Ему,  который  был  не  в  состоянии  думать  о  завтрашнем  дне;  ему,
избегавшему  всякого  разговора  с  серьезными  людьми  потому, что ему было
трудно  следить  за  их  речью;  ему, который умел только повиноваться; ему,
который  чувствовал  себя  хорошо  только  тогда,  когда  был  один со своим
повелителем  или  со  своими  мечтами,  далеко  от суеты и шума жизни, - ему
носить багряницу, обременить себя заботами и подавляющей ответственностью!
     Нет,  нет!  Это  была мысль неслыханная, ужасная, а между тем Адриан не
отказывался ни от одного намерения, которое высказал однажды.
     Будущность  предстала  перед умственным взором Антиноя в виде страшного
и угрожающего врага.
     Горе,  беспокойство, несчастье смотрели на него отовсюду, куда бы он ни
обращал свои взгляды.
     В чем состоит то ужасное, что угрожает его господину?
     Оно  приближается,  оно  должно прийти, если не... да, если не найдется
человека,  который  встал бы между ним и судьбой и в свою собственную грудь,
в   свое   сердце,  спокойно  ожидающее  ран,  принял  бы  копье,  брошенное
разгневанным богом.
     Да,  он,  только  он, может быть этим человеком, только он и может быть
им.
     Эта  мысль  осветила  его  душу  подобно внезапно вспыхнувшему свету. И
если  в  нем хватит мужества для того, чтобы пожертвовать собою, обречь себя
на  смерть  для  спасения  своего  любимого  государя, то всякая вина против
Адриана  будет  им  искуплена,  тогда...  тогда...  о,  как  это  чудно, как
великолепно!..  Тогда,  может  быть,  он  найдет  себе  доступ к вратам того
блаженного  мира.  Их  отворят  для него молитвы Селены, и он скоро увидит и
свою  мать, и своего отца, а впоследствии также сестер и братьев. Теперь же,
через  час,  через  несколько  минут,  он увидит ту, которую любил и которая
ушла раньше его из жизни.
     Его  душу  наполняло  невыразимо  сладостное чувство надежды, какого он
еще ни разу не испытывал до сих пор.
     Перед ним протекал Нил, и там, у берега, была лодка.
     Он  сильно  толкнул  ее  в  воду и большим прыжком, как на охоте, когда
нужно было перескочить с одной скалы на другую, прыгнул в нее с берега.
     Антиной  уже  схватил  весла,  когда Мастор, искавший его по приказанию
императора,  узнал  его при лунном свете и попросил вместе с ним вернуться в
палатку.
     Но  Антиной не последовал за Мастором, а крикнул, все дальше уплывая на
середину реки:
     - Поклонись  государю,  поклонись  ему  от  меня  тысячу и тысячу раз и
скажи,  что  Антиной  любил его более своей жизни. Судьба требует жертв. Мир
не  может  обойтись  без Адриана, а Антиной - бедное ничтожество, отсутствие
которого  не  почувствует никто, кроме императора, и Антиной за него идет на
смерть.
     - Остановись,  несчастный,  вернись! - закричал раб и бросился в другую
лодку.  Но  челнок вифинца, подталкиваемый сильными ударами весел, летел все
быстрее и быстрее в речной простор.
     Собрав  все  свои  силы, Мастор работал веслами в другом челноке, но не
мог  приблизиться  к  лодке,  которую преследовал. В этом состязании оба они
достигли середины потока.
     Тогда  Мастор  увидел,  что  весла  вифинца  взлетели  в  воздух. Через
мгновение  он  услыхал  громкий крик Антиноя: "Селена!" - и Мастору пришлось
оставаться   бездейственным,   беспомощным   свидетелем   того,   как  юноша
соскользнул  в  воду и Нил принял эту прекраснейшую из всех жертву в глубину
своих волн.


XIV

     Прошла  одна  ночь  и  половина  дня  после гибели Антиноя. Перед Безой
собрались  лодки  и  другие  суда  со  всех частей округа для розысков трупа
утонувшего  юноши;  берег  кишел людьми; горшки с горячей смолой и факелы на
реке  и  на  берегу ночью омрачали блеск луны; но до сих пор усилия отыскать
труп были напрасны.
     Адриан знал, каким образом погиб Антиной.
     Мастор  несколько  раз  должен  был  повторять  ему последние слова его
любимца,  и  ни  одного из них он не забыл, ничего к ним не прибавил. Память
императора  удержала  их крепко в себе, и теперь он оставался один до утра и
с утра до полудня, один, повторяя их про себя.
     Не   принимая  пищи  и  питья,  он  предавался  своим  одиноким  думам.
Несчастье,  угрожавшее  ему, разразилось над ним, и какое несчастье! Если бы
судьба  вместо  страдания,  которое  она  предназначила для него, приняла ту
горесть,  которая  наполняла  теперь  его  душу,  он  мог бы рассчитывать на
многие  беспечальные  годы;  но  ему  казалось,  что  он согласился бы лучше
прожить  остаток  жизни  со  своим  Антиноем  в  горе и нищете, чем без него
наслаждаться  всем,  что  люди  называют  величием, великолепием, счастьем и
благоденствием.
     Сабина прибыла со своей и с его свитой; это было целое войско людей.
     Но Адриан строго приказал не допускать к нему никого, даже супруги.
     Облегчение,  доставляемое  слезами,  было  ему  недоступно;  но горесть
сжимала  сердце,  омрачала  ум  и сделала Адриана таким впечатлительным, что
голос  какого-нибудь  знакомого,  услышанный  даже издали, его беспокоил или
сердил.
     Прибывшие  на корабле не смели располагаться в палатках, поставленных в
соседстве  с  палаткой  императора,  потому  что  он  желал оставаться один,
совершенно наедине со своим душевным горем.
     Мастор,  в  котором  до  сих  пор  он  видел  скорее полезную вещь, чем
человека,  теперь  стал  ему  ближе  -  ведь  он был свидетелем удивительной
смерти его любимца.
     Когда  первые,  самые  горестные, ночи Адриана прошли, раб спросил его,
не  позвать  ли  с  корабля  врача,  так  как  он очень бледен, но император
запретил ему это и сказал:
     - Если  бы  только  я  мог  плакать, как женщина или как другие отцы, у
которых  смерть  похитила  сыновей,  то  это  было  бы  для  меня  наилучшим
лекарством.  Вам,  бедным,  придется  теперь  плохо,  потому что солнце моей
жизни лишилось своего блеска, деревья на моем пути потеряли свои листья.
     Когда  Адриан  опять  остался один, он уставился неподвижными глазами в
пустое пространство и пробормотал:
     - Все  человечество  должно горевать вместе со мною, потому что если бы
кто-нибудь  спросил у него вчера, какая высокая красота дарована ему, то оно
с  гордостью  могло  бы  указать на тебя, мой верный товарищ, и воскликнуть:
"Красота  богов!"  Теперь  пальма утратила свою крону, и искалеченное дерево
должно  стыдиться  своего  безобразия.  Если бы все смертные составляли одно
существо,  они  были бы сегодня похожи на человека, у которого вырван правый
глаз.  Я  не  хочу  видеть  оставшихся  уродов,  чтобы мне не опротивела моя
собственная  человеческая  порода.  О  ты, добрый, верный, прекрасный юноша,
каким  ты  был  ослепленным,  сумасшедшим  безумцем!  И  все-таки  я не могу
порицать  твое  безумие.  Ты  нанес  моей душе глубочайшую рану, и я не имею
даже  права  сердиться  на тебя за это. Сверхчеловеческой, божественной была
твоя  верность,  и  я  постараюсь вознаградить ее по достоинству. - При этих
словах  он  встал  и  сказал твердо и решительно: - Вот я простираю руку - и
вы,  боги, выслушайте меня! Каждый город империи воздвигает алтарь Антиною*.
Друга,  которого вы похитили у меня, я делаю теперь вашим товарищем. Примите
его  ласково, вы, правители мира! Кто из вас может похвалиться более высокой
красотой,  чем  та,  какой  обладал  он?  Кто  из  вас оказал бы мне столько
доброты и верности, как ваш новый товарищ?
     ______________
     *  Адриан  воздвиг Антиною роскошный храм в Мантинее в Аркадии, так как
вифинцы,  земляки  погибшего  любимца, были колонистами этого города. Там же
было  установлено  ежегодное  празднество  в  его  честь  и  каждые пять лет
устраивались  игры. Бесчисленные статуи Антиноя, главным образом в виде бога
Диониса,  были  поставлены  во всех городах. Кроме того, чеканились монеты с
его изображением.

     Произнесение  этого обета, по-видимому, произвело благотворн