, он считал не более как обыкновенным действием
необходимой  обороны.  Все  дело было только в том, чтобы отвлечь императора
на один час от праздного занятия, от наблюдения звезд!
     Было  только  два человека, которые могли ему помочь в этом - Антиной и
раб Мастор.
     Сперва  он  подумал  о  последнем;  но язиг был неизменно предан своему
повелителю,  и,  конечно,  его  нельзя  было подкупить. И притом - фи! - ему
вовсе не пристало прибегать к сообществу какого-то раба!
     Однако  же  на  помощь  Антиноя  он  мог рассчитывать еще менее. Сабина
ненавидела  любимца  своего  супруга,  и ради нее Вер никогда не относился к
вифинцу с особенным дружелюбием.
     Ему  казалось  даже, что тихий, мечтательный юноша избегает встречаться
с  ним. Заставить Антиноя оказать ему услугу можно было разве только запугав
его.  Во  всяком  случае,  нужно было прежде всего побывать на Лохиаде и там
смотреть в оба.
     Если  император  находится в благосклонном настроении, то, пожалуй, его
можно  будет уговорить явиться во второй половине ночи на устраиваемый Вером
по  случаю  дня  его  рождения  пир,  на котором будет много прекрасного для
зрения и слуха.
     Может также появиться много других благоприятных обстоятельств.
     Вычисление  рабби помимо этого предсказывало ему счастье на наступивший
год.
     Веселый  и  беззаботный,  как будто ему предстояла безоблачная, светлая
будущность,  он  сошел  со своей колесницы на вновь вымощенном дворе и велел
провести себя в приемную императора.
     Адриан  жил  теперь  в обновленном дворце уже не под именем архитектора
из  Рима, а в качестве властителя мира. Он показался перед александрийцами и
был  принят  с  восторгом  и  с  неслыханными  почестями.  Радость по случаю
императорского  посещения  была  видна всюду и проявлялась иногда в формах в
высшей  степени  преувеличенных. Городской Совет постановил месяц декабрь, в
который  народ  удостоился  чести приветствовать императора, называть отныне
адрианом.
     Император  должен  был  принимать  депутацию за депутацией, давать одну
аудиенцию  за  другой,  а  на  следующий  день должны были начаться зрелища,
процессии  и  игры,  которые должны продлиться много дней или, как выражался
Адриан, грозили похитить у него сотню хороших часов.
     Однако  же император находил при этом время для решения государственных
дел,  а  ночью  спрашивал звезды, какая судьба предстоит ему и его империи в
течение всего наступавшего нового года.
     Дворец на Лохиаде совершенно изменил свой вид.
     На  месте  веселого  домика  привратника  стоял теперь высокий шатер из
великолепной  пурпурной  материи,  в  котором  помещался отряд императорских
телохранителей. Против него находился другой шатер - для ликторов и гонцов.
     Конюшни   были   наполнены  лошадьми.  Конь  Адриана,  кровный  жеребец
Борисфен,  отдыхавший  уже  слишком  долго,  нетерпеливо  бил копытами в пол
особого  стойла,  возле  которого  в наскоро устроенных загородках и конурах
помещались гончие собаки императора.
     На  обширном  пространстве  двора  были  расположены лагерем солдаты. У
стен  сидели  на  корточках  мужчины  и женщины - греки, египтяне, евреи - с
челобитными   к   императору.   Колесницы  въезжали  и  выезжали;  паланкины
вносились  и  выносились,  камерарии и другие придворные чины спешили туда и
сюда.   Передние   были  наполнены  людьми  из  избранных  кругов  именитого
гражданства,  надеявшимися получить аудиенцию у императора. В каждой комнате
рабы  предлагали  дожидавшимся  прохладительные  напитки  или праздно стояли
вокруг;  должностные  лица  со  свитками  под  мышкой  входили во внутренние
комнаты   или   выходили   из   дворца  для  выполнения  распоряжений  своих
начальников.
     Зала  муз превратилась в роскошную парадную палату. Папий, находившийся
теперь  по поручению императора на пути в Италию, восстановил разбитое плечо
Урании.  Между  статуями стояли мягкие диваны и стулья, а под балдахином, на
заднем  плане  этой  обширной  залы, возвышался трон, на котором обыкновенно
сидел  Адриан,  когда давал аудиенции. В таких случаях он всегда был облачен
в  багряницу;  в  рабочей  же  комнате он снимал свою пурпурную мантию и был
одет так же просто, как архитектор Клавдий Венатор.
     В   квартире   умершего   Керавна  жил  теперь  бездетный  и  неженатый
египтянин,  суровый и предусмотрительный человек, оказавший префекту Титиану
ценные услуги в качестве домоправителя.
     Жилая   комната   изгнанной  семьи  имела  пустынный  и  неуютный  вид.
Мозаичная  картина, бывшая причиной смерти Керавна, находилась уже на пути в
Рим,  и  новый  управитель  не  счел  нужным  заполнить  или прикрыть пустое
пыльное   место,   образовавшееся  в  каменном  полу  после  удаления  этого
художественного произведения.
     В  заброшенном  жилище  умершего  смотрителя  не  слышно было ни одного
веселого  звука,  кроме  щебетания  птиц, которые каждое утро и каждый вечер
все  еще  собирались  на  помосте,  так как прежде Арсиноя и дети никогда не
забывали усыпать его перила крошками хлеба после всякой трапезы.
     Все  веселое  и  привлекательное  в  старом  дворце  исчезло из него со
времени  посещения  его  Сабиной,  и  даже  Адриан  казался теперь совсем не
таким, каким был несколько дней тому назад.
     Истинно   недоступным  императором  казался  он,  когда  являлся  перед
подданными.  Когда  же  он  находился  в своей жилой комнате с приближенными
лицами, то был суров, мрачен и большею частью неразговорчив.
     Оракул,   планеты   и   другие  предзнаменования  предсказывали  ему  с
неутомимой ясностью тяжкое бедствие в наступавшем году.
     Даже  те  немногие  беззаботные  дни,  которые  удалось  ему прожить на
Лохиаде,  окончились неприятными сценами. Его супруга - черствость которой в
Александрии,  где  все носило более подвижные и привлекательные формы, чем в
Риме,  выступала  во  всей  своей непривлекательности - смело потребовала от
него, чтобы он не откладывал больше усыновления претора.
     Он был недоволен и озабочен.
     Заглядывая  в  свою  душу,  он видел там зиявшую безграничную сердечную
пустоту,  а  при  каждом  взгляде  в  предстоящие  дни своей жизни перед ним
выступал  целый  ряд  ничтожных мелочей, которые неизбежно явятся помехой на
пути его никогда не ослабевавшей потребности в труде.
     Даже  не затронутая ни горестью, ни радостью существования растительная
жизнь  его  прекрасного любимца Антиноя, которая прежде обыкновенно радовала
и  успокаивала  его,  теперь  испытала  перемену. Юноша часто казался теперь
смущенным, встревоженным, растерянным.
     По-видимому,  на него действовали какие-то посторонние влияния, так как
ему  уже  недостаточно было ходить неотступно, подобно тени, за императором.
Нет,  он  стремился к свободе, несколько раз тайком уходил в город и, должно
быть, искал там удовольствий своего возраста, которых избегал прежде.
     Даже  с  веселым  услужливым рабом Адриана произошла какая-то перемена.
Только  собака оставалась такой же, какой была в своей послушной верности. А
сам  он?  Он  был  таким  же, как и десять лет тому назад... то есть менялся
каждый день и каждый час.


V

     Император  вернулся  из  города во дворец за несколько минут перед тем,
как  туда  вошел  претор. Вера провели через приемную во внутренние покои, и
ему  недолго  пришлось  здесь  ждать,  так как Адриан пожелал говорить с ним
тотчас же.
     Он  застал  императора в таком дурном настроении, что ему нечего было и
думать пригласить его на свой праздник.
     Адриан  беспокойно  ходил  по  своему кабинету взад и вперед, между тем
как  Вер  отвечал  на  его  вопросы  о последних заседаниях римского сената.
Несколько раз он прерывал свое хождение и заглядывал в соседнюю комнату.
     Претор  только  что  окончил свой доклад, как Аргус радостно завизжал и
вслед за тем в комнату вошел Антиной.
     Вер  тотчас  же  отошел назад, к широкому окну, и сделал вид, как будто
он смотрит на гавань.
     - Где  ты  был?  -  спросил  император  любимца, не обращая внимания на
присутствие претора.
     - Немного прошелся по городу, - отвечал вифинец.
     - Ты  знаешь,  что  мне  неприятно твое отсутствие, когда я возвращаюсь
домой.
     - Я думал, что ты вернешься позднее.
     - Впредь  устраивай  так,  чтобы  я заставал тебя в какое бы время я ни
пожелал. Не правда ли, тебе неприятно видеть меня недовольным?
     - Да,  государь,  -  отвечал  юноша, подняв при этом руки и с умоляющим
видом глядя на своего повелителя.
     - Ну,  так оставим это. Но теперь перейдем к другому. Каким образом эта
скляночка попала в руки продавца художественных произведений Хирама?
     При  этом  вопросе император взял со стола маленький флакончик, который
юноша подарил Арсиное, а она продала финикиянину, и показал его любимцу.
     Антиной побледнел и в сильном смущении пробормотал:
     - Это непостижимо, я не могу припомнить...
     - Так  я  помогу  твоей  памяти,  - прервал его император решительно. -
Финикиянин  мне  кажется  более  честным  человеком, чем мошенник Габиний. В
коллекции  Хирама,  у  которого  я  сейчас  был,  я нашел эту драгоценность,
которую  подарила мне Плотина - слышишь, мальчик? - супруга Траяна, Плотина,
незабвенный  друг  моего  сердца,  много лет назад. Она принадлежала к числу
самых  дорогих  для  меня вещей, и, однако же, она не показалась мне слишком
дорогой для того, чтобы подарить ее тебе в день твоего рождения.
     - О  господин,  милый  господин  мой! - тихо воскликнул Антиной и снова
поднял руки и глаза с умоляющим видом.
     - Итак,  я  спрашиваю тебя, - продолжал Адриан строго, не позволяя себе
смягчиться  от  умоляющего  взгляда  своего любимца, - я спрашиваю тебя: как
мог   этот   сосуд   сделаться   собственностью  дочери  жалкого  дворцового
смотрителя Керавна, у которой, как утверждает Хирам, он купил его?
     Антиной  напрасно  искал  слов для ответа, но Адриан помог ему, спросив
его с прежним раздражением:
     - Не украла ли его у тебя эта девка? Говори правду!
     - Нет,  нет,  -  отвечал  Антиной быстро и решительно. - Конечно нет. Я
могу  припомнить... Да... подожди только; вот как было дело. Ты ведь знаешь,
что  я держал в этом флаконе хороший бальзам; и когда собака сбросила Селену
-  так  называется дочь смотрителя - с лестницы и она, израненная, лежала на
полу, я принес флакончик и отдал ей бальзам.
     - Вместе  с  флакончиком?  -  спросил  император  и мрачно посмотрел на
Антиноя.
     - Да, у меня не было другого.
     - И она удержала его у себя и тотчас же продала?
     - Ты ведь знаешь, ее отец...
     - Шайка  мошенников,  - заскрежетал Адриан. - Ты знаешь, куда пошла эта
девка?
     - Ах, государь! - вскричал Антиной, дрожа от страха.
     - Я  распоряжусь,  чтобы  ликторы  схватили  ее,  - сказал разгневанный
властитель.
     - Нет,  -  вскричал  юноша  решительно,  -  нет,  этого ты, конечно, не
должен делать!
     - Не должен? Это мы увидим.
     - Нет,  разумеется,  нет,  так  как,  чтобы  ты  знал это, Селена, дочь
Керавна... она...
     - Ну?
     - Она с отчаяния бросилась в воду... да, в воду, ночью, в море.
     - А!  -  воскликнул  Адриан  более  мягким  тоном.  -  Это, разумеется,
изменяет  дело.  Посылать  ликторов  гоняться  за  тенью  напрасно,  и девка
потерпела  самое  строгое  из  всех наказаний. Но ты? Что я должен сказать о
твоем  поступке?  Ты  знал  ценность этого сокровища, знал, как высоко ценил
его я, и отдал его в такие руки!
     - Да  ведь  в  нем  было  лекарство, - пробормотал юноша. - И как мог я
думать...
     Император прервал любимца и, ударив себя по лбу, сказал:
     - Да,  думать;  мы,  к  сожалению,  уже  давно знаем, что думанье не по
твоей  части! Этот флакончик стоил мне изрядной суммы, но так как он однажды
принадлежал  тебе,  то  я отдаю его тебе снова; но только я требую, чтобы на
будущее  время  ты дорожил им больше. Я скоро спрошу о нем! Ради всех богов,
мальчик,  что  с  тобою?  Неужели  я  так  страшен, что одного вопроса моего
достаточно,  чтобы  сразу  кровь  отлила  от твоего лица? Право, если бы эта
вещь  досталась  мне  не  от  Плотины, то я оставил бы ее у финикиянина и не
поднимал бы из-за этого случая большого шума.
     Антиной  кинулся  к  императору,  чтобы  поцеловать  ему руки, но тот с
отеческой лаской прижал свои губы к его лбу и сказал:
     - Глупый!  Если  ты  желаешь,  чтобы я был доволен тобой, то будь опять
таким,  каким  ты  был  до  нашего прибытия в Александрию! Предоставь другим
огорчать меня; боги создали тебя для того, чтобы меня радовать.
     При  последних  словах  Адриана  в  комнату  вошел один из придворных и
доложил, что выборные от египетских жрецов пришли поклониться ему.
     Император  тотчас  же велел облечь себя в багряницу и отправился в залу
муз.  Там,  окруженный  своими  придворными,  он принял пророков и жрецов из
разных  храмов  Нильской  долины,  позволил  им  поклониться  ему  как  сыну
бога-солнца  и  уверил  их в своем благоволении к охраняемой ими религии. Он
выразил  свое согласие на их просьбу почтить и осчастливить своим посещением
храмы  богов,  которым  они  служат;  вопрос  же  о  месте,  где должен быть
воспитан недавно найденный Апис*, оставался пока нерешенным.
     ______________
     *  Апис  -  священный  бык,  черный  с белым пятном на лбу, олицетворял
собой  бога-солнца.  После  смерти  каждого  предыдущего быка жрецы по всему
Египту разыскивали следующего.

     Эта аудиенция продолжалась несколько часов кряду.
     Вер  уклонился от обязанности присутствовать при ней вместе с префектом
Титианом   и   другими   сановниками   и  оставался  у  окна,  безмолвный  и
неподвижный. Он оживился снова лишь тогда, когда Адриан вышел из комнаты.
     Претор  был  теперь  совершенно  один,  так как Антиной ушел в соседнюю
комнату.
     Юноша  заметил,  что Вер остался, но старался избегать его, так как его
отталкивал  характер этого задорного насмешника. Сверх того, перенесенный им
страх,  а  также  сознание,  что он провинился во лжи и нагло обманул своего
милостивого  господина, потрясли и лишили равновесия его душу, до сих пор не
запятнанную ни одним нечестным поступком.
     Ему  хотелось  остаться  наедине.  Ему  было  бы  теперь  очень  тяжело
говорить  о каких-нибудь обыкновенных вещах или притворяться приветливым. Он
сидел  в  своей  комнатке,  примыкавшей к покоям императора, у стола, закрыв
руками влажное от слез лицо.
     Вер  последовал  за  ним  не  тотчас, так как понимал, что происходит с
юношей, и знал, что теперь Антиной уже не может ускользнуть от него.
     Несколько  минут  в  большом покое и в маленькой комнате все было тихо.
Затем  претор  услыхал, что дверь, которая вела в коридор, быстро отворилась
и раздалось восклицание вифинца:
     - Наконец-то, Мастор! Видел ты Селену?
     Большими  шагами  тихо  и  осторожно  Вер  приблизился к двери соседней
комнатки  и стал прислушиваться к ответу раба, из которого, впрочем, и менее
острый слух, чем был у претора, не упустил бы ни одного слова.
     - Как  мог я видеть ее? - возразил Мастор с досадой. - Ведь она все еще
больна  и  лежит  в  постели.  Твой  букет я отдал горбатой девушке, которая
ухаживает  за нею. Но я не сделаю этого в другой раз, - конечно нет, если бы
даже  ты улещал меня лучше вчерашнего и обещал мне все сокровища императора.
Да  и  чего  ты хочешь от этого несчастного, бледного, невинного создания? Я
не более как бедный раб, но могу сказать тебе вот что...
     Здесь  речь  Мастора  внезапно  оборвалась,  и  Вер сделал справедливое
предположение,  что  Антиной вспомнил о его присутствии в комнате императора
и приказал язигу замолчать.
     Но   подслушивающий   узнал  уже  достаточно.  Любимец  обманул  своего
царственного повелителя, и самоубийство дочери смотрителя было выдумкой.
     Кто  мог бы подозревать в этом тихом мечтателе такое присутствие духа и
такой дар хитрой изобретательности?
     Красивое  лицо  претора  просияло  от  удовольствия,  так как теперь он
держал  вифинца в руках. Он уже знал, каким образом ему подступить к Антиною
со  своей  просьбой;  сам  Антиной  указал  ему  настоящий  путь, когда он с
нежностью,  теплота  которой  не  допускала  и  мысли о лицемерии, кинулся к
императору, чтобы поцеловать его руку.
     Фаворит  любил  своего господина, и на этой любви Вер мог основать свое
требование,  не  выдавая  себя,  и, в случае измены, мог не бояться карающей
десницы императора.
     Твердой  рукой  претор  постучал  в  дверь  соседней  комнаты  и  затем
решительно,  твердо  и самоуверенно вошел к вифинцу и объявил, что ему нужно
поговорить  с  ним об одном важном деле, а потому он просит его пройти с ним
к императору.
     Как только они остались там наедине, Вер сказал:
     - К  сожалению, я не могу причислить тебя к моим близким друзьям, но мы
все-таки  разделяем  друг  с  другом  одно  великое  чувство:  мы  оба любим
императора.
     - Я, конечно, люблю его, - отвечал любимец.
     - В  таком  случае и тебе, как мне, должно быть желательно охранять его
от  тяжких  забот  и  не  допускать,  чтобы  страшные  опасения обессиливали
крылатый полет его великого и свободного духа.
     - Совершенно верно.
     - Я  знал,  что  найду  в  тебе  союзника.  Посмотри на этот свиток. Он
содержит  в  себе вычисления и заметки величайшего астролога нашего времени,
из  которых  видно,  что  в  наступающую  ночь,  и именно с конца второго до
начала  четвертого  часа  утра,  звезды  будут  предвещать нашему повелителю
ужаснейшее бедствие. Ты понял меня?
     - К сожалению, да.
     - Позднее  эти неблагоприятные знамения исчезнут. Итак, если бы удалось
удержать  Адриана  во время третьего часа пополуночи от наблюдения небесного
свода,  то  он был бы избавлен от мучительного, отравляющего жизнь опасения.
Кто  знает,  может  быть,  звезды  и  лгут?  Но  если они говорят правду, то
несчастье,  если оно действительно настанет, во всяком случае явится раньше,
чем нужно. Согласен ты со мною?
     - Твое предложение очень ясно... Однако я думаю...
     - Оно  ясно и благоразумно, - прервал юношу претор твердо и решительно,
-  теперь от тебя будет зависеть помешать Адриану следить за движением звезд
от конца второго до начала четвертого часа пополуночи.
     - От меня? - вскричал Антиной в испуге.
     - От тебя. Ибо ты - единственный, кто может это сделать.
     - Я?  -  спросил  вифинец  с великим беспокойством. - Я должен помешать
императору в его наблюдениях?
     - Это твоя обязанность.
     - Но  он  не  позволяет  беспокоить  себя  во  время работ, и если бы я
попытался  это  сделать,  то  мне, наверное, пришлось бы плохо. Нет, нет, ты
требуешь невозможного.
     - Это не только возможно, но и необходимо.
     - Совсем  нет,  -  возразил  Антиной,  хватаясь  рукою за лоб. - Только
выслушай.  Вот  уже  несколько  дней, как Адриану известно, что ему угрожает
тяжкое  несчастье.  Я  слышал  это  от  него  самого. Если ты знаешь его, то
должен  знать  и  то,  что  он  созерцает  звезды  не только для того, чтобы
радоваться  своему  будущему счастью, но также и для того, чтобы вооружаться
против  несчастья,  угрожающего  ему  самому или империи. Что убило бы более
слабого,  то  его  острому  уму  служит  оружием.  Он может выдержать все, и
обмануть его было бы нечестно.
     - А  допустить, чтобы ум и сердце его омрачились, еще более нечестно, -
возразил  решительно  Вер.  -  Подумай  о способе удалить его на один час от
наблюдений.
     - Не  хочу,  а  если бы я и захотел, то это не привело бы ни к чему. Уж
не думаешь ли ты, что мне стоит только позвать его, чтобы он пошел за мною?
     - Ты   знаешь  его.  Выдумай  что-нибудь  такое,  что  наверное  должно
заставить его спуститься с вышки.
     - Я не могу ничего ни придумать, ни изобрести.
     - Ничего?  -  спросил  Вер,  подступая  ближе  к  вифинц