теперь  сюда,  превосходит  всех  нас,  и для меня нет ничего
противнее,  когда  маленькие  люди  принимают  важный  вид,  потому  что  им
кажется,  будто  они  нашли у великого человека больное местечко, которое на
их  крошечном  теле случайно оказывается здоровым. Художник, которого я жду,
велик,  но император Адриан гораздо выше его. Иди за перегородку, а завтра я
буду твоим гостем.


XI

     Понтий  накинул  паллий  поверх хитона, который он обыкновенно носил во
время  работы, и пошел навстречу повелителю мира, о прибытии коего известило
его  письмо  префекта.  Он  был совершенно спокоен, и если его сердце билось
сильнее,  чем  обыкновенно, то только потому, что он радовался новой встрече
с  удивительным  человеком,  личность  которого производила на него глубокое
впечатление.
     В  сознании,  что  он  сделал  все,  что  только было в его силах, и не
заслужил  никакого  порицания,  он  вышел  через  передние комнаты и главную
входную  дверь  на  двор,  на  котором  множество  рабов  при  свете факелов
укладывали новые мраморные плиты.
     Ни  эти люди, ни их надсмотрщики не обратили внимания на лай собак и на
громкий   разговор,   послышавшийся   возле   домика  привратника,  так  как
работникам  и их руководителям было обещано особое вознаграждение, если они,
к   удовольствию  архитектора,  вовремя  окончат  определенную  часть  новой
каменной  настилки.  Никто  из  них  не  подозревал, кому принадлежал зычный
голос, разносившийся от ворот по всему двору.
     Противные  ветры  задержали  императора  на пути, и его корабль вошел в
гавань только около полуночи.
     Он  приветствовал  ожидавшего  его Титиана как доброго старого друга, с
сердечной  теплотой и тотчас же сел с ним и с Антиноем в колесницу префекта.
Его  секретарь  Флегон,  врач Гермоген и раб Мастор должны были следовать за
ним  в другом экипаже вместе с багажом, в состав которого входили и походные
кровати.
     Портовые  сторожа вздумали было сердито преградить дорогу колеснице, во
весь  опор  мчавшейся  по  темной  дороге,  и  огромному  догу, громким лаем
нарушавшему    ночную   тишину,   но,   узнав   Титиана,   они   почтительно
посторонились.
     Послушные  приказанию  префекта,  привратник  и  его  жена  не ложились
спать,  и  как только певец услыхал стук приближавшейся колесницы, в которой
ехал император, он поспешил к дворцовым воротам и отворил их.
     Развороченная  мостовая  и  люди, занятые восстановлением ее, заставили
Титиана  и  его  спутников  выйти  из  экипажа  и  пройти мимо самого домика
Эвфориона.
     Адриан,  от  глаз  которого  не  могло укрыться ничего, казавшегося ему
достойным  внимания,  остановился  перед  широко  отворенной  дверью  жилища
привратника  и заглянул в приветливую комнату, украшенную цветами, птицами и
статуей  Аполлона.  На пороге стояла Дорида в новом платье, ожидая префекта.
Титиан  от  души  приветствовал ее; он привык обмениваться с нею несколькими
веселыми и умными словами каждый раз, как посещал Лохиадский дворец.
     Собачонки  уже  заползли  в  свои  корзинки, но, почуяв чужую собаку, с
громким  лаем  кинулись  мимо  своей  госпожи  на  двор, так что, отвечая на
любезное  приветствие  своего  покровителя,  Дорида  не  раз была принуждена
унимать Евфросину, Аглаю и Талию, выкликая их звонкие имена.
     - Великолепно,    превосходно!   -   вскричал   Адриан,   указывая   на
внутренность  дома.  -  Идиллия,  настоящая идиллия! Кто мог бы ожидать, что
найдет   такой   веселенький   мирный  уголок  в  самом  беспокойном,  самом
хлопотливом городе империи.
     - Мы  с  Понтием  тоже  были изумлены при виде этого гнездышка и потому
оставили его нетронутым, - сказал префект.
     - Понятливые  люди понимают друг друга, и я благодарю вас за то, что вы
пощадили  этот  домик,  -  сказал император. - Какое предзнаменование, какое
благоприятное,  в  высшей  степени  благоприятное  предзнаменование!  Грации
принимают меня здесь в старых стенах: Аглая, Евфросина, Талия.
     - Приветствую тебя, господин! - сказала префекту Дорида.
     - Мы являемся поздно, - заметил Адриан.
     - Это не беда, - засмеялась старуха.
     - Здесь,  на  Лохиаде,  вот  уже  с неделю как мы и без того разучились
отличать день от ночи, и притом хорошее никогда не приходит слишком поздно.
     - Сегодня  я  привез  с  собой  достойнейшего гостя, - сказал Титиан, -
великолепного  римского  архитектора  Клавдия  Венатора. Он только несколько
минут тому назад сошел с корабля.
     - В  таком  случае  глоток  вина  принесет  ему  пользу;  есть  хорошее
мареотское*  белое  из  виноградника моей дочери, что живет на берегу озера.
Если  твой  друг  желает оказать честь простым, скромным людям, то я попрошу
его  войти к нам. Не правда ли, господин, у нас чисто, а из кубка, который я
подам  ему,  подобало  бы  пить самому императору? Кто знает, что найдете вы
там, наверху, в этой ужасной суматохе?
     ______________
     *  Белое,  сладкое,  очень хмельное вино, выделывавшееся из лоз, росших
на берегу Мареотиды.

     - Я  с  удовольствием  принимаю  твое  приглашение,  матушка, - отвечал
Адриан.
     Дорида наполнила кубок вином и сказала:
     - А вот вода для смешения.
     Император  взял кубок работы Поллукса, с удивлением посмотрел на него и
сказал, прежде чем поднес его к губам:
     - Мастерское  произведение,  матушка.  Из  чего  же  здесь  будет  пить
император,  если  привратники  употребляют  такие  сосуды?  Кто выполнил эту
превосходную работу?
     - Мой сын вырезал этот кубок для меня в свободные часы.
     - Он дельный скульптор, - прибавил Титиан.
     Выпив  вино с большим удовольствием, император поставил кубок на стол и
сказал:
     - Отличное питье. Благодарю тебя, матушка!
     - И  я тебя за то, что ты называешь меня матерью. Нет более прекрасного
названия  для  женщины, которая вырастила хороших детей, а у меня их трое, и
их не стыдно показать.
     - Так  желаю  тебе  счастья для них, моя матушка, - сказал император. -
Мы еще увидимся, потому что я останусь на несколько дней здесь, на Лохиаде.
     - Теперь, среди этой суматохи?
     - Этот  великий  архитектор,  -  сказал  Титиан  в  пояснение,  - будет
помогать Понтию.
     - Понтий  не  нуждается  ни  в  чьей помощи! - вскричала старуха. - Это
человек  крепкого  закала.  Его  предусмотрительность  и  энергия, по словам
моего  сына,  несравненны. Да и сама я видела, как он распоряжался, а я умею
различать людей.
     - А  что тебе в нем более всего понравилось? - спросил Адриан, которому
пришлось по сердцу непринужденное обращение умной старухи.
     - Он  ни  на минуту не теряет спокойствия при всей этой спешке. Говорит
не  больше и не меньше, чем нужно, умеет быть строгим, где это необходимо, и
ласков  с  нижестоящими.  На что он способен как художник, об этом я не могу
судить, но знаю наверное, что он действительно дельный человек.
     - Я  сам его знаю, - сказал император, - и ты правильно его описываешь;
но мне он показался несколько строже.
     - Как  мужчина,  он  должен уметь быть твердым. Но он тверд только там,
где  нужно;  а каким добрым он может быть - это он нам показывает ежедневно.
Когда  часто  сидишь  одна,  то  видишь его отношение. И вот я заметила: кто
надменен  и  крут  с  маленькими  людьми,  тот и сам не больно велик, ибо он
считает  нужным  так  поступать  из  опасения,  как бы его не сочли таким же
ничтожным,  как  тот бедняк, с которым он имеет дело. Кто чего-нибудь стоит,
тот  знает,  что  его  сразу отличат, даже если он обращается с нашим братом
как  с  равным. Так поступают Понтий и высокородный наместник, а также и ты,
его  друг.  Что  ты  приехал  -  это хорошо, но, как сказано, наш архитектор
управился бы и без тебя.
     - Ты,  по-видимому,  не особенно высокого мнения о моей будущей работе;
это  огорчает  меня,  потому  что  ты  прожила  жизнь  с открытыми глазами и
научилась правильно судить о людях.
     Тут  Дорида  умно  и  пытливо посмотрела на императора своими ласковыми
глазами и отвечала уверенным тоном:
     - От  тебя...  от  тебя веет величием, и, может быть, твои глаза увидят
многое,  что ускользнет от Понтия. К некоторым избранным людям музы особенно
расположены, и ты, видимо, принадлежишь к их числу.
     - Что наводит тебя на эту мысль?
     - Я узнаю это по твоему взгляду и по челу.
     - Ясновидица!
     - Нет,  я  вовсе  не  ясновидица.  Но  я  -  мать двух сыновей, которым
бессмертные  тоже  даровали нечто особливое, что я не в силах описать. У них
я  заметила  это  впервые,  а  когда  потом примечала то же у художников и у
некоторых  других, то эти люди всегда оказывались самыми выдающимися в своем
кругу.  А  что  ты  далеко  превосходишь  всех  остальных  - в этом я готова
поклясться.
     - Не  давай клятвы так легко, - засмеялся император, - мы еще поговорим
с  тобой, матушка, а при прощании я спрошу тебя: не обманулась ли ты во мне?
Теперь  пойдем,  Телемах.  Тебя,  кажется, в особенности занимают птицы этой
женщины.
     Эти  веселые  слова были обращены к Антиною, который переходил от одной
клетки  к  другой  и  с  любопытством  и  удовольствием  рассматривал спящих
пернатых любимцев старухи.
     - Это твой сын? - спросила Дорида, указывая на юношу.
     - Нет. Это мой ученик, но я обращаюсь с ним как с сыном.
     - Красивый парень!
     - Посмотри, наша старуха еще засматривается на юношей.
     - Этого  мы  не  оставляем  до столетнего возраста или до тех пор, пока
парки не перережут нити нашей жизни.
     - Какое признание!
     - Дай  мне  договорить  до  конца.  Мы никогда не отучаемся радоваться,
глядя  на  красивых  молодых людей; но только пока мы молоды, мы спрашиваем,
чего  можем  от них ожидать; в старости же для нас вполне довольно оказывать
им  дружеское  расположение.  Послушай,  ты,  молодой  господин,  ты  всегда
найдешь  меня  здесь,  если  тебе  понадобится  что-нибудь такое, чем я могу
служить тебе. Я - как улитка и лишь изредка покидаю свой домик.
     - До  свидания,  -  сказал Адриан и вышел на двор со своими спутниками.
Развороченная  мостовая  требовала  большой  осторожности; нужно было искать
точки   опоры  для  ног.  Титиан  пошел  впереди  императора  и  Антиноя,  и
властитель  мог  обменяться  со  своим наместником лишь немногими радостными
словами по поводу их дружеской встречи.
     Адриан  осторожно  подвигался  вперед,  улыбаясь  про  себя  с  видимым
удовлетворением.  Приговор  простой  умной  женщины  из  народа доставил ему
больше  удовольствия,  чем высокопарные оды, в которых воспевали его Мезомед
и  ему подобные, или льстивые слова, которыми обыкновенно осыпали его риторы
и софисты.
     Старуха  считала его простым художником; она не могла знать, кто он, и,
однако, признала... Или же Титиан был неосторожен?
     Знала ли, догадывалась ли женщина, с кем она говорит?
     Крайняя  подозрительность  Адриана  не давала ему покоя. Он уже начинал
считать   слова   привратницы   заученной   ролью,   ее   радушный  прием  -
подготовленной  сценой.  Вдруг остановившись, он попросил префекта подождать
его,  а  Антиною  велел остаться с собакой. Сам он повернул назад и вовсе не
по-царски подкрался к домику привратника.
     Он  остановился  возле  все еще настежь отворенной двери домика и начал
подслушивать разговор, который вела Дорида со своим мужем.
     - Видный   мужчина,   -  сказал  Эвфорион,  -  он  несколько  похож  на
императора.
     - Ну,  нет,  -  возразила  Дорида.  - Вспомни только о статуе Адриана в
саду   Панейона*:   там  выражение  лица  недовольное  и  насмешливое,  а  у
архитектора,  правда,  серьезный  лоб,  но черты сияют приветливой добротой.
Если,  глядя на одного из них, вспоминаешь другого, так только из-за бороды.
Адриан мог бы радоваться, если бы походил на гостя префекта.
     ______________
     *  Панейон - святилище в честь бога Пана на искусственной возвышенности
в  центре  города,  вокруг которой шла спиральная дорога и откуда открывался
вид на всю окрестность.

     - Да,  притом  он  и  красивее,  и...  как бы мне выразиться... и более
похож  на  богов, чем холодная мраморная статуя, - продекламировал Эвфорион.
-  Он,  конечно,  важный  господин,  но все-таки он вместе с тем и художник.
Нельзя  ли  посредством  Понтия,  Папия,  Аристея  или  кого-либо из великих
живописцев  уговорить  его  при  торжественном  зрелище  представить в нашей
группе  прорицателя  Калхаса?  Он  изобразил  бы  его  иначе, чем этот сухой
резчик  по  слоновой  кости  Филемон.  Подай  мне  лютню, я уже забыл начало
последнего стихотворения. Ох, эта проклятая память!
     Эвфорион  с  силой  провел  пальцами  по  струнам  и запел еще довольно
звучным и хорошо выработанным голосом:
     - "Слава  тебе, о Сабина! Слава, победная слава могучей богине Сабине!"
Если  бы  Поллукс  был  здесь,  он  опять  напомнил  бы мне настоящие слова.
"Слава,   победная   слава   стократной   Сабине!.."   Бессмыслица.  "Слава,
бессмертная  слава Сабине, уверенной в громкой победе". И это не то! Если бы
крокодил  пожелал  проглотить  эту Сабину, я с удовольствием отдал бы ему на
закуску  вон  тот свежий пирог на блюде. Но постой! Теперь вспомнил: "Слава,
стократная слава могучей богине Сабине!"
     Адриану было достаточно слышанного.
     Между  тем как Эвфорион, посредством беспрестанных повторений, старался
запечатлеть  в  своей  упрямой  памяти  стихи, император повернулся спиной к
домику  и,  не  без труда пробираясь со своими спутниками между сидевшими на
корточках  работниками,  не раз хлопнул Титиана дружески по плечу, а в ответ
на приветствия Понтия вскричал:
     - Я  благословляю  свое  решение  приехать сюда сегодня! Хороший вечер,
превосходный вечер!
     Уже  много  лет Адриан не чувствовал себя в таком беззаботном и веселом
настроении,  как  в  этот  день.  И когда он, несмотря на поздний час, нашел
всюду  усердно  трудящихся  работников  и увидал, что в старом дворце многое
было  восстановлено  или  уже  находилось  на  пути к обновлению, неутомимый
монарх выразил свое удовлетворение, обращаясь к Антиною:
     - Вот  где  можно  убедиться,  что  даже в наш трезвый век добрая воля,
усердие  и  умение могут творить великие чудеса. Объясни мне, Понтий, как ты
соорудил эти чудовищные леса?


XII

     После  первого веселого вступления императора в свою наполовину готовую
резиденцию он провел еще много хороших часов.
     Понтий  предложил  временно приготовить для приема императора несколько
хорошо  сохранившихся, предназначавшихся первоначально для его свиты комнат,
в  одной  из  которых  открывался  широкий  вид  на  гавань,  город и остров
Антиродос*.  Скоро  было устроено все необходимое для ночного отдыха Адриана
и  его  спутников.  Хорошая  постель, которую префект прислал на Лохиаду для
Понтия,  была  перенесена  в  опочивальню  императора,  а  в других горницах
поставили походные кровати для Антиноя и остальных спутников.
     ______________
     * Антиродос - небольшой островок с царским дворцом и Малой гаванью.

     Столы,    подушки    и    всякого   рода   утварь,   уже   доставленную
александрийскими  мастерами,  но  еще  нераспакованную  и лежавшую в тюках и
ящиках  среди  большого  центрального  двора,  быстро  разместили  (по  мере
надобности) в наскоро обставленных покоях.
     Еще  прежде  чем  Адриан  при  помощи  префекта  осмотрел  последнюю из
комнат,  в которых производились реставрационные работы, Понтий уже покончил
со  своими  распоряжениями  и мог заверить императора, что у него сегодня же
будет  хорошая  постель  и  сносное  помещение, а завтра совершенно прилично
убранные комнаты.
     - Отлично,  отлично,  превосходно!  -  воскликнул властитель, вступив в
отведенный  ему  покой.  - Можно подумать, что вам помогают усердные демоны.
Полей  мне  воды  на руки, Мастор, а затем приступим к ужину. Я голоден, как
собака нищего.
     - Я  думаю,  мы  найдем то, что тебе нужно, - сказал Титиан, в то время
как  император  умывался.  -  Ты  истребил все, что мы послали тебе сегодня,
Понтий?
     - К сожалению, да, - ответил тот со вздохом.
     - Но я велел послать тебе ужин на пять человек.
     - Он  насытил  шестерых  голодных  художников,  - отвечал архитектор. -
Если  бы  я только мог подозревать, для кого предназначалось такое множество
кушаний. Что же делать теперь? Вино и хлеб остались в зале муз, но...
     - Ну,  так  этим  и нужно довольствоваться, - сказал император, вытирая
лицо.  -  Во  время дакийского похода или в Нумидии и нередко на охоте я был
доволен, если на голодный желудок получал хотя бы хлеб и вино.
     Лицо  Антиноя,  сильно  утомленного  и  голодного,  омрачилось при этих
словах. Адриан заметил это и сказал, улыбаясь:
     - Юности   недостаточно  хлеба  и  вина,  чтобы  жить.  Вы  только  что
показывали  мне вход в квартиру управляющего дворцом. Неужели нельзя найти у
него ни одного куска мяса, или сыра, или чего-нибудь подобного?
     - Едва  ли,  -  отвечал Понтий, - потому что этот человек набивает свой
большой  живот  и  желудки  своих  восьмерых  детей  хлебом  и размазней. Но
попытаться все-таки нужно.
     - Так  пошли  к  нему, а нас сейчас же проведи в залу, где музы берегут
для  меня  и  моих спутников хлеб и вино, которые они не всегда даруют своим
служителям.
     Понтий тотчас же повел императора в залу. По пути туда Адриан спросил:
     - Разве  смотритель  дворца  получает  такое  нищенское содержание, что
должен довольствоваться столь скудной пищей?
     - Он имеет даровую квартиру и получает двести драхм в месяц.
     - Нельзя  сказать,  чтобы  это было слишком мало. Как его зовут и каков
этот человек?
     - Он   называется   Керавном  и  происходит  от  старинной  македонской
фамилии.  Его  предки  с незапамятных времен занимали эту же должность, и он
воображает  себя  даже  в  родстве  с  вымершим царским родом через какую-то
любовницу  одного  из Лагидов. Керавн заседает в Совете граждан и никогда не
выходит  на  улицу  без  своего  раба,  принадлежащего  к числу тех, которых
работорговцы  на  рынках  дают  в придачу. Он толст, как откормленный хомяк,
одевается,  как  сенатор,  любит  древности  и редкости, которые покупает на
последние  деньги.  Он  носит  свою  бедность  больше  с надменностью, чем с
достоинством,  но  он  честный  человек  и  может  быть полезен, если только
подойти к нему как следует.
     - Значит,  своеобразный  субъект. Ты говоришь, что он толст, а весел ли
он?
     - Ну уж нисколько.
     - Жирных  и ворчливых людей я терпеть не могу. Что за перегородка здесь
в зале?
     - Там  работает  лучший  ученик  Папия.  Его  зовут  Поллуксом; это сын
привратника. Он тебе понравится.
     - Позови его, - сказал император.
     Прежде  чем  архитектор  мог исполнить это приказание, над перегородкой
вынырнула голова скульптора.
     Молодой  человек  услыхал  голоса  и  шаги  приближавшихся, почтительно
поклонился  префекту со своего возвышения и, удовлетворив любопытство, хотел
спрыгнуть  с подставки, на которую взобрался, как Понтий закричал, что с ним
желает познакомиться архитектор Клавдий Венатор из Рима.
     - Это  очень  любезно  с  его  стороны  и  еще более с твоей, - крикнул
Поллукс  сверху, - так как только через тебя он может знать, что я существую
в  подлунной и научился владеть молотком и резцом. Позволь мне сойти с моего
четвероногого  котурна, господин, потому что теперь тебе приходится смотреть
на  меня  снизу  вверх, а судя по тому, что рассказывал мне Понтий, ничто не
может быть несообразнее этого.
     - Оставайся  там,  где ты теперь, - возразил Адриан. - Между товарищами
по искусству не должно существовать никаких церемоний. Что ты там делаешь?
     - Я  сейчас  отодвину  одну  половину  ширм,  чтобы  показать тебе нашу
Уранию. Полезно услышать суждение серьезного человека, понимающего дело.
     - После,  друг  мой,  дай  мне  сперва  съ